Текст книги "Не покидай меня, любовь"
Автор книги: Шэрон Кендрик
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Неужели я такой тиран, что ты не осмеливаешься говорить о таких вещах?
Она заглянула в его черные глаза.
– Ты не особенно поощрял общение, когда мы были женаты, но, может, это и правильно. Существует старомодное понятие, что женщина должна быть окутана тайной, не так ли?
Винченцо отметил, что, говоря об их браке, Эмма использовала прошедшее время. Впрочем, она права. Их брак в прошлом.
А я была слишком неуверенна в себе, чтобы знать, что тебе сказать, – призналась Эмма. – О чем рассказать и о чем умолчать. – Когда она поняла, что каким-то образом ей удалось выйти за одного из самых завидных женихов на Сицилии, это открытие подорвало ее уверенность. Эмма чувствовала себя слишком неуклюжей и неопытной для своей новой роли, и вместо того, чтобы наслаждаться радостями супружеской жизни, сжималась от страха. Быть может, потому и не беременела.
Ты была несчастна в Риме, – неожиданно сказал Винченцо.
Это было скорее утверждение, чем вопрос, но он смотрел на нее так, словно ждал ответа.
– Ну, мне было немного одиноко, – отчасти согласилась Эмма. – Ты целыми днями был на работе и не хотел даже слушать о том, чтобы я работала.
Он нетерпеливо покачал головой.
– Но у тебя же нет специальности, Эмма. – Не мог же я допустить, чтобы моя жена – Кардини – работала официанткой!
Эмма отвернулась. И с чего она взяла, что он стал разумным человеком? Это потребовало бы таких кардинальных изменений личности, что он просто перестал бы быть собой.
– Ладно, забудь. Это не имеет значения. А сейчас, если не возражаешь, мне нужно покормить Джино, – сухо проговорила она.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Для всех окружающих Эмма вновь стала синьорой Кардини, но на самом деле это было не так. Не совсем так. По большей части это было притворство, хотя время от времени настоящим чувствам и удавалось пробиться наружу. Чувства эти, главным образом, имели отношение к их сыну, и Эмма цеплялась за это, как утопающий за соломинку. Любовь к Джино была тем искренним звеном, которое связывало их и поддерживало ее, потому что все остальное строилось исключительно на телесных соблазнах.
Как просто было бы сосредоточиться на волшебстве их с Винченцо ночей, где их ничто не сдерживало, где она сливалась с теплой силой его обнаженного тела, где он вовлекал ее в свой безумный жар!..
Муж как будто стремился забыть о тех последних пустых месяцах в Риме, когда их отношения ухудшились настолько, что они стали друг другу чужими. Теперь, казалось, он намеревался вознести ее к высотам страсти, которая оставляла Эмму дрожащей и смущенной. Она все чаще задавалась вопросом, насколько сильно будет скучать по нему, когда вернется в Англию.
Джино между тем чувствовал себя на Сицилии так, будто родился здесь. По крайней мере, Винченцо, кажется, именно так и думал.
Иногда дочь Кармелы Розалия приводила своего сынишку Энрико поиграть, и два карапуза сидели друг против друга на большом ковре, то забавно насупившись, то хихикая.
– Представляете, что будет, когда они начнут ходить! – как-то воскликнула Розалия, которая неплохо говорила по-английски.
Эмма бросила на Винченцо быстрый взгляд. Она не останется здесь надолго, они оба знают это. Почему же он позволяет другим думать иначе?
Но у нее не было возможности спросить его, потому что неожиданно приехал Сальваторе и остальные родственники Кардини. Было решено устроить большую семейную вечеринку, дабы родня могла, наконец, познакомиться с Джино.
Господи, что же я надену? – нервно воскликнула Эмма, одевая Джино во все белое – по традиции семейства Кардини.
Для женщины, которая прелестней всего выглядит без ничего, это и вправду дилемма, – пробормотал Винченцо.
Эмма стрельнула в него взглядом, подумав, каким необычайно удовлетворенным он кажется.
Как лев в джунглях, который сытно поел, и его хищная натура на какое-то время утихомирилась настолько, что кажется, его даже можно погладить. Но, в сущности, разве не именно это только что произошло?
