Текст книги "Вчера-позавчера"

Автор книги: Шмуэль Йосеф Агнон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Часть шестая
ХОРОШИЕ ВРЕМЕНА

1

Жизнь его шла своим чередом, тихо и спокойно. Заработок был ему обеспечен, и не должен он был беспокоиться о завтрашнем дне. И уже привык он к климату Яффы. Солнце не дробило ему мозги днем, а ночная влажность не изнуряла его кости ночью. Не боялся он ни ветров и ни зноя. И если люди жаловались на хамсины[15]15
  Горячий сухой ветер.


[Закрыть], высасывающие влагу и высушивающие кожу, говорил он им: «А я, наоборот, люблю хамсины, я погружаюсь в них, как в солнечный бассейн». И даже если он малость преувеличивал, так ведь это было от его любви к Эрец.

Особенно любил он море. То самое море, к которому он вначале боялся подойти близко: вдруг оно поднимется и смоет его. Теперь он входит в него и не боится. И летом после работы, и нечего говорить, в канун субботы, окунается он в море. Но нечто от того восхищения, охватившего его, когда открылось ему море впервые по дороге к Триесту, все еще заставляет биться его сердце. И как дивится он на море, так дивится он сам на себя, купающегося в море, и на детей, играющих в море. Воды эти, способные покрыть всю землю… Маленькие дети играют с ними и не боятся. И это ничто по сравнению с гимназистами, которые устраивают в море пирамиды из своих тел, и как только пирамида поднимается высоко вверх, прыгают все разом в глубину. А потом один из них становится кораблем, и его товарищи плывут на нем. А иногда исчезает кто-то из компании и появляется вновь далеко от берега на судне, стоящем в море.

В дни, когда море бурное и купаться в нем нельзя, гуляет Ицхак по берегу. Ужасные валы поднимаются из моря, и накрывают друг друга, и накатываются на сушу, и зарываются в песок, и песок шипит и исчезает, и буря кипятит пучину, и страшный шум поднимается из глубин моря, и все пространство вокруг дрожит и трепещет, а ты гуляешь и не боишься.

Подумай-ка, маленькая речка есть в нашем городе, похожая на каплю по сравнению с морем, и не проходит года, чтобы она не смывала скот, утварь и даже дома; а море это не переходит границ, установленных для него Господом, Благословен Он, в момент, творения. А назавтра, приходит человек и видит, что море успокоилось и волны его улыбаются друг другу, одни зеленоватыми глазами, другие синеватыми глазами, а песок сияет перед ними как сверкающее зеркало, в которое глядятся, красуясь, щеголи.

Теперь обратимся к тому, что является основой существования человека, и поговорим немного о кушаньях, которыми отличается Эрец Исраэль. И действительно: даже те кушанья, что были поначалу чужды ему, Ицхаку, теперь нравятся ему. Баклажаны, поджаренные в растительном масле с томатным соусом, а также многие другие блюда, принятые в Эрец, теперь – это его ежедневная пища, не говоря уж о маслинах и помидорах.

Немыслимое наслаждение доставляли Ицхаку абрикосы. Не учили мы о них в Пятикнижии, и не слышали мы о них, пока не попали в Эрец Исраэль; внезапно открылись они нам, и до чего же они хороши, до чего прекрасны! Господь, Благословен Он, любит Эрец Исраэль и дает ей больше обещанного. Обещал Он нам страну пшеницы и ячменя, а дает нам и другие прекрасные плоды. И когда Он дает? Между Песахом и Суккотом, в то время, когда апельсины исчезают с рынка. Одной рукой – берет, другой рукой – дает.

Еще не насытился ты абрикосами, а уже весь рынок кишит виноградом. Винограда такого не ел ты в своем городе. Покупал обычно отец ко второму дню Нового года кисть винограда, чтобы прочесть над ним благословение «что дожили мы до этого времени…», и если бы не назывались эти плоды виноградом, можно было бы подумать, что это смородина, ведь отец – человек бедный и выбирает из отбросов. А здесь покупаешь ты за грош унцию… и две унции… сладкого и спелого винограда. А сколько сортов есть тут! И вкус одного не похож на вкус другого. Знал Ицхак, как и другие наши товарищи, прибывшие из северных стран, что есть виноград белый и черный, но что и тот и другой подразделяются на несколько сортов, и у каждого сорта – свое название, было ему неведомо. А теперь, когда он это знает, выбирает себе самый лучший сорт. Хотя нужно заметить, что и средние сорта достойны похвал.

