Текст книги "Капкан для крестоносца"
Автор книги: Шэрон Пенман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Ричард восседал на помосте вместе с графом, архиепископом, членами большого городского совета и женами оных. По его настоянию аббата Стефануса тоже усадили за высокий стол, тогда как английские рыцари устроились внизу и наслаждались угощением, выгодно отличавшимся от скудных рационов, ждавших их по возвращении на море. Дело дошло до последней смены блюд, жареных лебедей, когда внимание обедающих привлекли громкие голоса. Вскочив на ноги и раскрасневшись, архиепископ гневно указывал на облаченного в черную рясу аббата. Тот тоже отодвинул кресло и встал, явно не намеренный уступать. Морган и Варин не настолько понимали латынь, чтобы уловить суть спора, но с интересом наблюдали, как приор и монахи покинули места внизу и сплотились вокруг аббата, как воины вокруг командира. Вид у них был как у людей, понимающих, что им противостоят намного превосходящие силы, но, тем не менее, готовых сражаться до конца.
Спор достиг стадии, когда все орут, но никто не слушает. Ричард сидел, откинувшись на спинку кресла и сложив руки. Вид у него был скучающий, из чего Морган и Варин сделали вывод, что терпение короля на исходе. Когда он наконец встал и зычно призвал к тишине, друзья с ухмылкой толкнули друг друга локтем. Убедившись, что зал смолк и он находится в центре внимания, Львиное Сердце начал говорить, оборвав графа, попытавшегося его перебить. Когда он закончил, люди стали переглядываться и против воли закивали. Архиепископ выступил в качестве миротворца, шагнув вперед и протянув аббату руку. За это он удостоился осуждающего взгляда со стороны графа Рафаэля, но когда его супруга шепнула ему на ухо пару слов, граф присоединился к этим двоим, и весь зал издал вздох облегчения.
Рыцари Ричарда могли только догадываться о причинах этой стычки, но им пришлось придержать свое любопытство до тех пор, пока пир не закончился. Когда установленные на козлах столы разобрали и в зал вошли музыканты, король спустился и разъяснил спутникам смысл того, что они видели, но не поняли.
– Высокородных граждан Рагузы не обрадовало, что аббат Стефанус и его бенедиктинцы получили такой куш. По их мнению, такую большую сумму разумнее было бы потратить на перестройку городского собора, а не выбрасывать на ветер, возводя церковь, которую не сможет видеть никто, кроме монахов. Аббат возражал, настаивая, что Господь явно выразил свою волю, чтобы возвести храм на Ла Кроме, раз именно там мы ступили на сушу.
– Тебе, государь, вроде как удалось разрешить спор, – заметил Морган. – Обмен оскорблениями прекратился. Но как ты этого достиг?
– Я сказал им, что не против пустить деньги на перестройку собора, но есть два условия. Во-первых, замену должен одобрить папа, ведь в конце концов, это был священный обет. Во-вторых, часть средств пойдет на ремонт церкви в аббатстве. И в качестве утешения для аббата я предложил, чтобы настоятелям монастыря на Ла Кроме каждый год на Сретение разрешали отслужить мессу в соборе Святой Марии в честь их щедрой уступки.
Губы Ричарда сложились в слабую улыбку.
– Единственный способ достичь прочного компромисса, это сделать так, чтобы обе стороны были одинаково недовольны им. В этом случае некоторое разочарование присутствует, однако и те и другие считают мое предложение справедливым, так как и без выгоды никто не останется. Помогло, конечно, и то, что рагузане народ рассудительный. Иными словами, не французы.
Рыцари расхохотались, хотя и понимали, что ничего смешного в этой шутке нет: Ричард никогда не простит французских союзников за весь тот вред, причиненный ими крестовому походу. Варин ухватился за удобный случай, чтобы изложить свою точку зрения.