Джино провел утро дома у Энрико, и Винченцо не преминул «воспользоваться свободой», как он выразился, чтобы отнести жену в спальню и заняться любовью. Она до сих пор пылала, а сердце бешено колотилось при воспоминании обо всем том, что он делал с ней…
Эмма вскинула глаза, осознав, что он что-то говорит.
– Что?
– Я спросил, хочешь, я сам закончу одевать Джино, пока ты переоденешься?
Эмма кивнула.
– Да, пожалуйста.
Она пошла в гардеробную и стала перебирать вешалки с одеждой. Что же надеть в такой ситуации как эта, которая неизбежно станет минным полем, усугубленная присутствием шовинистически настроенных мужчин семейства Кардини?
В конце концов, она выбрала простое кашемировое платье кремового оттенка с мягким кожаным поясом и гармонирующие с ним по цвету сапоги.
Эмма вошла в гостиную, где отец с сыном ждали ее, и на мгновение сердце молодой женщины пропустило удар. Джино был похож на ангелочка, весь в белом, и казался таким счастливым, устроившись на руках отца! Вместе они смотрелись просто идеально и могли бы служить хрестоматийным примером неразрывной связи между отцом и сыном.
Черные глаза скользнули по ней оценивающим взглядом. Лучше бы он не смотрел на нее так!
Эмма нервно затеребила пояс кончиками пальцев.
Я хорошо выгляжу?
Ты выглядишь просто изумительно. Зеркало не лжет, Эмма.
Она вздохнула и взяла сумочку.
– Я просто хотела узнать, должным ли я образом одета для большого собрания Кардини?
Он широко улыбнулся.
Indubbiamente.
Что это значит?
Несомненно.
Полезное слово. Воспользуюсь им следующий раз в магазине.
Или сегодня ночью в постели, когда я спрошу, доставил ли тебе удовольствие, – пробормотал он.
Как будто тебя надо спрашивать!
То-то и оно, – бросил Винченцо с беззастенчивой надменностью, и Эмме пришлось быстро отвернуться.
Все становится слишком сложным, подумала она. И если не поостерегусь, буду страдать.
Винченцо увидел, как ее плечи внезапно напряглись. И взгляд его сразу сделался жестким. Почему он позволил себе забыть, что она просто терпит свое пребывание здесь? Потому что ее красота ослепила его, вот почему – точно так, как ослепляла всегда.
– Идем, – резко бросил он, беря Джино на руки.
Дорога, ведущая на виноградник, была пыльной и ухабистой. Как-то Эмма спросила Винченцо, почему дорога в роскошную семейную усадьбу грунтовая, а не заасфальтированная, на что он ответил:
– Потому что мы, сицилийцы, не кичимся своим богатством. Нам это не нужно. Мужчина остается мужчиной, живет он в хижине или в замке.
Это в некоторой степени объясняло сложную натуру сицилийцев, и Эмма была заинтригована. Ей хотелось узнать побольше, хотелось начать понимать этих людей и, вместе с тем, быть может, лучше понять загадочного и сложного мужчину, за которого вышла замуж. Но Винченцо пресекал все ее попытки копнуть чуть глубже.
Она взглянула на суровый, твердый профиль мужа, когда они въезжали в огромный внутренний двор, запруженный множеством машин.
О господи, сколько народу! – ахнула Эмма. – Вся родня в сборе!
Ну, разумеется, – согласился Винченцо. – Все приехали, чтобы познакомиться с Джино.
Джино. Эмма сознавала, что то, что есть у него здесь, гораздо больше того, что он мог бы иметь в Англии. И дело тут не только в богатстве. Здесь семья. Люди, которые будут любить его всем сердцем. Если с ней что-то случится, Джино не будет одинок.
– Почему мы не начали нашу супружескую жизнь здесь, на Сицилии? – неожиданно спросила она.
Его глаза сузились.
– Потому что моя работа в Риме. – Но…
– Да, знаю. Я мог бы работать где угодно. – Винченцо положил руки на руль, хотя уже заглушил мотор. Нелегко ему объяснить свои чувства. Всегда было нелегко. Мама умерла, когда он был еще маленьким, и ему не к кому было пойти со своими тревогами и страхами. И хотя бабушка очень любила его, она была человеком старых понятий. По ее убеждению, мужчина должен быть сильным и никогда не показывать своих эмоций.
