Текст книги "Внезапная пылкость"

Автор книги: Ширли Хаззард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6

Когда они приехали в Портиман – суматошный рыбацкий порт в десяти милях к западу от Праи-ду-Карвуэйру, расставленные рядами перед ресторанами на набережной столы уже начали заполняться. В меню фигурировали камбала, палтус, морской язык, морской лещ и омары, но главным украшением ленча были сардины. Не те крошечные, которыми набивают консервные банки, а свежие и пухленькие, до восьми-девяти дюймов в длину, жаренные на углях на открытом воздухе. Вместе с молодой картошкой и смешанным салатом они были просто объедение, постоянная приманка как для туристов, так и для местных жителей.

Маленькие ресторанчики добродушно конкурировали, стараясь привлечь как можно большее число посетителей. Когда Эшли и Витор с Томасом приближались к очередному ресторанчику, навстречу им выходили улыбающиеся официанты и уговаривали их отведать sardinhas grelhadas с этой дымящейся решетки, сесть именно за этот столик, оказать честь именно этому заведению, которое – убедительно доказывалось – славится наилучшим видом на сверкающее голубое устье реки Араде.

– Тебе потребуется высокий стул, – объявил юноша в длинном фартуке и соломенном канотье, улыбаясь сидящему в коляске Томасу. – У меня есть такой стул. – Он поклонился. – Если senhos и senhora соизволят пройти сюда…

Через несколько секунд их усадили за столик под зонтиком, и особое внимание было уделено маленькому клиенту.

Поскольку Витор поблагодарил его на португальском, официант принял их за соплеменников и продолжал болтать на своем родном языке: отметил прекрасную солнечную погоду, предложил выбрать блюда и вина, похвалил Томаса за хорошее поведение.

– Он думает, что мы женаты и что Томас мой сын, – пояснил Витор, когда юноша записал их заказ и поспешно убежал. Он насмешливо улыбнулся и добавил: – Полагаю, это естественно.

Эшли пробормотала нечто нечленораздельное. И зачем я пошла на этот ленч? – несколько поздно пожалела она. Зачем я подвергаю себя опасности, что кто-то прокомментирует сходство между ее сыном и спутником и определит столь очевидное родство? Взяв меню, она проявила особый интерес к десерту.

– Томасу нравится pudim flar, а я, если не переем, возьму… Что за pudim Molotov? – поинтересовалась она.

– Мусс из яичных белков с подливкой изсахара с маслом.

– Звучит восхитительно.

– Так оно и есть. – Карие глаза Витора поймали и удержали ее взгляд. – А Томас мог быбыть моим сыном.

В желудке Эшли образовалась пустота. Хоть яи надеялась на то, что он догадается, не хочу, чтобы он догадался сейчас, в отчаянии подумала она. Только не когда они находятся в общественном месте, в окружении других людей. Не тогда, когда Томас может уловить эмоциональные токи. Ладно, малыш не поймет, но…

– Если не считать того, что ты была на четвертом месяце беременности, когда погиб Саймон, – добавил Витор.

Не скрывая своего удивления, она спросила.

– Это Саймон тебе сказал?

Он кивнул.

– О, это выглядит обещающе, – сказал он официанту, размахивавшему перед ним бутылкой красного вина, которую он рекомендовал с особым энтузиазмом.

Когда бутылку открыли и Витору предложили попробовать вино, Эшли перевела свой взгляд. Цепочка рыбаков разгружала корзины с крабами из лодки, пришвартованной к пристани. Чуть дальше другие рыбаки чинили на солнцепеке свои сети. Еще дальше виднелись плакаты, призывавшие отдыхающих испытать великолепие глубоководной рыбной ловли. Эшли ничего этого не видела. Если он думает, что в Аделаиде она была на четвертом месяце беременности, значит, он считает, что она уже была беременна, когда они занимались любовью! Теперь она понимает, почему он не может сложить два и два и получить такие очевидные четыре. И во всем виноват Саймон – это он подтасовал факты. Опять же ее мнимый любовник солгал. Сердце Эшли оборвалось. Еще одна неправда, которую ей предстоит опровергнуть и исправить.

