Текст книги "Троны Хроноса (Империя тысячи солнц - 5)"

Автор книги: Шервуд Смит

Соавторы: Дэйв Троубридж
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

– Чей это голос? – спросила она.

– Хороший вопрос. – Улыбка исчезла с лица Метеллуса, и от его тона Марго снова бросило в дрожь. – Это Джаспар Аркад.

– Что?

Ее дрожь не прошла, и она с растущим страхом и благоговением выслушала рассказ Метеллуса о том, как дворцовый компьютер принял облик Джаспара Аркада. Когда он закончил, она еще долго молчала, по-прежнему сидя и охватив руками колени.

– Он все еще... здесь?

– Думаю, что да. Я не хотел обращать на это внимание властей – хотя леди Ваннис, кажется, что-то подозревает. Пусть Панарх разбирается сам. Метеллус положил Марго на себя и стал ласкать. – Не бери в голову. У нас есть дела поважнее. Например, вот, и вот, и вот...

Противясь пронизавшему ее теплу, она отстранилась от его настойчивых поцелуев и заглянула ему в глаза:

– Я требую, капитан Хайяши: хватит сюрпризов!

– Сюрпризов?

– Таких, как на церемонии встречи. Это было чудесно, но лучше бы мы встретились наедине.

– Никак невозможно. Если война научила нас чему-то, тс это действенности ритуалов и символов.

Нг кивнула, вспомнив видеочип о конфронтации Метеллуса с Ювяшжтом, у которого в заложниках был Панарх, над Артелионом.

Марго закрыла глаза, ощутив мимолетную жалость к Брендону Аркаду; у него еще меньше возможности уединиться, чем у нее, – теперь уже до конца его жизни.

– Однако я провожу черту... – с озорством в голосе заявил Метеллус.

– Где же это?

– Вот здесь! – Она взвизгнула и засмеялась, когда он совершенно неожиданно лизнул ее в чрезвычайно интимном месте. – Пусть все эти триллионы сами создают свои секс-легенды – придется им обойтись без нашего примера.

– Они никогда не узнают, как много потеряли, – засмеялась она и отдалась наслаждению любви, которую считала навсегда потерянной.

Монтроз, сидя на стуле, смотрел из окна своей комнаты в Малом Дворце на расположенный террасами сад и размышлял об иронии своего пребывания здесь, в Мандале, в качестве рифтера. Если бы он остался мелким тимбервеллским Дулу, то никогда бы сюда не попал.

Он отогнал эту мысль: уж слишком хорош был этот день и слишком приятна окружающая обстановка. Даже самая мягкая ирония казалась неподобающей среди такой роскоши, и он, как знаток прекрасного, сознавал свою ответственность. Он успешно боролся с собой уже три недели и провел их самым чудесным образом.

Закрыв глаза, он сосредоточился на первом глотке кофе. Напиток имел как раз нужную температуру, пропорции порошка и воды – чистой, дистиллированной воды – были точно соблюдены, и вкус долго держался на языке.

Дверь позади открылась, и он узнал тихие шаги Седри.

– Ничто не придает такого вкуса вещам, как внезапный мир, – сказал он.

Ему понравилась собственная мысль, и он посмотрел на Седри, проверяя, что думает о его остроумии она,

Она улыбнулась, но очень бегло, и стала складывать свою одежду.

Монтроз, все еще в благодушном настроении, попивал кофе и смотрел, как руки Седри разглаживают и расправляют каждую вещь точными, аккуратными движениями. Некрасивые, короткопалые руки, которые так грациозно двигались над пультом и так нежно – в любви...

Голову она держала слегка опущенной, и седые волосы, обычно зачесанные назад, а теперь распущенные, скрывали лицо, когда-то казавшееся Монтрозу таким неприглядным. Да он и не сумел бы разгадать его выражения – даже теперь, когда так хорошо узнал ее. Маску ее заставляла носить не дулуская выучка, а собственная натура, зато руки не скрывали эмоций.

Монтроз, по-прежнему нежась, наблюдая, как они работают, – четко, решительно и напряженно.

Что-то неосознанное заставило его выпрямиться. В этом разглаживании и складывании не было удовлетворенности; выступившие сухожилия и побелевшие костяшки свидетельствовали о судорожной попытке человека как-то наладить свой мир...

