Текст книги "Обители пустыни"

Автор книги: Шарлотта Брайсон-Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Но это не могла быть, мумия, ты ведь понимаешь, – терпеливо, будто успокаивая маленького ребенка, сказал Меррит. – Это полнейший абсурд. Мумии не умеют вальсировать по гробницам. Это нарушает порядок вещей и.

– Разумеется, нарушает! – яростно прервал его Дин. – Думаешь, я этого не знаю? – его голос дрогнул. – Я не могу больше вынести, Меррит. Называй меня как угодно – я это заслужил. Но со мной, со мной. – он рассмеялся безумным смехом, и Меррит с опаской посмотрел на него. И вдруг Дин, уронив лицо в ладони, начал содрогаться в долгих, неостановимых спазмах.

– Со мной покончено, – хрипло произнес он.

– Вставай и пошли со мной, – приказал Меррит.

Он поймал себя на том, что настороженно поглядывает вокруг; припадок Дина сказался даже на его железной выдержке.

– Мы здесь и дня не останемся. Это место, оно нечестиво, вот и все. Пойдем, старина.

Он помог Дину подняться на ноги, и тот беспомощно прильнул к Мерриту, моля не бросать его в одиночестве. Меррит осторожно повел Дина к галерее, затем по взрытой земле к его палатке. Дин послушно сел на кровать, все время поворачивая свое побледневшее, осунувшееся от ужаса лицо и прислушиваясь к шагам Меррита. И лишь в палатке Меррит с изумлением заметил, что рубашка Дина была с одной стороны разодрана в клочья, а на плече была кровь и след от укуса. Он промыл рану и обработал ее нитратом серебра; и Дин угрюмо рассмеялся сквозь сжатые зубы. Затем Меррит уложил Дина в постель, а сам, не погасив лампу, лег рядом на полу, чтобы Дин мог сразу дотянуться до него и убедиться в его присутствии.

Палатка погрузилась в тишину; но Меррит, остававшийся все время настороже, с натянутыми до предела нервами, ощущал напряженность лежащего на кровати человека; понимал, что Дин держится лишь неимоверным усилием воли; и лихорадочно ждал рассвета, когда кошмар темноты развеется. После он забылся тревожным сном, но вскоре его разбудили мокрые от пота руки Дина, шарящие по лицу; голос Дина шептал:

– Она снаружи. Я слышу ее. Меррит, если она войдет сюда, я сойду с ума!

Меррит, быстро очнувшись, вскочил, выглянул из палатки в ночь и только тогда осознал всю глупость этого поступка, все заключавшееся в нем легковерие.

– Видишь ее? – напряженно спросил Дин за его спиной. – Если она там, я пойду за ней. Я не в силах больше думать о том, как она бродит вокруг. Представь, что она войдет внутрь.

Меррит помедлил, прежде чем ответить. Затем он сказал:

– Ничего там нет.

Он вернулся обратно и снова завернулся в одеяло. Но он не рассказал Дину, как что-то скользнуло от его взгляда прочь, за курган, в тень, не далее чем в десятке ярдов от палатки; и если глаза его не обманывали, это что-то не походило ни на сбежавшего козла, ни на гиену, ни на любое другое существо, ходящее на четырех ногах. Ни на блуждающего в ночи землекопа – лагерь тонул в безмолвии.

Снова сгустилась тишина. Из глубины ее внезапно снова раздался голос Дина, прерываемый дребезжащим смехом:

– Ну и адское же здесь местечко, как по-твоему?

И после:

– Эх, эх! Если бы мы только не издевались над тем, чего не понимаем, и отринули проклятую уверенность в себе и своих взглядах!

Наступило утро. Небо прощалось с темной вуалью ночи, когда Меррит вызвал Ибрагима. Тот пришел; но если он и сделал какие-то выводы относительно двух серых и изможденных лиц, представших перед ним, то не подал виду. Меррит отдал ему определенные приказания; Ибрагим издал ряд пылких восклицаний на своем грубом и жизнерадостном английском и удалился. Пятнадцать минут спустя весь лагерь пришел в движение. Завтрак состоялся в обычный час, но на сей раз он был приправлен гулом сборов и ожидания. Ящики с табличками и прочими древностями были бережно погружены на верблюдов; лагерное снаряжение – собрано и упаковано; в полдень палатки были сняты. Все руки были заняты делом; четверо с нетерпением бросались выполнять работу одного. Восток победил; какие бы средства ни были использованы, чтобы скрыть остатки его сокровищ от глаз пытливого Запада, они сделали свое дело. Гробница, наполовину раскопанная, вновь покоилась с миром. Восток защитил ее своими методами, законными или противозаконными.