Взяв салфетку, Эшли подоткнула ее под подбородок Томаса. Впервые с тех пор, как они с Томасом поселились в Португалии, их угощали обедом и вином, и она собиралась насладиться всем этим.

Ее наслаждению способствовали и восхитительная еда, и свойственная пикнику расслабленность, и добродушие Витора. На протяжении всего ленча текла приятная беседа, которая забавляла ее и, к ее облегчению, ничем ей не грозила.

– На днях мы с Томасом осмотрели фундамент первой виллы, которую начали строить твои рабочие. Она будет довольно просторная.

Витор кивнул:

– Это самый большой из домов пяти разных проектов. – Достав шариковую ручку из кармана рубашки, он принялся набрасывать эскиз на бумажной салфетке. – Так он будет смотреться с фасада. Мы попытались соединить традиционный мавританский стиль с современными удобствами, – объяснил Витор, рисуя виллу с изящными линиями, с украшенным колоннами портиком, с чугунной витой решеткой балкона, с кружевными трубами.

– Элегантно, – с восхищением отозвалась Эшли, – А каков внутренний план?

Витор нарисовал и его.

– На первом этаже, кроме гостиной, столовой и кабинета, предусмотрена еще одна комната, – показывал он. – Ее можно использовать и как дополнительную спальню, и как телевизионную комнату…

– Или игровую, – подсказала она, стирая жженый сахар с лица Томаса.

– Да для чего угодно. Хочешь еще кофе? – спросил он.

– Нет, спасибо.

Губы Витора дрогнули, когда он предложил:

– Может, еще один pudim Molotov?

Эшли застонала, положив руку на живот.

– Он великолепен, но я больше не могу.

Помахав официанту, Витор попросил счет.

– Благодарю за великолепное угощение, – сказала Эшли, они шагали вдоль пристани. – В Лондоне по воскресеньям я ходила в одну из пивных в Ковент-Гардене или в «староанглийский» трактир, но уже забыла, когда баловала себя таким полным ленчем.

– И ты не тоскуешь по родине?

– Еще как, – призналась Эшли. – В прошлом месяце кто-то привез в Алгарве в качестве рекламы британских товаров красный лондонский двухэтажный автобус, и я едва не расплакалась, увидев его, – Она печально улыбнулась. – Тоска по родине лишь изредка охватывает меня, но, когда в феврале я только приехала сюда и начала приводить дом в порядок, я часто хандрила.

– Цветение миндаля не спасало?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – удивилась она.

– В одной легенде рассказывается, как однажды красивый и страстный мавританский король добился руки очаровательной принцессы из северной страны и привез ее в Алгарве, – объяснил Витор. – Однако, несмотря на его любовь и щедрые подарки, обожаемая жена казалась несчастной. Когда же король попытался выяснить, в чем дело, она стеснительно призналась, что тосковала по снегу своей родины. Узнав об этом, король приказал засадить все поля, обозримые из замка, миндальными деревьями. На следующий год в феврале он разбудил свою меланхоличную женушку и подвел ее к окну. Выглянув в него, она увидела окрашенный в белое ландшафт. И море цветов миндаля, подарок ее любящего мужа, моментально излечило ее от тоски по родине.

Эшли вздохнула. В следующий раз, когда она будет восхищаться знаменитой весенней буйностью цветов Алгарве, ее будут преследовать теплые романтические образы.

– И жили они долго и счастливо? – уточнила она.

– Естественно, – улыбнулся Витор. – Как ты посмотришь, если мы съездим в Кальдас-де-Мончиуе? – спросил он, когда они подошли к машине.

Эшли мысленно представила себе сонную горную деревушку с заросшими склонами и восходящим к Древнему Риму минеральным источником. Когда-то Кальдас был любимым местом семейного отдыха, с непонятной тоской вспомнила она, и если бы местный автобус не заезжал по пути в каждую деревушку, делая из-за этого большие крюки, из-за чего путешествие растягивалось бесконечно, она давно бы уже побывала там. Надо забыть об усовершенствованиях в своем доме, самое неотложное – купить машину, решила Эшли. Кроме растянувшихся почти на сотню миль пляжей, Алгарве может похвастаться целой кучей достопримечательностей, а они с Томасом не имели возможности посетить их.