Эмма смотрела на него выжидающе.
– Полагаю, я думал, что остров покажется тебе слишком маленьким и изолированным, – наконец проговорил он. – Что Рим – более подходящее место для молодой женщины, приехавшей из Англии.
Но Рим казался слишком большим. Слишком шумным, стремительным и искушенным. Все это ослепляло и смущало Эмму, и она ушла в себя, чувствуя свою изолированность и то, что муж отдаляется от нее.
Эмма устремила взгляд прямо перед собой.
– В любом случае теперь это уже не имеет значения, не так ли? Мы должны думать о настоящем.
Последовала напряженная пауза.
– Пойдем в дом, – сказал Винченцо голосом, искаженным чем-то вроде сожаления, затем поднял Джино с детского кресла и передал ей.
Но Эмма вскинула на него глаза и впервые позволила маске хладнокровия соскользнуть.
– Винченцо, я боюсь, – прошептала она. Он смотрел, как она прижимает к груди ребенка, и у него перехватило дыхание. И в этот момент ему захотелось… захотелось…
– Ну, что ты, – неровно проговорил он. – Это же семья.
Да, твоя семья. И Джино. Но не моя, подумала Эмма с отчаянием.
Когда они вошли в холл, Эмме показалось, что не меньше сотни девочек разных возрастов, все в белоснежных платьицах с разноцветными поясами, с радостными криками бросились им навстречу. За ними следовали черноволосые, смуглые мальчики с серьезными лицами.
– О, бог мой, – пробормотала Эмма, когда Джино с силой сжал ручонками ее шею, восторженно взвизгивая от такого внимания к себе.
Последовали бесконечные представления Розам, Беллам, Мариям, Серджио, Томассо и Пьетро. Сказав ciao всем и каждому из них, Эмма прошла вслед за Винченцо в официальный салон, сознавая, что некоторые из женщин смотрят на нее, подозрительно прищурившись. И если быть честной, разве она может винить их? Разве на их месте она не чувствовала бы то же самое? Ведь они не знают никаких подробностей, Винченцо ничего им не рассказал.
Так легко было бы очернить ее имя, характер и нравственность, но Винченцо не сделал этого, и Эмма знала почему. Потому что он человек гордый, и гордость не позволила ему. Но, поступая таким образом, он ведь защитил ее, не так ли?
Эмма лишний раз отметила, как убийственно красив ее муж, когда он начал заново знакомить с ее с лицами из прошлого и представлять новые.
– Тут есть кое-кто, кто не нуждается в представлении.
Одной рукой крепко обнимая Джино за спину, Эмма повернулась, чтобы поздороваться с мужчиной, который стоял позади них.
Сальваторе Кардини. Всего на год старше Винченцо. Эмма знала, что эти двое мужчин ближе чем братья. После смерти матери Винченцо жил с бабушкой, но проводил много времени в доме Сальваторе. Они вместе ходили в школу, вместе учились ездить верхом и стрелять, плавать и удить рыбу. А когда повзрослели, сводили с ума всех девушек в округе.
Они были поразительно похожи с их твердыми, гордыми чертами, надменными манерами и великолепными фигурами, но Сальваторе всегда казался излишне суровым. Впрочем, сейчас выражение его лица было более мягким, чем обычно.
– Ciao, Эмма, – поприветствовал он молодую женщину. – Хорошо выглядишь.
Интересно, что бы он сказал, если б я появилась в том, в чем обычно ходила в Англии? – подумала Эмма. Она наклонилась чуть вперед, чтобы принять по поцелую в каждую щеку, заметив, что Винченцо отошел в другой конец комнаты, оставив их наедине. Словно бросил на съеденье львам.
– Ciao, Сальваторе, – отозвалась она. – Ты тоже неплохо.
Он удостоил ее тусклой улыбкой, затем стал пристально рассматривать Джино, словно запечатлевая его образ в своей памяти. Потом кивнул.
– Да, он копия Винченцо, – с теплотой в голосе проговорил Сальваторе.