– Я вот пораскинул мозгами, милорд, – начал он и двинул под ребра Гуго де Невилла, когда тот в притворном ужасе схватился за голову. – Мы все переживаем насчет той лжи, которую распространил о тебе епископ Бове по пути во Францию: что ты в сговоре с сарацинами и никогда не собирался возвращать Иерусалим, и прочий подобный вздор. Но пираты Георгиоса и горожане Рагузы не поверили ему, потому что слышали рассказы возвращающихся домой воинов. Не может ли получиться так, что правда возобладает над клеветой даже во Франции и в Германии?
Король был поражен такой наивностью.
– Филиппу и так известно то, что на самом деле произошло в Утремере, однако он не мешает епископу клеймить меня как предателя христианского дела. Что до Генриха, то ему наплевать на правду, как и на честь. Но если человека судят по тому, кто его враги, то я, надо полагать, сделал в жизни кое-что хорошее.
Его спутники вновь рассмеялись, и этот последний вечер в Рагузе закончился на приятной ноте. Все радовались короткой передышке от суровой реальности, ждавшей их поутру, когда им предстояло выйти из уютной городской гавани в открытое море.
* * *
Устроив «Морскому волку» ходовые испытания, Георгиос пришел к выводу, что галера еще не пригодна к плаванию, поэтому принял командование «Морским змеем», а часть экипажа оставил в порту, конопатить корпус «Морского волка». Проводить Ричарда вышло большинство жителей Рагузы; они выкрикивали добрые пожелания вслед поднимающей якорь и распускающей паруса галере. Ричард махал в ответ и со смехом обещал вернуться и побывать на мессе в роскошном новом соборе. Но когда солнце закрыло вдруг набежавшее облако и на палубу «Морского змея» упала тень, король зябко поежился, понимая, что немало пройдет времени, прежде чем ему снова доведется увидеть такие дружелюбные лица.
Их путь был в венгерский портовый город Задар, лежавший примерно в ста семидесяти пяти милях по побережью. Георгиос успокаивал, говоря, что это будет приятной прогулкой, потому как при благоприятном ветре галера способна покрыть сто миль за дневной переход. Самые суеверные из спутников Ричарда решили, что капитан спугнул удачу такой бравадой, потому что едва Рагуза осталась за кормой, ветер начал слабеть и вскоре совершенно стих. Морякам пришлось бросить якорь и ждать благоприятной погоды. Вместо нее на следующее утро они обнаружили себя посреди густого липкого тумана. Туман был пугающим и зловещим, поскольку все звуки странным образом приглушались, и путники чувствовали себя слепцами, заблудившимися в сыром белом облаке. Пелена рассеялась лишь на третий день, и крестоносцы облегченно вздохнули, когда «Морской змей» снова тронулся в путь. Как только придут в Задар, давали они себе зарок, то никогда в жизни не ступят больше на палубу треклятого корабля, разве только чтобы пересечь Узкое море, отделяющее Англию от Франции.
Ричард не решил, стоит ли ему открывать свое имя в Задаре и просить у короля Белы охранную грамоту. С благословения Белы их дорога через Венгрию станет гораздо проще. Вот только откуда взять уверенность, что здешняя королева не попытается натравить на него своего супруга? Едва ли Маргарита питает к нему теплые чувства. Вдова брата Хэла, она была также сводной сестрой Филиппа Французского и родной сестрой дамы Алисы. Об Алисе Ричард давно не вспоминал. В детстве их обручили, и Алиса росла при дворе английского короля. Девушка была недурна собой, но робкая, как птичка в клетке, лишена воли и огня, да и других качеств, способных привлечь его интерес. Обычные женщины всегда казались ему скучными. От жены он ожидал того же, потому что испанцы прививали своим девочкам скромность и послушание. Беренгуэла без сомнения обладает сильно развитым чувством долга и по временам бывает чересчур покорна. Зато она будет верна ему до последнего вздоха, и твердости характера у нее не отнять. За время путешествия в Святую землю и в последующие месяцы она раз за разом выказывала отвагу, а ничто не вызывало у Ричарда большего уважения, чем отвага. Он не променял бы Беренгарию на Алису, даже если благодаря этому его приняли бы при дворе Белы как давно пропавшего брата.