– С огромным бы удовольствием, – наконец ответила она и бросила взгляд на часы, – но уже далеко за три, а до Лиссабона далеко. Не пора ли тебе возвращаться?

– Я сегодня не поеду, – объявил Витор. – Останусь здесь на ночь и поеду с утра пораньше.

Эшли заулыбалась. Она собиралась разрисовать несколько изразцов, но они подождут до завтра.

– Тогда в Кальдас!

В пути она ждала, когда заснет Томас. Он не спал сегодня днем, должно же ритмичное движение машины убаюкать его? Не убаюкало. Пока Витор поднимался все выше в горы, малыш оставался бодрым. Казалось, он не хотел пропустить ни одного мгновения из такого редкого дня, проведенного вне дома. Когда они шли от источника по склону холма в тени каштанов вдоль кристально чистого потока, Томас даже не устал. Как и двумя часами позже, когда они ехали обратно на юг к побережью и сделали крюк в Силвес.

Средневековый город, славящийся когда-то своими величественными дворцами, садами и базарами, Силвес превратился в провинциальную глубинку, в которой только мавританская крепость да кафедральный собор двенадцатого века напоминали о его былом величии. С приближением вечера они исследовали огромный форт, а позже восхищались несколько поблекшей роскошью церкви.

– Почему бы нам не завершить осмотр достопримечательностей ранним обедом? – предложил Витор, когда они снова оказались на мощенных камнем улицах. – Так тебе не придется ничего готовить дома.

Эшли заулыбалась. Как же хорошо выбраться на волю.

– С радостью, – ответила она.

Томас уже начал тереть своими маленькими кулачками глаза, но все же продержался и не заснул, пока они ели омлет в местной таверне. Но как только они оказались в машине, заснул моментально.

С заходом солнца небо заволокли тучи, и, когда они уже подъезжали к Карвуэйру, первые капли дождя зашлепали по ветровому стеклу.

– Я славно провела время, – объявила Эшли, поблагодарила Витора, когда он остановил машину, и оглянулась на спавшего Томаса. – Он тоже.

– И я, – подтвердил Витор. – Если ты поднимешь Спящего Красавца, я достану коляску из багажника. – И они вылезли под сплошной ливень.

Торопливо распахнув заднюю дверцу, Эшли наклонилась за Томасом.

– Мы дома, – сказала она, когда его тяжелые веки приподнялись, освободила его от ремней безопасности.

Малыш моментально напрягся и запротестовал:

– Нет, нет!

– Боюсь, что придется, – возразила Эшли, чувствуя, как намокают ее джинсы.

– Нет! – Когда она попыталась поднять сына, он стал неистово отбиваться: – Нет! Нет! Нет!

– Я понимаю, что тебе нравится эта машинка, но я знаю, что ты устал, – мать решительно вытащила ребенка из машины, – и я была бы тебе признательна, если бы ты подождал со своими капризами, пока мы не спасемся от дождя в доме.

Томас отчаянно дрыгал ногами и заходился в крике.

– Обычно он не устраивает скандалов, – с горечью сказала Эшли, когда подбежал Витор, – но день сегодня оказался для него слишком долгим. – Она с трудом удерживала на руках бьющегося и орущего ребенка. – Ты иди в дом, не мокни. Только поставь мне коляску, и я управлюсь сама.

Витор покачал головой:

– Сейчас достану коляску и отнесу малыша. – Прежде, чем она успела возразить, он взял Томаса и прикрикнул: – Беги.

Эшли послушно повернулась и побежала к дому, а он следовал по ее пятам.

Попав в дом, она стряхнула воду с волос и зажгла свет. Еще не совсем стемнело, но от туч было сумрачно.

– Сейчас разразится гроза, – заметила Эшли, и тут же ее лицо искривилось, так как на некотором удалении загрохотал гром. Она взглянула на Томаса. – А сейчас купаться и в постельку.

Успокоившийся было на руках Витора малыш вдохнул и, покраснев, завопил:

– Нет! Нет!

– Дай мне пять. – Витор протянул ему руку.

