Текст книги "Замороженная саранча (СИ)"

Автор книги: Сильвия Паола Каваллано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

Красное мясо возвращается

История про Красное мясо была особо популярна в овощехранилище – в качестве острой приправы к темноте и изоляции, такой детский ужастик 80-ых. Но однажды Красное мясо действительно постучалось в мое окно.

Нашими соседями сверху были пьяницы с Останкинского мясокомбината. От соседей справа и слева их отличало только место работы и состав семьи. Холодильника у них не было, поэтому зимой они хранили принесенное с работы мясо (часто в виде отдельных частей туши) за окном на веревочке. В тот день был сильный ветер, веревочка и так уже была полуистлевшая, а тут она зацепилась за металлическую загородку маленького балкончика и оборвалась. Мясо упало на наш точно такой же маленький балкончик. Это именно тот случай, когда в русском языке мне недостает времени – английского continuous чтобы запечатлеть этот полет. Конечно, кусок говядины – а летел именно он – не перышко, и падение продолжалось доли секунды, но я в это время как раз высматривала в бинокль окно одноклассника (как потом выяснилось, он жил в однокомнатной, и оба окна выходили на другую сторону) и вдруг перед окулярами пронесся огромный красный кусок, в ту же секунду раздался треск и на нашем окне появились красные подтеки. Я заорала. Мне показалось, что соседи в очередной пьяной разборке перерезали друг друга. Я закрыла дверь на кухню и весь вечер боялась туда зайти. Хуже всего было то, что, видимо, мясо провисело у них за окном не один день. Была оттепель. Окна мама протерла сразу, но отмыть как следует балкончик смогла только весной, поэтому мы старались как можно реже открывать на кухне форточку.

Зима. Много-много снега, огромные сугробы, мы с девчонками идем кататься на санках с железнодорожной насыпи. Это не подружки, а просто девчонки из моего двора. «Зимней» подружки, такой, как Наташка на даче, у меня не было. В детском саду я дружила с Юлькой. Больше всего нас объединяла нелюбовь к этому заведению. В то время, как остальная группа висла на воспитательнице или дралась, мы садились на скамейку напротив часов и ждали мам. Поскольку ни она, ни я еще не умели как следует определять время, мы через каждые пять минут поочереди бегали к воспитательнице и спрашивали: «А сколько время?» «А когда мама за мной придет?». Как только воспитательница произносила заветное «Четыре часа» мы поднимали дружный рев: «А-а-а… Где мама-а-а … Она обещала в четыре за мной прийтии-ии». Воспитательница каждый раз отговаривалась почему-то парикмахерской. Можно подумать, моя мама была артисткой и каждый день перед спектаклем посещала парикмахерскую (или я сейчас помню только эту отговорку?). Когда нас, наконец, забирали из детского сада, по дороге домой (если была зима) мы лепили снешарики. Это было такое волшебство, чтобы не ходить в детский сад: надо слепить снешарик и держать его голыми руками, без варежек, пока руки не покраснеют и не онемеют от холода, а потом закинуть его как можно дальше, за шлагбаум. Может, у Юльки это волшебство и срабатывало, потому что у нее на руках была экзема, но я и на следующий день после успешного забрасывания снешариков, уныло плелась в детский сад. Ах, зачем мы только верили в это дурацкое волшебство! Лучше бы наелись сразу снега – уж тогда бы мы точно не пошли в сад!! Но это было давно, а с насыпи мы катались, когда я уже училась в школе. Снежная пыль летит в лицо, щиплет щеки, а потом санки зарываются носом в снег и я лечу в сугроб. Но, конечно, самое лучшее – дождаться поезда. Он гремит, свистит, фары освещают рельсы и часть насыпи и когда поезд уже достаточно близко – вперед! Мы отталкиваемся ногами и летим вниз в облаке снежной пыли: в спину – от промчавшегося поезда, и в лицо – от летящих вперед санок. Потом у Анжелки мерзнут руки, потому что она забыла варежки, и на руках появляются цыпки. Мы возвращаемся, забегаем погреться в подъезд, варежки сушим на батарее, и опять бежим на горку, где тогда – гаражи, а теперь – новые многоэтажки.

О школе совсем чуть-чуть. Потому что я ее не любила. И только недавно мне перестали сниться кошмары про контрольную по физике, факультатив по математике и ленинский зачет.

