Текст книги "Время новой погоды"

Автор книги: Шон Мерфи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

33. У черта на куличках

Хьюберт П. МакМиллан был в депрессии.

– Я просто иногда не понимаю, куда идет моя жизнь, – сказал он Спаду Томпсону в то самое утро. – Я хочу сказать, что вот он я, бывший помощник президента, торчу здесь у черта на куличках и к тому же окружен целой кучей каких-то ненормальных!

– А как же я? – спросил Спад. – Я ведь был Президентом.

Возможно, дело было в его недавней нелегкой попытке сменить пол, или, возможно, он все еще ощущал последствия длительного сжатия нижних частей тела, но Хьюберт теперь несколько иначе думал об их предприятии, особенно после того, как вернулся из лагеря Мечтателей.

– Я чувствую себя так, будто моя жизнь утратила всякий смысл, – сказал он Биби. – То, что прежде доставляло удовольствие, теперь ничего для меня не значит.

– Да, – ответил Биби, – со мной это случилось уже очень давно. На самом деле это оздоровительный процесс.

– Но ощущение такое, будто все мое существование потеряло вес.

Биби кивнул:

– В наши дни такое происходит со всеми.

– Но если я потеряю себя, – спросил Хьюберт, – кем я стану?

– Никто не сможет ответить на этот вопрос, кроме вас.

Хьюберт на минуту задумался.

– Я боюсь, – наконец сказал он.

– Так и я боюсь, – ответил Биби. – Но чего боитесь вы?

– Боюсь потерять рассудок.

Биби рассмеялся.

– Я потерял свой некоторое время тому назад и никогда о нем не скучаю.

– Тогда чего же вы боитесь? – спросил его Хьюберт.

– Того, чем мы сейчас занимаемся, – ответил Биби, который при этих словах начал мерцать и становиться слегка прозрачным.

– Вы имеете в виду то, что учите нас прочищать мозги? – спросил Хьюберт.

– Я имею в виду попытку научить кого-нибудь чему-нибудь. Попытку стать кем-то вроде нового Колпачного Короля.

Хьюберт ушел озадаченный и стал раздумывать над этим разговором.

«Ну ладно, – подумал он наконец. – Ничто в моей жизни до сих пор не шло так, как я задумывал. Все мои достижения… ни одно из них не принесло мне счастья. Так что я вполне мог бы попытаться как можно лучше делать то, что делается здесь».

Каждое утро и каждый вечер Хьюберт делал упражнения по очищению мозгов вместе с остальными. Днем он упражнялся в кикбоксинге. В промежутках на ранчо было много работы по очистке вещей, по ремонту, по восстановлению того, что много лет пребывало в запустении. По большей части, работая рядом со Спадом, Биби и остальными, Хьюберт час за часом начищал колесные колпаки. И каждый день, по мере того как распространялся слух о возрождении активности на Колпачном Ранчо, рядом с Хьюбертом становилось все больше работавших и делавших упражнения людей.

Временами Хьюберту казалось, что его ум поместили в кузнечный горн и, разогрев до новой, невозможной температуры, его теперь гнут и скручивают, придавая ему новые невозможные формы. Однако что-то все же происходило. Хьюберт чувствовал, как былое напряжение уходит, как привычные мысли, волнения и заботы покидают его ум. И он стал замечать голубизну неба, форму цветка, движение облаков. Он начал – впервые с тех пор, как был ребенком, – чувствовать себя частью вещного мира. Он почти забыл, что такое возможно.

«Мир… – с удивлением подумал Хьюберт однажды утром, выйдя на поле в самом центре ранчо и увидев, как солнце восходит над холмами. – Мир прекрасен!»

Он всегда был настолько отделен от себя самого, что забыл о том, что все может быть совершенно иначе. В чем же разница? – задавал он себе вопрос. Он не мог с уверенностью утверждать, что находит ответы, но по крайней мере он снова задавал вопросы.

«Возможно, искать важнее, чем находить, – думал Хьюберт, испытывая что-то вроде радостного изумления. – Может быть, в красоте и есть главный смысл».

