Текст книги "В глубине сердца"

Автор книги: Шарон Сэйл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Джонни притянул ее лицо к своему. Он хотел лишь поцеловать ее, но их обоюдная печаль породила отчаянное стремление к близости. Необходимость доказать друг другу истинность своих чувств.

– Боже, Саманта. Я так люблю тебя, – шептал Джонни. – Я люблю тебя так, что мне больно.

Сэм спрятала лицо у него на груди. Она была смущена… и в то же время заинтригована. Она знала, где у него болит. Доказательство тому твердо упиралось ей в живот. Ей стало страшно. Страшно любить Джонни. И страшно не любить.

Точно так же как в ту давнюю ночь, когда они принесли друг другу клятву вечной дружбы на крови, Саманта приняла решение. И вновь сделала первый шаг.

Выскользнув из рук Джонни, она начала расстегивать свою блузку. Пуговица за пуговицей, не в силах посмотреть на него, боясь увидеть, какие чувства его обуревают.

Джонни застыл как изваяние, но внутри его уже горел огонь. Он не мог поверить в то, что видит. Но в то же время понимал, что не сможет остановить ее, даже если захочет.

– Сэмми?

Девушка остановилась и медленно подняла голову. Ночные тени скрадывали почти все его лицо, лишь темные техасские глаза смотрели на нее сквозь сумерки. Она взяла его руку и нежно, но твердо положила себе на грудь.

– О Боже, Сэмми, ты уверена?

Она кивнула. – Люби меня, Джонни. Я не могу позволить тебе уехать, не сделав так, чтобы ты обязательно вернулся.

Стон повиновения был его единственным ответом.

И здесь, под мимозовым деревом, они упали в объятия друг друга, переплетя свои юношеские тела в неудержимом порыве. Прежде чем закончилась ночь, Саманта отдала Джонни единственное, что могла еще подарить. Себя. Два дня спустя она поцеловала его на прощание на автобусной остановке и осталась одна с его обещаниями, все еще звучавшими в ее ушах. А еще через две недели Саманта Карлайл и ее родители внезапно уехали в Калифорнию. Саманта так никогда и не узнала, что ее отцу было известно больше, чем ей хотелось бы, о ее отношениях с Джонни. Он ненавидел мальчишку и в то же время был напуган их привязанностью друг к другу, понимая, что бороться с этим бесполезно.

Он сделал единственное, что считал правильным, – увез свою дочь подальше от соблазна, перевез семью на другой конец страны и втайне от Саманты намеренно не оставил в Коттоне нового адреса.

Спустя месяц после переезда, видя, что ни одного письма до них не доходит, а его дочь каждую ночь засыпает со слезами на глазах, мистер Карлайл все еще утешал себя, что его действия продиктованы самыми лучшими побуждениями. Что в один прекрасный день дочь все поймет.

Этот день так и не наступил.

Саманту пронзила дрожь, когда руки Джона Томаса сжали ее чуть крепче. Видно, не только она сохранила в памяти их былую дружбу.

Он бросил все ради нее. Он здесь, в Лос-Анджелесе.

Саманта вздохнула, когда его руки нежно отвели пряди волос с ее лица.

– О, Джонни, – всхлипнула она. – Я не могу поверить, что ты приехал.

Джон Томас и сам не до конца в это верил. Но он все-таки стоял в доме на лос-анджелесской улице, обнимая Саманту Карлайл и раздумывая, что делать дальше. Когда-то он знал эту девчонку лучше, чем себя самого. Но в присутствии женщины, в которую она превратилась, он отчего-то сильно нервничал.

Джон Томас обнял ее еще раз, подержал в кольце своих рук, затем отпустил и, вытащив из кармана носовой платок, протянул Саманте.

– Вытрись, – сказал он, Она повиновалась. – А теперь высморкайся.

Она усмехнулась, но послушно исполнила приказ.

– В одном я убедилась точно, – сказала она, возвращая платок. – Ты ничуть не изменился. Командуешь, как всегда.

Он слегка улыбнулся. Это она подметила точно. Джон Томас любил, чтобы все было по-его.