А он сомневался, что Винченцо отец? Впрочем, конечно, и кто бы стал винить его в этом? Сальваторе вновь перевел взгляд на Эмму.
– И как вы жили?
Ну, как-то справлялись, – непринужденно ответила она.
Да, вижу. – Он помолчал. – Винченцо говорит, что ты хорошая мать.
Для кого-то, кто не привык к особенностям сицилийских мужчин, это могло прозвучать покровительственно, но Эмма поняла: Сальваторе только что сказал ей громадный комплимент. Она кивнула, ощутив внезапно нахлынувшую грусть.
Это не трудно, он такой чудесный малыш.
Ему нравится Сицилия. Он здесь дома.
В этих словах был безошибочный подтекст. Скрытая угроза, лежащая за светской любезностью.
– А кому здесь может не понравиться? – ровно проговорила она, но сердце заколотилось от страха. Неужели он считает Джино пешкой в игре? Пешкой, которую можно передвигать в соответствии с планами Кардини?
В этот момент вернулся Винченцо и увел ее посидеть с пожилыми женщинами, где им подали кофе с пирожными. Но слова Сальваторе все звучали и звучали у нее в голове, и Эмма не могла сосредоточиться на еде.
Они уехали только после семи, и все семейство Кардини собралось на крыльце, махая им на прощанье. Можно было с уверенностью сказать, что день прошел успешно, но в душе Эммы царило беспокойство. Она больше не знала своего места во всем этом действе.
И здесь она только из-за Джино. Убери этого незапланированного, чудом появившегося ребенка из равенства, и все, что останется, – это мужчина, который пока еще очарован ее телом, и женщина…
В тусклом свете машины она бросила взгляд на мужа. Женщина, которая остается целиком и полностью уязвимой перед любовью, которую когда-то испытывала к нему. Так что ей с этим делать?
В темноте Винченцо безошибочно почувствовал напряжение ее тела и стиснул зубы. Он понимал, что больше не может откладывать неизбежное.
Он подождал, когда Джино уснет, и они останутся одни в гостиной. Эмма оставалась напряженной и молчаливой. Жилка нервно дергалась у него на виске. Она что, надеется, что он без слов прочтет сигналы, которые она посылает ему, и ей не придется ничего говорить? Думает, он слепой? Не замечает ее нервозности и желания уехать домой? И разве не сознает, что он не может этого позволить?
– Эмма, полагаю, нам нужно кое-что обсудить, не так ли?
Она медленно подняла голову, надеясь прочесть его намерения по лицу, но его черты оставались, как всегда, непроницаемыми.
– Что?
Его смуглые пальцы, лежащие на белой скатерти, сжались и разжались. Так они снова вернулись к играм? Может, им стоит поговорить об этом, когда она, обнаженная, будет умолять сделать это с ней еще? В такие минуты она куда как сговорчивее, не так ли?
Будущее, разумеется.
Будущее Джино?
Не только Джино. Твое. И мое.
Если бы только его глаза не были такими неприступными, как и голос, тогда это могло бы сойти за подобие романтического предложения. Сердце Эммы пропустило удар, а грудь сдавило от страха перед тем, что может последовать дальше.
– Полагаю, – сказала она, – что у тебя имеются некоторые идеи о том, как нам жить дальше.
Как холодно это прозвучало, подумал Винченцо. Будто это говорит не женщина, а робот или начинающий адвокат! Что ж, пусть знает, что ничто на свете не заставит его изменить решение.
Он устремил на нее пронзительный взгляд своих черных глаз.
– Я хочу, чтобы Джино жил здесь, на Сицилии, Эмма. Ты должна понять, что ни при каких обстоятельствах я не позволю ему вернуться с тобой в Англию и, более того, не дам тебе развода, которого ты так жаждешь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Губы Эммы задрожали от ужаса. Она уставилась на Винченцо, потрясенная до основания не только смыслом его слов, но и резкостью тона. И холодным блеском черных глаз.
– Но ты сказал… это будет короткая поездка, чтобы познакомить Джино с Сицилией и родственниками!
Он коротко рассмеялся.
– И ты поверила? Ты и вправду думала, что, дав моему сыну вкусить того, что по праву принадлежит ему, я позволю вернуть его к той жизни, которой вы жили?