Однако на следующее утро, когда он, Спад и все остальные поднялись, они обнаружили, что Биби совсем исчез. В его опустевшей комнате к подушке была приколота записка. В ней говорилось:

«Пожалуйста, продолжайте без меня. Я лучше побуду прозрачным. Наилучшего, всего, Биби Браун».

34. Легче воздуха

Депеша 12/05

От: Эдди Финклестайна

Кому: Всем членам ООАМ

ВСЕМ ГРАЖДАНАМ КА ЯВИТЬСЯ ДЛЯ СНЯТИЯ ОТПЕЧАТКОВ ПАЛЬЦЕВ

Выпуск обязательных правительственных удостоверений личности требует, чтобы жители всех штатов и территорий немедленно явились для снятия отпечатков пальцев и фотографирования на УЛ. «Этот шаг необходим для обеспечения безопасности нашей страны, – сказал ГИД КА Рэнсом Стоунфеллоу-второй. – Просто отнеситесь к этому, как к чему-то вроде… фотографирования для школьного ежегодника!»

В настоящее время КА разрабатывает программу регистрации ДНК, которой будут подлежать все граждане государства, а также рассматривает возможность потребовать, чтобы номер социальной безопасности был нанесен в виде штрихового кода на какой-либо выдающейся части тела: «Такой, например, как предплечье, – предложил Советник по Национальной Безопасности П. Т. Бонапарте. – При современном увлечении татуировкой это прекрасно впишется в моду!» Примерно в том же духе Бонапарте предложил, чтобы воинский личный знак «прикреплялся к телу солдата более прочно, скажем, при помощи пирсинга».

Бадди, подобно всем, страдающим от безответной любви, в конце концов стал меланхоликом.

Что толку, размышлял он, в единении двух сердец, в единении двух сознаний? Разве результатом этого не станет удвоение боли и несчастья в жизни обоих? Потому что каждый раз, как один из них ненадолго забудет о своей недолговечности или об ужасающем состоянии дел в мире, не окажется ли рядом другой, чтобы напомнить ему (или ей) обо всем этом? Когда один из них НЕ СТРАДАЕТ от болезни, травмы или сумятицы чувств, не возникает ли сильная вероятность того, что другой как раз в это время СТРАДАЕТ? И тогда твои краткие моменты успокоения, избавления от мыслей о недолговечности жизни, о злосчастном положении человека в мире будут омрачены страданиями другого.

А если так – что толку в любви?

Именно в этом духе и размышлял Бадди. Он даже начал думать, что уже добивается успеха, отговаривая себя от любви к Ронде, когда в одно прекрасное утро он проснулся, выбрался из своего вагона-спальни в утренний свет и обнаружил, что лагерь Мечтателей преобразился.

Ночью выпал первый снег, и сортировочная станция вся окуталась свежей белизной. Белизна одеялом укрыла землю, одела в шапки вагоны, улеглась на платформы, на кроны деревьев; она очертила периметр забора, перекрещивающиеся рельсы и деревянные перекладины шпал, создавая лабиринт из протянувшихся по земле приставных лестниц, расчертивший выбеленный мир, словно во сне геометра. Новая геометрия перекрещивающихся линий наложилась на грязный бетон и на щебенку путей, и старая станция помолодела и казалась прекрасной.

Снег будто лишил мир звуков, так же как свежий снег обычно сводит на нет привычный в этом смысле жизненный опыт. Все, что Бадди мог расслышать, и то как бы с большого расстояния, были едва доносившиеся из соседнего квартала крики и возгласы ребятишек, выбежавших из домов на улицу и увидевших снегопад; но каждый возглас, казалось, пропадал сразу же, как только был издан, поглощенный пустотой, лишенной эха, лишенной резонанса, так что эти звуки не нарушали ощущения тишины, как коричневая линия древесного ствола не нарушала совершенной белизны окружающего пространства. Во всяком случае, так размышлял про себя Бадди, глядя на открывшийся перед ним пейзаж.

