Текст книги "Письма к госпоже Каландрини"

Автор книги: Шарлотта Аиссе

Письмо VII

Из Парижа, 1727.

Напрасно вы, сударыня, обвиняете меня в том, будто я вас забыла, надобно иметь лучшее мнение о друзьях ваших, особливо обо мне, которая так высоко ценит вашу дружбу. Могу поклясться: дня не проходит, чтобы я не вспоминала вас, не пожалела о том, что вы от меня далеко, не строила бы планов о своей к вам поездке, и я буду делать все от меня зависящее, дабы исполнилось то, чего я так пламенно желаю. Ради вас я без сожаления готова покинуть здесь все и всех. Я сейчас в ужасном расстройстве, и это сказывается на моем здоровье – я до того исхудала, что самой страшно. Ведь на меня одно за другим все обрушилось – и смерть моего благодетеля г-на де Ферриоля [112]112
  Шарль де Ферриоль, граф д'Аржанталь (ок. 1647–1722), брат О.-А. де Ферриоля; в молодости участвовал в различных военных кампаниях, в дальнейшем подвизася на дипломатическом поприще. В 1698 г. представлял в Стамбуле интересы Франции в связи с подготовкой Карловицкого мирного договора; в 1699 г. вновь отправился туда в качестве французского посланника; во время пребывания на этом посту он к немалому раздражению турецких властей совершил ряд серьезных ошибок; к тому же держался он с необычайным высокомерием, нередко нарушая дипломатический этикет и поражая всех великолепием своих выездов, обширностью свиты и т. п. В 1709 г. ввиду нараставшего душевного расстройства он был отозван, но отказался подчиниться и был увезен во Францию насильно лишь два года спустя.


[Закрыть],и болезнь шевалье, который вот уже три месяца страдает астмой, и сокращение пожизненных рент. Вот какое письмо написал он от моего имени кардиналу де Флери. Я не сомневаюсь, что вы найдете его превосходным.

«Милостивейший государь,

Не смею льстить себя надеждой, что ваше высокопреосвященство вспомнит, что я имела честь встречаться с ним, однако хочу надеяться, что необычность моего положения вызовет в нем чувство сострадания и он простит мне свободу, с коей я решаюсь изложить свои обстоятельства. Г-н де Ферриоль привез меня из Турции, когда мне было четыре года и, воспитав как собственную дочь, в довершение своих благодеяний пожелал оставить мне некоторое состояние, которое позволило бы мне вести образ жизни в соответствии с полученным мною воспитанием. С одобрения и согласия всего семейства де Ферриоль он завещал мне четыре тысячи ливров пожизненной ренты. Ныне, милостивейший государь, у меня сокращают более половины упомянутой суммы, вследствие чего я потеряю то, что доселе доставляло мне спокойствие и независимость, коими моему благодетелю угодно было обеспечить меня. Осмеливаюсь умолять ваше высокопреосвященство, чтобы со мной поступили не по всей строгости закона; не допустите, чтобы лишили меня состояния, являющего собою свидетельство великодушия французов. Если вы пожелаете навести обо мне справки, вам подтвердят, что нет у меня ни склонности, ни способности к обогащению. Прикажите же, чтобы мне оставили то, чем до сих пор я владела на законных к тому основаниях. Тем самым вы дадите мне возможность испытывать к вам то же чувство благодарности, которое испытываю я к тем, кому обязана всем, чем ныне владею, и вечно буду пребывать вашей покорною слугой и т. д.».

Письмо госпожи де Ферриоль

Аиссе ни за что не прервала бы своего писания, если бы не я – у меня не хватило терпения дожидаться, пока она кончит, и я отняла у нее письмо, чтобы в свою очередь написать вам несколько слов. Боже вас упаси позабыть меня; а я так же не устаю вас вспоминать и сожалеть о нашей разлуке. Ни перенесенные за это время болезни, ни путешествия, которые с тех пор мне пришлось совершить, не могли затмить эти воспоминания. Надеюсь, что мне предстоят еще новые путешествия и одно из них непременно – в Пон-де-Вель, где я буду иметь счастье свидеться с вами. Мне необходимо лелеять эту надежду, чтобы легче переносить огорчение, которое причиняет мне ваше отсутствие. Надеюсь, вы до тех пор еще сообщите мне о себе, и прошу вас не сомневаться в чувстве нежной к вам дружбы, которую я сохраню на всю жизнь.