Эмма отшатнулась, как будто он ударил ее.
– Так ты… ты обманул меня, – хрипло выдавила она. – Заставил поверить, что это короткая поездка, а теперь оказывается, что я чуть ли не пленница? Да, ты богат и влиятелен, но на дворе двадцать первый век, и ты не сможешь держать меня здесь против моей воли.
– А ты испытай меня, – вызывающе бросил он. Какой-то предупреждающий колокольчик громко зазвенел у нее в подсознании, когда она отметила, как он кипит от гнева. Эмма с усилием сделала судорожный вдох. Она ведет себя неправильно. Успокойся. Молодая женщина попыталась изобразить улыбку.
Послушай, Винченцо, давай будем разумными. Ты не можешь этого сделать…
Могу и сделаю, Эмма, – неумолимо прервал он ее. – Если ты только не готова рассмотреть альтернативу.
Альтернативу? – Она подозрительно воззрилась на него. – Какую альтернативу?
Он бесстрастно изучал бледный овал ее лица, яркую голубизну прекрасных глаз.
– Мы остаемся здесь. Вместе. Как супружеская пара. И растим Джино и других детей, если Бог даст.
Это звучало как жестокая шутка, но Эмма видела по напряженному выражению надменного лица, что Винченцо совершенно серьезен. И все же его слова звучали так холодно…
Почему ты хочешь этого? – прошептала она.
А разве не очевидно? Ты должна понимать, что я никогда не удовлетворюсь ролью приходящего отца. Как и не потерплю мысль о другом мужчине, воспитывающем моего сына. – Он увидел, как ее губы задрожали, но ожесточил себя против безмолвной мольбы в ее взгляде. – Да, ты можешь сказать, что нет никакого другого мужчины. Возможно, и нет. Пока, – продолжил Винченцо, когда мелкие иголочки ревности стали колоть кожу. – Но когда-нибудь будет, это ясно как божий день. Такая красивая женщина как ты, Эмма, не останется долго одна.
Как ни странно, этот комплимент причинил почти такую же боль, как и все остальное. Ей хотелось сказать ему, что он глупец, если думает, что она когда-нибудь хотя бы посмотрит на другого мужчину после него. Но, конечно же, это лишь повысит его самомнение, которое не нуждается в поддержке. Да и Винченцо все равно не в том настроении, чтобы поверить ей.
– Ты варвар, – бросила она и резко встала.
– Да? – Винченцо улыбнулся, тоже поднялся и направился к ней. – Но это, кажется, возбуждает тебя, Эмма, не так ли? – хвастливо проговорил он. – Может, пора тебе научиться приветствовать варварство вместо того, чтобы притворяться, будто оно тебя ужасает.
Ее дыхание стало прерывистым, она смотрела на него, потрясенная тем, что он сказал, и его видением будущего.
– Не подходи ко мне!..
– Я мог бы тебя послушаться, – вкрадчиво проговорил он, – если б ты действительно этого хотела…
Эмма сопротивлялась, но всего пару мгновений, ибо его прикосновение было как спичка, поднесенная к щепке. Она не могла контролировать свою реакцию на него, хотя и издала слабый стон протеста, когда он наклонил голову, чтобы коснуться ее губ.
Дыхание его было теплым, близость пьянящей.
– Почему бы тебе не подумать о моем предложении, Эмма? Неужели это будет так уж плохо, ммм?
Это? Но ведь это не более чем неоспоримое физическое притяжение. Эмма закрыла глаза, не желая, чтобы он увидел в них горячее желание. Но ведь он обращается с ней как с вещью! Собственностью! И так делал всегда!
Винченцо…
Подумай об этом, – хрипло убеждал он. – Нам хорошо вместе. У многих пар нет того, что есть у нас.
У других пар есть совместимость!
Совместимость существует, когда мы не пытаемся выиграть друг у друга очки.
И у других пар есть любовь, разумеется. Но она не может ожидать этого. Не теперь.
А у меня есть выбор? – прошептала она, открыв, наконец, глаза, чтобы заглянуть ему в лицо. – Нет, конечно же. Ты ведешь себя как деспот во всем. Всегда.
