Текст книги "Материнство"

Автор книги: Шейла Хети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Нью-Йорк

Сегодня во второй половине дня в Вест-Виллидже, когда я после интервью разглядывала витрины, меня остановила ясновидящая гадалка – то ли духовная целительница, то ли мошенница. Интервью проводил репортер, пишущий для веб-сайта «Чем заняться в Нью-Йорке»: он обещал упомянуть о моих книгах.

Я стояла на солнечной улице, рассматривала игрушки в витрине, и тут меня остановила незнакомая пожилая женщина, показала свою покрытую гусиной кожей руку и попросила дотронуться до нее. Потом она увлекла меня к скамейке на другой стороне улицы. О деньгах поначалу никто не заговаривал. Незнакомка сообщила, что наша встреча предопределена самим Господом на небесах – она поняла это, заглянув в мои глаза. На ее правое плечо опустился ангел Гавриил, а на левое слетел ангел Михаил (так она сказала, коснувшись плечей).

Еще она поведала, что мои цвета – сиреневый, бирюзовый и серебряный, а писать я должна левой рукой, потому что моя сила на левой стороне тела, куда Господь поместил мою женственность. Незнакомка попросила показать руку, которой я пишу, и я, разумеется, протянула обе. Однако отныне я буду писать левой рукой, медленно и неуклюже, в белой записной книжке, как сейчас.

Неужели у меня такой простодушный вид? Должно быть, да. Я отдала ей кучу денег, пока она стояла у меня за спиной перед банкоматом. В оправдание я сказала себе так: «Это все равно меньше, чем за сеанс психотерапии, и лучше всякого сеанса».

Потом она попросила меня загадать три желания, но я не смогла. Не могу сейчас загадывать желания. Знаю, что бы ни загадала, у каждого желания есть темная сторона. Другое дело – три вопроса, о чем я и попросила. Она согласилась. Сначала я спросила, сколько времени мне понадобится, чтобы закончить книгу. Гадалка закрыла глаза и обратилась к Богу (хотя, может быть, не к Богу, а к ангелам), и ответила, что я буду писать ее дни, недели, месяцы и годы и что книга будет вести меня, а потом станет моим бестселлером номер один. Еще старуха заметила, что с теми же проблемами, что и я, сталкиваются очень многие и мне не следует забывать об этом. Про книгу я спросила только потому, что незнакомка упомянула моих мать и бабушку, каждая из которых служила опорой своей семьи.

Потом я задала второй вопрос: «Почему мне так грустно?» Гадалка крепко зажмурилась, а потом объявила, что на меня наложили проклятье какие-то мужчина и женщина, моя мать и ее мать, когда моя мать была беременна мною. Она еще глубже заглянула в неведомое и с видом, словно ее вот-вот стошнит, сообщила, что все еще хуже, чем я думаю. Я спросила, живы ли люди, наложившие на меня проклятие, и она ответила, что оба уже мертвы, но проклятие от этого только сильнее. Гадалка положила ладонь мне на живот и сказала, что я фертильна – у меня там все работает как надо, – но потом добавила, что в матке имеются предраковые клетки.

Потом мне было велено трижды сжать ее палец («сильнее, я выдержу») и толкнуть, как будто выталкиваю ребенка, чтобы снять проклятие (и, по-моему, избавиться от рака). Я повторила за ней: «Зло, изыди! Зло, изыди! Зло, изыди!» Потом она произнесла: «Вижу голову!» (а еще раньше заставила расставить ноги), и с последним толчком я увидела, как оно выходит.

Разговор зашел о Майлзе, и гадалка предрекла, что мы будем вместе всегда, до самого конца. Сказала, что видит у нас двух девочек. Что я буду носить каждую по девять месяцев – полный срок, никаких преждевременных родов. Я сказала, что Майлз – человек благородный, а она сказала то же обо мне. «Хотите взглянуть на его фотографию?» – спросила я. «Спасибо, да!» – ответила она. Я показала ей фото на телефоне – мы вдвоем, улыбающиеся, в постели.

Она сразу определила, что он честный и искренний. «Это хорошо. Он любит тебя и хочет о тебе заботиться». Потом дала мне синий бархатный мешочек с камешками и сказала, чтобы я подержала его в руках. «Можешь доверить ему свою жизнь. И он может доверить тебе свою». Когда она сказала, что мы будем вместе, я едва не расплакалась. Такие мужчины на дороге не валяются. Ими не разбрасываются.