Саманта вглядывалась в лицо Томми, начиная осознавать, что рядом с ней стоит настоящий покоритель женских сердец. Ей был знаком такой тип мужчины. Она просто не могла окончательно поверить, что ее Джонни – уличный мальчишка с огромным самомнением – все еще прятался внутри этого незнакомца, готовый вырваться на свободу без предупреждения. Этот огромный мужчина излучал обаяние и выглядел уж очень сексуально.

– Так что, Сэм… Зачем я здесь? – спросил Джон Томас. – Почему ты послала такое отчаянное письмо?

Улыбка сползла с ее лица; Саманта отступила назад, высвобождаясь из его рук.

– Дело в том, – произнесла она, – что какой-то псих хочет перевести меня на иной уровень космического сознания.

Джон Томас нахмурился.

– Что это, черт возьми, значит?

– Это значит, что кто-то ненавидит меня так сильно, что хочет моей смерти.

– Не понимаю. Неужели полиция не может его поймать? Как долго все это продолжается?

Саманта вздохнула и подвела Джона к столу.

– Это долгая история, Джонни. Ты располагаешь временем?

Взгляд, который он бросил на нее, развеял былой страх, но на смену ему пришло непонятное волнение. Темные глаза Джона Томаса были такими спокойными, а прикосновение руки, потрепавшей ее по щеке, сказало больше, чем любые слова.

– В свое время я бы ответил, что всей моей жизнью. До того как ты уехала из Коттона. – Джон Томас не мог, да и не хотел говорить больше о старой боли, все еще терзавшей его. Время так и не заполнило пустоту в душе от ее предательства. – А теперь я хочу, чтобы ты рассказала мне все.

С губ Саманты сорвался невольный вздох. Его ответ сказал больше, чем она ожидала. Но все равно, девушку невольно охватила досада оттого, что он так небрежно упомянул об их расставании. Видимо, оно ранило Джонни не так сильно, как ее. Саманта до сих пор живо помнила бессонные ночи и свои слезы. Даже теперь, спустя годы, его безразличие к ее разбитому сердцу причинило ей боль. Но страхи, терзавшие ее сейчас, были серьезнее, нежели страдания из-за бывшего возлюбленного, бросившего ее. По крайней мере, Джонни приехал ей помочь. Он уже сделал больше, чем кто-либо другой. Девушка указала на стол, заваленный грудой писем и пакетов, содержавших больше ненависти, чем вмещает порой вся человеческая жизнь.

– Присядь, – сказала она, – и получи удовольствие. У меня столько этого дерьма, что тебе не разобраться и до утра.

Горькая усмешка на ее губах отозвалась болью в его сердце. Джон Томас сел и уставился на бумажную гору перед собой, гадая, с какого конца начинать.

– Не волнуйся, – сказала она, невольно ответив на его невысказанный вопрос. – Не важно, откуда ты начнешь. Вообще во всех посланиях одно и то же. Кто-то ненавидит меня. Кто-то хочет моей смерти.

После этих слов Саманта отвернулась, внезапно застыдившись того, что этот высокий привлекательный незнакомец сейчас узнает так много о ее жизни. Джону Томасу оказалось достаточно одного взгляда на гримасу боли на ее лице, чтобы принять решение. Он встал и отодвинул от себя бумажные кипы.

– Это может и подождать, – заявил он. – Я слишком много времени провел в самолете, а на сумасшедших улицах этого города – и того больше. Я голоден. Выбирай место, куда мы пойдем. Я угощаю.

– Нет! – Саманта побледнела и стиснула руки. – Ты не понимаешь, Джонни. Я не могу выйти. Что, если он заметит меня? Обнаружит меня снова? – Она оглянулась на кучи писем на столе. – Что, если в следующий раз он подойдет и выскажет всю эту грязь мне в лицо? Что, если…

– А что, если ты на время предоставишь мне позаботиться об этом сукине сыне? Ведь ты звала меня за этим? Кроме того, я ведь и раньше встречался с плохими парнями, Сэм. Если он сунется к тебе, я знаю, что делать.

Ярость, прозвучавшая в его голосе, дошла до скованного ужасом сознания Саманты. Почувствовав облегчение, она долгим и пристальным взглядом всмотрелась в лицо человека, стоявшего перед ней.

– Джонни, а чем ты сейчас зарабатываешь на жизнь?

Он ухмыльнулся.

– А ты не знаешь? Ты что, вправду не знаешь?