Да, у тебя есть выбор в том, как ты предпочитаешь жить, – возразил он. – Можешь вести себя так, будто ты здесь пленница. – Он задумчиво провел кончиками пальцев по мягкому изгибу ее скулы. – А можешь радоваться тому, что мы имеем. Джино. Здоровье. Семью. И достаточно денег, чтобы жизнь не была борьбой.
И перспектива брака без любви… На самом деле у нее нет никакого выбора, да и откуда ему взяться, когда у нее нет ни денег, ни работы? Куда уж ей тягаться с могущественным Винченцо Кардини?
Ей нечего предложить ему в качестве разумного аргумента. Но даже если б и было, простит ли ей Джино когда-нибудь, если она увезет его от всего этого? Не станет ли презирать за то, что поставила свои эгоистичные желания впереди его благополучия?
Она отстранилась от мужа, от соблазна, который, казалось, мог заставить ее сделать все, что угодно.
– Я не могу сейчас думать об этом, – устало проговорила Эмма. – Был тяжелый день.
Тогда пошли в постель.
Я не хочу идти в постель с тобой.
Его губы скривились в насмешливой улыбке.
– А я думаю, хочешь.
Она не должна была желать его после того, как он предъявил ей открытый ультиматум. Но она желала. Да простит ее Бог, желала.
Они едва успели закрыть за собой дверь спальни, как Винченцо потянул жену на пол и овладел с безумной жаждой. Эмма презирала себя за то, что не уступала ему в проявлении страсти, нетерпеливо срывая с него одежду, вскрикнув от наслаждения, когда он вошел в нее.
После они забрались на кровать, но Эмма не могла уснуть. Она лежала без сна почти до рассвета, намеренно отодвинувшись от мужа как можно дальше. Его близость опасна. Его тепло убаюкивает, заставляя думать, что здесь она в безопасности, но это совсем не так.
В тишине ночи Эмма почувствовала, как слеза выкатилась из-под плотно зажмуренных глаз, и поднялась до того, как муж проснулся, быстро одевшись, чтобы он не увидел ее уязвимости. Пусть Винченцо обманом заманил ее сюда и теперь использует всю свою силу и власть, чтобы принудить ее остаться, но она защитит себя. Она позаботится, чтобы сердце ее не было разбито снова, безжалостно растоптанное мужчиной, который не любит ее.
К тому времени, когда Винченцо появился, зевая и потягиваясь, как сытый кот, Эмма была уже в гостиной и играла с Джино. Муж задержался в дверях, и она увидела, как глаза его вопросительно сузились, когда он заметил на столе пустую кофейную чашку.
Bon giorno, bella [6]6
Здравствуй, красавица (итал.).
[Закрыть], – пробормотал он.
Привет.
Его взгляд скользнул по ее лицу, такому бледному сегодня утром, с темными кругами под прекрасными глазами.
– Ты рано поднялась, – мягко заметил Винченцо.
Она старалась не замечать суровой красоты его лица, и это легче было сделать, вспомнив его жесткий ультиматум.
– Возможно, мне следовало вначале спросить твоего разрешения? – холодно проговорила она. – Ты должен рассказать мне, что я должна делать, а чего не должна, поскольку я не очень хорошо знакома с правилами поведения в твоем доме, Винченцо.
Его губы сжались в тонкую линию. Вот, значит, как оно будет, да? Неужели она думает, что сломает его решимость, изображая из себя Снежную королеву? Ведя себя так, словно в ее жилах лед? Что ж, скоро она обнаружит, что его не так-то легко укротить.
Ты не в тюрьме, – сухо бросил он.
Ну, конечно же, нет. – Она послала ему безмятежную улыбку. – Я здесь всецело по собственной воле.
А теперь ты намеренно извращаешь все, что я говорю!
Эмма покачала головой и приложила палец к губам, увидев, что Джино наблюдает за ними, переводя взгляд с одного на другого.
Напротив, Винченцо, я говорю так, как есть. Мы оба знаем, почему я здесь – из-за нашего сына, – поэтому не надо спорить в его присутствии. Если ты твердо намерен построить для него семью здесь, тогда, по крайней мере, давай попытаемся вести себя как можно более мирно. – Если между нами не может быть любви, то, по крайней мере, мы могли бы достичь некоего подобия гармонии.