Продолжение письма мадемуазель Аиссе

Мне возвратили мое перо. Воспользуюсь этим и перескажу несколько новостей. Госпожа де Тансен все еще больна: никто у нее почти не бывает, кроме священников да ученых. Д Аржанталь больше в нее не влюблен и уже не столь усерден в своих посещениях. Среди придворных дам были волнения: они решили устроить спектакль, чтобы позабавить королеву. Мужские роли должны были играть гг. де Нель, де Ла Тремуй, Грези, Гонто, Таллар, Виллар, Матиньон [113]113
  Имеются в виду Шарль-Рене-Арман де Ла Тремуй (1708–1741); Антуан-Арман, герцог де Гонто (1689–1736), состоял в браке с Марией-Аделаидой де Грамон; Марк-Жозеф д'Отен, герцог де Таллар(1683–1755), состоял в браке с Марией-Элизабет-Анжелнкой-Габриэль де Роган (1699–1754); Оноре-Арман де Виллар, маркиз, затем герцог де Виллар (1702–1770), состоял в браке с Амабль-Габриэль де Ноайль (1706–1771); Луи-Жан-Батист Гуйон, граф де Матиньон (1682–1747). Грези – лицо неустановленное.


[Закрыть]. На женские роли не хватало одной актрисы; и еще нужен был кто-нибудь, чтобы научить играть всех остальных. Кто-то предложил Демар [114]114
  ДемарКристина-Антуанетта-Шарлотта (1683–1752) – драматическая актриса, оставила сцену в 1721 г.


[Закрыть], она ныне на театре уже не играет. Этому воспротивилась госпожа де Таллар, она заявила, что не станет играть рядом с комедианткой, разве что в спектакле будет участвовать сама королева. А тогда маленькая маркиза де Виллар сказала, что мол госпожа де Таллар права, и она тоже согласна играть лишь в том случае, если роль Криспена [115]115
  Криспен– персонаж французской комедии, плутоватый слуга (аналог итальянского Арлекина); герой многих пьес (среди них – «Криспен, соперник своего хозяина» Лесажа, 1707).


[Закрыть]будет отдана императору. Вся эта свара кончилась всеобщим смехом. Госпожа де Таллар до того разобиделась, что ушла из труппы. А Демар играла, и спектакли удались на славу.

Милорд Болингброк решительно отрицает, будто это он является автором писем к г-ну Уолполу [116]116
  Речь идет о трех письмах Болингброка, в которых резко осуждалась политика, проводимая Р. Уолполом; появились они в конце 1726 – начале 1727 гг. на страницах газеты «The Craftsman» и были подписаны' псевдонимом «The Occasional Writer» («Случайный писатель»).


[Закрыть]. До вас уже, конечно, дошли разговоры об этом. А он говорит, что пусть мол на него сколько угодно нападают, все равно отвечать он не собирается, письма эти подложные, и он решил сохранять хладнокровие, сколько бы публика ни изощрялась. Супруга его все еще нездорова. Лондонский воздух не идет ей на пользу. Кто-то пустил слух, будто они с мужем между собой не ладят; это совершеннейшая ложь. С каждой почтой я получаю письма и от него, и от нее, они, мне кажется, в самых лучших отношениях. Судя по беспокойству, которое выказывает он по поводу ее здоровья, и по тому, как печется о нем она, они вовсе не похожи на супругов, недовольных друг другом. Прощайте, сударыня. Уверенность в вашем ко мне расположении доставляет мне слишком большую радость, чтобы я могла о нем усомниться.

Письмо VIII

Из Парижа, 1727.

Видела нынче утром г-на Троншена [117]117
  Г-н Троншен– по-видимому, Жан-Робер Троншен(1672–1761), член Большого совета Женевы, парижский банкир.


[Закрыть], сударыня, который сообщил мне о завещании этого бедного г-на де Мартина [118]118
  Даниэль де Мартин(1649–1727), поверенный в делах Женевской республики и представитель ландграфа Гессенского в Париже.