Вопли моментально прекратились. Томас хмуро посмотрел сначала на него, потом на его руку.

– Сколько у тебя пальцев? – спросил Витор.

– Пять, – отозвался ребенок, все еще хмурясь.

Зигзаг молнии расколол небо. Дождь шумно ударил в окна.

– Когда я говорю: «Дай пять», ты шлепаешь своими пальцами по моим, вот так. – Витор показал ему как. – А теперь, дай пять.

Томас хихикнул.

– Пять! – пропел он и шлепнул своей крошечной ладошкой по большой руке Витора. – Пять! – потребовал тут же он.

– Дай мне пять, – повторил Витор. – Готовь ванну, – подсказал он Эшли, когда Томас рассмеялся и с радостью повторил движение.

– Сейчас, спасибо, – заулыбалась Эшли.

Пока она шла к облицованной белой и голубой плиткой ванной комнате в другом конце дома, раздался еще один удар грома, и опять сверкнула молния. Повернув бронзовые краны, она заполнила ванну до половины теплой водой. В спальне Томаса она взяла его пижаму и уже пошла за ним, когда вдруг погас свет.

– Я не виноват! – крикнул Витор из гостиной.

Она рассмеялась:

– Это короткое замыкание. Такое часто здесь случается во время грозы, – крикнула Эшли в ответ. – Обычно ненадолго. Но я готова к подобным происшествиям. У меня во всех стратегических местах расставлены свечи. Сейчас приготовлю здесь все и приду к вам.

Цветные свечи в старинных оловянных подсвечниках стояли наготове на подоконнике. Эшли нащупала спички, хранившиеся от ребенка в аптечке, зажгла фительки и расставила свечи по комнате. Их мерцающий свет проводил ее по коридору к нише, где у нее стояла еще одна свеча. Потом со спичками в руке она подошла к гостиной.

Остановившись на пороге, она различила в сумраке Витора, сидящего в кресле. Ребенок тихо лежал на его груди, довольно посапывая и явно наслаждаясь такой близостью. И я получила удовольствие от возникшей сегодня между нами троими близости, подумала Эшли. Выло по душе, когда нас принимали за семью. Это воодушевляло. Поддерживало. Давало чувства уверенности.

Эшли шагнула в комнату и, помахав коробкой спичек, провозгласила:

– Обычно достаточно зажечь большую свечку на каминной доске и еще парочку на шифоньерке.

– Хочешь, я это сделаю? – предложил свои услуги Витор.

– Э… не пора ли тебе ехать? – подсказала она с чувством неловкости и одновременно не без надежды.

Эшли не желала больше притворной близости. Как не желала и оставаться с ним наедине в темноте.

– Если не возражаешь, я подожду немного, пока не утихнет гроза, – сказал Витор. И тут же снова загремел гром.

У Эшли сжался желудок, но все же она постаралась ответить непринужденно:

– Я не против. Мыться! – пропела она и забрала Томаса у Витора.

В ванной комнате мать быстро раздела и помыла ребенка. Обычно ему нравилось играть в воде, но сегодня он слишком устал, и она быстро извлекла его из ванны. Стоя на коленях, Эшли натягивала на него пижаму, когда в двери появился Витор. Она невольно вздохнула. Лучше бы он оставался в гостиной. Держался бы он подальше от нее.

– Романтично, – заметил Витор, оглядываясь.

Мерцающий свет полудюжины свечей отражался от глянцевой поверхности azulejos – традиционных голубых и белых кафельных плиток, которыми в Португалии покрывают стены и дворцов, и коттеджей. Они отбрасывали танцующие тени на толстый белый ковер и золотили зеленые листья растений в керамических горшках.

– Да, – согласилась Эшли с вымученной улыбкой.

– Я бы с удовольствием принял ванну при свечах, – тихо произнес он и после паузы добавил: – Вместе с тобой.

Она застегивала пуговки на плече разрисованной слонами пижамы Томаса и моментально потеряла чувство координации, а ее пальцы стали неуклюжими. Взглянув на Витора, Эшли с трудом сделала вдох. Воздух вдруг стал тяжелым, неподвижным, сверхнапряженным.