Вскоре ребятишки двинулись по улице – парами, небольшими стайками, а потом и десятками; смеясь от радости, они вбегали на сортировочную станцию, их тепло закутанные фигурки яркими цветными пятнами виделись на снегу, и точно так же их звонкие возгласы яркими пятнами звуков окрашивали тишину. Ребятишки толпой вбегали в ворота, мчались к открытой центральной площадке лагеря – зачем, Бадди поначалу даже представить себе не мог. Но, побегав несколько минут по площадке, побросавшись снежками, они взялись за серьезное дело: принялись лепить снеговиков.

В их районе, где у домов есть лишь палисадники, но нет дворов и нет парков, лагерь на сортировочной станции оказался вполне очевидным и единственным местом для подобной работы. Словно ведомые одной мыслью, дети бежали на большую центральную площадку лагеря все утро – из латиноамериканского баррио, из корейского квартала, из Малой Монголии, из района, где живут полинезийцы, из сектора маори; их голоса сливались в какофонию разных языков и диалектов. Постепенно, словно лагерь стал сценической площадкой для Сотворения мира, его центр начал заполняться округлыми белыми фигурами, пока еще не наделенными теплом жизни или цветом; они неподвижно стояли на месте, словно в ожидании своей очереди быть оживленным, когда Создатель найдет для них свободную минутку.

Мечтателей и циркачей, выходивших из вагонов-домов и фургонов, приветствовало целое поле молчаливых белых фигур, и, увидев ребятишек, снующих между ними, взрослые присоединились к ребячьим трудам. Бадди и Ронда, работая вместе, построили самого прекрасного снежного человека, какого Бадди слепил за всю свою жизнь: по правде говоря, это был пока ЕДИНСТВЕННЫЙ в его жизни снежный человек, поскольку Бадди вырос в насыщенном испарениями климате Байю. Пенёк, Шпенёк и Кроха слепили карликов, Альма – снежную великаншу, а Ирма и Эдна сотворили первых соединенных снежных людей, до сей поры не виданных в мире. К середине дня лагерь был заполнен белыми фигурами: снежные мужчины, снежные женщины, снежные дети – все молча и мирно сосуществовали так, как людям на Земле, наделенным жизнью, желаниями и стремлениями, сознанием времени и сознанием своей недолговечности, редко удается сосуществовать.

Однако утро скоро прошло, и разнообразные обязанности и задачи словно арканом утаскивали Мечтателей и циркачей одного за другим, увлекая их прочь от веселой работы. Дети тоже постепенно, маленькими группками весь день покидали станцию, пока наконец белые фигуры не остались на дворе одни, молча наблюдая, как неяркое зимнее солнце опускается к горизонту.

А потом, прямо перед вечером, Бадди заметил: вокруг что-то происходит. Он сидел в кресле, в вагоне-конторе, которую теперь занимал вместе с Эдди, когда вдруг почувствовал этот запах: пыль.

Он услышал, как задвигались в ящиках стола карандаши и ручки, увидел, как Иконостас Чучел на столе Эдди зашатался на удерживавших его велкролипучках. Всемирная коллекция пепельниц Эдди-Чучела стала покачиваться и дребезжать. Поддавшись неожиданному порыву, Бадди, который чувствовал себя странно отдельным от собственных ног, выглянул в окно.

И точно: там, в снежной пыли, которая, поблескивая радужными искрами в последних солнечных лучах, пронизанная ими насквозь, завивалась в смерчи над землей, снеговики начинали подниматься в воздух. Сначала совсем немногие, а затем толпами, они начинали покачиваться, сдвигаться со своих мест и наконец очень медленно взлетали.

Один за другим снеговики отрывались от земли и парами, а затем группами покидали свои места на сортировочной станции. Их массивные фигуры, глаза из камушков и носы из кусочков угля, кочерыжки кукурузных початков, торчавшие из их ртов, как трубки или сигары, придавали им некую шутовскую небрежность; однако они поднимались с какой-то медленной, величавой грацией, ярко выделяясь на фоне красного кирпича станционных зданий. Паря над территорией лагеря, они, словно отлетевшие души, поднимались, поднимались, поднимались к облакам, из которых явились на землю, и наконец исчезли в тихом просторе зимнего неба.