По словам гадалки, моя задача в жизни – говорить от имени тех, кто говорить не может; еще она добавила что-то о четырех углах мира и что мою фамилию в замужестве будут помнить, но и девичью не забудут.

У меня оставался последний вопрос: следует ли мне жить в Торонто, где я чувствую себя дома, или в Нью-Йорке, где ощущаю себя такой свободной? Она подумала и ответила: «Ты останешься в Торонто, пока не закончишь книгу, а потом переедешь сюда».

«А как же Майлз? Вы же сказали, что мы останемся вместе?» Я думала о его работе, о том, что он не может переехать. Гадалка заверила, что Майлз переедет со мной.

Лучшего психочтения у меня еще не было.

* * *

На следующее утро перед тем отлетом я позавтракала с младшим редактором одного интеллектуального журнала. Чтобы попасть в ресторан, пришлось спуститься по короткому лестничному пролету. В темном зале стояли круглые мраморные столы, на которых лежали холщовые салфетки и написанные от руки меню всего с шестью пунктами, и все – совершенство.

Что нужно знать о человеке, чтобы он понравился? До того как редактор завернула в бумажную салфетку остаток тоста с маслом, я не знала, нравится ли она мне. А потом она завернула недоеденный тост в салфетку, и я вдруг ее полюбила. До этого моя собеседница изо всех сил старалась показать себя утонченной и глубокомысленной сотрудницей уважаемого журнала. Представление сорвалось, как только она сделала то, что сделала. Жест показал, что ей не только мало платят, но и то, что ей нравятся тосты. Нравятся даже больше, чем чье-то восхищение.

* * *

Накануне я провела вечер в компании друзей. В разговоре коснулись и темы детей. Высказаться стремились все. Один мужчина, этакий марксист-интеллектуал, твердый сторонник бездетности, привел слова Вальтера Беньямина, справедливо заметившего, что «ненависть и дух самопожертвования питаются скорее образом порабощенных предков, чем идеалом освобождения внуков».

Разговор продолжался еще полчаса, прежде чем подружка марксиста, до того по большей части помалкивавшая, заметила: «Женщина не может просто взять и сказать, что не хочет ребенка. Она должна предложить что-то взамен, какой-то большой план или идею. Лучше, если это будет нечто великое. И еще нужно убедительно показать, какой будет дуга твоей жизни».

Дом

Я вышла из такси с чемоданом и, остановившись перед домом – моя замечательная квартирка находилась на втором этаже очень старого здания с запущенной лужайкой, – ощутила мир, покой и согласие.

От нашего первого совместного года у меня сохранилось такое воспоминание: Майлз стоял у окна в гостиной, смотрел на первый снег, потом повернулся ко мне – я лежала на диване, под одеялом и с книжкой – и поднял четыре пальца. «Четыре времени года, – сказал он, напомнив предсказание моей религиозной кузины, которая заявила как-то, что мы должны прожить вместе четыре времени года, прежде чем решим, будем ли вступать в брак. – Мы вместе четыре времени года».

В соседней комнате гудит пылесос. Майлз его починил несколько минут назад. Пылесос мы купили на прошлой неделе, и он уже сломался. А вот теперь вроде снова работает.

Только что, войдя в гостиную, я сообщила Майлзу, что на чтениях в Нью-Йорке познакомилась с женщиной, которая мне понравилась и к которой я сразу же прониклась доверием. Мы стояли у стойки бара в полутемном клубе, и она, назвав себя чуточку ведьмой и чуточку экстрасенсом, сказала, что у меня будет вагинальный ребенок и я рожу его по кармическим причинам, а не просто по собственному желанию.

«Если бы какой-то парень в баре сказал, что у меня будет «корвет», – ответил Майлз, – я не стал бы трепаться об этом направо и налево».

Прошлой ночью мне снились плохие сны. Кошмары я вижу с детства и сама не знаю почему. Может быть, они приходят, чтобы как-то уравновесить мою сознательную позицию?

нет

Я просто проклята демоном, как бы случайно?

да

Нужно ли придавать значение снам, понимать так, что они говорят о моей жизни что-то реальное?

нет

То есть они говорят только о демоне?

да

Есть ли смысл обращать внимание на сны, чтобы больше узнать о демоне?

да

Могу ли я сражаться с ним?

да

Есть ли у меня шанс на победу в борьбе с ним?

нет

Сражаюсь ли я с демоном, приносящим кошмары каждую ночь, логически и систематически?