– Я бы медленно-медленно раздел тебя, – продолжил он, удерживая своими темными глазами ее взгляд, – прикоснулся бы губами к каждому дюйму твоей постепенно обнажаемой кожи. А потом ты раздевала бы меня и целовала каждый дюйм моего тела. Когда мы обнажились бы, я бы положил тебя в ванну и стал бы намыливать. Намыливал бы твои груди, пока не почувствовал бы, как под моими ладонями твердеют твои соски.

Эшли отчаянно пыталась застегнуть пижамные пуговки. К ее ужасу, тело ее реагировало на создаваемые Витором чувственные словесные образы и возбуждалось все больше. При последних словах его взгляд опустился, и она поняла, что посередине каждой превосходно округленной груди выпятился кончик, натягивая тонкую ткань рубашки. Ей незачем было опускать глаза вниз на себя – женщина почувствовала, как напряглись ее соски, как восхитительно они натянулись. И как возникла живая ответная тяга между ее ног. До боли. В отчаянии она пыталась подавить вероломные инстинкты. Желать Витора – ловушка, которую следует избегать.

– Потом я смыл бы мыло, облизал бы твои груди, сосал бы твои соски, – шептал он. – Я бы…

Пижама наконец застегнулась, и дрожащая Эшли поднялась на ноги.

– Это не… Я не… Ты не должен… – невнятно пробормотала она.

– Нет нужды говорить, что я жажду погрузиться в твое тело? Нет нужды говорить, как глубоко я хочу оказаться в тебе? Чувствовать, как ты сжимаешь меня в своих объятиях? Зачем? Мы оба знаем, что между нами сохранилось и даже стало сильнее, чем прежде, взаимное притяжение, или как там ты это назовешь.

– Нет, – еле слышно произнесла она. – Нет, – повторила она более твердым голосом.

– Да. Почему, ты думаешь, я поцеловал тебя, когда мы снова встретились? – Голос Витора становился требовательнее. – Потому что я не мог сдержать себя, потому что мною руководило желание понять, было ли реальным и сохранилось ли то, что я почувствовал тогда в Синтре. Было. И сохранилось. – Он шагнул к ней. – И сейчас…

Эшли огребла в руки Томаса и выставила его как щит перед собой.

– Он спит на ходу, – затараторила она. – Я должна уложить его. Не задуешь ли тут свечи и посмотри, нормально ли они горят в гостиной. Пожалуйста, – молила женщина.

Его губы даже не шевельнулись, но выражение его глаз говорило, что это его позабавило и что он лишь ждет благоприятного момента.

– Как скажешь, – ответил Витор.

Когда он начал тушить свечи, она сбежала в маленькую побеленную спаленку в другом конце коридора, уложила Томаса в детскую кроватку и подоткнула одеяльце. Подойдя к окну, она уставилась в ночную темноту. Гром и молнии, похоже, отдалились, но дождь продолжался. Она задернула занавеси. Когда наконец дадут свет? – подумала Эшли, слыша, как Витор вернулся в гостиную. Пожалуйста, поскорее! При электрическом свете ей, быть может, удастся оказать ему успешное сопротивление. При электрическом свете она не чувствовала бы себя такой взволнованной, такой возбужденной, столь готовой на риск. Она снова подошла к кроватке. Глаза Томаса были закрыты, он спал.

– Тебе не приходит в голову, как не дать Витору говорить то, что он говорил? – еле слышно спросила Эшли, чтобы не разбудить ребенка. – Если нет, не знаю, что мне делать. – Женщина опустила голову на свои руки, сложенные на перильце кроватки. – Нет, знаю, – сказала она, поднимая голову, выпрямляясь, обретая решительность. – Я скажу ему, что, признавая и его вожделение, и свою собственную страсть, не интересуюсь ни тем, ни другим. Если раньше я была наивной и безрассудной, теперь меня не соблазнить. И если он так уж жаждет уговорить меня продать этот дом, пусть забирает его.

Эшли хмуро посмотрела на сына.