35. Матери берутся за оружие

Депеша 1/21

От: Эдди Финклестайна

Кому: Всем членам ООАМ

ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГИДа ИЗМЕНИТЬ ПРИСЯГУ НА ВЕРНОСТЬ ОДОБРЕНО КОНГРЕССОМ

Предложение ГИДа КА Рэнсома Стоунфеллоу-второго изменить Клятву на верность флагу было вчера единогласно одобрено Советом Директоров Конгресса. Формулировка, которая должна быть принята на вооружение во всех школах страны, включает теперь, в частности, следующие слова: «Я клянусь в верности торговой марке „Корпорация Америка“…»

Депеши, исходившие из конторы Эдди-Чучела, становились все более странными. Бадди уже начал подумывать, не являются ли они плодом фантазии самого заведующего прессой. Однако Бадди достаточно времени проводил в «пресс-центре», чтобы знать, что Эдди проверяет факты столь же тщательно и энергично, как всегда. Впрочем, раздумывал он, эти новости нисколько не более странные, чем другие события, то и дело происходящие по всей стране.

Среди самых огорчительных событий был быстрый взлет программы «Шоу-Америка» – она почти полностью захватила господствующее положение в государственных СМИ. Афиши, рекламирующие программу, заполонили весь город и – насколько можно было судить – всю страну. Наклеенные на все доступные поверхности, они выставляли на всеобщее обозрение портрет ведущего Мундо Мефисто (более чем в натуральную величину), указующего перстом прямо в камеру; на нем красовалась торговая марка передачи – цилиндр из звездно-полосатого флага, а над цилиндром – огромными буквами слова: «Я – ваш Большой Братец». Под портретом шел лозунг программы:

«Америка: мы с вас глаз не спускаем!»

И это вовсе не ложь, думал Бадди, потому что по всему городу теперь были установлены камеры – у каждого перекрестка, в каждом парке, во всех местах публичных собраний. Поговаривали даже о том, чтобы установить их в общественных туалетах. Начинало казаться, что единственный способ уйти от их безжалостных глаз – это укрыться в уединении домашнего очага, и то до поры до времени.

В лагере Мечтателей дела тоже шли гораздо более странно, чем обычно. Возник какой-то новый вид северного сияния: оно много недель висело над городом, сливаясь с красным туманом, окрашивая ночное небо пылающими полосами зеленого и красного огня. Жутко было видеть это сияние так далеко на юге: оно казалось дурным предзнаменованием каких-то будущих событий, хотя каких именно, не могла сказать даже Присцилла. А нападки, которым Мечтатели подвергались, продолжали усиливаться. Организации был вчинен «подражательский» иск со стороны человека, который попытался повторить проход по канату над Большим каньоном и теперь требовал компенсации за то, что его вдохновили на «поступки, приносящие телесное безрассудство и вред». Давление со стороны Комитета по районированию населенных пунктов и Налоговой инспекции тоже росло.

Но все-таки были и кое-какие интересные новые события: Эдди начал оформлять план по созданию пиратской радио– и телестанции: она могла бы создавать помехи на частоте передачи «Шоу-Америка», которую он страстно ненавидел.

– Подумать только! – говорил он. – Мы сможем впихнуть в эфир все потрясные старые передачи, в которых говорится об основных американских ценностях: «Оззи и Харриет», «Поиграем!», «Соседи мистера Роджерса», «Площади Голливуда»… Можно даже включить сюда прямую трансляцию тапперуэрских вечеринок! [36]36
  Тапперуэр (амер.Tupperware), товарный знак пластиковых контейнеров с герметическими крышками Для хранения пишевых продуктов производства фирмы «Тапперуэр хоум партиз». В рекламных целях контейнеры продаются на т. наз. «тапперуэровских вечеринках», устраиваемых за счет фирмы, но в помещении клиента.