Еще полон рынок виноградом, а уже другой плод поглядывает на тебя. Это – сабра[16]16
  Сабра – вид кактуса со съедобными плодами.


[Закрыть], из побегов которого делают живую ограду вокруг садов; если человек наступит на него, он прокалывает ему подошву его ботинок. Это тоже благословенный плод, услада для души. Глаза Всевышнего прикованы ко всей Эрец, и если Он захочет, то придаст чудесный вкус даже колючкам забора. Сидят арабы на обочинах улиц и чистят тебе за грош столько сабр, сколько в тебя влезет. Пока ты сидишь и лакомишься саброй, проходит перед тобой другой араб, а на голове его – корзина полная клубники из Дамаска.

Проходит время, и заполняется рынок грудами огромных арбузов, каждый величиной с голову человека и крупнее. Кожура их зеленая, и белые пятнышки мерцают на кожуре, а внутренность их красная и сочная, и черные зернышки глядят из нее, а ты ешь нутро, и выплевываешь зернышки, и выбрасываешь кожуру. Вспоминаются осенние вечера в твоем городе, как ты смотришь на рыночных торговцев, сидящих при свете маленьких фонарей, – и половинки арбузов лежат перед ними, и ты так хочешь попробовать эти сладкие плоды, но карман твой пуст, и ты не можешь купить себе даже маленький кусочек. Здесь же берешь ты целый арбуз и ешь его день… и два дня…

Еще не кончились арбузы, а уже наполнился весь рынок инжиром. Инжир этот, у которого нет ни кожуры снаружи и ни косточки внутри, съедается целиком, и ты кладешь его в рот безо всяких проблем – как плод, очищенный от всех отходов и пригодный в пищу. Не кончился еще инжир, а уже заполнился весь рынок финиками, сладкими как мед. Фрукты эти, которые мы ели за пределами Эрец Исраэль раз в году, на Новый год Деревьев, один плод инжира и один финик, чтобы прочесть благословение над ними и побудить нашими благословениями силы высших сфер пролить в изобилии святость на плоды Эрец Исраэль, – покупаем мы здесь за один грош унцию и две унции инжира и фиников. Вне Эрец Исраэль инжир и финики слаще всех остальных фруктов в мире, а в Эрец Исраэль они слаще во сто крат, ведь не похож вкус плодов в изгнании на вкус плодов в месте их произрастания. Одновременно с инжиром и финиками появляются гранаты. До того как прибыли мы в Эрец Исраэль, гранат служил в наших устах лишь притчей, вроде внутренность его – ешь, а оболочку – брось; когда же мы прибыли в Эрец Исраэль, превратилась притча в реальность.

От фруктов, которыми славится Эрец Исраэль, перейдем мы к другим фруктам, растущим в Эрец для ее жителей. Апельсины, крупные и спелые, наполняют Эрец, и аромат их, как аромат мира иного, и золотой свет исходит от них, и их чудесный вкус – во рту. Все то время, что жил ты за границей, вряд ли мог ты купить себе целый апельсин, а если и покупал – один, и уж два – точно не покупал; а здесь протягивают тебе три и четыре – за матлик. Особое свойство есть у Яффы – город этот благословен чудесными плодами и предлагает их тебе со всей щедростью в изобилии. Вместе с апельсинами появляются мандарины. Мандарин – поздний ребенок в семье плодовых деревьев Эрец Исраэль, младшая сестра апельсина, которая ловит тебя в сети своей красоты, и аромата, и вкуса. И закутана она в легкое покрывало, так что очистить ее кожуру не представляет труда.

