Текст книги "Письма к госпоже Каландрини"

Автор книги: Шарлотта Аиссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

2 декабря.

Более двух недель прошло с тех пор, как написала я это письмо; за это время вернулся из Марли шевалье – у него лихорадка, приступы астмы, ревматические боли в пояснице, он очень страдает. Я в ужасном состоянии; мне необходимо написать вам, чтобы рассеяться, ведь нет для меня другого утешения, как думать о вас. Будь я более разумна, я дерзнула бы поделиться с вами всеми своими мыслями. Я жестоко терзаюсь; одна вы способны были бы посочувствовать моим горестям. Если я сдерживаюсь в своих излияниях, то это потому, что нежно люблю вас, что одна вы заслуживаете моей любви и нет в свете никого, кто был бы более достоин ее, чем вы. Вы скажете, что в этих словах моих немало гордыни и самолюбия. Может быть, это в какой-то мере и так, но совсем не в том смысле, какой имеете в виду вы. Я далека от совершенства – но от других требую того, чего нет у меня самой. Мне любы все ваши достоинства, хотя я сама не имею счастья обладать ими. Добродетель, ум, чуткость, чувствительность, жалость к несчастным и заблудшим – все это достоинства, кои приносят пользу даже тем, кто сам ими не обладает. Еще одно радует мое сердце – сознание, что я могу высказывать все, что я о вас думаю, и вы не заподозрите меня ни в лицеприятии, ни в лести. Вы, словом, удовлетворяете требованиям и души моей, и сердца. Сердце мое разделено между чувством к вам, сударыня, и моей любовью. Но не будь предмет моей любви исполнен теми же достоинствами, что и вы, любовь моя была бы невозможна. Вы научили меня быть очень взыскательной на сей счет. Мне стыдно признаться в этом, но любовь моя умерла бы, не будь она основана на уважении. Прощайте, сударыня.

Письмо XXIV

Из Парижа, 1730.

Вы удивлены, сударыня, что я столько времени не имела чести писать к вам; разумеется, это отнюдь не потому, что не было у меня желания, но сильная простуда вынудила меня лежать в постели. Несколько раз собиралась я встать утром пораньше, чтобы взяться за перо и побеседовать с вами, однако всякий раз что-нибудь этому мешало – то гости, то необходимость к кому-нибудь поехать. Сначала мне пришлось в течение двух недель ютиться в скверном чуланчике, потому что моей комнатой и всеми вещами завладели госпожа де В… и ее компания. После этого приехала из Реймса госпожа Болингброк, совсем больная, которой необходимо было помочь привести в порядок дом и принимать ее гостей; сейчас она чувствует себя уже получше. Все мои благодетельницы словно сговорились не давать мне ни минуты покоя – за это время я ни разу не легла раньше трех часов ночи. Вчерашнего дня видела я вашего племянника и нашла, что он очень хорош собой и недурно сложен. Только что узнала новость, которая меня немало удивила. Г-н де Бельгард [248]248
  Г-н де Бельгард– Клод-Мари, граф де Бельгард и д'Анбремон (1700–1755); позднее – чрезвычайный посланник польского короля в Париже.


[Закрыть]сказал г-ну де Марсье, [249]249
  Г-н де Марсье– по-видимому, Ги-Бальтазар-Эме Гифре, маркиз де Марсье, губернатор Гренобля; родственник г-жи де Ферриоль.


[Закрыть]будто ваша кузина ни разу не пожелала выслушать от него признаний в любви; она будто бы заявила ему, что она этого терпеть не может и что ежели он станет продолжать в том же духе, больше он ее не увидит; что у человека его возраста и происхождения должны-де быть занятия поважнее, нежели любовь, и ему надобно отправляться в чужие страны и там искать себе службу; что она даст ему на это в долг десять тысяч экю, а ежели этого окажется мало, то достанет у кого-нибудь еще; она-де не станет отрицать своих к нему дружеских чувств и уважения, но не хочет никакой любви. Он уведомил г-на де Марсье, которому в точности пересказал этот разговор, что незамедлительно отправляется в Польшу и что, поскольку не получает никакой поддержки от своей семьи, вынужден согласиться на то, что предлагает госпожа де В…, чье великодушное, бескорыстное поведение вызывает в нем чувство величайшей благодарности. Ежели в самом деле все обстоит именно так, не могу не признаться, что нахожу все это прекрасным.