да

Следует ли мне персонифицировать демона, приносящего дурные сны?

да

Следует ли мне сформировать ментальный образ монстра?

нет

Следует ли мне сформировать ментальный образ человеческого существа?

нет

Следует ли мне сформировать ментальный образ духа или энергии?

нет

Следует ли мне сформировать ментальный образ неодушевленного предмета?

да

Тостер?

нет

Нож или фен?

да

И то, и другое?

нет

Нож?

да

Лелуар

Гоген

Я представляю нож – у него черная пластиковая рукоятка. Но интереснее вообразить нож с деревянной рукояткой. Складной?

нет.

Ладно, пусть будет похож на тот, что в кухонном ящике. Это демон, приносящий дурные сны. Мне принести его на стол?

нет

Сфотографировать его в ящике?

нет.

Нож – потому что демон хочет отсечь от меня все оптимистическое?

да

Отсечь мою веру в мир?

да

У него есть для этого основания?

да

Потому что он слуга дьявола?

нет

Тогда потому что он ангел?

да

Это похоже на сюжет «Иаков борется с ангелом»?

Да

Иаков борется с ангелом

И встал в ту ночь, и, взяв двух жен своих и двух рабынь своих, и одиннадцать сынов своих, перешел через Иавок вброд;

И, взяв их, перевел через поток, и перевел все, что у него было.

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари;

И, увидев, что не одолевает его, коснулся сустава бедра его и

Повредил сустав бедра у Иакова, когда боролся с ним.

И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря.

Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня.

И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков.

И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль,

Ибо боролся ты с Богом и человеков одолевать будешь.

Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое.

И Он сказал: на что ты спрашиваешь об имени Моем?

И благословил его там.

И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо говорил он,

Я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя.

И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл,

И хромал он на бедро свое.

Получается смысл не в том, чтобы укрепить себя борьбой или победить, а в том, чтобы одолеть?

да

Прошлой ночью мне приснилось, как Майлз признался, что я не привлекаю его сексуально. «В тебе есть энергия вроде той, о которой пишет Робартс, что очень привлекательно, – сказал он, – но у тебя не то тело, которое вызывает желание у мужчины». Меня это очень задело – Робартс – это библиотека в Торонто! – и я поняла, что должна с ним порвать, раз мое тело не вызывает у него желания, ведь тогда и в нашей сексуальной жизни не будет ничего хорошего. И я велела ему убраться к седьмому вместе с вещами. Он принялся протестовать, и я продлила срок до конца месяца. А потом мне стало грустно и одиноко. Утром Майлз был в хорошем настроении, и я не стала рассказывать о своем сне, потому что в прошлом, когда мне снилось, что мы расстаемся, это его ранило. Я рада, что не стала откровенничать, потому что никакой реальной информации сон не нес, а рассказывал об ангеле-демоне, которого до́лжно одолеть.

У демона, когда мы видим его во сне, всегда меняющееся лицо?

нет

Лицо демона никогда не меняется?

нет

Статичное лицо демона, которому мы придаем значение, которое используем в живописи и рассказах.

Хотелось бы побольше узнать об этом демоне, которого я персонифицирую как нож, поскольку он хочет отсечь от меня все оптимистическое и веру в мир, но при этом является ангелом. Демоны всегда посещают людей?

нет

Они посещали нас с библейских времен?

нет

Мы ничего не знаем ни о частоте, ни о масштабах их появлений?

да

Я одолею ангела-демона тем же способом, что и Иаков?

да

Сначала он борется до рассвета. Потом Некто касается сустава бедра Иакова и повреждает. Демон-ангел просит отпустить его, но Иаков отказывается и говорит, что не отпустит, пока Некто не благословит его, что тот и делает. Потом Иаков называет место, где стоит, одним словом, которое означает: Я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя. После чего Иаков уходит, хромая, и солнце восходит у него за спиной. Вся эта борьба происходила ночью. Это первое, что я отмечаю. Второе – интерес и вежливое отношение к ангелу-демону. И потом ангел дает Иакову новое имя. Самое важное – Иаков продолжает бороться даже после ранения и не испытывает ни страха, ни злости, но просит у демона-ангела благословения. По-моему, во всей истории это самое трогательное. Что-то раскрывается во мне. Что я узнаю о нем? Хочет ли демон-ангел, чтобы его любили?

нет

Уважали?