Потому что человек им недоволен?

– Ты что, укладываешься? – спросил он.

– Да, – сказала она.

Сначала он не поверил. Невозможно, чтобы трагедия настигла его здесь, в уютной комнате дворца, в Мандале.

– Бросаешь меня? – сказал он шутливо, стремясь вызвать у нее улыбку.

И она улыбнулась – но только ртом, не глазами.

– Я вижу, ты не читаешь свою почту. – Седри кивнула на угловой письменный стол с небольшим пультом. В углу экрана мигал зеленый огонек, но Монтроз, не глядя туда, в два шага пересек комнату и взял Седри за плечи.

– Седри, что случилось? Я сделал что-то не то? Она покачала головой:

– Это приказ Вийи. "Телварна" уходит.

– Как? Почему?

– Я собиралась поговорить с тобой. Попозже, – сказала она ровным голосом, к которому прибегала в минуты глубокого волнения.

– Да в чем же дело? Может, кто-то что-то сказал или сделал... – Он протянул руку, но она не ответила на его жест.

– Монтроз, этого не смягчишь никакими предисловиями. Я беременна.

Ему в голову приходили самые дикие мысли, но только не эта. Его первой реакцией была неуемная радость, и это так удивило его, что он надолго лишился дара речи.

– Извини, – прошептала она. – Я этого не хотела.

Монтроз, во власти противоречивых эмоций, продолжал таращить на нее глаза – но, увидев ее влажные веки и сжатые губы, заключил ее в объятия.

– Седри, Седри, – шептал он в седые, с чистым запахом волосы. – Не надо горевать. Я удивлен, конечно, – но счастлив. – Он думал, что эта часть его души закрыта навсегда, похоронена вместе с его женой и детьми на Тимбервелле. Сможет ли он снова выдержать эту боль? Он уже позабыл, сколько в ней радости.

Но тут до него дошли последние слова Седри, и он заглянул ей в лицо.

– Не хотела?

– Нет. Я не просила отменить контрацепцию. Должно быть, это сделали на Пожирателе Солнц – добавили что-то в еду или питье. – Голос ее был все так же ровен.

– Должарианцы. – Монтроз выругался. – Но зачем?

– Я думала об этом много ночей, с тех пор как заподозрила неладное. Я сделала тест, – добавила она торопливо, – и все подтвердилось. Контрацепцию отменили без моего ведома и согласия.

– Бессмыслица какая-то. Зачем им была нужна твоя беременность?

– Не моя, – шепнула она.

Он подумал, как сложно было бы добавлять химикаты в пищу одной Седри, и понял очевидное: все рифтеры ели одно и то же, но действовало это только на женщин.

Марим, конечно, уже не спросишь. Была ли она беременна в момент смерти? Если да, то...

Его сердце стукнуло, как молот по наковальне,

– Вийя, – сказал он.

– Нет, – с видимым облегчением заявил сыну Себастьян Омилов. – На приемы я больше не хожу – ни на этот, ни на все прочие.

Фиэрин сжала руку Осри, и он почувствовал благодарность за поддержку.

– Больше всего меня сейчас радует мысль, – продолжал отец, – что после коронации, передав дела Лисантеру – он возглавит вместо меня то, что еще называется проектом "Юпитер", – я смогу отправиться домой.

– На Шарванн? – растерянно спросил Осри. Отец, помрачнев, качнул головой:

– Низины скорее всего разрушены, слуги перебиты. Я вернусь на Чернякова, в дом моей матери. Когда ты увидишь его, то поймешь, что для ушедшего на покой человека лучшего места не найти. – Он улыбнулся им обоим. – Однако у вас время на исходе – ступайте выполнять свои светские обязанности.

Осри протянул отцу руки и удивился, когда тот привлек его к себе и обнял. Потом Себастьян поцеловал в щеку Фиэрин и вышел.

Осри посмотрел ему вслед, охваченный трудноопределимыми эмоциями.

Фиэрин легонько пожала ему руку.