А теперь, братья наши, измученные хамсинами, и жарой, и всяческими другими напастями в Эрец, изнуряющими человека! Вам ведь известно, что с наступлением сезона апельсинов слабеет сила солнца и надвигается желанная прохлада, и ласковые облака парят в небесах, и солнце смотрит сквозь них с грустной любовью, и кажется нам, что и вправду – мы в Земле Обетованной, в особенности здесь, в Яффе, где нет снегов и холодов, но есть тут желанные ветры и ласковое солнце. Здесь не должен человек бояться, что застынет кровь в его жилах от пронизывающего холода, да тут и вовсе не страшен холод, ведь даже в зимние дни поднимается солнце в небе и греет нас к всеобщему удовольствию. Знает Господь, Благословен Он, что мы бедны и не можем купить себе теплую одежду и достать себе печку, поэтому дал он нам удобный климат, чтобы смогли мы выстоять. И когда вспоминает Ицхак отцовский дом, где зимой под кроватью нарастает лед и иней и все болеют от стужи, он не знает, вздыхать о них или радоваться, что он – здесь.

2

Полегоньку-потихоньку перестал Ицхак вспоминать свой город и начал привыкать к обычаям в Эрец. Черешня, смородина, земляника и другие ягоды и фрукты, как мелкие, так и крупные, стали забываться. О кушаньях и напитках, к которым привык он у себя в городе, Ицхак тоже перестал думать. И как привык он к климату страны, так привык к ее языку и вплетал в разговор арабские и русские слова, не важно, говорил ли он на идише, говорил ли на иврите, подобно другим всем нашим друзьям в Эрец.

Да и во всем остальном он вел себя, как большинство наших товарищей. Не ходил в синагогу, и не накладывал тфилин, и не соблюдал субботу, и не чтил праздников. Вначале он делал различие между заповедями повелевающими и заповедями запрещающими. Остерегался нарушить запрещающую заповедь и ленился исполнить повелевающую заповедь, в конце концов, перестал делать различие между ними. И если приходилось ему нарушить одну из запрещающих заповедей, не боялся. Так поступал он не в результате особых размышлений о вере и о религии, а оттого, что жил среди людей, пришедших к выводу, что религия не важна, а так как не видели они необходимости в религии, не видели необходимости в соблюдении ее заповедей. Напротив, они, будучи честными людьми, считали бы себя двуличными, если бы исполняли заповеди религии, тогда как сердце их далеко от нее.

Смутная мысль владела Ицхаком независимо от него, смутная, неясная идея, которая направляла его действия. Ведь Эрец Исраэль делится на Старый ишув и на Новый ишув, эти ведут себя так, а те – иначе. И если он отождествляет себя с Новым ишувом, зачем ему вести себя, как жители Старого ишува? И хотя некоторые его взгляды изменились, в этом он был тверд. Но при всем том он тосковал о прежних днях, об отцовском доме, о субботе и праздниках, однако не шел в синагогу, а сидел дома, не двигаясь, или же напевал знакомую хасидскую мелодию, пока не забывал хмурую действительность с ее горестями.

В этом отношении не был Ицхак исключением. В те времена Яффа была полна молодыми людьми, отошедшими от Торы, но, когда они собирались все вместе, чтобы провести время и на душе у них было тоскливо, они услаждали свои души хасидскими историями, и хасидскими напевами, и толкованиями текстов из Торы. Предыдущее поколение пело песни Сиона; это поколение – другое, потускнели для них эти песни, но, если тоскующая душа томится, она просит то, что потеряла. Каждый, умеющий петь, поет нигуны[17]17
  Нигуны – напевы.


[Закрыть], привезенные из родных мест, и каждый, умеющий рассказывать, сидит и рассказывает; а митнагеды[18]18
  Митнагеды – представители литовского направления в иудаизме.


[Закрыть], незнакомые с хасидизмом, превращаются в проповедников и произносят драши[19]19
  Драш – толкование, комментарий, часто связывающий Тору с определенным событием или моментом времени.