Она отрицательно покачала головой. Он засунул руку в карман, и то, что он вытащил оттуда, заставило глаза Саманты расшириться от удивления. Медленная, неуверенная улыбка растянула ее губы.

– Хулиган из Коттона, штат Техас, – полицейский?

– Шериф, – поправил он. – Шериф графства Чероки, если быть точным. – Он покачал головой. – Я думал, ты знаешь. Мне казалось, именно поэтому ты позвала меня.

Саманта удивленно посмотрела на Джонни.

– Нет, вовсе нет, – прошептала она. – Я просто хваталась за последнюю соломинку… последнюю надежду – и подумала о тебе.

Прошло столько лет – и все равно, когда наступили тяжелые времена, она позвала, и он приехал. Само по себе это говорило о том, что данные когда-то обещания действуют, о том, что жив их общий секрет, хранимый до сих пор.

Спазм в его желудке не имел ничего общего с чувством голода, просто Джону Томасу необходимо было переменить тему.

– Запомни, я не ем овощей, – предупредил он. – Ну разве совсем чуть-чуть. Я люблю мясо, сочное красное мясо. И то если оно как следует прожарено и…

Саманта рассмеялась.

– О Господи! – Она ткнула его пальцем в солнечное сплетение. – Я все поняла. Ты крутой парень. Твое мясо должно быть как следует прожарено, а…

– Моя женщина послушна, – подхватил он.

Ее лицо вспыхнуло, и впервые за последние месяцы Саманта взглянула на мужчину с чувством, непохожим на страх.

Соединить в мыслях Джонни Найта и любовь оказалось не очень-то легко. Саманта все еще была замкнута на образе, который остался у нее в памяти от восемнадцатилетнего юноши… К этому великану с дерзко очерченными скулами и магнетическим взглядом надо было еще привыкнуть.

– Так ты пойдешь? – спросил он мягко, понимая, что его сексуальное поддразнивание взволновало ее.

– Думаю, да, – ответила она наконец, не вполне уверенная в том, куда и зачем он ее приглашает. На обед… или куда-то еще? Сдержанность и Джонни Найт никак не вязались друг с другом в ее воображении.

– Не раздумывай, Сэм. Просто реши. Или мы идем, или нет. Слово за тобой.

На этот раз она окончательно убедилась, что в его словах кроется тайный смысл. Но для нее, павшей духом и потерявшей изрядную долю самоуважения, это было даже приятно.

– Ладно, ковбой, сегодня мы будем вдвоем весь вечер. Но чур не нахальничать. Я скажу, когда… и как далеко ты сможешь зайти. Понятно?

Джон Томас выслушал ее предупреждение, хотя Саманта могла бы этого и не говорить. Он понял все много лет назад, когда все его письма пришли к нему обратно с пометкой «Вернуть отправителю».

Глава 3

Ресторан был переполнен, и это еще больше напугало Сэм. Она чувствовала себя мишенью, распятой на синем стуле. Каждый раз, когда открывалась дверь, она вздрагивала так, будто в нее уже стреляли.

Она никак не могла сосредоточиться на меню. Стоило войти новому посетителю или выйти старому, как она ощущала непреодолимое желание проследить за ним. Ужас ситуации заключался в том, что, если бы убийца вошел в зал и сел рядом с ней, она не узнала бы его.

– Сэм, я очень хорошо помню, как твоя мама говорила: пялиться на людей нехорошо.

Его медленный техасский выговор, так же как и уверенное выражение глаз отвлекли Саманту, но лишь на секунду.

– Она также учила меня: «Не убий». К сожалению, у моего психа и у меня были разные мамы. В противном случае мы, возможно, не сидели бы и не разговаривали сейчас.

Джон Томас уткнулся в меню. Но буквы внезапно стали расплываться перед глазами. Когда он вновь взглянул на нее, у Саманты возникло ощущение, что прошлое вернулось. У Джона Найта было такое же выражение лица как тогда, когда он разбил нос Хэнку Карверу за то, что тот обидел ее. В глазах Джонни застыло нечто среднее между гневом и готовностью уничтожить.

– Я же сказал: тебе больше не нужно беспокоиться, – произнес он тихо. – Именно для этого я приехал.