Заявление Георгиоса, что от Задара их отделяет меньше ста миль, подняло у всех настроение. Однако на следующее утро рассвет горел багрянцем более ярким, чем кровь, и к полудню западную часть горизонта заволокло тучами. Вскоре «Морской змей» уже качался на высоких валах. Зная, что собирается очередной шторм, вожак пиратов разрезал лист пергамента на полоски, попросил капеллана Ричарда написать на них имена святых, после чего ссыпал в свою шапку. Матросы и пассажиры по очереди вытягивали полоски и давали обет заказать мессу доставшемуся им небесному покровителю за избавление от бури. Георгиос освободил Ричарда от жеребьевки, заявив с едва приметной усмешкой, что король уже внес свою лепту, а на тысячу дукатов можно хоть каждый день мессы служить. Затем капитан с соблюдением приличествующих церемоний спустил полоски с именами святых в море, и все с облегчением вздохнули, хотя бы на время.
Налетевший несколько часов спустя шторм был не таким свирепым как тот, что выбросил их на Ла Крому, зато затяжным. Три дня «Морского змея» трепали волны и ветер, хлестал ледяной дождь. Люди мало спали, ели еще меньше. Они глотали имбирный сироп, чтобы успокоить норовящий вывернуться наизнанку желудок, и молились: не обязательно тому святому, чье имя было написано на полоске пергамента, но всем, каких могли вспомнить. Ветер был яростный и холодный; кормчий Спиро сказал, что это бора, который налетает с прибрежных гор и сеет хаос в течение зимних месяцев. Кутаясь в промокшие плащи, рыцари Ричарда сбились в кучку в шатре и ждали прихода в Задар с таким же нетерпением, с каким неверные стремятся в Мекку.
Бора унес судно далеко в море, и в течение двух суток они не видели берега. Когда Ричард потребовал сообщить, сколько еще осталось до Задара, Георгиос с неохотой признал, что этот порт остался уже далеко позади. Испуганный вспышкой вулканического темперамента короля, наводившей на мысль об Огненной горе на Сицилии, пират заверил монарха, что впереди другой венгерский порт – Пула, и как только буря поутихнет, Спиро доставит их туда. У рулевого для таких целей есть помощник: намагниченная иголка, воткнутая в пробку и плавающая в ведерке с водой. Она всегда указывает на север. Обычно моряки ориентируются по звездам и береговым приметам, напомнил он Ричарду. Все это сейчас недоступно для Спиро. Как только погода улучшится, корабль пристанет в Пуле или направится обратно к Задару, это уж как король пожелает. Тон у него был очень деловитый и уверенный, зато когда Ричард задал вопрос, что будет, если шторм вскоре не утихнет, ответа у него не нашлось.
Лишь на третий день путники увидели, наконец, землю. Вот только открылась она по левому борту галеры. Осознав, что это берег Италии, люди пришли в ужас от того, насколько далеко отклонились они от курса. Вскоре полоска земли скрылась вдали, и снова их окружали только море и небо. Георгиос снова пообещал, что как только им удастся вырваться из цепких лап злокозненного боры, они снова возьмут курс на какой-нибудь венгерский порт. В его речах ветер представал неким недобрым живым существом, способным на лукавство, и мало у кого из людей Ричарда возникало желание противоречить ему.
Когда буря все-таки кончилась, все обитатели «Морского змея», как матросы, так и пассажиры, были слишком измождены, чтобы радоваться. Сил им хватало только облегченно вздыхать. Спиро посоветовался со своей мореходной иголкой и положил галеру на новый курс. Но недолго путникам довелось радоваться избавлению, потому как несколько часов спустя случилась беда. Первым признаком, по которому Ричард понял, что нечто пошло совсем не так, был громкий крик, за которым последовала тирада ругательств – даже не зная греческого, ошибиться в тоне было невозможно. Поспешив на палубу, король обнаружил, что пираты толпятся у румпеля и гомонят все разом в явном испуге.
– Петрос, что стряслось?