– Мне также следует сказать ему о тебе. Я уже пыталась, но это так трудно. Понимаешь, если я скажу Витору, что он твой отец, может случиться что угодно. Что угодно, – подчеркнула она тихим, измученным голосом. – Меня это страшит, и все же мне от этого не уйти. Нужно собраться с духом и сказать, что, занимаясь любовью в Синтре, мы зачали ребенка. Красивого маленького мальчика. – Она наклонилась и поцеловала его в щечку. – Спи спокойно, любимый мой.

Лишь отойдя от кроватки, Эшли заметила Витора. Стоя в дверном проеме, он наблюдал за ней. У нее перехватило горло, и она издала нечленораздельный звук. Ее охватил трепет, ее сердце превратилось в кусок льда. Не было нужды спрашивать, как давно он стоял тут. Его поза, его выражение яснее ясного говорили, что он все слышал.

– Томаш – мой сын? – уточнил он.

Эшли беспомощно кивнула.

Долго, очень долго слышалось лишь постукивание дождевых капель в окно. Затем Витор подошел к детской кроватке и остановился, глядя на спящего ребенка. Его глаза подозрительно заблестели. Уж не от навернувшихся ли слез?

– Я собиралась… сказать тебе.

Он выпрямился. Его лицо не выдавало эмоций, хоть он и сделал глотательное движение прежде, чем заговорить.

– Когда? Уж не думала ли ты молчать до его совершеннолетия? – спросил Витор, гневно раздувая ноздри.

– Нет. Я не собиралась ждать так долго. Я же пыталась объяснить в прошлый раз, но… – У нее прервался голос от волнения.

Витор сжал ее локоть своими железными пальцами.

– Здесь не поговоришь, – бросил он и вывел ее в коридор.

Пока он тащил ее по коридору, в ней росло возмущение. Если и можно оправдать его гнев, это вовсе не значило, что с ней следовало обращаться, как с преступницей. Она попробовала освободиться, но Витор крепко держал.

– Незачем тащить меня как заключенного, – запротестовала женщина, вырвав свою руку, когда они вошли в гостиную.

– Незачем было обманывать меня. – Витор затворил дверь и резко повернулся к ней. Его лицо потемнело, руки сжались в кулаки, он дрожал от ярости. – Как ты осмелилась скрыть, что у меня есть сын? – прорычал он.

Эшли вздрогнула от его вопроса, как от удара бичом, однако не утратила решимости. Хотя его ярость и напугала ее, хотя она чувствовала себя виноватой, она не позволит лишить себя присутствия духа, досаждать себе, притеснять себя… только не когда на карту поставлено будущее Томаса.

– Ты не поверил мне, когда я говорила тебе, что не отвлекала Саймона, и не поверил бы мне, если бы я сказала, что ношу твоего ребенка. – Голос ее слегка дрожал, несмотря на усилия сохранить спокойствие. – Ну что, удовлетворен теперь? При твоих постоянных деловых поездках, немного же времени ты мог бы уделить Томасу. И…

– Это не ответ! – Глаза Витора сверкнули словно стальные наконечники при свете свечей. – Может, мне и трудно было бы поверить тебе два года назад, но это было два года назад. У тебя было достаточно времени, чтобы поставить меня в известность, а твое молчание после нашей новой встречи равноценно лжи.

Эшли посмотрела ему в глаза:

– Я очень сожалею.

– Сожалеешь? – Он как бы выплюнул это слово. – Да ты лишила меня радости от первых дней жизни моего сына, его младенчества и говоришь теперь, что сожалеешь?

– Откуда мне было знать, как ты воспримешь это? – возразила она, ощущая, как чувство вины перерастает в защитный гнев. – То, что случилось в Синтре, не имело для тебя никакого значения, так почему его имел бы результат? Хорошо, пусть мое молчание было ошибкой, – тараторила женщина, – но если бы я рассказала тебе, ты мог бы не признать Томаса своим сыном.

– Конечно же, он мой сын, – прохрипел Витор. – Он похож на меня не только внешне, но и своими чувствами. Признаюсь, я строил догадки, но… А сожалеешь ли ты о том, что сказала Саймону, будто беременна от него? – требовательно спросил он, глядя на нее так, словно Эшли сбросила свою кожу.

– Я ему этого не говорила. Он солгал тебе. И об этом, и о том, что я была его любовницей. Между нами не было секса.