[Закрыть]. И тут случалось то, чего не бывало у их отцов; сыновья митнагедов наслаждались хасидскими историями, а сыновья хасидов с удовольствием слушали ученые комментарии, и не отличали они подделку от оригинала, лишь бы воспрянуть душой. От любви ко всем этим вещам, соль которых чаще всего могла быть передана только на идише, они иногда оставляли иврит (лишь бы не в присутствии большого скопления народа) и на маленьких товарищеских вечеринках не слишком обращали внимание на язык. Чем отличался Ицхак от большинства наших товарищей? Тем, что не состоял ни в одной из партий и не ухаживал за девушками. Не состоял ни в одной из партий, потому что принимал сионизм во всей его полноте, а не ухаживал за девушками, потому что – не ухаживал. Если бы хотел, нашел бы себе девушку. Этим отличался Ицхак от своих товарищей. Пожалуй, было еще нечто, что отличало его от них: иногда он чувствовал в своем сердце проблеск раскаяния, желания вернуться к Торе, но оттого, что уже отвык соблюдать заповеди, он умиротворял свое доброе начало исполнением какой-либо легкой заповеди, не требующей больших усилий. Вроде того что читал «Шма»[20]20
  Шма – еврейская молитва «Слушай, Израиль!».


[Закрыть] перед сном. И делал это не столько для того, чтобы исполнить заповедь, а потому, что это помогало ему заснуть.

Это были лучшие дни Ицхака. На хлеб ему хватало, пусть и не на хлеб с маслом, но он не голодал. И жил он один в комнате, не как большинство его друзей, деливших комнату на троих-четверых. Ицхак был верен обычаю своих отцов, бедняков из хороших семей, скрывать свою нищету и «не выносить сор из избы», лишь бы не видели их нужду. Поэтому снял он комнату для себя одного и тратил на жизнь столько, сколько тратил, главное – чтобы не видели его бедность.

Чем еще хороша отдельная комната? В свободное от работы время человек может сидеть и читать книги. И надо сказать, что Ицхак не пренебрегал этой возможностью и много читал. Расширял область своих прежних познаний и изучал вещи, о которых не слышал раньше. Кроме книг, которые он читал в своей комнате, он читал книги в библиотеке «Врата Сиона». И Азер[21]21
  Азер – псевдоним писателя Александра Зискинда-Рабиновича.


[Закрыть] был добр с ним и давал ему все, что тот ни попросит, кроме книг, в которых находил элементы неверия. Он видел, что многие напасти, падающие на головы молодых евреев, происходят от понятий, приобретенных из антирелигиозных книг, поэтому он прятал от них любую книгу, которая могла бы принести им вред. Кроме того, Ицхак читал газеты и журналы на иврите и на идише. Иногда – для удовольствия, а иногда – для самообразования. Что-то он понимал, а чего-то не понимал: не хватало ему основ знаний. Однако в любом случае чтение это приносило пользу: когда он слышал, как его товарищи говорят о чем-то, то не стоял, как истукан.

Еще одно преимущество есть у отдельной комнаты – в ней хорошо мечтать. Ицхак, такой фантазер, со дня своей алии в Эрец Исраэль не мог предаваться грезам; зато теперь, бывало, сидит он у себя в комнате и видит чудный сон наяву, вроде того, как брат его Юделе приезжает к нему, и он приводит его к себе в комнату. Боже Всемогущий! Ицхак, у которого в отцовском доме не было даже кровати, распоряжается комнатой, как хозяин. Ведь только ради этого, дорогие друзья, стоит заплатить за целую комнату. И если с Божьей помощью будут у него лишних два-три франка, то купит он себе стул. В данный момент нет у него ни одного стула, кроме того, на котором сидит, но уже подумывает он купить себе второй стул. На самом деле Ицхак, товарищ наш, не желает слишком уж многого, но тем не менее не мешает человеку завершить меблировку своего дома и добавить себе еще стул. Ведь есть у него комната, и друзья приходят к нему, не помешает, если будет у него к его услугам стул, дабы предложить его гостю. Как мы уже сказали, не желал Ицхак, товарищ наш, слишком многого. Того, что он зарабатывал, хватало ему на его нужды. Ицхак не привык к лакомствам и не жаждал деликатесных блюд. Но зато покупал себе каждый день стакан молока, а иногда даже яйцо и, нечего говорить, хлеб, и овощи, и фрукты, а иногда шел в столовую и ел горячее блюдо с маленьким кусочком мяса: надо прислушиваться к мнению людей, считающих, что без мяса человек слабеет.