Я так устала от капризов мадемуазель Бидо, что твердо решила любою ценою вырваться из ее лап. Я продам все то, что еще осталось у меня от моих драгоценностей, без сожаления расставшись с украшениями, которые сейчас, правда, доставляют мне удовольствие, но станут мне ненавистны, ежели и дальше придется нести столь тяжкое бремя. Она слишком многого от меня требует, она считает, что, раз я столько ей должна, моя благодарность не должна иметь пределов. Она называет манией и глупостью все то, что сама же всю жизнь делала. Благочестие, ставшее теперь последним ее прибежищем, тоже служит ей средством тиранить меня. Нет ничего труднее, нежели выполнять свой долг по отношению к тому, кого и не любишь, и не уважаешь. А госпожа де Ферриоль омерзительно скупа – нынче она уже не живет, а прозябает, и как жалко прозябает! Она до того бранчлива, что никто не в силах этого вытерпеть, и все ее покинули. Д'Аржанталь столько рассказывал мне о вас и ваших близких, и притом с таким доброжелательством, что я чувствую к нему бесконечную благодарность и люблю еще больше.

Маршал д'Юксель мужественно покинул двор, но, подобно Карлу V, он раскаивается в этом [250]250
  Маршал д'Юксель подал в отставку в знак протеста против заключения между Францией, Англией и Испанией Севильского договора (подписанного 29 ноября 1729 г.)» одной из важнейших статей которого явилось подтверждение прав Англии на Гибралтар и Маон (о. Менорка). Карл V (1500–1558) – король Испании, император Священной Римской империи; в 1555 г. отрекся от престола, но продолжал следить за европейской политической жизнью и оказывать на нее влияние.


[Закрыть]. Поговаривают, будто он льстит себя надеждой, что король прикажет ему вернуться, но никто ему ничего не говорит. Уверяют, будто он покинул двор из-за договора – это делает ему честь, ибо публика договором была недовольна.

Шевалье чувствует себя лучше. Как бы мне хотелось, чтобы прекратилась борьба между рассудком моим и сердцем и я могла бы свободно отдаться радости, какую дает мне одно лишь лицезрение его. Но, увы, никогда этому не бывать! Тело мое изнемогает под бременем постоянного волнения – у меня бывают сильнейшие колики в желудке, здоровье страшно подорвано. Прощайте, сударыня, кончаю письмо свое, в котором нет ни ладу, ни складу, уж не знаю, как вы в нем разберетесь.

Письмо XXV

Из Парижа, март 1730.

Вчерашнего дня видела я г-на де Виллара, который обещал незамедлительно послать вам свой портрет – не сделал этого раньше потому, что довольно сильно хворал. Я очень была ему благодарна за то, что он провел два часа в моей комнате. Мы были одни и всласть поговорили о Женеве. Вот уже три месяца, как я превратилась в сиделку – очень больна была госпожа Болингброк. Я много раз была свидетельницей жесточайших ее страданий; несколько раз мне казалось, что она умрет на моих руках; теперь она просто ужас до чего слаба. У нее отвращение к пище, она почти ничего не ест, уже одно это способно изнурить даже здорового человека. У нее не прекращается лихорадка, бывают минуты, когда я боюсь, как бы она не угасла словно свеча. Ведет она себя с большим мужеством, и это ее поддерживает. Если бы не ужасающая ее худоба, то, слушая иной раз ее разговоры, даже не скажешь, что она так больна. Организм ее что ни день все больше слабеет – правда, последние два дня она ест немного лучше. Сильва и Ширак [251]251
  СильваЖан-Батист (1681–1742) и ШиракПьер (1650–1732) – придворные врачи.


[Закрыть], врачи, которые ее пользуют, не понимают, чем она больна, и действуют наобум, не зная причины недуга. А госпожа де Ферриоль упрямо не желает лечиться – у нее раздуло все лицо. Она так сильно изменилась, что вы бы ее не узнали – ей угрожает водянка, и того и гляди хватит удар. Отекает она до такой степени, что если посидит полчаса, то уже не в силах подняться с места, и где ни сядет, там и спит. Только болезнь ее драгоценного маршала как-то еще ее держит – очень она тревожится о нем.