Он скривил губы и бросил с издевкой:

– Давай-давай. Я видел ту фотографию в газете.

– На фотографии совсем не то, о чем ты подумал. Она была сделана за несколько лет до того на рождественской семейной вечеринке. Понимаешь, Саймон был практически моим братом.

– Братом? – изумился он.

– Саймон жил в нашей семье с двенадцати до семнадцати лет. Поэтому мы были близки как брат и сестра. – Эшли кивнула в сторону телефона. – В блокноте записан телефон моих родителей. Если не веришь мне, позвони им.

Витор покачал головой:

– В этом нет необходимости.

– Томасу нелегко будет приспособиться к твоему образу жизни, и он вполне доволен своей жизнью со мной, – заговорила Эшли, возвращаясь к самому волнующему ее вопросу. – Ты в состоянии нанять няню, у тебя наверняка есть связи со здешними юристами, судьями и тому подобное. Пусть у тебя состояние, пусть ты пользуешься большим весом, но и я…

– Почему ты скрывала свои истинные отношения с Саймоном? – прервал он ее.

Эшли тяжело вздохнула.

– Я этого не хотела. Просто он очень боялся, что люди узнают о его прошлом, – ответила она и объяснила более подробно.

– Могу понять его желание сохранить свою тайну, однако не вижу связи с той шарадой, когда ты изображала его подружку.

– И этого я не делала. Саймон создавал такое впечатление за моей спиной. Как только я сообразила, в чем дело, я потребовала от него прекратить все это, но тут узнала, что он выдал эту же выдумку и репортеру.

– Та заметка в газетенке Аделаиды? Когда Саймон погиб и печать называла тебя его подружкой, ты не протестовала, – припомнил Витор.

– Он так был озабочен сохранением в тайне своего прошлого, – пока был жив, что было бы несправедливо раскрыть ее после его смерти, – горестно ответила Эшли. – Я не ожидала, что газеты проявят интерес к рождению Томаса, но когда они-таки заинтересовались и посчитали его сыном Саймона, я также не протестовала.

– Да, пожалуй, у тебя и не было выхода, – пробормотал Витор.

– Ты думал, что я приехала в Аделаиду вслед за Саймоном, – продолжила она, – но я была там по делам. А с ним я связалась только потому, что прочитала в газете заметку и мне не понравилось, как склоняют мое имя. – Зажегся свет. – Наконец-то! – воскликнула Эшли и пошла задувать свечи.

Витор хмурился, явно предавшись воспоминаниям:

– Но когда Саймон пришел к тебе в гостиницу, ты рассказала ему о нас, сообщила ему о том, что случилось в Синтре. – На виске у него задергалась жилка. – Как ты могла? Пусть он твой брат, но как ты могла говорить о таких… личных вещах?

Эшли присела на диван.

– Я ничего ему не сказала.

– Тогда откуда он взял, что ты беременна? – Витор свирепо посмотрел.

– Он сказал, что догадался по твоему поведению.

– По моему поведению?

Она кивнула. По словам ее «братца», другим ключом ему послужило то, что она назвала Витора «нахальным хлыщом», но этого она решила не говорить.

– По словам Саймона, после Синтры, не успевал он заговорить с тобой обо мне, как ты весь напрягался. Он подозревал, что что-то случилось и что… – Эшли облизала губы, – мы занимались любовью. Он гадал, но, видимо, выражение моего лица выдало меня.

– И? – спросил Витор, видя, что она колеблется.

– Он заметил мое беспокойство и спросил, не беременна ли я. – Эшли смело выдержала его взгляд. – Опасение, что я беременна, преследовало меня днем и лишало сна ночью. Хотя я знала, что Саймон не тот человек, которому можно довериться, все же он мне как родной. И я признала такую возможность, хотя прошло только шесть недель после Синтры и у меня еще оставались сомнения.

Сев напротив, Витор переваривал сказанное ею.

– Так почему Саймон сказал мне, что ты на четвертом месяце беременности от него? – спросил Витор.

– Потому что видел в тебе соперника на треке и вне его, и, заявив о своем отцовстве, он тем самым утверждал, что переспал со мной первым, до тебя, доказывал свое первенство.