– Держу пари – больше всего его утешает мысль, что его здесь не будет, когда появится твоя мать. – Рот ее вдруг сложился в сварливую гримасу, как у Ризьены, и голос поднялся до знакомых ноющих интонаций. – Я просто не понимаю, почему ты не можешь обеспечить мне лучшего места на коронации. Панарх просто не заметит меня, если...

Осри удивленно рассмеялся. Он не подозревал в Фиэрин имитаторского таланта – тот раскрылся недавно, как и другие стороны ее характера, который Ториган, а затем Шривашти так долго и жестоко подавляли.

Фиэрин, перестав дурачиться, погрустнела.

– Мне очень хотелось бы пойти с тобой и познакомиться с Бабулей Чанг, но на приеме у Вакиано я не могу не побывать.

– Они просто пытаются чем-то возместить тебе долгие годы пренебрежения.

– Совершенно верно, – засмеялась она. – Потому-то мне и нужно там быть. – Она иронически выгнула брови. – Их не было на Аресе, когда я в них нуждалась, – им многое придется наверстывать!

– Я представлю тебя Бабуле позже, – пообещал Осри, и они с неохотой расстались.

Пробираясь через лабиринт Большого Дворца туда, где устраивался прием, Осри думал о том, как изменилась его жизнь. Панарх особо пригласил его – в числе немногих других. Похоже, это будет самое эксклюзивное собрание из всех, что устраиваются сегодня вечером. И почти все другие приглашенные это рифтеры.

Он усмехнулся. Не так давно одна эта мысль вызвала бы у него приступ бессильной ярости. Теперь он радовался новой встрече с командой "Телварны". Что-то их ждет в будущем? Попытаются они поладить с Панархией или вернутся к рифтерской вольнице? Но ни Панархия, ни рифтсрство никогда уже не будут такими, как прежде.

Войдя в зал, он оглядел собравшихся, многие из которых были одеты в яркие цвета. Он сразу узнал Локри, собравшего вокруг себя кружок красивых молодых Дулу. Жаим беседовал с адмиралом Нг, а леди Ваннис грациозно переходила от одной группы к другой. Монтроз держался на другой стороне зала. Осри заметил Люкана Мипа и еще двух-трех капитанов-союзников. Рифтеры не соблюдали пространственной иерархии дулуского общества, но у Дулу хватало искусства не позволять приему развалиться – хотя некоторые, как заметил Осри, и поглядывали на Брендона в поисках указаний.

Право же, это удивительно. Перед войной рифтеры не знали бы, куда себя девать в такой ситуации, – теперь неловкость испытывали Дулу.

Осри подошел к пузырю невесомости Бабули Чанг, чтобы выразить свое почтение, но остановился, увидев, что она говорит в Вийей. Дулу вокруг них тоже соблюдали дистанцию.

– Ты очень выросла, дочка, – сказала древняя нуллерша, блестя темными глазами. Просунув руку сквозь стенку пузыря, она сунула в руку Вийе маленького яшмового льва. Осри узнал в нем один из экспонатов, которые рифтеры вынесли из Аванзала Слоновой Кости, – целую вечность назад, как казалось теперь. На глазах у Осри драгоценная вещица – в то время он счел бы это невозможным – вернулась домой. – Это было подарено мне по доброй воле, а теперь я по доброй воле возвращаю это назад. Вернуть его на законное место среди других древностей надлежит тебе, ибо в тебе мы видим символ, который никогда не думали увидеть: возможность совместить хаос Рифта с порядком Панархии. Быть может, для обеих сторон возможна новая, лучшая жизнь, где они будут обмениваться своей силой и мудростью.

Вийя поклонилась старой нуллерше, и Осри понял, что яшмовый лев не просто вернулся на место, но обрел новое значение.

Вийя отошла, и Бабуля Чанг заговорила с другим гостем. Осри подумал, что это новое значение касается и его. Когда-то его будущее было расписано наперед, вплоть до даты ухода в отставку, после чего он собирался поселиться в Низинах на Шарванне. Теперь будущее, как и у всех здесь, стало неизвестным и многообещающим, как чистый лист.

И ему это, к собственному изумлению, очень нравилось.

* * *

Ваннис стояла под деревом и смотрела, как плещется фонтан на заходящем солнце, обращая его золото в жидкое пламя.