Поговорим теперь о новостях. О смерти папы вы уже, конечно, знаете [252]252
  Речь идет о Бенедикте XIII (в миру – Пьетро-Франческо Орсини, 1649–1730), римском папе с 1724 г.


[Закрыть]. Кардинал Альберони надеется стать его преемником [253]253
  Джулио Альберони (1664–1752) избран папой не был; им стал Лоренцо Корсини, принявший имя Климента XII. После его смерти (1740) у Альберони вновь появилась надежда занять папский престол, но и на сей раз он потерпел неудачу.


[Закрыть]. В Луизиане [254]254
  Луизиана– обширная территория бассейна р. Миссисипи от Мексиканского залива до Великих озер; коренное население – индейцы; колонизована в конце XVII в. французами, которые оставались там до 1763 г., когда в результате Семилетней войны по Парижскому договору западная ее часть отошла к Испании, восточная – к Англии; в 1800 г. западная часть вновь перешла к Франции, но три года спустя была продана США, в состав которых входит и поныне.


[Закрыть]дикари вырезали французскую колонию. Одна дикарка, любившая француза, предупредила его о том, что замышляют дикари против его соотечественников. Тот доложил об этом коменданту, который поступил точь-в-точь, как маршал де Виллеруа [255]255
  ВиллеруаФрансуа де (у м-ль Аиссе ошибочно – Виллар) (1644–1730) – маршал Франции, воспитатель Людовика XV, в силу чего считал себя неприкосновенным, но по приказу регента 10 августа 1722 г. был арестован и затем отправлен в ссылку, которая продолжалась до самой его смерти.


[Закрыть]– он вообразил, будто никто не осмелится на него напасть, за что был наказан так же, как и тот, – его зарезали первым. Спрашивается, кто из них двоих наказан больше. Для честолюбца изгнание хуже смерти, но комендант, возможно, предпочел бы жизнь. Говорят, будто это англичане раздразнили дикарей, и теперь неизвестно, как действовать. По этой причине падают цены на акции, это вызывает много волнений. За себя я не слишком волнуюсь, ибо у меня всего половинка одной акции; но они есть у моих друзей, и уже этого достаточно, чтобы тревожиться. Я разговаривала на этот счет с одним достаточно осведомленным человеком, и тот уверяет, что продавать их ни в коем случае не следует. Жизнь так полна огорчений, сударыня, что надобно быть не столь чувствительной. Моя чувствительность убивает меня.

Г-н Орри, интендант Кемпер-Корантена, только что назначен генеральным контролером [256]256
  Г-н Орри– Филибер Орри, граф де Виньори (1689–1747), в 1730–1745 ^г. – генеральный контролер (финансов).


[Закрыть];г-н де Фор [257]257
  Г-н де Фор– Мишель-Робер Ле Пеллетье де Фор (1675–1740), генеральный контролер в 1726–1730 гг.


[Закрыть]с этой должности смещен. Говорят, будто новый министр человек умный и даровитый. Тем не менее назначение это всех поразило. Дорогие мои сестрицы, позвольте мне назвать этим именем ваших милых дочерей, ибо чувства, кои я к ним питаю, самые сестринские. Обнимите их, прошу вас, за меня, а также и вашего супруга, которому я всю свою жизнь буду строить глазки и выказывать благодарность.

Последние полтора месяца я изрядно недомогаю. У меня сильный понос, который, правда, избавил меня от ревматических болей и желудочных колик, но подобный способ лечения может оказаться опаснее самой болезни. Я исхудала, сильно ослабела, собираюсь принимать рвотное. Прощайте, сударыня, продолжайте все же хоть капельку любить меня. И поверьте, никто не любит вас сильнее и не уважает, не почитает вас более моего. Я была бы бесконечно счастлива, когда бы могла жить подле вас. Разлука с вами кажется мне что ни день все более жестокой и бесконечно меня печалит. Какие бы беды ни выпали на мою долю, чувства мои к вам неизменны и никогда не ослабеют.

Письмо XXVI

Из Парижа, март 1730.