[Закрыть]. Можете представить себе, как рада была я узнать, что он оставил вам, равно как и вашей дочери, доказательство своей к вам приязни. Он умер, как и жил, неизменно доброжелательным и великодушным к друзьям своим. Его друг повел себя с родными покойного со всей присущей ему честностью. Не знаю, останутся ли они довольны, но нет. сомнения, что именно ему обязаны они всем тем, что им оставил г-н де Мартин. Сам он ими отнюдь не был доволен; обязан он им ничем не был, поскольку ничего из родительского наследства не получил и состоянием своим обязан был исключительно своим добродетелям и талантам. Г-н Троншен оказывал ему разные услуги, он был ему другом. Что может быть справедливее, чем благодетельствовать тому, кого любишь, если ты в состоянии это сделать. Немало я встречала людей, которые честят теперь г-на Троншена дураком за то, что он-де не сумел в полной мере воспользоваться расположением своего друга. Но он был движим более благородными помыслами. Он уговорил г-на де Мартина оставить что-нибудь своей семье, чего, повторяю, тот никогда бы не сделал без г-на Троншена. Умер он семидесяти восьми лет от роду; я-то считала его более старым. Он очень хорошо распорядился в отношении своих кузин; слугам он велел выдать жалование за год вперед; вот этого, мне кажется, недостаточно.

Мы чаще, чем когда-либо, говорим о поездке в Пон-де-Вель, меня даже уверяют, будто мы проведем там зиму. Если бы это в самом деле случилось, я, как ни грустно мне надолго уезжать отсюда, так рада была бы возможности свидеться с вами, что с радостью перенесла бы горесть разлуки. Обещать я ничего не обещаю, ибо желания госпожи де Ферриоль изменчивы, как море. Но до чего же мне хочется оказаться в вашем загородном домике, где вы живете такой счастливой, чистой и бесхитростной жизнью – я нарочно так живо воображаю себе все это, чтобы сильнее ощутить чувство скорби, что меня там нет. Мне бы хотелось, чтобы у вас был маленький птичий двор. Когда я окажусь у вас, то непременно настою на том, чтобы вы его у себя завели, нет ничего более забавного. По-прежнему ли вы играете в кадриль? [119]119
  Кадриль– название старинной карточной игры.


[Закрыть]А я так совсем перестала. Я провела четыре дня на даче и там купалась – стояли как раз самые жаркие дни. Есть ли у вас поблизости какая-нибудь речка?

У нас никаких новостей, если не считать беременности госпожи Тулузской [120]120
  Госпожа Тулузская– Мария-Виктуар-Софи де Ноайль (1688–1766), в первом браке – маркиза де Гондрен, во втором – графиня Тулузская; ее второй супруг Луи-Александр де Бурбон, граф Тулузский был сыном Людовика XIV и маркизы де Монтеспан.


[Закрыть]и остроумного отзыва короля о только что прочитанном им жизнеописании Генриха IV. [121]121
  О каком сочинении идет речь, неизвестно. Легенда, окружавшая имя этого короля (1553–1610) и изображавшая его народным монархом, получила широкое развитие в историографии, литературе, искусстве.


[Закрыть]Его спросили, какого он мнения о сей книге, он ответил, что более всего ему пришлась по вкусу любовь Генриха IV к народу. Дал бы бог, чтобы он и в самом деле так думал и стал бы в этом ему подражать! Деньги еще редко у кого появляются, но вот что поистине не часто встретишь и чего вам никогда видеть не приходилось, это то, что первого министра все очень одобряют. Это самый честный человек на свете [122]122
  Имеется в виду кардинал де Флери, которого м-ль Аиссе противопоставляет его бездарным и корыстным предшественникам – кардиналу Дюбуа и герцогу де Бурбону


[Закрыть], без всякого сомнения, пекущийся о благе государства. Наконец-то у нас появился первый министр, достойный уважения, бескорыстный и желающий лишь одного – чтобы вновь воцарился порядок. Первые распоряжения его были весьма суровы; но все дальнейшее доказывает, что действовать иначе он и не мог. Он занялся делами: город платил шесть тысяч ливров, отныне новых прибавок больше не будет, он восстановит прежние порядки. Он упразднил пятидесятую долю и на два миллиона сто тысяч ливров увеличил подушный сбор [123]123
  Пятидесятая доля– налог на все имущества и доходы, введенный 8 июня 1725 г., вызвал резкое недовольство и был отменен два года спустя . Подушный сбор(талия) взимался с XIII в. периодически, со второй половины XV в. регулярно, упразднен в период революции.