Ужас конца каникул несколько компенсировали гости и торт по случаю папиного дня рождения, но лишь в малой степени. Первого сентября, с самого утра в школе заводили «Вычитать и умножать учат в школе, учат в школе, учат в школе». Слышно было не только в нашем микрорайоне, но и в прилегающих. Ну а потом начиналось – все как всегда: классные часы, политинформации, лабораторные работы, смотры строя и песни, вызовы к зубному, физ-ра в черных трусах (кому-то разрешали заниматься в тренировочных), поделки к 7-му ноября: мы с папой сделали «Шалаш в Разливе» (для нового поколения: «Разлив» это не нарицательное существительное, образованное от глагола «разливать», это имя собственное – название места, где Ленин скрывался от царской полиции).

Не помню, с какого возраста в нас начинали воспитывать политическую сознательность и пичкать марксистско-ленинским учением. То есть пассивное воспитание начиналось с пеленок: телевидение, радио, субботники, парады и демонстрации, открытки, плакаты к праздникам, книги, портреты вождей в газетах – все это было непрекращающейся пропагандой социалистического строя и идей коммунизма. Кажется, уже в детском саду отмечался день рождения Ленина – 22 апреля. Помню ласково улыбающийся портрет дедушки Ленина на стене. Еще помню слащавые рассказы о многодетной и дружной семье Ульяновых. В особенности один: о заплатке на подушке: как кто-то из младших Ульяновых прорезал подушку, а кто-то из старших придумал починить ее, поставив на дырку заплатку в форме, кажется, мака. Наверное, это был единственный «живой», не пропагандистский рассказ, другие я не запомнила. На обложке тетрадей в клеточку – по математике – таблица умножения, на обложке тетрадей в линеечку – по русскому – гимн Советского Союза. А клятва юного пионера? «Я, вступая в ряды пионерской организации Советского Союза торжественно клянусь: горячо любить свою Родину, жить, учиться и работать как завещал великий Ленин». Как же это надо было вбить в голову, что я спустя 20 лет все еще помню эти строки!

Как меня принимали в октябрята, я не помню. В них принимали не за достижения (в учебе и поведении), а всех автоматически. Разумеется, прием в октябрята был приурочен к празднику Великого Октября. Актовый зал, форма парадная. Кажется, клятв от нас еще не требовали и в качестве памятного подарка вручили книги про Ленина – он там почему-то с лейкой на обложке. В пионеры принимали выборочно, в первую очередь тех – кто заслужил. Выдвигали кандидатуры, обсуждали. Меня принимали в первой пятерке, в каком-то музее, осенью, день был дождливый и пасмурный, белые колготки сзади были все забрызганы грязью, и я промочила ноги. После этого торжественного события мы ужинали у бабушки. Когда меня принимали в комсомол – это тебе не октябрята или пионеры – нужно было пройти два собеседования – в школьной пионерской организации и где-то еще «выше». Пионервожатая Света спросила меня: где проходила последняя встреча на высшем уровне (Рейгана и Горбачева). Кто-то подсказывал что-то нечленораздельно-бразильское.

– Реквиари, – сказала я.

– Рейкьявик – поправили меня. А где это?

Да, с политической подкованностью у меня не важно, но Реквиари – это точно что-то бразильское (влияние только что появившихся бразильских сериалов, первое завоевание перестройки – «Рабыня Изаура»). Кажется, ошибку списали на пробелы в географии и в комсомол меня все-таки приняли.

А смотры строя и песни? Одного мне удалось избежать благодаря травме: я каталась в Ботаническом на своих первых роликах, с колесами не в одну линию, а попарно-параллельно. Наколенники в ту пору носили только хоккеисты, я была в гольфах – дело было в мае. Помню кровавый след на асфальте, оставленный моей коленкой. Но зато меня освободили от этой политической повинности (а то пришлось бы на следующий день маршировать и хором запевать «Мы рождены чтоб сказку сделать былью» и что «нам разум дал стальные руки крылья, а вместо сердца пламенный мотор». Наш класс почему-то все время пел эту песню. Еще была речевка:

 
Вот шагает дружно в ряд
Пионерский наш отряд.
Дружные, смелые,
Ловкие, умелые.
 

На репетиции нужно было оставаться после уроков! В детстве я ничем так не дорожила как свободным временем, хотя было его у меня хоть отбавляй: кроме плавания (да и то не постоянно, в 6 и 7 классах, 3 раза в неделю) я ничем не занималась. Но если после уроков надо было остаться на комсомольское собрание, репетицию, я стремилась улизнуть.