Опасности и суматоха прежде только радовали молодого моряка. Теперь же он побледнел как смерть.
– Да поможет нам Бог, лорд, потому что мы лишились руля! Он не отвечает поворотам румпеля!
Петрос распространялся, что это могло стать результатом постоянных ударов волн, или что перо руля запуталось в водорослях или рыболовной сети. Но Ричард не слушал его: перед мысленным взором у него стоял покалеченный сарацинский корабль, тонущий после того как избранные христианские моряки поднырнули и опутали руль канатами, сделав гиганта легкой добычей для галер короля. Лишенный руля корабль не может управляться и оказывается в полной власти стихии.
* * *
Весь следующий день «Морского змея» влекло по воле течения, люди на его борту молились, поскольку больше предпринять ничего не могли. Но на следующее утро Спиро разбудил их криком, призывая Георгиоса. Петрос перевел, что впереди открылась земля, а изменившийся цвет воды говорит о близком впадении реки. Прилипшие к планширю путешественники напряженно вглядывались в горизонт и разразились радостными воплями, услышав далекий рокот прибоя. Наконец показался берег: зеленовато-серая полоса под свинцовым нависающим небом. Пираты снова сели за весла. Едва достигнув отмели, они попрыгали в воду и вытащили галеру на сушу. Грунт был вязкий, и моряки проваливались в него почти по колено, но даже болото показалось морякам раем после злоключений, пережитых на «Морском змее».
Пираты завели якоря, чтобы галеру не унесло приливом и, сыпя проклятиями, обнаружили, что руль действительно сломан. Ветер был пронизывающий, люди начали дрожать от холода. Все смолкли, озирая самую пустынную и бесприютную местность, которую им доводилось видеть. Деревьев нет, нет никакой растительности, если не считать скудной болотной травы. Ни единого звука, кроме шума прибоя, даже морские птицы не кричат. Никаких признаков жизни.
– Ну и куда же, Бога ради, нас занесло? – сказал наконец Ричард, озвучив крутившийся у всех вопрос.
Глава III
Побережье Истрии
Декабрь 1192 г.
Чтобы найти более-менее твердый грунт и топливо, им пришлось углубиться внутрь материка на несколько миль. К тому времени стемнело, и едва заполыхало несколько костров, путники сразу завернулись в одеяла и провалились в сон, слишком уставшие, чтобы испытывать голод. На следующее утро душу им согрели проблески солнца – впервые за много дней небо не было затянуто пеленой грозовых туч. Посоветовавшись с рулевым «Морского змея» и изучив лучшую из имевшихся карт, Ричард выслал несколько человек на поиски цивилизации, остальные приготовились ждать.
Ричард сидел на земле, скрестив под собой ноги, и напряженно вглядывался в карту, словно та могла дать ему нужные ответы, стоит только смотреть достаточно долго. Когда подошли Варин и Морган, он на краткий миг поднял глаза, затем снова впился в карту. Варин наклонился поближе, чтобы было видно.
– Ты уверен, что Спиро правильно определил наше местоположение, лорд?
Плечи Ричарда слегка приподнялись, потом опустились.
– Он утверждает, что его путеводная стрелка всегда указывает на север, и на этом основании сделал вывод, что мы где-то на побережье между Венецией и Аквилеей.
Оба рыцаря смотрели поверх плеча короля на карту. Им обоим был известен курс, которым нужно следовать – на восток, в Венгрию. Это при условии, что им повезет где-то купить лошадей. Повезет не наткнуться на вражеский дозор, ведь теперь они на неприятельской территории. В отличие от Рагузы, воля императора Священной Римской империи тут закон.
– Тебе известно, сир, каковы намерения пиратов? – спросил Морган, чтобы избавиться от этих тягостных мыслей.
– Петрос говорит, что они починят руль и подлатают, как смогут, «Морского змея», затем пойдут вдоль побережья в Венецию, где проконопатят судно и зашьют рваные паруса. У них мало желания бросать вызов зимним штормам, выходя в открытое море, поэтому скорее всего ближайшие несколько месяцев они проведут, развлекаясь со шлюхами и пьянствуя в каком-нибудь безопасном порту. – Король улыбнулся одними губами. – Так что если кто-нибудь из вас предпочтет податься в пираты, я пойму.