И еще вот что сделал Ицхак. Купил себе ткань и отдал сшить шесть новых рубашек, ведь те, что привез из дома, порвались; не потому порвались, что были ветхими, а потому, что он работал в них. И он должен быть благодарен прозелитке, стирающей его белье. Это она намекнула ему, что пришло время приобрести новые рубашки, и он послушался ее; но не последовал, ее совету, когда она попросила его принести в стирку также талит, ведь по своей наивности она даже не могла предположить, что есть евреи, не соблюдающие заповедь носить талит.

3

Все было в порядке у Ицхака, и дома и вне дома. Что нужно еврею? «Хлеб, чтобы есть, и одежда, чтобы одеться»[22]22
  Пятикнижие, Берешит, недельная глава «И вышел…».


[Закрыть], и дом, чтобы жить в нем, и вот ведь все эти три вещи были в его руках. И он уже начал откладывать копейку к копейке, чтобы купить себе зимнюю одежду. И уже тешил себя надеждами и думал: куплю я себе зимнюю одежду и буду снова откладывать копейку к копейке, накоплю десять-пятнадцать франков – и пошлю их отцу, чтобы помочь ему погасить часть долга, сделанного, чтобы добыть деньги мне на дорогу. Если бы не отдал Ицхак повару на корабле кожаный жилет, он не нуждался бы в другой одежде на зиму и отложил бы эти деньги для отца. Но то, что сделано, – сделано, да и нужно было это сделать, ведь повар кормил его в море. Тем не менее не выходил у него из головы этот жилет, спасавший отца от стужи. Ведь отец не подумал о себе и отдал его ему. Теперь, когда пришла зима и царит там жуткий холод, – что будет делать отец без этого жилета?

Ицхак много думал о своем отце. Теперь, когда он был далек от своего города и от дома и затихли все его споры с отцом, понимал Ицхак своего отца, видел, как велико его милосердие к своим сыновьям и дочерям, как тяжко он трудится для них. То, что Ицхак считал раньше само собой разумеющимся, стало подниматься в его глазах. На самом деле ничем не отличался отец Ицхака от остальных простых людей из народа, но даже в самом простом еврее, если захотим, можно увидеть величие и исключительность.

Итак, жил себе Ицхак со спокойной душой. Ничто не нарушало хода его жизни. Новый стул он еще не купил себе и не приобрел одежду на зиму, но приобрел себе новых друзей и не потерял старых.

4

И Рабинович, наш товарищ, тоже обосновался в городе. В Яффе был магазин готового платья, хозяева которого состарились, и было им трудно управляться с клиентами. Как-то раз одному из знакомых Рабиновича нужно было выехать за границу, и пошел с ним Рабинович, чтобы помочь подобрать для него одежду, ведь наш приятель Рабинович отлично разбирался в одежде – до своей алии он много лет служил в магазине готового платья у своего отца. Поняли хозяева магазина, что этот босяк – специалист. Заговорили с ним и спросили, не хочет ли он поработать у них в магазине. Подумал тот и принял предложение.

Два года прожил Рабинович в Эрец. Не было деревни, где бы он ни побывал. Находил работу – ел в этот день. Не находил работу – голодал. Устал он от превратностей судьбы и пошел служить в магазин. Два года прожил Рабинович в Эрец и, говорят, побывал даже в Галилее. Отвернулась от него Эрец и была с ним жестока. Мотыга его покрылась ржавчиной, и зубы его потемнели от голода. Как только подвернулась ему возможность заработать в другом месте, отдал он мотыгу своим товарищам и остался в городе. Когда покидал Рабинович, товарищ наш, магазин своего отца, не приходило ему в голову, что он вернется в торговлю, все его мысли были о деревне, а в результате оставил он деревню и ушел в город.

Служил Рабинович в магазине и зарабатывал больше, чем тратил. Ел и пил как человек, и жил в доме как человек, и был одет в приличную одежду и обут в лаковые туфли. О туфлях этих говорил Ицхак Рабиновичу: «Нравишься ты сам себе в этих лаковых туфлях, а я люблю тебя в твоих стоптанных сандалиях». На самом деле Ицхак любил Рабиновича всегда, но приятно ему было напомнить Рабиновичу тот день, когда увидел он его в стоптанных сандалиях.