Геометрию и физику мне объяснял папа. Иногда – почему-то – с помощью ремня и подзатыльников.

Отдельной строкой – о школьных завтраках. Маме удалось достать у врача справку о гастрите, и меня от завтраков освободили. Но запах котлет на второй перемене все равно шибал в нос. Единственной приемлемой едой были булочки с изюмом по четвергам. До сих пор помню приторно-тошнотворный вкус столовских какао и чая. Обедать, к счастью, в школьной столовой мне не привелось – обедали только продленщики, а у меня была бабушка.

* * *

Новый год раньше начинался в начале декабря, а не как теперь – чуть ли не в сентябре. Ну, не сам Новый год, конечно, а новогодний дух, предвкушение праздника, знаки его приближения. Ведь эта подготовка, это предвкушение – и есть настоящий праздник. Сначала в универмаге, в проходе около окон, напротив обувного отдела, появлялся прилавок с елочными игрушками. Каждый год бабушка покупала мне какой-нибудь шар, или сову, или дед мороза, которых у меня еще не было. Потом мы с бабушкой начинали мастерить елочные украшения из пустых яиц, ваты, грецких орехов, разноцветной бумаги. За пару недель до нового года открывался елочный базар и иногда нам покупали живую елку. Елки продавали за универмагом, за ржавыми железными воротами. Все остальное время года они были закрыты, иногда туда подъезжали машины и тогда на следующий день в универмаге «давали» туфли, китайские шелковые халаты, ковры, махеровые кофты, махровые полотенца или что-нибудь другое редкое и дефицитное. В то время, как родители стояли «за дефицитом» мы играли в скверике перед универмагом. Зимой играть было интересно – можно было построить крепость или покататься на раскатанных ледяных дорожках – в зависимости от длины очереди. Можно было погладить или подразнить привязанную к дереву собаку – в зависимости от породы и размеров. Летом ждать на улице было скучно и опасно – один раз меня чуть не увели цыгане! Иногда мама выбегала из универмала, чтобы проверить, не промочили ли мы ноги, не попали ли под машину, не сняли ли шапки. Когда подходила ее очередь, она появлялась на ступеньках перед входом в универмаг, махала нам рукой и кричала: «Скорее, осталось четыре человека, а то не пустят». Как правило, трусы, полотенца, кофты и прочее давали по одной штуке в руки, и мы были нужны маме как две лишние пары рук. Очередь возмущалась, но уступала. Правда, иногда сарафаны оказывались велики всем троим, а полотенца девать было некуда, и они пополняли ряды «приданного» в чемоданах на антресолях. Куда интереснее было зайти в универмаг и разглядывать «драгоценности»: кольца, бусы, браслеты, цепочки, кулончики зазывно переливавшиеся своими фальшивыми бриллиантами за захватанным стеклом вирины. Потом был неинтересный прилавок – часы, ремешки для часов, запонки, зажигалки – здесь можно было не останавливаться и пройти, лишь проскользив локтями (к неудовольствию мамы: «сколько раз тебе повторять: „не обтирайся“» и продавщицы: опять ей задышат и захватают всю витрину) по стеклу, к следующему – с заколками. Иногда бабушка покупала мне какие-нибудь пластмассовые цветочки или шарики – резинки на хвостики и косички, чаще всего я бережно складывала их, ни разу не надев, в пластмассовую коробочку с «драгоценностями». Так вот, о елках. Купленная на базаре елка несколько дней лежала на балконе, и за нее цеплялось задубевшее на морозе белье. Потом папа доставал ее с балкона и ставил в ведро с песком, залезал на табуретку и доставал с антресолей коробки с елочными игрушками. И, наконец, начиналось самое интересное! Наряжать елку! Ведь за год мы успевали забыть, какие красивые и старинные игрушки у нас есть! В новогоднюю ночь мы ложились спать чуть позже обычного – часов в 10 и потом, лежа в кроватях, долго угадывали в темноте очертания елочных игрушек…. А еще признаком Нового года была металлическая звенящая от поднимающегося от свечек тепла немецкая елочка. То, что ей можно было любоваться только раз в году и делало праздник праздником, а вовсе не Голубые огоньки и праздничные салаты.

И, наконец, когда наша елка была уже давным-давно наряжена, на лоджии последнего этажа в 14-этажке напротив появлялись две огромные живые наряженные ели. Эти ели были такой же неотъемлемой частью нового года, как елка в квартире. Я не знаю, что за люди там жили и почему они дарили всем жильцам нашего дома такой праздник. Конечно, они тоже видели свои елки через дверь на лоджию, но наверняка это было не так красиво и загадочно, как мерцавшие в ночи огоньки, которые видели мы из дома напротив.