Ее труды здесь в определенном смысле закончились. Утром с Карелиса прибыл новый посох. Другие символические предметы из столицы каждого октанта уже перешли в руки стюардов и ждали своего часа, чтобы открыть новое царствование. Сложный ковер подготовки был почти завершен – и Ваннис могла поздравить себя с тем, как гладко он ткался.

Остался последний штрих. Коронация состоится завтра.

И если взглянуть на дело под другим углом, труды ее только начинаются.

Ваннис не знала, на какой точке зрения остановиться, и эта невозможность принять решение показывала, что надо поразмыслить.

Ее личные отношения с Брендоном нельзя считать ни законченными, ни начавшимися заново. Вийя, вопреки вероятности, пережила битву при Пожирателе Солнц – и, видимо, доказала Брендону то, что должна была доказать, а он, в свою очередь, доказал ей. Ваннис встречалась с ним по делу несколько раз в день и видела его в самых разных настроениях – от сурового до веселого, но когда Вийя входила или выходила, он всегда начинал себя вести чуть-чуть по-иному. Ваннис знала, что, если Вийя не вернулась бы живой, он все равно сохранил бы преданность – не ей, так ее памяти. По крайней мере на некоторый срок; Ваннис знала по опыту, что верность до гроба – слишком большая редкость, чтобы на нее полагаться. Ей остается одно: стать незаменимой в высших эшелонах власти и ждать.

Перед ней явился непрошеный образ высокого человека в сером, с длинными косами вдоль спины. Жаим, всегда маячащий, как тень, за плечом Брендона, видел ее каждый раз, когда она виделась с Брендоном сама. Разгадать его, когда он хотел что-то скрыть, было не легче, чем Панарха, но Ваннис чувствовала, что его влечет к ней.

Этому, конечно, легко воспрепятствовать. Кандидатов, готовых лечь с ней в постель, множество, и ей нет нужды опускаться до рифтера-телохранителя с темным прошлым и не менее темным будущим: он объявил, что теперь, накануне коронации, слагает с себя обязанности по охране жизни Панарха. Это решение принял он, а не Брендон.

Пусть он низкого происхождения – ничтожным его не назовешь,

Ваннис потрясла головой, отгоняя от себя его образ.

Ей лучше удалиться отсюда, и на длительное время. Когда отпразднуют коронацию, она отправится на своей яхте к Дезриену. Она ясно сознавала всю иронию этого поступка, и ее клеветники тоже не преминут это заметить. Но мать отправилась на Дезриен, чтобы отречься от мира, а я – нет. Когда я вернусь, то буду знать, кто я и какое место желаю занять.

Красный шар солнца опустился за далекие деревья, и вода в фонтане стала обыкновенной, голубовато-белой.

Как-то вдруг похолодало, и бриз, взметнув юбки Ваннис, погнал листья по террасе. Ваннис сделала глубокий вдох, заново наслаждаясь естественной погодой.

Выбрав тропинку, окутанную таинственным голубовато-зеленым сумраком, она пошла по ней. У нее был еще час до того, как начать готовиться к официальному обеду для членов Малого Совета.

Они с Брендоном еще несколько часов назад договорились, кому где сидеть: она сядет напротив него, как бы замыкая круг, а Вийя – по его правую руку.

Днем Ваннис отправила Вийе письмо, объясняя разницу между обедом за круглым столом (где нет иерархии) и за обыкновенным (где иерархия строго соблюдается). Она также перечислила некоторые правила, соблюдаемые Дулу, и выразила готовность ответить на любые вопросы, если они у Вийи возникнут.

Ответа она не получила.

Ваннис замедлила шаг, вдыхая многочисленные ароматы. Сумрак окутывал ее, и она замечала, как меняется воздух, пахнущий теперь ночью и близким дождем.

Как ни совершенна технология тианьги, она способна лишь очень приблизительно представить самый обычный сад в день поздней весны. Это хорошо иллюстрирует пределы человеческого понимания.

Ироническая улыбка коснулась ее души вместе с запахом алоэ. Что бы ни заключалось в этой мысли – стихотворение, эссе или диалог, – она ушла вместе с меркнущим светом.

Ваннис услышала за собой тихие мерные шаги. Хрустнула ветка.