Саманта кивнула, зажмурилась и опустила взгляд на меню, внезапно решив наконец сделать заказ. Но ей трудно было что-либо разглядеть сквозь слезы.

– А где сейчас твои родители? – спросил он, не зная, о чем говорить дальше. Его в общем-то не волновало, где они находятся. Родители Саманты ненавидели его и не раз давали ему это понять. Вопрос застал Саманту врасплох. Он совершенно не вписывался в тему их разговора.

– Погибли. Почти семь лет назад. В автокатастрофе. Обычное дело, как говорят. – Она махнула рукой в сторону улицы. – На дорогах часто гибнут люди.

Вспомнив свою кошмарную поездку в такси, Джон Томас импульсивно ответил, резко и сердито:

– Могу поверить. – Затем он бросил меню на столик. – Сэм, почему ты осталась здесь?

Она уставилась через окно на улицу, не видя густого потока прохожих, протекавшего мимо. Она вспомнила боль и шок от мгновенной потери обоих родителей, чувство пустоты, свои попытки прислониться хоть к кому-нибудь, когда прислониться было не к кому.

– Наверное, потому, что я уже жила здесь, а ехать мне было некуда, – прозвучал наконец ее ответ.

– Но ты могла вернуться домой, – продолжил Джонни.

Она улыбнулась. Слегка.

Джон Томас затаил дыхание. Он мог поклясться, что только что уловил живой огонек, зажегшийся в ее глазах и пробившийся сквозь их ясную, чистую голубизну.

Саманта хотела рассмеяться, но поняла, что эта попытка причинит ей слишком сильную боль.

Что-то странное происходило внутри ее. Она вновь начинала надеяться. И хотя было чудесно сознавать, что эта способность у нее сохранилась, одновременно ей стало страшно. Она слишком хорошо знала, как легко можно отнять надежду. Тот факт, что Джонни Найт все еще считает ее частью своего родного дома, наполнил ее радостью. Как давно она не чувствовала себя кому-то нужной!

– Я была слишком юной, когда мы уехали, – проговорила неуверенно Саманта.

– Тебе было шестнадцать, – ответил он. – Почти взрослая.

Девушка провела пальцами по костяшкам его левой руки, нежно погладив почти зажившую ссадину на безымянном пальце, вспомнив, как после ночи любви она почувствовала себя женщиной, но в душе все равно осталась испуганным ребенком.

– Для тебя, Джонни Найт, шестнадцать, наверное, уже почти взрослый возраст. – Она улыбнулась, чтобы смягчить свои слова. – Но Сэм, которую ты знал, понятия не имела о взрослой жизни. Знала только привязанность… и юную любовь.

Он вспыхнул оттого, что она так буднично упомянула о самой важной ночи в его жизни. И тут же нахмурился, услышав продолжение.

– Знание жизни пришло позже, с тем полночным стуком в мою дверь. Я хоронила своих родителей одна. И ждала, что мир остановится. Но он не остановился, и я как-то умудрилась зацепиться за остатки разума и потихоньку отвоевала себе безопасную нишу для жизни.

Эмоции живо сменялись на ее взволнованном лице. Джон Томас почти физически ощущал старую боль и новые страхи, обуревавшие ее.

– Расскажи мне поподробнее о твоей работе в актерском агентстве. Надеюсь, это интересное дело.

В ответ Саманта рассмеялась, но лишь раз. Это был короткий, живой всплеск, совсем нерадостный.

– О да! Я… я была одним из лучших агентов по найму актеров. Наше агентство имело прекрасную репутацию, так как подобрало актерский состав для нескольких фильмов, получивших «Оскары». У меня самой… была очень хорошая репутация. – Она поморщилась, скрывая боль. – Это было до того, как я потеряла статус ценного работника и превратилась в обузу, от которой были не прочь избавиться.

К столику подошла официантка, чтобы принять заказ.

– Я бы съела ворону, – сказала Саманта и неприятно усмехнулась прямо в лицо официантке.

Джон Томас нахмурился. Но тут же одернул себя. А что он, собственно, ожидал увидеть? Как еще она могла себя вести? Если бы подобное случилось с ним, он тоже сходил бы с ума.

Он поспешил вмешаться, пока Саманта не успела сказать еще что-нибудь странное.