[Закрыть]. Все это доказывает, у нас теперь министр, который хочет блага народа. Да продлит господь его дни, дабы он мог осуществить свои добрые намерения! Единственное, что он, на мой взгляд, сделал дурного, – это то, что он урезал вашу пожизненную ренту. Вас его деятельность коснулась лишь с этой плохой стороны, и вам не дано испытать на себе тех благ, кои она принесла другим; но вам вообще не везет – неужто судьба никогда не устанет преследовать вас?

«Прозерпина» успеха не имеет. Оперу находят неплохой, но слишком уж печальной; долго она не продержится. Два раза в неделю играют «Прозерпину», а два раза – «Четыре стихии» [124]124
  «Четыре стихии»– балет А.-К. Детуша и П. Руа, полностью впервые представленный в Королевской Академии музыки 29 мая 1725 г.


[Закрыть]. Пелисье нынче уже здорова. Она чуть было совсем не потеряла рассудок, одни объясняли это ее небывалым успехом, другие тем, что ее, столь кичащуюся своей добродетельностью, заподозрили в любовной связи. Во Французской комедии играют пьесу под названием «Женатый философ», очень милую, которая имеет небывалый успех – уже раскуплены все ложи на одиннадцатое представление. Автор ее – Детуш. Говорят, будто он изобразил в ней свою собственную историю. Как только она будет напечатана, я ее вам пришлю. Все уверяют, что Кино [125]125
  Жан-Батист-Морис Кино-старший (ок 1690–1744), драматический актер, в пьесе «Женатый философ» исполнял главную роль Ариста.


[Закрыть]играет хорошо, но я этого не нахожу. Представьте себе, что перед вами г-н Бертье – та же осанка, те же движения, словом, полная его копия, только голос более громкий. Ваша милая дочь почувствовала бы просто отвращение, увидав «Женатого философа».

У нас здесь сейчас такая же неистовая мода на вырезывание раскрашенных эстампов, как в ваше время на бильбоке [126]126
  Бильбоке– игра, состоявшая в том, чтобы шариком, привязанным на шнуре к стержню, попасть в чашечку, прикрепленную к тому же стержню.


[Закрыть]. Все решительно, от мала до велика, занимаются вырезыванием. Вырезанные фигурки наклеиваются па картон, а сверху все покрывается лаком. Таким вот способом мастерят обои, ширмы, экраны [127]127
  Экран– щиток в виде обтянутой материей рамы, который ставился перед камином или печью, материя часто украшалась вышивкой.


[Закрыть]; существуют сборники эстампов, которые стоят до двухсот ливров, и иные дамы доходят до такого безумия, что вырезывают эстампы по сто ливров штука. Если и дальше так пойдет, того и гляди начнут вырезывать картины Рафаэля. Я уже стара, и надо мной мода не властна.

Прощайте, сударыня, позвольте мне обнять вашего мужа и любезную вашу дочь. Я уже устала писать вам обо всех этих новостях, в сущности безразличных нам обеим.

Посылаю вам письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер и ответ последней [128]128
  Антуанетта-Тереза Дезульер (1659–1718) – дочь писательницы Антуанетты Дезульер, издала ее литературное наследие с добавлением собственных сочинений, маркиз де Ла Ривьер – один из близких друзей и поклонников м-ль Дезульер автор многих адресованных ей стихотворных посланий на которые она каждый раз в поэтической же форме отвечала К 1727 г из этого диалога в печати не было известно почти ничего, и, следовательно, м-ль Аиссе пользовалась одним из распространявшихся в то время списков Позднее приведенное здесь послание маркиза де Ла Ривьера включалось в собрание стихотворений м-ль Дезульер, но с иным ее ответом.


[Закрыть]. И то и другое все находят очень милым.

Письмо маркиза де Ла Ривьера к мадемуазель Дезульер.