На закате караван выступил в путь. Меррит, чье серое лицо и усталые глаза, казалось, ничуть не изменились, был спокоен, но все же с энергией предводителя, который обязан быть всем для всех людей, подгонял караван. Дин, молчаливый, с задумчивым лицом и поникшими плечами, вяло покачивался в седле, доверившись арабу, который вел его коня в поводу. Его рыжеватые волосы тронула седина; смешливые морщинки у рта уступили место иным, заново вылепившим лицо; он выглядел постаревшим на много лет. Солнце, осенявшее пустыню последними лучами, высветило их лица, когда они тронулись в обратный путь, оставив работу незаконченной.

Авангард растянулся по пустыне длинной цепью лошадей, людей и верблюдов. В последний миг сумерек, когда небо стало фиолетовым и тьма, накрывая их крылами, пала с высот, Меррит повернулся в седле и поглядел назад, на арену своих трудов. Раскопы, спешно забросанные землей, зияли как отверстые раны – неисцелимые раны, что навсегда пребудут открыты для беспощадного солнца, исступленных песчаных бурь и священных ночей, частью обнажая, частью скрывая тайны, спрятанные под ними. Взметенный прах затерянного города снова возвращался к своему потревоженному покою, раскинувшись в жалкой наготе – дабы вновь, когда придет полнота времени, быть погребенным в безбрежности песков. Человек пришел, человек ушел; человек придет снова, а после снова уйдет, и земля вновь обретет свою власть. Таинственный Восток, задумчивый и мрачный, напоенный мудростью забытых нечестивых преданий, торжествовал победу.

Больной козел, брошенный за ненадобностью, пробежал несколько шагов за караваном, немощно блея. Он остановился перед одним из курганов и посмотрел им вслед. Кони и люди медленно исчезали в пустыне. Иногда откуда-то спереди доносились голоса, становясь все более тихими по мере того, как темная нить каравана уходила под звездами все дальше на запад. Но замыкавшие хранили молчание. Меррит, обернувшись назад, увидел нечто, скользящее среди курганов, черное пятно в сумерках, и вонзил шпоры в бока своей лошади. Затем он вспомнил, что это мог быть козел.

И тогда занавес ночи опустился, и крадущаяся тень канула во тьму.

А. Шерман ТЕНИ В ПУСТЫНЕ

(«Обители пустыни» Ш. Брайсон-Тейлор)

В 1904 г. Нью-йоркским издательством «Генри Хольт и компания» была выпущена книга, которой суждено было стать одной из забытых жемчужин «фантастики странного». Ее написала дочь американского адмирала Шарлотта Брайсон-Тейлор, дав своей повести вычурное название: «Обители пустыни».

Здесь впору отложить перо и задуматься, справедлива ли столь высокая оценка книги, чья фабула – археологи, пустыни, таинственная гробница, оживающая мумия обворожительной и смертельно опасной принцессы – уже в начале ХХ века могла показаться достаточно избитой?

Действительно, тема оживающей мумии, отливаясь постепенно в форму историй о «проклятии мумии» и прочих «египетских» ужасах, разрабатывалась в литературе с первой трети века девятнадцатого. Ко времени написания романа Брайсон-Тейлор давно были опубликованы такие классические произведения, как «Ножка мумии» (1840) и «Роман о мумии» (1856) Т. Готье, «Разговор с мумией» (1845) Э. По, «Кольцо Тота» (1890) и «Номер 249» (1892) А. Конан-Дойля, «История Бэлброу» Е. и Х. Херон (1898), «Фа-рос-египтянин» Г. Бутби (1899) и многие другие; в 1903 г. выходит «Сокровище семи звезд» Б. Стокера, возможно, повлиявшее на Брайсон-Тейлор. Отдельно следует упомянуть о группе американских рассказов 1860-х гг. (Д. Остин, Л. М. Олкотт и др.), в которых «проклятие мумии» сочеталось с вампирической тематикой[5]5
  Подробные сведения о египетских мумиях в художественной литературе и особенно литературе ужасов читатель может найти в нашей трехтомной антологии «Рассказы о мумиях» (Salamandra P.V.V., 2015).


[Закрыть].