[Закрыть]

С наступлением зимы Алеф обрил голову в знак солидарности с природой: этот акт он совершил потому, что считал необходимым привести растительность человека в соответствие с окружающей средой.

– Если деревья сбрасывают листву каждую зиму, – теоретизировал Алеф, – то и существам человеческим следует делать то же самое.

На самом деле Алеф сформулировал целую теорию потери и роста волос, которую ему не терпелось претворить в жизнь, если бы только представилась возможность оказать генетическое влияние на род человеческий. Волосы человека, как это понимал и чувствовал Алеф, должны естественным образом менять цвет каждую осень, затем постепенно выпадать и каждую весну вырастать снова в виде поросли свежих пушистых волос. И если Создатель в волнении и спешке сотворения неба и земли не успел установить именно такой порядок, недосмотр должен быть исправлен.

Алеф делал все возможное, чтобы установить такой порядок.

Кроме того, последнее время Алеф сел на «вибрационно-желтую диету». Это произошло после того, как некий дух явился к нему от Махатмы Ганди и сообщил, что Алефу следует есть фрукты и овощи исключительно желтого оттенка. Так что теперь он ограничивался бананами, лимонами и кашицей из калифорнийского ореха; от такой диеты, утверждал Родриго, волосы у него все равно со временем выпали бы.

– Позитивность! – безостановочно поучал Алеф, к великому раздражению не только Родриго, но и Бадди. – Позитивность! Мы должны всегда быть позитивными!

– Всякому, кто так счастлив, – ворчал Висенте, – грозят великие страдания.

Тем временем группа совещалась, готовясь к новой кампании. Акция «Матери Берутся за Оружие» по плану должна была пройти на испытательном полигоне «Корпорации Америка» в Наварро, посреди пустыни, где намечалось первое испытание Временной Бомбы, которое, согласно информации, переданной Хьюбертом П. МакМилланом от Бывшего Президента Спада Томпсона, должно было вот-вот состояться. Пока что конкретный день был известен только Ронде и Бадди и никому более – из-за возможной утечки информации о том, что Мечтатели знают о дате: в этом случае правительство «Корпорации Америка» могло бы отменить испытания.

Идея акции была основана на конкретном сне, приснившемся Ронде: она увидела тысячи матерей, катящих коляски с грудными детьми на поле боя.

– А почему бы и правда нам этого не сделать? – спросил Бадди, когда на следующее утро Ронда рассказала ему про свой сон. – Не обязательно на поле боя… И не обязательно с настоящими младенцами. Но где-нибудь в таком месте, как… скажем, испытательный полигон в Наварро.

– Вот блестящая идея! – воскликнула Ронда. – А что, если мы совместим эту акцию с испытаниями Временной Бомбы?

– ВОТ БЛЕСТЯЩАЯ ИДЕЯ!

Они просияли улыбками в обоюдном восхищении.

– Но как мы сможем отыскать и организовать всех этих матерей?

– К счастью, – сказала Ронда, – случилось так, что я – гений.

И ей удалось, несмотря на трудности, осуществить это с помощью Бадди, Висенте и Баттерфляй. Посредством новой интернет-сети, разработанной Эдди и Родриго на базе WEB, были завербованы сотни добровольцев. На сайте ООАМ разместили снятые вживую клипы уже ставшей знаменитой халлоуинской акции «Гиблый Новый Мир», демонстрации у «Запасных Чанов Времени», так же как и сюжет об акции в Столице – «Проснись, Америка!», и много фотографий других выступлений Мечтателей. Все это способствовало повышению престижа организации «Очнитесь От Американской Мечты», ее лидеров и ее программы прямо-таки до легендарного уровня. А особенно основателя ООАМ – Отто Брауна, чей поразительный портрет был вывешен на домашней странице сайта.

– Если так будет продолжаться, – усмехнулся Висенте, глядя на все растущее число людей, записывающихся для участия в кампании «Матери Берутся за Оружие», – нам придется отказывать людям в приеме.