Сжав в ладони свой бластер, она повернулась, прицелилась...

И опустила руку, увидев в сумраке силуэт высокой черноволосой женщины. Вийя нашумела ровно столько, чтобы дать Ваннис знать о своем присутствии.

Но как она нашла меня ?

Ах да. Она же телепатка.

Вийя не спеша преодолела последние пару метров. Одетая в космонавтский китель и голубовато-стальные, под цвет сумерек, брюки, она посмотрела на маленький бластер Ваннис и спросила:

– Вам когда-нибудь приходилось им пользоваться?

– Только однажды. – И Ваннис с вызовом добавила про себя: прочти мои мысли и узнай сама, где, когда и почему.

Но невозмутимый профиль рядом с ней не изменился: Вийя смотрела на деревья у далекого горизонта.

Они прошли немного в молчании – Вийя приноравливала шаг к походке Ваннис.

– У меня к вам вопрос, – сказала наконец она.

– По поводу сегодняшнего обеда?

Вийя сделала небрежный жест, пробудивший в Ваннис воспоминания.

– Я буду сидеть молча и подражать остальным. Другого от Должарского варвара и ожидать нельзя.

Ваннис хотела дипломатически возразить, но промолчала. Вийя улыбнулась и спросила неожиданно;

– Вы помните Анариса?

Ваннис, опешив, заколебалась и вспомнила: жест, сделанный Вийей, был характерен и для Анариса.

– Помню, – ответила она.

– Каким он был, когда жил здесь?

Этот вопрос удивил Ваннис не меньше первого, и она подумала: почему бы тебе просто не взять это из моей памяти?

Но Вийя продолжала молча шагать рядом с ней, и Ваннис спросила вслух:

– Разве вы не можете просто взять это из моей памяти? Вийя подняла взгляд к слабо мерцающим вечерним звездам.

– Возможно, могла бы, будь келли живы – и если бы все мы действовали синхронно. Но я не компьютер, который считывает данные с чипа, хочет чип того или нет. Представьте, что вы заперты в огромной комнате, где совершенно нет света. Вы ничего не видите, и уши у вас закупорены, поэтому других людей вы можете найти только ощупью. Так и я теперь – тоже не вижу и двигаюсь ощупью, разве что слышу иногда крики и шепоты, которые показывают мне, где искать – если, конечно, это не проклятия в мой адрес.

Ваннис вдумалась и кивнула, выделив в этих словах сразу несколько подтекстов.

– Все, что я хочу, – это узнать ваши впечатления, – продолжала Вийя. В конце боя Анарис заявил мне, что нас с ним связывает какое-то незаконченное дело. Чтобы понять, я пытаюсь разобраться, как он формировался во время своего пребывания здесь – должарская сторона его характера мне известна.

– А с Брендоном вы это не обсуждали?

– Обсуждала, но он помнит только их детскую вражду. У них не было ни общих уроков, ни общих друзей, поэтому его мнение ограничено. Когда Брендон покинул Артелион, они встречались очень редко, а после исключения Брендона из Академии не встречались совсем – Анарис тогда решил удалиться от света и продолжал свои занятия в уединении.

– Да, это верно. – Ваннис пошарила в памяти. Анарис помнился ей живо, и она заговорила, не взвешивая слов: – Высокий, красивый, но зловещий, склонный к сарказму. При дворе он появлялся почти всегда вместе с Геласааром. Семион был этим крайне недоволен, – со смехом добавила она.

Уголки рта Вийи приподнялись в язвительной улыбке.

– Одно время он был в моде, – продолжала Ваннис, вспоминая, казалось бы, давно забытое. – Особенно среди молодежи. Все наперебой старались привлечь его внимание. – Она копнула поглубже в поисках впечатлений, которые тогда проходили где-то на периферии ее зрения. – Ему это, кажется, нравилось – во всяком случае, он им не препятствовал. Да, определенно нравилось – какое-то время. Даже нрав его как будто смягчился, что замечалось многими. А потом он внезапно прекратил бывать в свете.

– Он назвал причину?