– Вино и потаскухи – это заманчиво, – согласился Морган, стараясь попасть в тон браваде кузена. – Вот только я скорее приму постриг, нежели соглашусь снова ступить на палубу корабля.
Варин категорически не мог допустить, чтобы кто-то перещеголял его в способности смачно выражаться, поэтому заявил, что предпочтет пить козлиную мочу, чем снова выйдет в море, но его уже никто не слушал. Завидев подходящих Петроса и Георгиоса, Ричард встал.
Петрос понурил голову и отводил взгляд, чем сразу насторожил короля.
– Господин… – начал моряк. – Георгиос считает, что с тебя причитается больше двухсот марок. Он не рассчитывал, что за время этого плавания оба его корабля получат повреждения.
– Угу. А я не рассчитывал, что меня высадят у Богом забытой трясины, – хладнокровно возразил Ричард. – Разве эта местность напоминает ему Задар?
Когда Петрос перевел эти слова, вожак пиратов разозлился. Он начал было возражать, но на лице у Ричарда не дрогнул ни один мускул. Тогда Георгиос резко повернулся и пошел прочь. Бросив на короля виноватый взгляд, Петрос пошел за ним.
Когда они отошли подальше, Ричард кивнул.
– На самом деле я не осуждаю его за это. – Он обвел рукой унылые окрестности. – В конечном счете, многие ли пираты умеют, подобно Моисею, раздвигать воды морские? Георгиос старался как мог, и перед выходом из Рагузы я решил, что он заслуживает увеличения платы.
Варин и Морган озадаченно уставились на короля:
– Тогда почему ты отказал ему, сир?
– Потому что он потребовал этого от меня, Морган. Дай я согласие, Георгиос расценил бы это как слабость. Получив запрошенное, он тут же захотел бы больше.
Морган кивнул, с улыбкой отметив, что в тоне Ричарда прорезалась досада за то, что ему приходится разъяснять такие простые вещи. Валлиец давно усвоил, что люди, обладающие особым даром повелевать другими, редко понимают, насколько уникален этот талант. Морган наблюдал его в отце Ричарда и в его брате Жоффруа. А вот Хэл и Джон, другие братья, оказались его лишены. Король, не имеющей этой способности – это король-неудачник, вроде правившего Англией Стефана: отважного командира на поле боя и очаровательного собеседника в большом зале, однако его правление стало известно как «анархия», как время, когда «Господь и все святые спали».
Резкий оклик одного из часовых привлек внимание к дороге, извивавшейся по направлению к западу. Когда подъезжающие всадники назвались, рыцари с облегчением вздохнули, поскольку не ожидали возвращения своих так скоро, да еще верхом.
Ричард отобрал для разведки Ансельма и Арна за их знание латыни и немецкого, придав им в качестве охраны Гийена де л’Этанга и двоих тамплиеров. Едва посланцы спешились, их обступили и закидали вопросами о том, что они выяснили, и шутками насчет лошадей, ни одну из которых нельзя было счесть достойной седла рыцаря, не говоря уж про короля. Наконец Ричард велел всем замолчать и дал слово Ансельму.
Капеллан был человек молодой и пользовался симпатией спутников, поскольку был весел, добр и охотнее закрывал глаза на грехи смертных, чем большинство священников. А еще слишком восхищался Ричардом, чтобы накладывать слишком суровую епитимью за королевские проступки. На его лице читалось вполне понятное удовлетворение успехом своей миссии, но Ричард достаточно хорошо его знал, чтобы разглядеть за улыбкой озабоченность, и приготовился к дурным вестям, хотя начал Ансельм с хороших.