Сейчас, в день накануне события, когда Мечтатели во дворе станции грузили припасы и демонстрантов в цирковые фургоны и на несколько отремонтированных грузовиков, сотни других демонстрантов в это же самое время собирались у военной базы в пустыне для одной из самых крупных акций протеста, когда-либо проводившихся против политики «Корпорации Америка».

На следующий день, далеко на Колпачном Ранчо, Спад Томпсон и Биби Браун вместе с Хьюбертом П. МакМилланом и горсткой других жителей ранчо следили за акцией по программе Дэна Атмоста «Завтрашнее Шоу». Теперь становилось все труднее отыскать эту программу, так как круглые сутки на большинстве телеканалов доминировало «Шоу-Америка». Но им удалось в конце концов найти нужный канал, и на экране возникло лицо Дэна Атмоста. Хьюберту показалось, что он выглядит довольно загнанным.

– В самом дерзком протестном выступлении из всех, когда-либо организованных движением «Очнитесь От Американской Мечты», – говорил Атмост, – сотни молодых женщин с детскими колясками, вполне готовые к тому, что их арестуют, встали сегодня посреди юго-восточной пустыни, чтобы выразить протест против запланированного взрыва Временной Бомбы на испытательном полигоне «Корпорации Америка» в Наварро. Здесь, в глубине пустыни, будет подвергнута расщеплению первая секунда, и это высвободит огромные резервы временной энергии. Демонстрация протеста собрала вместе матерей со всей страны, обеспокоенных разработкой оружия, которое, как они опасаются, может вернуть их детей назад, в материнское лоно.

– …или еще дальше назад! – вмешалась молодая, невероятно привлекательная женщина, облаченная в одежду из множества развевающихся прозрачных тканей. Она наклонилась к камере и схватила микрофон обеими руками. – С какой стати беспокоиться и растить детей, – спросила она, – если они все равно погибнут в следующей… а может быть, и ПОСЛЕДНЕЙ войне?

Хороший вопрос. Хьюберт был вынужден с этим согласиться.

– Миру нужно как можно больше любви, – продолжала Баттерфляй, в то время как Атмост осторожно пытался вытащить из ее пальцев микрофон, – а вовсе не как можно больше оружия временного разрушения…

Совершенно неотразимое зрелище, думал Хьюберт: сотни матерей, с трудом толкая перед собой покачивающиеся и подпрыгивающие на каменистой земле детские коляски, двигались ко входу на испытательный полигон. С каждой минутой сюда прибывало все больше женщин с колясками, так что если на миг забыть, чему ты стал свидетелем, можно было бы представить, что наблюдаешь сцену в Центральном парке в воскресный день. Однако иллюзию нарушали сотни полицейских, ожидавших встречи с этими женщинами, – в шлемах, в полной боевой выкладке, с эмблемой «Корпорации Америка», красующейся на пуленепробиваемых пластмассовых щитах.

Неожиданно какой-то невидимый сигнал был, очевидно, передан по рядам протестующих, которые, словно бегуны, стояли у проведенной по земле широкой меловой черты, потому что в определенный момент что-то вроде ряби на воде прошло по толпе и все одновременно пришли в движение. Все как один они шагнули вперед, через белую линию, толкая перед собой коляски. Полицейские тоже шагнули вперед. Отстегивая от поясов пластмассовые наручники, они пытались надеть их на руки женщин, большинство которых выпустили ручки колясок и охотно протянули руки навстречу полицейским. Ибо смысл акции заключался в конечном счете в гражданском неповиновении, и арест был частью этой акции.

Правда, некоторые женщины шли на это не так уж легко. Одни довольно пассивно сопротивлялись, пряча руки за спину, другие падали на землю и лежали, обмякнув, так что полицейским приходилось поднимать их на руки и относить к ожидавшим в стороне полицейским фургонам. Несмотря на то что полицейские явно старались вести себя сдержанно, произошло несколько стычек. И случилось неизбежное: сначала опрокинулась одна коляска, затем другая, и наконец целые ряды колясок стали опрокидываться на землю.