 
Вы потому душой орлица,
Что и родитель ваш – орел.
В вас продолжает нам светиться
Его достоинств ореол.
При вас у всех светлеют лица.
Любимица богов самих,
Вы говорите языком их,
И сладостен мне образ их
В глазах пленительно знакомых.
Я вам пишу из года в год.
Вот новое из сих посланий,
Хоть возраст у меня уж тот,
Когда не платят чувству дани.
«Уместны в юности поэзия и пыл», —
Благопристойность мне вещает,
Но в сердце пышет жар, и он мой ум пьянил,
И пренебречь годами наущает.
Когда бы знали вы, как мне огонь мой мил!
Пусть вам я покажусь нескромен,
Однако сей души феномен
Ведь и в художестве таков:
Чем время убежало дале,
Тем красочней заполыхали
Полотна старых мастеров.
А вы коль всем добро творите,
То и фортуне сей же час
Мои глаза лишь подарите.
О. как она возлюбит вас!
 

Ответ мадемуазель Дезульер.

 
Пребудьте в пустыни своей;
Страшны мне ваши объясненья
И мука вечного сердечного влеченья.
Все возрасты знакомы с ней.
Не вашего ли возвращенья
 
 
Сама ждала я столько дней!
И вот вас вижу каждый день я,
Но пусть спасет вас от крушенья
Благоразумия Борей.
Пребудьте в пустыни своей.
 
 
Амур – изменник и злодей.
Я так боюсь его затей!
Он то и дело в ваши сети
Заманивал красавиц всех на свете,
И в душу мне любови эти
Легли бы тысячью теней.
Пребудьте в пустыни своей.
 
 
От ваших пламенных речей,
Которые, как прежде, смелы,
Хочу укрыться поскорей.
Мне кажется, амура стрелы
Не стали для меня тупей.
Пребудьте в пустыни своей.
 
 
Ах, право, водворить сумей,
Божок крылатый, мир меж нами скорый
И нашими сердцами овладей,
То что сказала бы та дама, пред которой
И лев бы стал овцы смирней,
Та, чьи бессмертные стихи ручья звончей?
 
 
Ведь громким именем обязана я ей.
Вы мысленно к ней обратите взоры
И вмиг увидите, что я от дамы сей
Взяла лишь нежный блеск ее очей.
Но, чтоб не встретить их укоры,
Пребудьте в пустыни своей.
 

Письмо IX

Из Парижа, август 1727.

Позавчерашнего дня получила я дружеское ваше письмо; в нижеследующих строках вы найдете ответ на все ваши вопросы. Начну с парижских новостей. Королева разрешилась от бремени двумя младенцами [129]129
  14 августа 1727 г у Людовика XV и Марии Лещинской родились дочери Мария-Луиза Элизабет (ум 1759) и Анна Аненетта (ум 1752)


[Закрыть]– весьма огорчительно, сударыня, что нет в их числе мальчиков. Весь Париж ликовал, когда известно стало, что королева в тягости, но известие о рождении двух принцесс встречено было с куда меньшей радостью; родились они за шесть недель до срока. Канцлер вернулся из ссылки, но печати еще не получил [130]130
  Анри Франсуа д’Агессо (1668–1751), канцлер Франции и хранитель государственной печати, был удален от двора 28 января 1718 г. за противодействие финансовой реформе Джона Ло (см. примеч. 4 к письму XVII), затем возвращен, но в 1722 г. выслан снова вследствие его разногласий с кардиналом Дюбча, фактическим правителем страны. В 1727 г. он был прощен, что не принесло ему, однако, прежнего положения: государственную печать ему вернули лишь в 1737 г.


[Закрыть]. Принц де Кариньян все так же влюблен в свою Антье. Эта тварь увлеклась генеральным откупщиком г-ном де Ла Поплиньером [131]131
  Александр-Жан-Жозеф Лериш де Ла Поплиньер(1692–1762), генеральный откупщик с 1718 г.


[Закрыть], острословом и слагателем песенок, – впрочем, собой он весьма нехорош. Г-н де Кариньян свел с ним дружбу, как это делают мужья в отношении любовников своих жен. Но принц – итальянец, а значит приметлив и до невозможности ревнив. Несколько дней назад он попросил Антье, чтобы та приехала к нему в его загородный домик, что в Булонском лесу [132]132
  Булонский лес– обширный парк в Париже.