– Нет, насколько я слышала, но я никогда не вела с ним серьезных бесед. Мои интересы лежали в другой области. – Ваннис задумалась, вслушиваясь в призрачные шепоты памяти. – Думаю, он просто открыл, что стал предметом моды. Что его слова, манеры и поступки обсуждаются – чего никогда не произошло бы, будь он одним из Дулу.

– Что с ним обращаются, как с видеоактером, танцором или дрессированным зверем? – Тон Вийи был так ровен, что Ваннис не сразу разглядела скрытый смысл. – Оценивают степень и качество его ассимиляции, развлекаясь в то же время неистребимыми чертами его варварского наследия?

– Возможно. Но что это за незаконченное дело? Вийя рассмеялась коротко, как будто выдохнула.

– В жизни всегда остаются какие-то незаконченные дела, пока смерть не закончит их за нас.

– Да, наверное. – Ваннис прикусила губу. – Вы думаете, он соберет остатки отцовской армии и снова нападет на нас?

– Не знаю.

– Я скорее предположила бы, что он вернется на свою ужасную планету и проведет остаток жизни, рыча на своих дрожащих слуг и замышляя новую месть, – совсем как злодей из третьесортного сериала.

– Анарис смотрит на себя не столько как на злодея, сколько как на жертву. Впрочем, – добавила Вийя мрачно, – это вполне может измениться.

– То есть?

– Он всю жизнь пробыл пленником – до недавнего времени. В годы формирования его прямым наставником был абсолютный монарх, затем он стал наследником другого абсолютного правителя, живущим под постоянной угрозой смерти. Что бы он ни предпринял, он не станет просто сидеть и сетовать на судьбу – ведь теперь его судьба перешла в его собственные руки.

В первый раз с тех пор, как она узнала, что битва закончена и Брендон жив, Ваннис ощутила холодок опасности.

– Но ведь Брендону это известно?

– Конечно, известно. И он уже начал энергичную кампанию, чтобы ограничить Анарису свободу действий.

Густые заросли как-то незаметно сменились аккуратными рядами кустарника с редко стоящими высокими деревьями. Женщины повернули назад к дворцу. Сквозь качающиеся ветки пробивался слабый свет, и впереди виднелась сложная, из нескольких фигур, скульптура, плохо различимая в темноте.

Ваннис заговорила о другом, а когда они дошли до вечно борющегося Лаокоона, сказала:

– Теперь вы здесь и расспрашиваете меня. Можно считать, что круг замкнулся?

Вийя наклонилась, чтобы прочесть надпись на гранитной доске, прикрепленной к пьедесталу.

– "...крепче цепей". Да, круг замкнулся. Ваннис, понимая, что эти слова не просто лесть, а переход к чему-то более важному, промолчала.

– Ночью меня уже здесь не будет, – спокойно сообщила Вийя.

Именно потому, что тон ее был так спокоен, Ваннис поначалу не поняла. Где не будет? В саду? Во дворце?

– На планете? – Ваннис невольно произнесла это вслух, и Вийя ответила крученым кивком, снова пробудившим в ней воспоминания: эта женщина, должно быть, до конца дней так и не избавится от этого Должарского жеста. – Но зачем? И долго ли вас не будет? – Ваннис едва удерживалась от смеха – такие блестящие перспективы это открывало перед ней. На завтра, на будущую педелю, на всю жизнь.

– Этого я не знаю. Многое зависит от того, что я выясню на Рифтхавене. – И с оттенком юмора: – Это не повторение моего предыдущего побега.

– Хорошо, если так, – сухо ответила Ваннис.

– Если бы я знала, что это вас так обременит, то не обращалась бы к вам. Извините меня: за последнее время я многое поняла.

Ваннис не знала, что на это ответить, но потом с горьким весельем подумала: если темпаты и телепаты так хорошо слышат чужие мысленные крики и шепоты, они должны уметь хранить секреты, чтобы не умирать молодыми.

– Но раз уж вы почтили меня своим доверием... позвольте спросить: почему вы улетаете?

– Потому что так надо, – ответила Вийя со столь нехарактерной для Дулу прямотой, – Вы все-таки хотите, чтобы я взвалила на вас эту ношу?