да

Может ли он благословить нас так, как никто другой?

да

Хочет ли он отсечь наш оптимизм, надежду и веру, чтобы заставить нас упорнее трудиться ради оптимизма, надежды и веры, которые понадобятся нам для замены отнятого ночью?

нет

Хочет ли он, чтобы мы приняли Бога в наши сердца, в то пустое место, где некогда, пока демон-ангел не вырезал их, находились оптимизм, вера и надежда?

нет

Не дерзко ли с моей стороны задавать эти вопросы?

нет

Хочет ли он отсечь оптимизм, надежду и веру, чтобы мы, смирившись, попросили благословения?

да

Должна ли я попросить благословения, когда проснусь?

да.

Должна ли я попросить благословения во сне?

да.

Нужно ли мне представлять нож, когда я буду просить благословения?

да.

Должна ли я положить в спальне настоящий нож?

да

Когда Майлз спросит, зачем мне в спальне нож, должна ли я ответить общими словами, не вдаваясь в детали?

да

Сойдет любой из этих двух ножей. Взять нож справа?

да

Это место подойдет? Я смогу запросто увидеть его с кровати, когда проснусь.

нет

Положить сюда?

да

Так лучше?

да

Мне сфотографировать его у окна? Может, будет еще лучше?

да

Так?

нет

Возле зеркала?

да

* * *

Первым подарком от Майлза был ножик на цепочке. Хорошо помню, как он вошел в кухню, держа его на ладони – не в коробочке или как-то еще, – так что цепочка свисала с пальца. Помню его позу – легкий поклон – и приоткрытый рот. Не понравилось первое место, над дверью, потому что там обычно вешают крест? Получилось слишком по-религиозному?

нет

Мне следует поместить его на зеркало из-за того, что я часто в него смотрюсь, чтобы каждый раз он напоминал о смирении и необходимости получить благословение?

да

Приятно думать, что кошмары – лик демона-ангела, которого должно одолеть, но подождите! Что означает одолеть? Значит ли это, что в какой-то момент я настолько проникнусь ощущением собственной покорности и потребностью в благословении, что необходимость посылать мне кошмары просто отпадет?

нет

Я только что прочитала работу, в которой высказывается предположение, что Иаков, став успешным человеком, боролся сам с собой, со своей новой личностью. Он уходит, хромая, от борьбы, физическое и духовное более не противостоят друг другу. Вместе они сопровождают его на пути к судьбе, к которой он идет, медленный физически, но ободренный духовно. Нужно ли преодолеть противостояние между духовным и физическим?

да

Это имеет отношение к нашему смирению?

да

Нож Майлза – это символ нашего смирения?

нет

Зависимости от нашей любви друг к другу?

нет

Нашей зависимости друг от друга?

да

Поэтому мы должны любить?

нет

Я могу сменить тему?

нет

Как-то Майлз сказал, что нам нужно всегда ставить на первое место другого и, если мы оба будем делать это, все будет хорошо. В таком случае, может быть, зависеть от него – не такой уж большой риск, потому что он мужчина сильный, умный и верный. Но свой ум и свою любовь Майлз намерен употребить на то, чтобы поставить на первое место меня, и наоборот. Будет ли мне легче любить его, если я соглашусь, что от него завишу?

да

Я никогда не хотела чувствовать себя зависимой от кого бы то ни было и делала все возможное, чтобы этого избежать. Однако мужчины тоже зависят от женщин, и все люди зависят от того, что за миром людей. На днях, когда я шла по улице, прямо передо мной упала большая ветка. Я посчитала это хорошим знаком, ведь она могла упасть мне на голову. Является ли зависимость от такого рода вещей частью примирения духовного с физическим?

да

Смотреть на мелкое и близкое – и на кого-то – легче, чем на большее и дальнее. Не для того ли, чтобы мы пользовались этим как моделью, постигая природу зависимости от большего и дальнего?

да

Я хотела бы научиться доверию и вере в любви, чтобы они вели меня к доверию и вере во все, что приносит нам вселенная; хотела бы принять мою зависимость от Майлза и его зависимость от меня, а также нашу взаимную зависимость от всего, частью чего мы являемся и что во много-много раз больше нас. Кошмары, принесшие в мою жизнь дуновение ужаса, чтобы я смогла, борясь с ними, преодолеть нехватку доверия и веры, примирить духовное с физическим, постичь смирение и испросить благословения – так и мысли мои смиряет бросание монет, и мое понимание всего зависит от их вердикта.