Хотя оставил Рабинович свою мотыгу, идею завоевания труда не оставил. Он по-прежнему член «Хапоэль Хацаир», и подписан на газету «Хапоэль Хацаир», и следит за своими взносами строже, чем в бытность свою рабочим, и бережно хранит каждый номер газеты. Когда он был рабочим, служил ему «Хапоэль Хацаир» скатертью для стола, на который он ставил хлеб и маслины, а теперь лежат номера газеты – и нет на них ни пятнышка. Да только тогда не было ни одной статьи, не прочитанной им, а сейчас откладывает он газету в сторону, не заглядывая в нее, пока хозяйка дома или одна из ее дочерей не убирают ее в шкаф.

Хозяйка дома, где живет Рабинович, убирает ему комнату, и готовит обед, и стелит постель, и чинит его белье и носки. И относится к нему с любовью, как к родному, хотя он – еврей, а она – христианка. И дочери ее любят его, потому что есть им теперь с кем поговорить. До того как поселился у них Рабинович, они были близки к тому, чтобы позабыть человеческий язык, ведь христиане считают их еврейками, а выкресты делают вид, что не знакомы с ними, дабы не сказали про них, что «свояк свояка видит издалека». Предки их были евреями и баловали бы их, но они… родились христианками, и ни одна душа не желает приблизить их к себе. Уже прошли старые времена, когда их деды и прадеды служили в церкви певчими, казначеями, священниками. И даже поднимались до сана епископов. И дамы, и господа, и консулы со своими женами приходили послушать их проповеди. А сейчас стоят эти девушки в церкви, загнанные в дальний угол, и все сторонятся их. Как поступают христиане, так поступают и евреи. Только христиане отдаляются от них, потому что их предки были евреями, а евреи отдаляются от них, потому что их предки крестились. В прежние времена новым христианам достаточно было общества друг друга, так как с каждым годом присоединялись к ним все новые христиане. С тех пор как стали прибывать сюда сионисты, перестали евреи креститься, и вот – они погибают тут от одиночества.

А отчего их предки переменили свою веру? Когда бежали они из своих краев от ярости притеснителей в Эрец Исраэль, то попали в пустынную разрушенную страну и не находили никаких средств к существованию. Скитались они по помойкам без куска хлеба и без угла, пока не заболели от голода и страданий. Прицепились к ним миссионеры и стали лечить их от болезней и от истощения. Не успели они встать на ноги, как окунулись в воды крещения. Думали: что станется с нами, если прольют на нас немного воды? Но воды, в которые погрузилось тело, дошли до души. Пробили они брешь в народе Израилевом и вышли из еврейства. Их примеру последовали другие. И казалось, что придет конец ненавистникам евреев, ибо исчезнут евреи. Вдруг произошло нечто, и изменилось лицо Эрец Исраэль. Из России, и из Румынии, и из других стран прибыли молодые евреи, и не как их отцы – умирать в Эрец, а пахать и боронить ее землю. Глядели на них люди и поражались – не в силах Эрец прокормить человека, и не в силах еврея обрабатывать ее землю, ветер посеют и пожнут бурю. Но хотя не имели они никакой поддержки, пошли и купили себе землю, и основали поселения. Вспахали свои земли, и засеяли поля, и насадили виноградники, и вырыли колодцы, и построили себе дома. На полях созрел урожай, и в виноградниках поспели гроздья винограда. Жили они в мире и выращивали свой хлеб. А на евреев, покинувших свой народ, пало проклятие, и сгинули они. А те, что остались из них, доживали свой век в одиночестве.

Бродят эта женщина и ее дочери по своему деревянному дому, полученному в наследство от родителей в Немецкой слободе. Порой они поражаются, глядя на него, на жильца этого, еврея, который ведет себя так, будто бы вся страна ему принадлежит. И возносят хвалу и благодарность Творцу за то, что послал Он человека, вернувшего им уважение к самим себе. Порой одна из девушек поднимает глаза на Рабиновича и вновь отводит их, но Рабинович – в руках другой. Порой одна из девушек поднимает глаза на Ицхака и вновь отводит их, но Ицхак – скромен и не смотрит на женщин.