[Закрыть]; она согласилась, но пожелала, чтобы был приглашен Ла Поплиньер. А тот вовсе этого и не хотел – принцу долго пришлось его уламывать, пока он согласился. Во время ужина Антье с откупщиком обменивались красноречивыми взглядами, что принцем было замечено и привело его в весьма дурное расположение духа. Пришло время ложиться спать, и поскольку домик очень мал и в нем всего две кровати, Антье легла с принцем, а Ла Поплиньер в соседней с ними комнате. Но сия особа пожелала и со своей стороны оказать откупщику гостеприимство, и как только принц уснул, отправилась к соседу. Когда г-н де Кариньян проснулся и обнаружил, что его голубка упорхнула, ему не пришлось далеко ее искать. У него хватило духу выслушать самые невероятные оскорбления – он же еще остался в дураках. Многие уверяют, будто этот бездельник Ла Поплиньер вооружен был двумя пистолетами и стращал ими отвергнутого беднягу, и тот вернулся в Париж вне себя от бешенства и в отчаянии бросился к своей жене и, так как весь кипел от негодования, выложил ей все, что с ним приключилось. Та стала ему говорить, что вот-де, он давно уже несчастлив из-за этой твари, что таких особ надо примерно наказывать, чтобы другим повадно не было, что она просит у него позволения подать жалобу и добиться предписания на заключение ее в смирительный дом. Принц был в такой ярости, что дал свое согласие. А принцесса, не теряя ни минуты, отправилась в Версаль и получила у кардинала предписание; вслед за тем красотку арестовали – она была в неописуемом отчаянии. Дома у нее было сорок тысяч ливров золотом, но, когда она захотела взять их с собой, ей разрешили взять из них только триста и препроводили в Сент-Пелажи [133]133
  Сент-Пелажи– парижская тюрьма, в XVIII в. – женская.


[Закрыть], где она пребывает и поныне. А принц теперь в отчаянии, что не может больше с ней видеться: он сделал все, что было в его силах, чтобы вызволить ее оттуда и отомстить Ла Поплиньеру, засадив его в Бастилию. Однако на это у него не хватило влияния; тому только предложили совершить поездку по своей округе, то есть отправиться в Прованс.

Вот вам еще одно приключение, но на этот раз более печальное. Где-то вблизи Виллер-Котре некий дворянин следовал верхом в сопровождении своего слуги из одного селения в другое; в лесу на него напал какой-то молодой человек, который отнял у него кошелек с пятьюдесятью луидорами [134]134
  Луидор– монета, равноценная 24 ливрам.


[Закрыть], часы с золотым брелоком и забрал обеих лошадей, оставив его вместе со слугой в самом затруднительном положении. Они пошли пешком и дошли до какого-то дома, вид которого внушил им доверие. Дворянин послал слугу узнать, кто в нем живет, и с радостью услышал имя офицера, с которым когда-то вместе служил и был связан дружбой. Он счастлив был, что в этих трудных для себя обстоятельствах встретил своего товарища, которого знал за безупречно честного человека. Тот принял его самым радушным образом, они потолковали о злосчастном случае, которому обязаны были удовольствием вновь свидеться, и хозяин дома предложил другу располагать его кошельком как своим собственным. За несколько минут до ужина в комнату взошел юноша, в котором дворянин узнал того самого человека, который его ограбил, и с изумлением услышал, что хозяин дома представляет его как своего сына. Дворянин ни слова не сказал и сразу же после ужина удалился в отведенную ему комнату. Перепуганный слуга сказал ему: «Сударь, мы с вами в разбойничьем вертепе, сын здешнего хозяина тот самый злодей, что давеча нас обобрал, лошади наши стоят у них в конюшне». Дворянин велел ему обо всем молчать, а рано поутру, когда все в доме еще спали, отправился в комнату друга и, разбудивши его, сказал, что с великим прискорбием вынужден открыть ему: сын его и есть тот самый разбойник, который накануне ограбил его; что, по зрелом размышлении, пришел он к выводу – пусть уж лучше от него узнает друг о гнусном ремесле сына, нежели от Правосудия, перед коим неминуемо рано или поздно тот не замедлит предстать. Отчаянию отца не было пределов – неожиданность известия и вызванная им душевная боль были столь велики, что он лишился чувств. Придя в себя, в бешенстве бросается он наверх в комнатку, где спит или притворяется спящим его сын, и там на столе видит часы и печатку с гербом своего друга. Услышав шум, сын вскакивает, хочет спастись бегством. На столе лежат пистолеты; не помня себя от гнева, отец хватает один из них, стреляет и убивает своего несчастного сына наповал. Свершив сие, он тотчас же явился с повинной. Все судьи сошлись на том, чтобы оказать ему снисхождение. Поступок его достоин помилования, ибо свершен был в порыве справедливого гнева. Узнать, что родной твой сын – разбойник с большой дороги, для честного человека столь тяжкое потрясение, что есть от чего потерять голову.