Ваннис собралась уже ответить отрицательно, но, снова перебрав в уме все аспекты их разговора, сказала:

– Хочу я того или нет, выбора у меня, как видно, не остается. – Ваннис повернулась лицом к высокой, невозмутимой рифтерше родом с Должара. Возлюбленной Брендона. И заговорила, не борясь больше с эмоциями в голосе, – зачем, раз Вийя все равно их слышит? – Пожалуй, мы с вами связаны до конца наших дней.

– Это правда, – спокойно, как всегда, ответила Вийя.

– Я тоже многое поняла, – сказала Ваннис. – Пожалуйста, послушайте меня. Ваше место здесь. Не просто в качестве подруги Брендона – это было бы легко, – но в качестве Кириархеи.

Вийя снова сделала свой отрицательный жест.

– Это так, – настаивала Ваннис. – Вы же видели, какое впечатление произвел на Брендона поступок Чанг. Он тоже это сознает. К лучшему это или к худшему, хотим мы того или нет, старый порядок ушел в прошлое, а новый только еще создается. Меня учили управлять при старом порядке. Если я стану Кириархеей сейчас, это расценят как символическое предупреждение, что Панархия еще может повернуть назад. Рифтеры не станут сотрудничать с нами, если вы исчезнете.

Вийя вздохнула, и Ваннис с холодком осознала, что слышит ее дыхание стесненное дыхание человека в состоянии предельного напряжения.

– Он ведь уже говорил с вами о браке, – сказала она наконец. – Я думала, это решено.

– Нет. – (И странно, что Брендон, чья проницательность превосходит мою, этого не видит. Или видит, но идет на риск?)

Ваннис понимала, что никогда не узнает правды – если она, эта однозначная правда, есть. – Мы условились подождать – и, как выясняется сейчас, поступили правильно. Анарис был заложником и не имел выбора. Я не хочу надевать на себя те же цепи добровольно, чтобы изображать – войду я в моду или нет – ручного варвара перед вашими Дулу.

– Тогда научитесь правилам их поведения. В большинстве своем они напуганы вами до полусмерти и не посмеют смотреть На вас свысока.

Но Вийю это не рассмешило.

Ваннис указала на статую, едва проступающую в ночи. Смутно видные кольца змей передавали ощущение вечности.

– Вот так и мы с вами, Вийя. Наши желания теперь – дело второстепенное. Вы сами выбрали свой путь, и он привел вас сюда. Я послужила переходным звеном, но теперь это – ваше место.

– Если... если я вернусь и сделаю, как вы говорите, что будет с вами?

– Не думайте, что я намерена стушеваться, – улыбнулась Ваннис, – это не в моей натуре. Возможно, я займу хотя бы один из свободных архонатов. Загляните в центр будущей политической системы – и вы увидите там меня. Ваннис помолчала и, не дождавшись ответа, спросила: – Итак, вы остаетесь?

– Не могу. – И Ваннис, совершенно не подготовленная к ее следующим словам, услышала: – Я беременна.

– Беременна, – повторила ошеломленная Ваннис. Вийя молчала. – От Брендона?

Ваннис думала, что шок уже миновал, но ошиблась.

– Я не знаю. Это, разумеется, произошло не по моей воле. Думаю, это придумал либо Эсабиан, либо Анарис, и подозреваю, что нам в пищу подмешали антиконтрацептивное средство. Седри Тетрис из нашей команды тоже беременна.

Ваннис попыталась представить себе ум, способный измыслить столь аморальную вещь, и не смогла. Неужели это заложено в их культуре?

– Возможно, на Должаре это в порядке вещей?

– Не помню. Я знаю, это звучит странно, но я – своего рода аномалия: таких, с хорейским клеймом, полагается убивать сразу после рождения, однако на деле за нас платят хорошие деньги. Эта двойственность проявлялась и в дни Борьбы: мои хозяева ставили условием, чтобы я не забеременела единственное, что меня устраивало. Возможно, позднее они изменили свое мнение, но я убежала, не успев это выяснить.

Эту информацию Ваннис решила обдумать после.

– Значит, отец – Анарис?

– Или Брендон. Или Жаим. Каждый из них может быть отцом – я ведь не знаю, когда средство подействовало и мой цикл возобновился. Я проведу тесты на Рифтхавене и тогда уж решу, как быть.