– О нет! – невольно вскрикнул Хьюберт, когда первый крохотный обитатель коляски выпал на асфальт. – Они же…

Только когда множество колясок ударились о землю, стало ясно, что в них находились пластмассовые куклы-младенцы. После того как аресты завершились, куклы по-прежнему валялись по всей территории перед полигоном, у некоторых недоставало рук или ног, или даже голов, и они жутко напоминали крохотные трупы, оставленные на поле боя.

Что-то происходило внутри у наблюдавшего эту сцену Хьюберта. Он не мог определенно сказать, что это такое, но спокойнее всего было бы предположить, что ему, как и бесчисленным другим зрителям этой передачи, будет ужасно трудно выкинуть эти образы из памяти, трудно будет не видеть их этой ночью во сне.

Некоторые из протестовавших позже клялись, что почувствовали какую-то мелкую рябь, прошедшую по ткани времени, когда был произведен подземный взрыв бомбы. В частности, Алеф ощутил то, что он описал как неожиданную ностальгию по будущему: острую тоску по лучшему миру. Другие отметили, что стрелки их наручных часов начали вращаться с такой скоростью, что слились в мутное пятно, а те, кто смотрел вверх, утверждали, что видели, как звезды в небе сначала двинулись назад, к доколумбовой позиции, а затем вперед, образовав немыслимые созвездия будущего. Некоторые даже считали, что видели Вифлеемскую звезду: она появилась на небе, а затем исчезла. А Пенёк и Шпенёк были убеждены, что заметили, как мимо прошел бронтозавр.

Бадди удалось лишь представить себе, какой эффект этот взрыв мог произвести под землей, в помещениях, где была детонирована бомба: скалы в сердце Земли могли быть возвращены в первоначальное расплавленное состояние, а ученые, наблюдавшие это событие, – во всяком случае, так ему рисовалось – преобразились в младенцев: каждый из них был все еще облачен в белый лабораторный халат, но сосал большой палец и время от времени икал.

В результате Баттерфляй, Ронда и Гермафродитти, так же как и сотни других демонстранток, были оштрафованы за вторжение на чужую территорию, а вместе с ними и Дэн Атмост, который, поддавшись порыву, отдал микрофон оператору (передача все равно уже закончилась) и перешел за меловую черту вместе со всеми. Артисты цирка вызвали у блюстителей закона беспредельное замешательство, поскольку те никак не могли понять, фотографировать им Ирму и Эдну порознь или вместе, или – как решить геометрическую задачу надевания на них наручников? Кроха все время проскальзывала между прутьями камеры предварительного заключения, так что в результате они разрешили ей ходить везде, где ей заблагорассудится. И никто не мог решить, как штрафовать Гермафродитти – как мужчину или как женщину? В конце концов всех отпустили, предварительно сфотографировав и сняв отпечатки пальцев, так как единственная небольшая тюрьма в малонаселенном округе Наварро, даже с добавлением камер в прилегающих округах, совершенно не могла вместить такое невероятное количество заключенных.

Чуть позже полуночи полицейские фургоны стали возвращаться. Тюрьма стояла у черта на куличках, и, поскольку справиться с хаосом и уследить за сотнями демонстрантов, которые стали бы ловить попутные машины и уходить пешком по дорогам посреди ночи, не представлялось возможным, полицейские решили, за отсутствием лучшего плана, разделить их на небольшие группы и поместить близ ворот испытательного полигона, где все и началось. Отсюда было совсем легко добраться пешком до самых разных лагерных стоянок, разбитых в пустыне участниками протеста, а также до транспортных средств, которые могли бы отвезти их по домам, и блюстители закона надеялись, что это произойдет как можно быстрее. Бадди, Родриго, Эдди, Висенте и Алеф стояли недалеко от ворот и ждали возвращения Ронды, Баттерфляй и остальных, так как заранее было решено, что, хотя мужчинам не возбраняется участвовать в демонстрации протеста, самый большой эффект средства массовой информации произведут, если протестующими, переступившими белую линию и подвергнутыми аресту, будут одни только женщины. Единственным исключением оказался Дэн Атмост, ожидающий в мужской камере тюрьмы округа Наварро, пока на следующий день его смогут взять на поруки.