– Неподалеку отсюда, государь, располагается деревушка под названием Латизана. Поначалу мы не знали, как быть, потому что тамошний священник слишком слабо владеет латынью, чтобы объясниться со мной, а местные жители говорят на каком-то из итальянских наречий. Но потом нам удалось разыскать кузнеца, разумеющего по-немецки. Он подсказал Арну, где найти торговца лошадьми. Мы скупили у него все, что было, даже этого. – Капеллан махнул в сторону полуслепого мерина с провисшей спиной. – Годится под вьюки. Барышник говорит, что мы сможем докупить коней в городе Герц, что к востоку от Латизаны.
Арн не смог дольше молчать, потому как был очень горд первым своим опытом в качестве переводчика.
– Народ там повел себя дружелюбно, милорд, стоило только разнестись вести, что мы пилигримы, возвращающиеся из Святой земли. Там настоящая мешанина из языков, как в Рагузе – итальянские и славянские наречия. Но многие говорят и на немецком, и я наверняка смогу послужить тебе толмачом в Герце – у тамошнего лорда немецкое имя: Энгельберт.
Взгляд Ричарда метнулся с паренька на Ансельма.
– Расскажи мне про этого Энгельберта, – приказал он, заранее уверенный, что не обрадуется вестям.
– Это граф Герца, сир. Он делит власть со своим братом Мейнхардом. Его отец умер в прошлом году, так что правит Энгельберт совсем недолго. Но судя по услышанному нами в Латизане, народ его уважает. Ясное дело, он вассал императора Священной Римской империи…
– И? – подстегнул его Ричард.
Ансельм подтвердил худшие подозрения, помрачнев лицом.
– А также доводится племянником Конраду Монферратскому, сир, – выдавил священник.
В повисшем тягостном молчании его слова зловещим эхом разнеслись в морозном декабрьском воздухе. Конрад, итальянско-немецкий феодал и авантюрист, был убит членами наводящего ужас сарацинского культа, так называемыми ассасинами, буквально несколько дней спустя после своего избрания королем Иерусалимским. Епископ Бове и герцог Бургундский не преминули заклеймить Ричарда, обвинив его в сговоре с убийцами. Ричард с презрением отметал обвинение, утверждая, что никто, знающий его, не поверит в подобную клевету. Вот только как отнесется к ней родич Конрада?
* * *
Петрос был очень доволен полученной им надбавкой. Моряк твердил, что собирается по весне вернуться в Мессину, но Ричард подозревал его в намерении попробовать себя на поприще пирата и поэтому, поблагодарив молодого матроса за услуги, только наполовину в шутку дал ему совет:
– Возвращайся на Сицилию, парень. Там меньше шансов, что тебя повесят.
Затем король подошел к Георгиосу. Он уже уплатил вожаку пиратов оговоренные двести марок, но теперь бросил ему в руки кожаный кошель.
– Здесь, надо думать, меньше, чем ты хотел, но больше, чем ты заслуживаешь, – процедил Ричард. – Но тебе нужно покрыть издержки на ремонт «Морского волка» и «Морского змея». Отдай часть Спиро, который честно отработал каждый свой денье во время той высадки на Ла Крому.
Гордость помешала Георгиосу открыть кошель прямо на месте, но тот был приятно увесистым, и пират ухмыльнулся:
– Мы в расчете. Мне теперь никогда в жизни не придется платить за выпивку – стоит только рассказать о моем путешествии с королем, прозванным Львиным Сердцем.
Вскоре к нему и Петросу присоединился Спиро, и трое моряков стояли и смотрели вслед Ричарду и его людям, удаляющимся на восток, к Герцу. Арн обернулся и помахал, затем дорога сделала поворот, и всадники скрылись из виду.
– Да поможет им Бог, – промолвил вполголоса Спиро, разворачиваясь.
Петрос услышал его замечание и нахмурился.
– Обязательно поможет, – заявил он. – Фортуна улыбается государю.
Георгиос пересчитывал монеты из кошеля, но при этих словах поднял голову.
– Тут одной удачи будет мало, – сказал пират, и на этот раз Петрос не стал спорить.