Ваннис сильно прикусила губу и сказала порывисто:

– Для Брендона это не имеет значения. Он примет вашего ребенка, как своего.

– Я знаю – но не забывайте: если это ребенок Анариса и Анарис это выяснит, без последствий не обойтись.

Ваннис потерла онемевшую губу, стараясь обрести равновесие.

– Он не потерпит, чтобы ребенок воспитывался здесь, верно?

– Верно. – Вийя снова сделала глубокий вдох, но Ваннис уже знала, что та вовсе не лишена эмоций: просто должарианцы, как и Дулу, всегда носят маску. – Я не создана для роли наседки. Проще всего было бы, окажись он от Жаима: пусть бы Жаим брал его и воспитывал, как хочет. Если он от Брендона, все опять-таки просто: я вернусь сюда, здесь он и вырастет. Но если он от Анариса...

– Вы отдадите ему ребенка?

– Нет. И мне кажется, он это знает.

Обе замолчали. Запечатленная в мраморе вечная борьба человека со змеями скрылась под покровом мрака.

Гравий похрустывал под ногами. Когда на них упал золотистый свет арки, ведущей во дворец, Ваннис в подчеркнуто дулуской манере произнесла:

– Незаконченное дело. И Вийя засмеялась.

41

Когда Жаим, явившись на космодром, увидел стоящих вокруг "Телварны" десантников, первой его реакцией был гнев. Но, подойдя ближе, он рассмотрел, что на них парадная форма – стало быть, это не заградительный кордон; а после узнал и диарха – будучи солархом, она служила в охране анклава на Аресе.

Поэтому он спросил самым мягким тоном:

– В чем проблема, Абраме?

– Грабители, – ответила она. – Вернее сказать, охотники за сувенирами. Мелиарх Ванн лично распорядился не допускать никого к "Телварне" без разрешения вашего капитана.

Воры и диверсанты были для Жаима знакомым явлением, но охотники за сувенирами вызвали у него смех. Он поблагодарил Абраме и пошел к кораблю. Молодец Ванн – своим приказом он оградил всю команду от визитов любопытных (или предприимчивых) граждан. Вряд ли кто-то из таких посмеет обратиться к Вийе за разрешением.

Ухмыляясь, Жаим набрал входной код. Опустился трап, и он послал внутрь свой чемодан. Настроение у него снова ухудшилось, когда он вдохнул застойный воздух, увидел мусор и засохшую кровь на переборках – следы последнего жуткого рейса.

Ведь "Телварны" никто не касался с тех самых пор, как Локри вывел ее с крейсера и посадил на космодроме. Корабль был не флотский и находился под защитой Панарха – поэтому эксплуатационники даже не приближались к нему, в отличие от других кораблей, которые, едва успев остыть после посадки, тут же подвергались чистке, ремонту и нудным, но необходимым диагностическим тестам, чтобы снова обрести боевую готовность.

На пути к мостику Жаим остановился, уловив слабый химический запах чистящих средств и услышав голоса. Из лазаретного люка появилась Тат, потная и перепачканная, с настороженным видом.

– Дем убирает на камбузе, а мы здесь, – сказала она. Позади нее показался Монтроз.

– Нам понадобится еще часа четыре – должны подвезти припасы, которые я заказал. К тому времени тианьги очистит воздух.

Жаим кивнул.

– Все в сборе?

– Локри в машинном отделении с Ларом. Седри на мостике, проводит диагностику.

– Я тоже там буду.

Жаим закинул свои пожитки в каюту, пошел на мостик, и время полетело незаметно. Наконец он сам объявил перерыв, сказав:

– С остальным придется подождать до Рифтхавена – до него мы точно дотянем.

– Кофе готов, – сообщил по интеркому Монтроз.

Все собрались в рекреации. Монтроз, истолковавший в широком смысле предложение стюарда Мандалы брать любые потребные ему продукты, был в духе. Пока он беседовал с Ларом и Седри о гидропонике, Тат подошла к другому своему кузену, методически отскребающему стены около игровых пультов.

Дем что-то сказал ей, и Тат села в уголке. Жаим налил себе кофе. Лар был само внимание – все трое бори вели себя, как гости, не уверенные, что им рады.