– Она будет чизбургер и… жареную картошку. И еще клубничный коктейль, – отрывисто буркнул он. – То же самое для меня, только чизбургер двойной и без картошки.

Официантка кивнула и поспешила удалиться. Брови Саманты изумленно изогнулись.

– Что ж, спасибо, что решил все за меня, – протянула она.

– Кто-то должен был это сделать, – парировал Джонни. Ее брови приподнялись.

– Ты не будешь картошку?

– Я съем твою.

Саманта задохнулась при виде усмешки на его лице и поняла, что самое умное, сделанное ею с тех пор, как она переселилась в этот проклятый Богом город, – это письмо, отправленное в Техас.

Позже Саманта мерила шагами свою квартиру, поглядывая время от времени на широкую спину мужчины, сидевшего за столом и просматривавшего груду писем с угрозами. Девушка размышляла, как могло случиться, что из городского хулигана Джонни превратился в того, кто борется с подобными типами.

– Послушай, а где твой отец?

Ее вопрос прозвучал неожиданно, и так же неожиданно старая боль напомнила о себе спазмом в желудке.

Теперь Джон Томас редко вспоминал об отце, но, когда воспоминания все же приходили, ему с трудом удавалось представить себе, как тот выглядел.

Он отбросил на стол пачку бумаг, оттолкнул назад стул, на котором сидел, и встал. Как ни было ему тяжело, он хотел видеть ее глаза, отвечая. В противном случае он потом всегда задавал бы себе вопрос: какова была ее первая реакция?

– Он умер в тюрьме.

Саманта осталась спокойной. Ничто не мелькнуло ни на лице, ни в голубых глазах. Они по-прежнему глядели спокойно и уверенно. Джонни медленно выдохнул.

– Когда?

– Десять недель спустя после того, как я уехал из Коттона. – Он рассмеялся, но смех получился резким, болезненным.

– Я не знала, – прошептала она.

– Откуда было тебе знать? – произнес он с горечью. – Когда я приехал на похороны, тебя уже не было в городе.

Прежде чем он понял, что происходит, Саманта шагнула вперед и прижалась к его груди.

– Прости, – сказала она. – Я не хотела бередить старые раны. – Ее голос был еле слышен, чуть громче шепота. – Я не знала.

Джон Томас приник щекой к ее волосам, погрузил руки в их густой черный водопад, прижимая Сэм к себе с отчаянием, удивившим его самого.

– Это не важно, – сказал он.

– Нет, важно. До сих пор. Если бы я только знала…

– И что бы ты тогда сделала, Сэм? Поплакала бы на похоронах? Ты же всегда боялась его до смерти, признайся.

– Я бы плакала за тебя, – произнесла она мягко. «Боже, Саманта! И я ведь позволил бы тебе это, потому что точно помню: сам я плакать не мог. Но почему, почему ты отсылала мои письма обратно? Что, черт побери, я сделал плохого, что ты даже не пожелала их прочесть?»

– Кажется, я уловил систему, – сказал он, освобождаясь из ее объятий, прежде чем им обоим стало бы неловко.

– Систему? – Она не могла понять, пока он не указал на письма. – Ах вот ты о чем.

Резкая смена темы разговора удивила ее. Очевидно, она слишком близко подошла к чему-то, что он не хотел обсуждать.

Джон Томас увлек ее к столу и здесь начал расхаживать от одного его края к другому, рассуждая вслух.

– Эти кажутся сердитыми, даже яростными. – Он указал на пачку писем, лежавшую к нему ближе всех. – А эти, – его палец ткнул в среднюю стопку, – эти обвиняют. – Затем Джонни перешел к дальнему краю стола. – Эти же пугают меня больше всего. В них уже содержатся угрозы. Они полны ненависти.

Саманта обхватила плечи руками; ее передернуло.

– Я никогда не смотрела на их содержание под таким углом. Была слишком занята бегством от собственной тени, чтобы анализировать содержание угроз.

– Что сказали в полиции? – Внезапно ему словно пришла в голову какая-то мысль. – Подожди секундочку. Почему, черт возьми, все это находится у тебя, а не в полиции? Это же вещественные доказательства, Саманта. Ты разве не показывала их полицейским?