* * *
Замок Герц господствовал над равниной. Он угнездился на холме, возвышающемся над городом, а за ним бледное зимнее небо пронзали увенчанные снеговыми шапками горные пики. Окольцованный толстыми каменными стенами и глубокими рвами, замок выглядел так, будто способен выдерживать осаду хоть до второго пришествия – то было не особенно приятное зрелище для стоявших на улице внизу. Первым заговорил Морган.
– Будем надеяться, что нам не предстоит изведать гостеприимство тамошних темниц, – сказал он и пошел дальше по дороге, сопровождаемый Ансельмом и Арном.
Впустили их без проблем, но граф Энгельберт держал в большом зале совет, выслушивая петиции, жалобы и разрешая местные дрязги, поэтому к нему их проводили уже ближе к вечеру. Граф сидел за поставленным на козлы столом, рядом с ним на стульчике примостился писец, разложивший письменные принадлежности на доске на коленях. Энгельберт оказался моложе, чем они ожидали, ему явно не исполнилось и тридцати. Не будь он облачен в тунику из дорогой шерсти, отороченную мехом мантию и не носи на пальце золотой перстень-печатку, никто не обратил бы на него внимания, потому как у молодого человека было невыразительное худое лицо, сгорбленные плечи, а волосы были какого-то неопределенного коричневого оттенка. Зато взгляд у него был цепкий, даже пронзительный, в карих глазах читались ум и подозрение к чужеземцам, вполне привычное для тогдашнего мира, где большинство людей никогда не покидало родных краев.
– Так вы, значит, пилигримы, возвращающиеся из Святой земли? – То ли его латынь оставляла желать лучшего, то ли граф предпочитал разговаривать на родном языке, но он обратился к единственному немцу среди гостей. – Назовитесь.
Ощутив вдруг волнение, Арн помедлил, но когда Ансельм и Морган ободряюще улыбнулись ему, сделал шаг к столу.
– Нас возглавляют фламандский лорд Балдуин де Бетюн, а также наш хозяин Гуго, который в своей стране является купцом, торгующим шелками. – Слова заготовленной заранее истории полились теперь более свободно. – С нами путешествуют также несколько рыцарей-тамплиеров. Они испрашивают у тебя охранной грамоты на проезд по твоим владениям, милорд граф, во имя Господа нашего Иисуса Христа, за которого им довелось сражаться.
Лицо графа могло показаться высеченным из того же камня, из которого был сложен замок, потому как не выражало ни единой эмоции. Путешественники понятия не имели, о чем он думает.
– Вы видели Иерусалим? – спросил Энгельберт после тревожно долгой паузы. Когда Арн ответил что да, граф почти неуловимо кивнул. – Значит, вам довелось посетить Гроб Господень?
Получив от Арна очередной утвердительный ответ, граф взял стоявший рядом серебряный кубок и сделал глоток вина.
– И вы останавливались в Рагузе? – спросил он.
– Нет, лорд! – Арн вытаращился на него. – Мы заходили за припасами в порт, который называется Пула.
Юноша торопливо добавил, что они направлялись в Триест, но сбились с курса из-за встречного ветра-боры.
Это заявление было встречено новым продолжительным молчанием, и Арн с мольбой посмотрел на спутников. Хотя Ансельм с Морганом и не понимали слов, но чувствовали, что разговор протекает не так, как хотелось бы. Решив доказать графу насколько ценно им его расположение, Ансельм вытащил подарок из своей дорожной сумы и передал Арну. Парень стиснул предмет на удачу, затем чинно положил на стол, завороженный тем, что ему довелось распоряжаться, пусть и на миг, такой ценностью.
Когда на подарок упал свет факела, перстень как будто вспыхнул; массивный рубин заалел в обрамлении чеканного золота.
– Вот дар от моего хозяина, купца Гуго, – важно объявил Арн, – призванный показать, как высоко ценим мы твою доброту и гостеприимство, милорд граф.
При виде перстня глаза Энгельберта расширились. Но руки за подарком он не протянул, а повернулся и приказал писцу выйти. Откинувшись в кресле, граф задумчиво посмотрел на гостей.