Эмма…
Вот, возьми Джино. – Изобразив бодрую улыбку, она встала, чмокнула малыша в пухлую щечку и передала Винченцо. – Я пойду приму душ и переоденусь. У тебя есть какие-нибудь конкретные планы на сегодняшний день? Нет? Тогда, думаю, мы могли бы поехать в Трапани. Покатаем Джино в коляске по городу и, быть может, пообедаем в кафе с видом на море. А потом можно заняться уроками вождения.
– Уроками вождения?
У Эммы был вид учительницы, которая только что обнаружила, что ее лучший ученик не понимает элементарных вещей.
Да, конечно. Я ведь не умею водить машину, помнишь? Значит, надо научиться, чтобы я могла перемещаться по острову, когда ты в отъезде.
Но я дам тебе опытного водителя, который всегда будет в твоем распоряжении.
Эмма покачала головой.
– Боюсь, мне это не подходит. Мне нужно хоть немного независимости, Винченцо. – Она твердо взглянула на него. – Позволь мне, по крайней мере, это.
Винченцо нахмурился. В ее словах была логика, и эта логика беспокоила его. Он привык к страсти в отношениях с женщинами – и с Эммой больше всего. И ночью она была страстной, но сегодня утром совсем другой. Он как будто имеет дело с манекеном, а не с женщиной из плоти и крови, которая так восхитительно оживает в его руках.
Черт бы ее побрал!
– Что ж, хорошо. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы давали тебе уроки вождения.
Эмма благодарно склонила голову.
– Grazie [7]7
Спасибо (итал.).
[Закрыть].
Его рот сжался.
– Prego [8]8
Пожалуйста (итал.).
[Закрыть].
Эмма обнаружила, что сокрытие своих истинных чувств стало ее спасением. Куда легче играть роль педантичной жены, чем просто быть собой – слабой женщиной, которая по-прежнему любит своего мужа.
Было легче держать чувства к Винченцо под замком, чтобы они не тревожили ее, заставляя глупо тосковать по несбыточному.
Только в постели эта маска спадала. Только тогда она давала волю своим сокровенным желаниям, осыпая тело Винченцо пылкими и нежными ласками, вырывая у него стоны наслаждения.
А по утрам она просыпалась рано и выскальзывала из постели до того, как Винченцо проснется, сознавая, что куда труднее скрыть эмоции в ярком утреннем свете.
Она спешила к сыну, крепко-крепко прижимала его к себе и, зажмурив глаза от боли, вопрошала: как эти странные отношения отразятся на их ребенке?
Затем начинался новый день, и абсурд возобновлялся: двое родителей, горячо любящих своего мальчика, но далеких друг от друга, как полюса.
Между тем начали прибывать приглашения, ибо людям не терпелось познакомиться с женой Винченцо. И Эмма понимала, что должна выучить язык, если хочет стать полноправным членом местного общества.
Однажды утром она заговорила об этом с Винченцо. Они завтракали одни, поскольку Джино еще спал, а когда сына не было, напряжение между ними становилось более осязаемым.
Эмма наблюдала, как Винченцо разрезал грушу пополам и начал очищать. Эти самые пальцы так нежно скользили по ее коже ночью, но в холодном свете дня казалось, что все это происходило с кем-то другим.
Его смуглое лицо было непроницаемым, но ей показалось, она уловила на нем легкое выражение досады. Возможно, Винченцо уже устал от их соглашения и передумал?
– Мне придется выучить сицилийский диалект, – начала она.
Винченцо вскинул голову.
– Придется? – ухватился он за это слово, как за оскорбление его языка.
Эмма пожала плечами.
– Ну, да. Это будет нелегко, конечно, но необходимо.
Ее послушные долгу слова ранили, как пики, и внезапно Винченцо почувствовал себя словно пробуждающимся от наркотического сна. Он заморгал, глядя на женщину, сидящую перед ним: прекрасные голубые глаза потускнели, на красивых губах ни тени улыбки. Тысячи иголочек осознания вонзились ему в кожу. Он не может этого вынести! Ведь это он виноват в том, какой стала Эмма!
Серебряный нож со звоном упал на тарелку.