Его гнев, казалось, сгустился вокруг нее. Саманта начала дрожать. Прежние страхи вернулись к ней, и она ответила резче, чем хотела:

– Да, будь я проклята, Джонни! Да, они видели их. Видели их все!

– Так почему же в полиции не стали действовать?

– Потому что они почти сразу посчитали, что это фальшивки. Решили, что я сфабриковала угрозы самой себе, но неизвестно, почему.

– Откуда взялись такие мысли?

Саманта как-то сразу поникла, и у Джона Томаса возникло непроизвольное желание утешить ее. Но он мгновенно отбросил эту мысль. Ему нужно докопаться до сути, и эмоции не должны этому мешать.

– Потому что все первые звонки, которые они смогли проследить, были сделаны из пустой квартиры, снятой на мое имя, а большинство писем отпечатано на машинке из моего кабинета, вот почему! – выкрикнула она. – Прежде чем спросишь, отвечу, что у меня нет объяснения тому, как это могло получиться. Но я, провалиться мне на этом месте, точно знаю, что не печатала их сама. – Сэм начало трясти. – И я не сошла с ума. Слышишь, Джонни?! Я не сумасшедшая!

Он провел пальцами по ее волосам, спутав густые черные пряди. Ему вновь пришлось подавить желание прикоснуться к ней. Сэм казалась ему такой отчаявшейся, такой маленькой.

Губы Джонни сжались в тонкую твердую линию.

– Но я все равно не понимаю. Почему, черт побери, реальные улики по этому делу находятся у тебя? Они должны быть подшиты в досье полицейского дела. Их нужно было исследовать на отпечатки пальцев, возможные следы.

– Они все сделали. По словам детектива, занимавшегося этим делом, у них появились сомнения в реальности угроз. Никаких попыток нанести мне физический ущерб не предпринималось. Я никогда никого не видела. К тому же они проверили и отвергли как потенциальных подозреваемых практически всех, с кем я когда-либо встречалась. Все это привело к тому, что их убежденность в моей одержимости, в том, что я сама себе создала монстра, только укрепилась. Тогда они предложили мне обследоваться у психиатра, и я разозлилась и потребовала письма обратно.

– И что, они отдали их? Просто так – взяли и отдали?!

Саманта хрипло рассмеялась. В ее голосе ясно звучала горечь.

– А почему бы и нет? Ведь это был бы не первый случай в Голливуде, когда кто-то проделывал трюки, чтобы стать знаменитым. Вспомни, Джонни, это ведь страна грез и обмана. Это Калифорния, родина Диснейленда и Голливуда, мыльных опер, фешенебельных улиц типа Родео-драйв, где живут кинозвезды. Именно сюда стекаются Питеры Пэны[1]1
  Питер Пэн – герой одноименной сказки известного американского писателя Джеймса Барри. Мальчик, который не становился взрослым и умел летать. – Здесь и далее примеч. ред.


[Закрыть] со всего мира. Разве ты не знаешь этого, Джонни? Разве… – Слезы покатились по щекам Саманты, но ярость все еще жила в ней. Впервые с минуты их первой встречи Джонни увидел какое-то подобие той Сэм, которую когда-то знал.

– Хватит! Черт побери, прекрати, Сэм! Я вовсе не собирался обвинять тебя в чем-либо. – Он схватил девушку за руки и встряхнул чуть сильнее, чем хотел.

Затем, не торопясь, отпустил ее и погладил по щеке, произнеся смягчившимся голосом:

– Я вовсе не хотел упрекать тебя.

– Зато они в этом преуспели, – ответила Саманта и отстранилась от его руки. Она не могла позволить, чтобы его сочувствие обволокло ее, хотя ей очень этого хотелось. Но Саманта боялась потерять самостоятельность в оценке реальности. Легче всего отдаться течению событий, когда рядом есть кто-то гораздо сильнее тебя.

– Как зовут следователя? Того, кто занимался твоим делом? – спросил Джон Томас.

– Пуласки. Майк Пуласки.

– Бери свою сумочку, – приказал он.

– Куда ты собрался?

– В полицию, нанести визит детективу Пуласки. Ему придется повторить мне то, что он сказал тебе. И обещаю, Сэм, когда мы выйдем оттуда, я получу ответы на все интересующие меня вопросы.

Она схватила сумочку и поспешила к двери.