Госпожа де Ферриоль по-прежнему все собирается в Пон-де-Вель; но поскольку она рассчитывает пробыть там не более полутора месяцев, я с ней не поеду, игра просто не стоит свеч. Нашему другу [135]135
  Речь идет о д'Аржантале.


[Закрыть]предоставлено на выбор пять или шесть невест, но мы ведь жаждали получить приданое и вовсе не жаждали иметь жену. С Бертье я больше не вижусь; его одолевает честолюбие, он добивается места посла в Константинополе [136]136
  25 марта 1728 г. французским послом в Константинополе (Стамбуле) был назначен Луи-Совер Рено де Вильнев.


[Закрыть]. Турки слишком простодушны, чтобы суметь по достоинству оценить надутый вид нашего приятеля.

Шевалье уехал в Перигор, где рассчитывает пробыть месяцев пять. Вы очень удивитесь, сударыня, когда я скажу вам, что он предложил жениться на Мне. Вчера он очень ясно объяснился со мной по этому поводу в присутствии одной знакомой дамы. Поистине такой странной любви не сыщешь на всем белом свете. Видится он со мной раз в три месяца, я же ровно ничего не делаю, чтобы привязать его к себе. Я слишком совестлива, чтобы извлекать для себя пользу из того, что сейчас владею его сердцем. Но как ни велико было бы счастье назваться его женой, я должна любить шевалье не ради себя, а ради него. Подумайте сами, сударыня, как отнеслись бы в свете к его женитьбе на девице без роду без племени, у которой нет иной опоры, кроме родни г-на де Ферриоля. Нет, мне слишком дорога его репутация, и в то же время я слишком горда, чтобы позволить ему совершить эту глупость. Каким позором были бы для меня все толки, которые ходили бы по этому поводу! И разве могу я льстить себя надеждой, что он останется неизменен в своих чувствах ко мне? Он может когда-нибудь пожалеть, что поддался безрассудной страсти, а я не в силах буду жить, сознавая, что по моей вине он несчастлив и что он разлюбил меня. Говорил он со мной самым обходительным образом, очень горячо и как-то странно и до того договорился, что у него-де одно желание – чтобы мы с ним так или иначе жили вместе. Фраза эта меня неприятно поразила, я ему сказала об этом; тут он рассердился и стал уверять, что в его словах ничего для меня нет обидного, ничего бесчестного он не предлагает, а только то хотел сказать, что ежели я согласна за него выйти, то это в моей власти, а ежели нет, то мы могли бы, когда ни у него, ни у меня не будет уже ни перед кем никаких обязательств, коротать вместе остаток наших дней; он закрепит за мной большую часть своего состояния, потому что родственниками своими недоволен, за исключением одного брата [137]137
  Возможно, что имеется в виду Шарль-Антуан-Арман Оде д'Эди, граф де Риберак (1684–1754).


[Закрыть], в отношении которого он намерен поступить должным образом. И чтобы мне легче было принять его предложение, он заявил, что тот из нас, кто переживет другого, унаследует оставшееся имущество. Тут я стала смеяться, говоря, что кроме старых нижних юбок, кои являются единственным моим достоянием, ничего после меня он не получит. Так шутками наш разговор и окончился. Прощайте, сударыня, устала я писать. Верьте моей нежнейшей вам преданности.