– И Саймон наговорил все это только для того, чтобы показать мне «нос»? – возмутился Витор.

Эшли кивнула:

– Несмотря даже на риск разоблачения. Понимаешь, он только делал вид, что хорошо относится к тебе, а на самом деле он вел настоящую войну. Тебя он считал противником и был полон решимости обойти любым способом.

– Но почему? Пусть мы были соперниками на соревнованиях, но я никогда не обижал паренька.

Она вздохнула:

– От детства у Саймона осталось ощущение своей неполноценности и неистребимая зависть. Из-за нее ему была невыносима мысль о том, что кто-то мог быть лучше его. В школе вражда с окружающими выливалась в драки и словесные оскорбления. На этот же раз, если бы он попытался ударить тебя…

– Я бы размазал его по стене, – закончил за нее Витор.

– Потому он и насочинял все это. Но сейчас значение имеет только Томас. – Эшли уже порядком надоели объяснения по поводу ее «братца».

– Ты права, – пророкотал Витор.

Эшли выпрямила спину и заявила:

– Лучше всего ему со мной. Ты можешь забрать этот дом, но я готова на все, лишь бы Томас остался со мной.

– Понятно, но я и не собираюсь отнимать его у тебя.

– Нет? – настороженно спросила женщина.

– Я не собираюсь скрещивать шпаги с такой грозной силой. – Он потер подбородок. – Кстати о судьях, уж не думаешь ли ты, что я потащу тебя в суд отсуживать Томаса?

– Кто тебя знает? – Она робко улыбнулась.

– Я только счастья ему желаю, а с тобой ему хорошо. Я и не думаю отнимать ребенка у матери.

Эшли расслабленно откинулась на подушки.

– Спасибо.

– Твои родители знают, что Томаш мой сын?

– Да, и брат тоже. Больше никто.

Витор внимательно посмотрел и спросил:

– Ты из-за Томаша переехала в Португалию?

Она кивнула:

– Даже если он проживет здесь несколько лет, пока маленький, он познакомится со своими корнями, с родиной своих предков.

– Спасибо. – Поднявшись, Витор подошел к камину, остановился, широко расставив ноги и сложив руки. – Теперь нам остается только пожениться.

Эшли удивленно уставилась на него, открыв рот. Хоть она и говорила спящему Томасу, что могло случиться «что угодно», когда она все скажет Витору, такого она никак не представляла.

– Жениться? – переспросила женщина.

– Ты же не хочешь, чтобы наш ребенок остался незаконнорожденным на всю жизнь, внебрачным ребенком?

– Ммм… нет.

– И я не хочу. И не потерплю, чтобы какой-то там Харальдсен назвал его своим.

– Лейф? – в замешательстве спросила Эшли.

Витор кивнул.

– Если даже мне не удастся помешать Томашу стать пасынком, я не позволю, чтобы его усыновили и дали ему другую фамилию. – Он отвел назад плечи и выпятил мощный подбородок. – В жилах Томаша течет моя кровь, и я хочу, чтобы он по закону был признан моим сыном.

– Но…

– Мой сын имеет право унаследовать мою фамилию и мое состояние, пока же он растет, я позабочусь о его образовании и благосостоянии. Да и о тебе тоже позабочусь.

В ту долю секунды, когда Витор упомянул о женитьбе, Эшли подумала было, что сейчас он объяснится ей в любви, а оказалось, что у него и в мыслях не было места для любви.

– Ты хочешь сказать, что после того, как мы вскоре разведемся, ты обеспечишь меня материально? – спросила она ледяным тоном.

– Об этом мы еще поговорим. Следующие две недели я буду занят, а потом я хотел бы, чтобы ты с Томашем провела уик-энд с моей матерью и дала ей возможность познакомиться с внуком.

– Хорошо, – согласилась Эшли, посчитав вполне разумным его предложение.

– Я заеду за тобой ранним вечером в пятницу, хотя буду поддерживать контакт и до того, – сказал Витор и откланялся.

Холодными глазами она смотрела, как он идет к двери, потом остановила его вопросом:

– А когда ты думаешь назначить свадьбу?

– Договоримся через две недели. Спокойной ночи.