Ничуть не менее, а пожалуй, гораздо более развит был поджанр историй о привидениях, не говоря уже о всей викторианской и эдвардианской литературе экзотических приключений, поисков неведомого и «затерянных миров». Дух поздней готики и Генри Райдера Хаггарда веет над страницами повести. В целом жанровая память была настолько сильна, а те или иные сюжетные ходы так отработаны, что Брайсон-Тейлор позволила себе включить в повесть своеобразный иронический метатекст в виде монолога молодого фотографа Боба Холлуэя.

Здесь есть все необходимое для леденящей кровь истории о призраках: древний проклятый город, алтари неведомых богов, где приносились человеческие жертвы, эта мумифицированная принцесса с ее «дьявольской душой», драгоценностями и биографией, изображенной на стенах ее же гробницы; а теперь еще и исчезновения наших людей, одного за другим.

Однако Брайсон-Тейлор сумела влить новое вино в старые жанровые мехи и с помощью чрезвычайно экономных средств создать изящное, цельное и выразительное произведение, которое выходит далеко за рамки стандартной «страшной истории». Сцены блужданий ослепшего археолога Дина по пустыне и финал романа вряд ли могут изгладиться из памяти.

Выше мы упомянули ряд вещей, так или иначе связанных с Египтом, да и сама тема мумии неизбежно вызывает представление о древней земле Та-Кемет. В этом смысле Хольт и компания пошли по накатанной дорожке, снабдив книгу египетскими или псевдо-египетскими заставками и виньетками (кстати говоря, первоиздание «Обителей пустыни» считается у коллекционеров довольно редким и ценным). Тем самым они оказали повести дурную услугу, ибо ее до сих пор иногда классифицируют как «египетскую» фантастику ужаса. Но при чтении «Обителей пустыни» бросается в глаза одно немаловажное обстоятельство – Египта в повести нет. Реалии стерты, географические наименования отсутствуют, место действия подчеркнуто обозначено лишь как «эти края», «эта земля», «это место», «пустыня» и т. п. Нет ни единой расхожей и сугубо египетской детали, подобной пирамидам, сфинксам, фараонам, изваяниям Изиды или Ра, иероглифам и так далее. Мало того, упоминания об иракском племени афедж или афеджи и глиняных табличках и вовсе создают определенный сдвиг восприятия, наводя скорее на мысли о Междуречье. Словом, перед нами некий обобщенный «Восток», «Восток вообще».

Так раскрывается подспудный стержень повести, ее магистральная тема, заключающаяся, конечно же, не в ожившем трупе и наборе ужасов, а в противостоянии Востока и Запада. Мумия здесь – не самодостаточный элемент ужасного, но воплощение «мудрости забытых нечестивых преданий» и непознаваемых тайн Востока, то смертоносное оружие, с помощью которого Восток одерживает верх над самоуверенным рационалистическим Западом. Как и следовало ожидать, тема эта решена в киплинговском ключе («О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут»). Появляются в повести и очень частые в приключенческой и фантастической литературе эпохи расистские мотивы: чего стоит один карикатурный десятник Ибрагим, лукавый и изворотливый «глас Востока» с его ломаным комическим английским! «Туземцы», опять-таки в духе Киплинга, изображены как «полудьяволы, полудети» (напомним, что стихотворение «Бремя белого человека», откуда взята эта цитата, было впервые опубликовано в Соединенных Штатах за пять лет до «Обителей пустыни»). Меррит, руководитель археологической экспедиции, господствует над ними и фигурально, и буквально – благодаря «силе своей воли и наследию крови», англосаксонской крови, что течет в его жилах. Брайсон-Тейлор, судя по всему, испытывала глубокие сомнения в конечном успехе его по сути колонизаторской, а по Киплингу, и цивилизаторской миссии; в конце повести она восклицает: «Восток победил; какие бы средства ни были использованы, чтобы скрыть остатки его сокровищ от глаз пытливого Запада, они сделали свое дело… Таинственный Восток, задумчивый и мрачный, напоенный мудростью забытых нечестивых преданий, торжествовал победу!.

Символом поражения Запада в столкновении с мистическим Востоком служит последнее горестное восклицание Дина: «Если бы мы только не издевались над тем, чего не понимаем, и отринули проклятую уверенность в себе и своих взглядах!» Но символично и описание покидающего роковой затерянный город Меррита, чье «серое лицо и усталые глаза, казалось, ничуть не изменились». Именно и только суровый и мужественный Меррит, само олицетворение «бремени белых», выходит невредимым из страшных испытаний.