Я обижена на вас за ваше последнее письмо. Вы обвиняете меня, и в высшей степени несправедливо, в том, будто я не люблю вас, и добавляете к этому, что дескать, ежели кого любишь, то перенимаешь все его мысли и чувства. Увы, сударыня, на беду свою я слишком поздно встретила вас. Повторю снова то, что уже тысячу раз вам говорила. С той самой минуты, как я вас узнала, я почувствовала к вам приязнь и глубочайшее доверие. Мне доставляет искреннюю радость сознаваться вам во всех своих слабостях; одна вы сумели образовать мою душу – она рождена была для добродетели. Вы с вашей терпимостью, с вашим знанием света, к которому, однако, не питаете ненависти, с вашим умением прощать, сообразуясь с обстоятельствами, узнав о моих прегрешениях, не стали презирать меня. Я показалась вам достойной сострадания и хотя и виновной, но не вполне разумеющей свою вину. К счастью, сама любовная страсть моя рождала во мне стремление к добродетели. У меня множество недостатков, но я привержена добродетели, я почитаю ее. Не отнимайте же у меня своим подозрением сего моего достоинства. Как признательна я вам, что вы все же любите ту, которая так плохо следует вашим советам и еще меньше столь прекрасным примерам! Но любовь моя непреодолима, все оправдывает ее. Мне кажется, она рождена чувством благодарности, и я обязана поддерживать привязанность шевалье к дорогой малютке. Она – связующее звено между нами; именно это и заставляет меня иной раз видеть свой долг в любви к нему. Если есть в вас чувство справедливости, поверьте – нельзя любить сильнее, чем я люблю вас; нет, не можете вы усомниться в этом. Я люблю вас самой нежной любовью – люблю, как мать свою, как сестру, дочь, словом, как любишь всякого, кому ты обязан любовью. В моем чувстве к вам заключено все – почтение, восхищение и благодарность. Никто и ничто не может вытеснить из моего сердца столь высокочтимого друга, как вы. Не пишите же мне больше вещей, которые терзают меня.

Я все откладывала письмо к вам потому, что – признаться ли? – мне хотелось наказать вас; но я себя же самое и наказала за это мстительное чувство, лишившись единственной своей радости – беседовать с вами! Д'Аржанталь свидетельствует вам свое почтение. Он очень был занят в связи со смертью Лекуврер. Расскажу вам всю эту историю немного подробнее.

Госпожа Бульонская капризна, жестокосердна, необузданна и чрезвычайно распутна; вкусы ее простираются на всех – от принцев до комедиантов. В прошлом месяце ей вздумалось вдруг влюбиться в графа Саксонского [258]258
  Граф СаксонскийМориц (1696–1750) – побочный сын саксонского курфюста и польского короля Августа II; с 1744 г. – маршал Франции; автор трактата о военном искусстве.


[Закрыть], который со своей стороны нисколько в нее не влюблен. Не то чтобы он так уж свято хранил верность Лекуврер, давней и постоянной своей привязанности – одновременно с ней у него бывало множество мимолетных капризов, – но любовные притязания госпожи Бульонской нимало ему не льстили, и не было у него охоты отвечать на них; а та весьма оскорблена была таким пренебрежением к своим прелестям и не сомневалась, что единственным препятствием, мешающим графу ответить на ее страсть, является Лекуврер. И дабы препятствие это сокрушить, она решила от комедиантки избавиться. Она приказала изготовить особые пастилки и с их помощью собралась привести в исполнение страшный свой замысел, а орудием ее мести должен был стать некий молодой аббат [259]259
  Имеется в виду аббат Буре.


[Закрыть], которого она до тех пор вовсе не знала. Аббат этот слыл живописцем. Однажды в Тюильри [260]260
  Тюильри– королевский дворец и сад в Париже.


[Закрыть]к нему подошли двое неизвестных и после довольно продолжительного разговора, главным предметом коего была бедность аббата, предложили ему помочь выбраться из его нищего состояния, если он согласится под видом живописца проникнуть к Лекуврер и дать ей поесть пастилок, которые заранее будут ему вручены. Бедный аббат всячески отговаривался от этого черного злодеяния, но те двое ему сказали, что он уже не волен отказываться, а ежели не сделает того, чего от него требуют, поплатится за это собственной жизнью. Аббат испугался и пообещал, что выполнит все. Его препроводили к госпоже Бульонской, которая подтвердила и посулы, и угрозы и вручила ему пастилки. Между тем аббат попросил дать ему несколько дней для исполнения ее поручения. Однажды мадемуазель Лекуврер, вернувшись из театра вместе с одним из наших друзей и актрисой по имени Ламотт [261]261
  ЛамоттМария-Элен (1704–1769) – драматическая актриса, получившая признание как исполнительница комедийных ролей.