– Твоего господина зовут не Гуго, – промолвил он наконец. – Ты служишь английскому королю.
Арн ахнул, не в силах ничего сказать. Но Морган обладал хорошим слухом на языки, да и нахватался немецких слов за проведенные в компании оруженосца месяцы. Выхватив из речи графа «englische» и «könig», он без труда понял причину исказившего лицо Арна ужаса, и расхохотался. Его спутники проявили сообразительность, и тоже деланно рассмеялись.
– Скажи графу, – велел парню Морган, – что наш господин будет сильно польщен, будучи по ошибке принят за короля. Однако мы можем заверить графа Энгельберта, что речь идет всего лишь о торговце и паломнике, не более того.
Когда Энгельберт потянулся за перстнем, все трое затаили дыхание. Молодой граф без спешки рассмотрел подарок, провел большим пальцем по искрящемуся рубину, по замысловатой золотой оправе, с любовью сделанной пизанским ювелиром. Затем положил кольцо на стол и пододвинул к гостям.
– Я не могу его принять. Передайте королю английскому, что я уважаю данный им обет и его борьбу за освобождение Святой земли от безбожных сарацин. Но скажите также, что он в большой опасности и ему следует немедленно покинуть Герц, поскольку я не смогу его защитить, стоит распространиться слухам о его присутствии здесь. Император Генрих щедро заплатит всякому, кто предаст ему в руки вашего государя.
* * *
Разыскав гостиницу, Ричард и его спутники впервые за неделю поели горячего. Затем король отрядил Арна и Балдуина покупать коней, и те порадовали барышников Герца, скупив лучших лошадей, каких мог предложить город. Затем Арн, Ансельм и Морган отправились испрашивать у графа охранную грамоту на проезд, и, ожидая их возвращения, Ричард пошел на конюшню, проверить что там понакупил Балдуин. Кони оказались не так плохи, как он опасался, но король быстро пришел к выводу, что Балдуин переплатил. Когда прочие их товарищи согласились с этим мнением, Ричард улыбнулся и заверил Балдуина, что переплата за лошадей в Герце едва ли лишит его сна.
Сон. Это слово было слаще меда, поскольку никому из них не удавалось проспать ночь напролет со дня их выхода из Рагузы. В конюшне они были одни, потому как грумы пошли ужинать, и поэтому могли говорить свободно – большую часть этого дня они молчали, чтобы не привлекать к себе внимания французской речью. Наклонившись, чтобы осмотреть переднее копыто у гнедого мерина, Ричард распрямился с трудом, чувствуя себя так, будто за сутки состарился лет на двадцать.
– Раньше я на койку обращал внимание, только если в ней была женщина, – признался он Балдуину. – Но теперь простой матрас в этой грязной, кишащей блохами гостинице для меня привлекательнее, чем королевский дворец в Акре.
Балдуин кивнул и указал на тенистый угол, в котором, прямо стоя на ногах, дремал один из тамплиеров.
– Лучше нам попросить хозяина гостиницы разбудить нас поутру, а то мы и Рождество проспим. Как долго мы можем здесь задержаться?
– Это зависит от того, насколько преуспеют Морган и Ансельм. Если им не удастся попасть к графу или тот откажет дать охранную грамоту, нам придется уйти на рассвете. Но если перстень купит его поддержку, то, думаю, мы сможем остановиться на пару дней. Господь свидетель, нам всем не помешает отдохнуть…
Заслышав приближающиеся к конюшне шаги, Ричард осекся. Балдуин тоже насторожился и толкнул тамплиера, который по солдатской привычке тут же проснулся. К ним спешили адмирал Роберт де Тернхем и Гийен де л’Этанг. Лица у них были мрачные. За их спинами Ричард разглядел Ансельма и Моргана, за ними плелся Арн, как по волшебству лишившийся своего щенячьего задора. Было очевидно, что Роберту и Гийену известно о встрече в замке, но подойдя к королю, оба расступились, пропуская вперед капеллана и кузена Ричарда. И тот понял, что его ждет новая порция скверных новостей.