– Давай возьмем такси.

– Только не это! – воскликнул он, вспомнив свою недавнюю поездку на такси по Лос-Анджелесу. – Мы воспользуемся твоей машиной.

Она кивнула.

– Полицейский участок довольно далеко отсюда. Я не садилась за руль с тех пор, как все это началось. Ужасно боялась, что меня могут застать где-нибудь одну в машине.

– Давай ключи. Я поведу, а ты будешь показывать, куда ехать. Ни за что больше не сяду ни в одно из этих идиотских такси.

Несмотря на страх, сжимавший желудок, она улыбнулась.

Холл полицейского участка остался таким же, каким запомнился Саманте. Ряды столов, заваленных всякой всячиной, от стопок папок с делами до нагромождения стаканчиков из-под кофе трехдневной давности. На стене висел плакат: «Курить запрещено». Она невольно усмехнулась, так как в этот момент густое облако табачного дыма проплыло прямо перед ее лицом. Видимо, не один Джонни Найт предпочитал игнорировать чужие указания. – Куда? – спросил он отрывисто.

Саманта указала рукой.

Он взял ее за руку и увлек за собой через всю комнату, целеустремленно двигаясь к маленькому стеклянному отсеку, очевидно, считавшемуся здесь отдельным кабинетом. Хотя вряд ли стеклянные стены комнатушки могли скрыть хоть что-то из происходившего внутри.

Майк Пуласки сидел за столом, на котором царил настоящий хаос, с телефонной трубкой в одной руке и ручкой в другой. Он размахивал ручкой в воздухе, подкрепляя свои аргументы, которые выкрикивал в трубку вперемешку с ругательствами. Даже сквозь стекло было видно, что он разгневан. Наконец с побагровевшим от ярости лицом он швырнул трубку на рычаг. Оттого, что, подняв глаза, он увидел знакомые черты Саманты Карлайл, настроение детектива отнюдь не улучшилось.

– Этого только не хватало, – проворчал Пуласки.

И тут он заметил, что Саманта пришла не одна. Мужчина рядом с ней явно не походил на типичного калифорнийца. Ткань его голубых джинсов выглядела мягкой, истончившейся от долгой носки, белоснежная сорочка плотно обтягивала крепкий торс, а серая куртка отличалась кроем, принятым в западных штатах.

Взгляд Пуласки скользнул по длинным ногам мужчины и зацепился за ботинки, которые уж точно были куплены не на Родео-драйв. Черного цвета, требовавшие хорошей чистки, все в порезах и царапинах и слегка загнутые вверх на мысках. Резкие упрямые черты незнакомца подчеркивал серый стетсон, сидевший на его голове как влитой.

– Так. То, что надо. Ковбой.

Ковбой вошел внутрь, не дожидаясь приглашения. Майк Пуласки откинулся на спинку стула, так что тот чуть не опрокинулся, и скрестил руки на объемистом брюшке жестом, который, как ему казалось, должен был изображать пренебрежение. Ему не нравились настырные личности.

– Раз уж вы вошли, чем могу быть полезен? – Майк нахмурился, когда здоровяк усадил Саманту Карлайл в кресло, не спросив его разрешения.

Джон Томас успокаивающе коснулся плеча Саманты, затем обернулся и смерил полицейского долгим взглядом, прежде чем показать ему свой значок; затем положил его на стол перед своим собеседником. – Шериф Джон Томас Найт, графство Чероки.

Ноги Майка Пуласки стукнули об пол. Не успев подумать, что делает, он уже стоял на ногах и протягивал руку: профессиональная вежливость по отношению к другому блюстителю порядка была в крови у каждого полицейского.

– Шериф! Рад познакомиться! К сожалению, не знаю, где находится графство Чероки. Вы из какого департамента?

– Из техасского.

Пуласки уставился на Джона Томаса. Так он и знал. Но остановиться было уже невозможно.

– Из Техаса? Вы из Графства Чероки, Техас? – Майк ухмыльнулся и почесал затылок. – Тогда что, позвольте спросить, вы делаете здесь, так далеко от дома? Преследуете преступника?

– Нет. – Голос Джона Томаса был отрывистым и резким. – Я приехал узнать, почему его не преследуете вы.