Сейчас за универмагом, там, где продавали елки, автосервис…. А лождию напротив давно застеклили и даже в новый год там сушат белье.

Новогодняя история

Кому в детстве, да и потом, не кажется, что в новый год должно обязательно произойти что-нибудь необыкновенное! Большинство моих новых годов похожи друг на друга как две капли воды: праздничный стол, концерт по телевизору и в 9 часов в кровать. Причем этот распорядок оставался неизменным даже когда мне уже исполнилось 15 лет, так что помимо ожидания чего-нибудь необыкновенного, у меня было и другое желание – весьма прозаическое – встретить новый год не в кровати и посмотреть «Голубой огонек». Родители в принципе были не против, но моей сестре (а она младше меня на 5 лет) следовало спать в это время, поэтому я должна была лечь спать вместе с ней, дождаться, когда она заснет, тихонько вылезти из кровати и прокрасться в комнату, к заветному «Голубому огоньку». Ровно в девять часов мы легли. Машке хотелось поболтать, но я притворилась, что очень хочу спать. Вот ее дыхание стало ровнее, я напряглась, вся обратилась в слух… Лучше не спешить, а то можно все дело испортить…. Кажется, спит. Я тихонько сползаю с кровати и на четвереньках крадусь к двери. «Поль!». Ах ты! Не спит еще. Говорю, что мне надо в туалет. Следом за мной идет в туалет и она. Мы снова ложимся в кровать. Уже 10, если она сейчас не заснет, все пропало! Я дышу громко и размерено, чтобы монотонностью своего дыхания усыпить ее. Кажется, заснула. Я снова сползаю с кровати. Скрипит паркет, но я уже у двери! Долгожданный «Голубой огонек» всего в нескольких шагах от меня. «Поль, ты спишь?» я не отвечаю и выскальзываю из комнаты, просачиваюсь на кухню и затаиваюсь за холодильником, в надежде, что сестра, не услышав ответа, поймет, что я сплю и отвяжется. Не тут-то было! Она включает торшер и обнаруживает мое исчезновение! Вовлекаются родители и я скрипя зубами от злости и обиды и со слезами на глазах возвращаюсь в кровать. Через пол-часа сестра объявляет, что у нее болит живот и идет в туалет. Я просто в отчаянии! Уже 11 часов, скоро начнется заветный «огонек», а у нее сна ни в одном глазу!!! Я набиваю под одеяло мягких игрушек, придаю этой конструкции форму человеческого тела и снова затаиваюсь за холодильником. Грозно предупреждаю сестру не будить меня и не включать свет, когда вернется из туалета. Тишина длится 10 минут, я с ликованием покидаю свое убежище за холодильником и устраиваюсь перед телевизором. Через несколько минут в коридоре раздается шорох и шлепание, дверь в комнату медленно приоткрывается и на пороге появляется моя сестра. Удивленная моим молчанием, она начала тормошить «меня» и с испугом обнаружила пару мишек под одеялом. Нам обеим разрешают встретить новый год, но после стольких мучений, а главное, потому, что сестре эта победа ничего не стоила, и она младше меня на 5 лет, и ей тоже разрешили остаться, отравляют мне все удовольствие, долгожданный «Огонек» ничем не отличается от всех прочих концертов: русские народные песни и пляски, и уже через 20 минут я угрюмо заявляю, что иду спать.

Я уже здесь обмолвилась, что все, чего мы по-настоящему сильно и искренне желаем – осуществляется. Хотя часто это бывает слишком поздно. Хочу уточнить: сбывается то, чего мы желаем «на будущее», но прошлое-то ни исправить, ни наверстать нельзя. Как правило. Мы учимся только на собственном опыте, понимаем все задним числом и очень редко успеваем исправить собственные ошибки или сделать то, чего в свое время хотели, а теперь – поздно. Ну, там, покататься на попе с ледяной горки до образования такой твердой корочки на штанах, пососать сосульки, походить по лужам так, чтобы брызги во все стороны, погулять допоздна с большими на даче и спрятаться в бочке – у каждого в детстве были свои запреты. В каком-то смысле, и это можно наверстать – через собственных детей! Разрешайте им то, что запрещали вам, давайте им то, чего вы были лишены!! Хотя я, как мама, следую этим советам только наполовину….