«Обители пустыни» также нередко именуют «вампирическим» произведением. Порой это делается в откровенно рекламных и коммерческих целях: в 2000-х годах книга Брайсон-Тейлор была переиздана сразу несколькими небольшими западными издательствами, а как известно, vampires sell. Встречаются и прямые ошибки – к примеру, издатель и составитель ряда антологий Дуглас Андерсон, которому мы обязаны биографией Брайсон-Тейлор, утверждает в своей часто цитируемой аннотации, что мумия якобы «нападает на Дина и кусает его, пытаясь высосать кровь»; здесь же Дин ошибочно назван главой экспедиции[6]6
  См. блог Д. Адамса «Lesser-Known Writers», desturmobed.blogspot.com..


[Закрыть]. Подобного традиционного литературного вампиризма в повести нет – мумия-принцесса отнюдь не испытывает пристрастия к крови и вонзает зубы в плечо Дина исключительно в пылу схватки. Тем не менее, вампирическая топика при желании в книге прослеживается, если причислить к вампирам некоторых ревенантов европейских легенд и особенно питающихся жизненной силой жертв демонических соблазнительниц-суккубов с их близким к зловещей мумии modus operandi.

Заглавие «Обители пустыни» («In the Dwellings of the Wilderness») сегодня, видимо, нуждается в пояснении – но для первых читателей повести оно было говорящим и значимым, отсылая к библейским стихам, в ряде английских переводов которых встречалось это словосочетание[7]7
  В церковнославянском и синодальном переводах, соответственно, «стези пустыни», «степные пастбища».


[Закрыть], например Иер. 9:10: «О горах подниму плач и вопль, и о степных пастбищах – рыдание, потому что они выжжены, так что никто там не проходит, и не слышно блеяния стад: от птиц небесных до скота – все рассеялись, ушли».

В то же время, оригинальное название главы IV, «The Woman Tempted Me», сразу же напоминало английскому читателю о словах Адама (Быт. 3:12), возложившего всю вину за судьбоносный инцидент в Раю на Еву. Выражение «когда придет полнота времени» на последних страницах повести, в свою очередь – прямая цитата из Гал. 4:3.

Библейский пласт является на поверхность постепенно, как древний горизонт на раскопках, и напрямую приводит к финалу. Брошенный в пустыне на произвол судьбы козел – не что иное, как козел отпущения (Лев. 16:18–23), в распространенной трактовке – жертва демону пустыни Азазелу (отсюда можно заключить, что Азазел и есть вселившийся в принцессу «дьявол»). Однако финал остается открытым, ибо все постигшие злосчастную экспедицию сверхъестественные бедствия с некоторой натяжкой допускают рациональное истолкование, которым, похоже, и склонен удовлетвориться Меррит.

К сожалению, Шарлотта Брайсон-Тейлор не создала ничего равного «Обителям пустыни». Она родилась в 1880 году в семье руководителя медицинской службы военно-морского флота США Джона Тейлора, вышедшего в отставку в 1891 г. в чине контр-адмирала, и его жены Сабеллы Брайсон. Юная Шарлотта получила хорошее образование в частных школах Коннектикута и округа Колумбия. Уже в 1898 году ее первый рассказ был опубликован в The Overland Monthly; с 1900 г., живя в Вашингтоне и позднее в Нью-Йорке, она регулярно публиковала рассказы и статьи в таких популярных журналах, как Everybody’s Magazine, Munsey’s Magazine, All-Story Magazine, The Cosmopolitan Magazine и The Delineator. Все они были неизменно подписаны «Ш. Брайсон-Тейлор» – вероятно, из желания создать впечатление мужского авторства. Ее второй роман «Никанор, рассказчик историй» вышел в 1906 г. и был хорошо принят критикой и читателями, но со временем оказался прочно забыт.

С 1909 г., когда в автомобильной катастрофе погиб ее брат Эндрю, в жизни Шарлотты Брайсон-Тейлор началась полоса трагических событий. В 1911 г. застрелился ее долго болевший отец. Публиковаться она стала заметно меньше; некоторое время проработала в редакции Everybody’s Magazine. В 1912 г. Брайсон-Тейлор вышла замуж за Андерсона Рэндалла, а после безвременной смерти последнего в 1917 г. окончательно исчезла с глаз публики. Она умерла в июне 1936 г. и была похоронена в Бруклине рядом с мужем и матерью.

Оглавление