И пусть в конце я уйду, хромая, постарев и ослабнув физически, духовно, надеюсь, я окрепну.

* * *

Этим утром я проснулась переполненная любовью. Любовью ко всему миру, любовью, пульсирующей во мне. Я уже не помню, когда чувствовала себя так прекрасно. Я смеялась во сне! Все было просто – никаких кошмаров. Помню, что сидела в машине с отцом Майлза и мы вместе смеялись. Сейчас издалека доносится звон церковных колоколов, которого раньше в квартире не было слышно.

Выйдя из ванной, Майлз заметил нож на комоде в спальне. «Зачем это здесь?» – спросил он. «А, это… я тут кое-что пишу», – несколько туманно ответила я. Он, похоже, хотел узнать больше, но, уважая мое право не отвечать, поинтересовался только: «А нож должен быть обязательно этот?»

«Да», – сказала я.

Вечером в пятницу моя бабушка, мать отца, всегда зашторивала окно в столовой, хотя жила в красивом кирпичном доме в приличном квартале Торонто. Не хотела, чтобы люди увидели, как она зажигает субботние свечи, и узнали, что она еврейка. Ее родители и брат погибли в концлагере, а сама она всю войну пряталась в Будапеште, каждые несколько дней перебираясь из одной квартиры в другую, чтобы соседи не успели ничего заподозрить и не начали задавать вопросы. «Немцы убивали их, а коммунисты отбирали собственность, – сказал мне однажды отец, когда речь зашла о семье его матери. – У них не осталось ничего. Только мы».

* * *

Когда моей бабушке Магде, матери моей мамы, исполнилось одиннадцать лет, ее родители умерли от инфлюэнцы. Они были молоды, тридцати с небольшим лет, и бедны; денег едва хватало, чтобы прокормить четверых детей, но не оставалось на визит к врачу, и они умерли, так к нему и не попав.

Сирот забрала двоюродная сестра матери, жившая в одной с ними деревне. Каждое утро перед школой Магда кормила кукурузой гусей, которых продавали потом на рынке. Ей это не нравилось. Она постоянно голодала и вместе с братьями воровала и ела то, что давали свиньям на заднем дворе. В среднюю школу Магда не пошла и стала работать швеей. Ей шел двадцать первый год, когда их всех отправили в Аушвиц. Там она оказалась в одном бараке с женщиной, которую знала еще до войны. Женщина была больна, и Магда пыталась ей помочь. Однажды она нашла в лагере большой камень и подумала, что он пригодится ее знакомой как подушка. Но потом ей пришло в голову, что кто-то, может быть, уже пользовался камнем в этом качестве, а она взяла чужое.

Знакомая умерла в лагере. После войны Магда вышла замуж за ее сына, Георга, который проявил доброту к ее братьям, и они все поселились в Мишкольце.

* * *

У них было мало общего. Магда писала стихи и любила обсуждать с соседями политику, события и философские идеи. Георгу больше нравилось хорошо поесть и поиграть с друзьями в карты. Их первая дочь умерла в младенчестве. Потом родилась моя мама.

Когда моя мама пошла в первый класс, Магда вернулась в школу – за дипломом. В классе было много взрослых, и она нередко рассказывала мужу, что кто-то из одноклассников решил бросить школу. Слыша это, моя мама заявляла, что тоже не хочет учиться. На что Магда отвечала: «Ладно, иди гуляй. В школу можешь завтра не ходить».

Примерно тогда же Магда подружилась с одной бедной старушкой и предложила ей финансовую помощь. От благотворительности старушка гордо отказалась, и Магда уговорила ее, что будет приходить и убирать в доме. До прихода помощницы старушка успевала сделать все сама, оставляя в раковине пару тарелок. У нее было много друзей из разных слоев общества: художники, торговцы, полицейские, чиновники.

Окончив школу, Магда поступила в университет – учиться на адвоката. В своей группе она была единственной женщиной. Магда хотела защищать нарушивших закон подростков, считая, что нет детей, плохих от рождения. Мама помнит, как ее мать допоздна засиживалась за учебниками. Магда окончила школу права, но получить диплом не успела из-за Георга, который занимался контрабандой свитеров из Венгрии в Чехословакию. Магда ужасно разозлилась. Она продолжала помогать мужу вести дела, но семейного счастья уже не было. Она так и не стала адвокатом и вместо этого до конца жизни продавала свитера на рынке.