– Тебе не нужно учиться водить, – сказал он, – и говорить по-сицилийски. Разве что ради Джино.
Эмма воззрилась на мужа.
– Я не понимаю, о чем ты.
– Не понимаешь? – Он невесело усмехнулся. – Ты можешь уезжать, Эмма. Когда захочешь. Ты выиграла.
– У… уезжать? Ты имеешь в виду…
Уезжать с Сицилии. Ее рука метнулась ко рту.
Я не оставлю Джино! Лицо Винченцо окаменело.
– А я и не прошу тебя, – сказал он, хотя, казалось, сердце его разорвется на части при мысли о том, что придется расстаться с его любимым мальчиком. – Можешь забрать Джино с собой. Единственное, о чем я прошу, это позволить мне видеться с ним как можно чаще. И отпускать его сюда, чтобы он мог поближе узнать своего отца и жизнь на Сицилии.
Глаза Эммы сузились.
– Пытаешься провести меня, да? – прошептала она. – Я знаю, что будет. Я отпущу его сюда на каникулы, а ты не вернешь его мне, оставишь здесь навсегда. Ты это планируешь, да, Винченцо?
Последовала долгая, напряженная пауза, и когда Винченцо заговорил, каждое его слово падало, как камень:
– Ты действительно думаешь, что я способен на такое?
Эмма открыла было рот, но тут же закрыла его. Вопрос слишком важен, чтобы ответить на него импульсивно. Она подумала, как боготворит Винченцо своего малыша, как горячо любит его нежной отеческой любовью, которая живет в сердцах большинства гордых сицилийских мужчин. И еще подумала о том, сколько любви Джино должен отдавать обоим своим родителям. Представила слезы ребенка, его замешательство и горе, если ему запретят видеться с мамой, и в глубине души знала, что Винченцо просто неспособен причинить такую боль своему ребенку.
Она покачала головой.
– Нет, не думаю. Я сказала это в гневе. Прости.
В каком-то смысле ее милое раскаяние перед лицом тех обвинений, что он бросал ей, сделало все в миллион раз хуже. Винченцо почувствовал себя так, будто ему в сердце воткнули нож.
– Пожалуйста, не извиняйся, Эмма, – с горечью проговорил он. – Просто скажи, когда хочешь уехать, и я все устрою.
Молодая женщина смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Когда она хочет уехать? Вспомнив, как поклялась не показывать свою уязвимость, по крайней мере суметь уйти, не уронив гордости, Эмма встала из-за стола и прошла к окну.
Сквозь пелену слез она смотрела на красивый пейзаж, потом сглотнула.
– Полагаю, лучше сделать это как можно скорее. – Ведь тогда будет не так больно. Быстрый отъезд должен быть легче для них всех, чем затянувшееся прощание. – Если это то, чего ты хочешь, – безжизненно добавила она.
На мгновение Винченцо ощутил дикий всплеск каких-то неясных, мучительных эмоций – чувств, которые всю жизнь старался скрывать, как скрывал тайную боль из-за смерти родителей. И на мгновение ему показалось, что легче и проще сказать ей: да, уезжай, и немедленно. Пусть уходит из его жизни, подальше от этой обжигающей боли и ужасных, обнаженных чувств.
Но что-то в решительной линии ее плеч заставило его дрогнуть. Он увидел дрожь, которую она пыталась сдержать, и внезапно что-то гораздо более сильное, чем стремление к избавлению, начало охватывать его. Это было похоже на разгорающийся пожар, когда чувства, которые он так долго подавлял, вдруг вырвались на поверхность.
Нет, конечно же, это не то, чего я хочу! – воскликнул он. – Ты правда думаешь, будто я хочу, чтобы ты уехала, Эмма?
Я знаю, ты не хочешь, чтобы Джино уезжал. – Она произносила слова очень осторожно, чтобы не возникло никакого недопонимания.
Ты… – Впервые в его взрослой жизни голос грозил надломиться. – Che Dio mi aiuti! Я не хочу, чтобы ты уезжала!
Эмма повернулась и уставилась на него. Она со всей силы вцепилась пальцами в подоконник, боясь, что потеряет сознание. У нее помутился разум? Она неправильно его поняла? Он говорит о Джино. Об их сыне.