[Закрыть],находит у себя анонимное письмо, в коем ее настоятельно просят явиться одной либо в сопровождении надежного друга в Люксембургский сад – там у пятого дерева на одной из больших аллей будет ждать ее человек, который должен сообщить ей нечто в высшей степени для нее важное. Поскольку был как раз час назначенного свидания, она тут же садится в карету и отправляется в указанное место вместе с лицами, которые с ней приехали. Там ждет ее аббат, который, подойдя к ней, рассказывает о возложенном на него гнусном поручении и говорит, что неспособен оное злодеяние исполнить, но не знает, как ему теперь быть, потому что уверен, что его убьют. Лекуврер сказала, что ради безопасности их обоих необходимо немедленно же донести обо всем начальнику полиции. Аббат на это ответил, что он опасается, как бы этим поступком не нажить себе врагов, слишком могущественных, чтобы суметь им противостоять, но что ежели она считает эту предосторожность необходимой для своей безопасности, он готов, не колеблясь, подтвердить свой рассказ. Лекуврер тут же в собственной карете отвезла его к г-ну Эро; тот, выслушав рассказ аббата, потребовал от него пастилки и бросил собаке, которая спустя четверть часа сдохла. После этого г-н Эро спросил его, какая из двух Бульонских [262]262
  В это время известны герцогиня Бульонская (см. примеч. 20 к письму XIV) и принцесса Бульонская, урожденная Мария-Шарлотта Собеская (1697–1740).


[Закрыть]дала ему это поручение, и когда аббат ответил, что герцогиня, не выказал ни малейшего удивления. Он продолжал расспрашивать аббата и в конце концов задал ему вопрос – согласится ли он подтвердить свои показания; тот на это ответил, что-де пусть его посадят в тюрьму и устроят с госпожой Бульонской очную ставку. Тогда начальник полиции велел ему ехать домой, а сам отправился доложить обо всем кардиналу. Тот сильно разгневался; вначале он хотел, чтобы дело было расследовано по всей строгости, но родные и друзья дома Бульонских стали убеждать кардинала не предавать огласке столь постыдную историю, и им удалось его уговорить. Прошло несколько месяцев, и неизвестно каким образом, но история эта выплыла наружу. Она наделала ужасного шума. Деверь госпожи Бульонской [263]263
  У герцогини Бульонской было два деверя – Фредерик-Жюль де Аа Тур д'Овернь (1672–1733) и Анри-Луи, граф д'Эвре (1679–1753).


[Закрыть]сообщил о ходящих толках своему брату и сказал, что его жене надобно во что бы то ни стало очиститься от этого подозрения, а для этого следует добиваться предписания на арест аббата, дабы упрятать его в тюрьму. Получить предписание оказалось делом нетрудным – беднягу арестовали и препроводили в Бастилию. Там подвергнут он был допросу. Он продолжал держаться своих показаний. Пытались воздействовать на него угрозами и посулами, убеждая отречься от своих слов. Предлагали всякие ухищрения – требовали, например, чтобы он разыграл сумасшедшего или объявил все это выдумкой, на которую будто бы толкнула его страсть к Лекуврер в надежде таким способом добиться ее любви. Ничто его не поколебало, он твердил все то же. Его оставили в тюрьме. Между тем Лекуврер написала его отцу, жившему в провинции и не Знавшему о том, что с ним случилось. Бедняга немедленно приехал в Париж и начал хлопотать, требуя, чтобы сына либо судили по всей форме, либо выпустили на свободу. Он дошел до кардинала, и тот тогда спросил у госпожи Бульонской, желает ли она, чтобы делу был дан ход, потому что долее держать аббата в тюрьме уже невозможно. Госпожа Бульонская опасалась расследования, а так как покончить с аббатом в Бастилии у нее не было возможности, она дала согласие, чтобы его освободили. О том, что отец его два месяца пробыл в Париже, сыну никто ничего не сказал. Отец вернулся к себе, сын же имел неосторожность остаться в Париже. И вдруг он исчез; никто не знает, жив он или умер, о нем ничего больше не слышно. С тех самых пор Лекуврер держалась настороже. Однажды в Комедии, после того как отыграли первую пиесу [264]264
  Драматический спектакль состоял тогда, как правило, из двух пьес – длинной (трагедии) и короткой (комедии).