Итак, пятеро мужчин ждали час за часом, все сильнее дрожа от холода в ночной пустыне, а полицейские фургоны один за другим исторгали из себя группы демонстрантов, среди которых они никого не знали. Наконец, далеко заполночь, появилась машина с Рондой, Баттерфляй и другими женщинами из их группы. Все обнялись перед воротами, прямо под бдительными взглядами полицейских, по-прежнему охранявших полигон. Затем, при свете почти полной луны, они отправились в путь по обочине шоссе, ведущего к военной базе и лагерю, который они разбили всего в десяти минутах ходьбы от полигона.

Все страшно устали, но настроение было ликующим. «Мы это сделали! – кричали они в ночи, шагая вместе по дороге, и койоты вдали громким воем откликались на их победные клики. – Еще одна успешная акция!»

Во всяком случае, так им казалось в тот момент.

То, что затем случилось, было очень просто, как миг, слишком краткий, чтобы быть замеченным… Бадди позже подумал, что это – как отвернуться на секунду: всего один миг невнимания, а когда снова поворачиваешь голову и смотришь, оказывается, весь мир успел измениться. Никто потом так никогда и не смог убедительно доказать, была это случайность или что-то более зловещее.

Баттерфляй, задержавшаяся, чтобы сорвать при лунном свете несколько веточек полыни, отстала метров на десять от остальных, неторопливо шагавших по обочине дороги в сторону лагеря. Время от времени мимо проезжал полицейский фургон, возвращавшийся к полигону, чтобы оставить там демонстрантов. Потом показались фары какой-то другой машины. Она замедлила ход, затем быстро проехала мимо шагающей группы, идя в противоположном направлении по другой стороне дороги, точно так, как шли все полицейские машины. Это был пикап последней модели – Бадди случайно заметил это, потому что пикап был единственным неполицейским автомобилем, какой они видели в тот вечер на дороге. Это оказалось фактически единственной деталью, по поводу которой все свидетели происшедшего были потом единодушны.

Бадди почувствовал дуновение воздуха, когда проехала машина, потом услышал визг тормозов. Он сразу же обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как машина резко свернула в сторону, пересекла центральную линию и въехала на обочину с их стороны. Там она вроде бы ударила боком по чему-то маленькому и мягкому, похоже – по узлу с тряпьем. На миг плохо соображающий мозг Бадди заставил его усомниться – да был ли вообще какой-то удар? Или, может быть, это один из Летучих Братьев Фердыдурке отлетел за обочину, в заросли полыни, дурачась и кувыркаясь позади их компании, самым доброжелательным образом выражая свою веселость? Но циркачи, которые не попали под арест, все давно вернулись в лагерь; а пикап никак не мог выражать хоть какую-то доброжелательность: он ехал слишком быстро по не той стороне дороги. Машина виляла из стороны в сторону и, вроде бы мгновение поколебавшись, прибавила ходу, вернулась на свою полосу и исчезла из вида. Никто не разглядел водителя; в шоке и смятении никто не посмотрел на номер машины. И только в этот момент разрозненные детали сошлись в мозгу Бадди в одно целое, и он понял, что машина ударила вовсе не по узлу с тряпьем.

– Ронда! – Слова вырвались у него изо рта против воли, голос казался совершенно чужим. Но Ронда была здесь, рядом с ним – Бадди осознал это в малую долю секунды, когда в тревоге повернулся к друзьям с бьющим в набат сердцем. Однако успокоился он всего лишь на краткий миг.

Бадди и Висенте первыми до нее добежали. Баттерфляй лежала в полыни, как-то странно – неправильно – разбросав руки и ноги, запах свежей полыни поднимался от сломанных вокруг нее веток. Они испробовали все, о чем только могли подумать; Родриго бросился бегом к полигону за каретой скорой помощи, но ничего сделать уже было нельзя.