Саманта судорожно сглотнула. Джонни ни на йоту не изменился. Как и раньше, отвечал ударом на удар. Она улыбнулась про себя. И с каких это пор он стал называть себя Джон Томас? Она продолжала звать его Джонни, и он не возражал, даже сегодня.

– Простите? – озадаченно спросил Пуласки, бросая яростный взгляд на Саманту.

Должно быть, решил, что это она все подстроила.

– Не думаю, что готов это сделать, – коротко бросил в ответ Джон Томас. Он наклонился вперед, упершись руками в стол Пуласки и уставившись тому прямо в глаза, – Мне нужны кое-какие ответы, Пуласки. Я хочу знать, почему, черт побери, Саманте Карлайл отказано в полицейской защите. Я хочу знать, почему не были как следует прослежены телефонные звонки. Я хочу знать, почему вы предпочли отмахнуться от мольбы этой женщины о помощи. Убедите меня в своей правоте, и тогда я, может быть, пожелаю простить вас. Ясно?

Лицо Пуласки снова побагровело.

– Вы не имеете права врываться в мой кабинет и учить меня, как надо работать.

– Я не собираюсь учить вас работать. Я просто хочу знать, почему вы не работаете. А на это я имею право.

– С чьей санкции? – встал в позу Пуласки. Джон Томас обернулся к Саманте, заметил ее испуганный взгляд и ткнул в нее пальцем:

– Вот с ее санкции. – Он улыбнулся Саманте и подмигнул. – Мы старые приятели. – Вновь повернувшись к Пуласки, он с вызовом посмотрел на полицейского.

Саманта поежилась. Старые приятели? Они ведь были гораздо больше, чем просто приятели. Старые приятели не делают того, что сделал Джонни. Они шлют сочувственные письма, порой даже деньги. Но они не ставят свою жизнь на кон и не бросаются через полстраны к тому, кого не видели уже пятнадцать лет.

Она смотрела в затылок Джонни, время от времени улавливая отголоски словесной баталии между двумя полицейскими, и спрашивала себя: если Джонни Найт не старый приятель, то кто же он?

– Старинные друзья, понятно, – процедил Пуласки, стараясь удержать грязную ухмылочку.

– Да, именно. Старинные друзья. – Вот уже много лет Джонни не приходилось объяснять, кто он такой, и теперь при его взрывном темпераменте объяснения давались ему нелегко. – Я не видел ее пятнадцать лет, но знаю с младенческих пор. Ее отец был директором нашей школы. Мы друзья детства. Мы, черт возьми, вместе лазили по деревьям, я даже учил ее, как чистить рыбу. – «И я первый мужчина в ее жизни», – добавил он мысленно про себя.

Джонни повернулся и взглянул на Сэм, зная, что ей понятно, о чем он подумал. Правда, в этот момент ему было все равно.

Она справилась со своей паникой, увидев выражение его лица. Ей захотелось надеяться, что увиденное ею может быть правдой, но она не осмелилась. Не смогла. Слишком сильно Джонни обидел ее тогда, чтобы поверить ему вновь. Кроме того, она сейчас боролась за свою жизнь, а это не оставляло места для мыслей о любви. Пуласки сдался и поднял руки.

– Я все понял, – сказал он. – Но и вы меня поймите. Здешний народец вытворяет тут такое… Приходится иметь дело с наркоманами…

– Саманта Джин, ты когда-нибудь принимала наркотики? – прервал полицейского Джон Томас. Обернувшись, он пригвоздил ее к месту требовательным взглядом.

Сэм сглотнула и вскочила на ноги. Интонации в его голосе были столь похожи на интонации ее матери, что реакция оказалась инстинктивной.

– Нет! Конечно, нет! – ответила она поспешно и рухнула обратно в свое кресло.

Джонни кивнул, удовлетворенный ответом, и вновь повернулся к Пуласки.

– Она не наркоманка. Так что вы говорите совсем не то. Я хочу получить ответы на свои вопросы.

Пуласки опустился на свой стул, поняв наконец, что давно уже не владеет ситуацией. Все, что ему оставалось, – это цепляться за поручни мчащегося локомотива.

– Вот так просто? Обернулись, спросили и поверили на слово? Кажется, вы сказали, что не видели ее пятнадцать лет? Так откуда же вам знать, что она говорит правду?