[Закрыть],пришли ей сказать, что госпожа Бульонская требует ее к себе в ложу. Лекуврер чрезвычайно удивилась и просила передать герцогине, что не одета и в таком виде явиться перед ней не может. Герцогиня послала за ней сызнова. На второй зов Лекуврер велела ответить, что ежели герцогиня и простит ей неприбранный вид, то этого никогда не простит ей публика, но, дабы повиноваться приказу, она после спектакля будет стоять у ложи герцогини, когда та станет из нее выходить. Госпожа Бульонская велела сказать, чтобы ждала непременно, а при выходе подозвала ее, всячески обласкала, весьма хвалила ее, уверяя, что игра ее доставила ей несказанное удовольствие. Несколько дней спустя во время спектакля Лекуврер вдруг почувствовала себя дурно, так что пьесу не смогли доиграть до конца. Когда вышел актер объявить о том публике, весь партер с волнением расспрашивал о ее состоянии. С того самого дня начала она таять и исхудала ужасно. Наконец, в тот день, когда ее в последний раз видели на сцене, она играла Иокасту в Вольтеровом «Эдипе» [265]265
  Впервые «Эдип» был представлен на сцене Французской комедии в конце 1718 г. и затем неоднократно возобновлялся.


[Закрыть]. Роль эта требует немало усилий. Перед началом представления у нее открылся кровавый понос, столь сильный, что во время спектакля она раз двадцать бегала в нужник и всякий раз ходила чистой кровью. Она выглядела до того слабой и измученной, что просто жалость брала, глядя на нее. Я ничего не знала о ее болезни, а и то несколько раз сказала госпоже де Парабер, что мне очень ее жалко. Между двумя пиесами нам сказали, что с ней такое. Но нас поразило, что она появилась и во второй пиесе и сыграла в «Флорентинце» весьма длинную и весьма трудную роль [266]266
  В этой одноактной стихотворной комедии «Флорентинец»Лафонтена А. Лекуврер исполняла роль Ортанс.


[Закрыть]и отменно с ней справилась и, казалось, играла с удовольствием. Все были чрезвычайно ей признательны за то, что она продолжает спектакль, чтобы не стали говорить, как уже это было однажды, будто ее отравили. Бедняжка уехала домой, а четыре дня спустя, когда говорили, что она уже вне опасности, в час пополудни внезапно скончалась. У нее сделались сильные конвульсии, а их никогда не бывает при кровавых поносах – она истаяла, словно свеча. Ее вскрывали – все кишки оказались покрыты язвами. Говорят, будто ее отравили с помощью промывательного. Свое завещание она написала за четыре месяца до смерти. Никто не сомневается, что после закрытия сезона она покинула бы Комедию. Вся публика очень сокрушается по поводу ее столь жалкой кончины. Появись подозреваемая особа эти дни в Комедии, ей бы несдобровать – ее выгнали бы из зрительного зала. А у нее еще хватало наглости ежедневно посылать к Лекуврер узнавать о ее состоянии. Исполнителем своей воли она назначила д'Аржанталя; у него достало соображения не побояться насмешек, и люди умные одобряют его. Г-н Бертье говорит, что он правильно поступает, потому что честному человеку никогда не следует отказываться от возможности сделать доброе дело. Вы можете не сомневаться в том, что все вышеизложенное – чистая правда: я знаю все это из уст близкой подруги Лекуврер [267]267
  Факты, которые с такой убежденностью излагает м-ль Аиссе, на самом деле весьма недостоверны. Барбье пишет об этом более осторожно (Journal de Barbier, sér. 2, p. 94–97); Вольтер же, присутствовавший при последних мгновениях А. Лекуврер, а затем при вскрытии ее тела, решительно утверждал, что она скончалась от «воспаления внутренностей», и что толки в этой связи «не имеют под собой никаких оснований». Смерть А. Лекуврер и отказ церковных властей разрешить ее погребение на одном из парижских кладбищ вызвали взволнованный отзыв Вольтера – его оду «Смерть м-ль Лекуврер, знаменитой актрисы», а также ряд других поэтических откликов (см.: Rivollet С.Adrienne Le Couvreur. Paris, 1932, p. 133–137).


[Закрыть]. Прощайте, сударыня, не сомневайтесь, прошу вас, в глубочайшей моей к вам привязанности.