Текст книги "Я - дирижер"

Автор книги: Шарль Мюнш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Глава IX
Жизнь дирижера

Когда мое имя впервые появилось в печатной программе, я не задумался ни на секунду о том, какая судьба меня ждет. Если бы не это, я выбрал бы иное произведение, чем “Gesangscenen” Луи Шпора, для начала моей музыкальной карьеры. Мне кажется, я больше ни разу не исполнял этой партитуры, и тем не менее она оказалась началом всех моих радостей, всех моих бед... Она заслуживала большей благодарности с моей стороны. Это она втянула меня в механизм той машины, одновременно и чудовищной и прекрасной, какою является жизнь дирижера.

Я всегда с большим интересом читаю биографии капельмейстеров старых времен. Их судьба на первый взгляд не кажется слишком завидной. Вот Гайдн, слуга Эстергази, который был обязан развлекать его превосходительство с помощью разношерстной компании из двенадцати музыкантов, одаренных скорее старанием, чем талантом; вот Ганс фон Бюлов, терзаемый, мучимый сначала Вагнером, потом Брамсом и столькими другими, отдавший им всю свою душу, никогда не рассчитывая на благодарность.

Да, но какое счастье для Гайдна способствовать расцвету гения Моцарта! Какая слава для Бюлова подарить миру Вагнера, Брамса, Шумана, Мендельсона и большую часть великих немецких романтиков! Ради этого стоит страдать и бороться, сносить неурядицы и несправедливость.

Что знаем мы о великих дирижерах прошлого? Ничего или очень немного: два или три легковесных отзыва современной им критики, вот и все. От большинства знаменитостей минувших дней остались лишь имена, да и то не всегда их хранит наша память.

А между тем какой драгоценностью были бы для нас сведения о том, как Умлауф играл Девятую симфонию, следуя указаниям Бетховена, за что Ганс Рихтер заслужил в Байрейте похвалы Вагнера, что именно восхитило парижан в исполнении Хабенеком симфоний романтиков. По крайней мере, нам стало бы ясно, какие традиции следует уважать; ведь сейчас не проходит недели, чтобы нам, дирижерам, не бросили упрека в измене традициям.

Каким традициям? – спрашиваю я себя. До XVIII века вы не найдете никаких указаний темпа или нюансов в рукописях. Во времена Баха, и то очень редко, проставлены piano или forte, но нигде не отмечены темпы. Альберт Швейцер сказал в шутку: “Несомненно одно: сегодня никто из дирижеров ни за что не согласится с интерпретацией своего коллеги”.

Как угадать темпы и нюансы, которых желал автор? Как точно определить, что есть истина? Как повлияло время на характер произведения? Какое влияние имело оно на эволюцию человеческого восприятия? Вот сколько вопросительных знаков. Пусть этим займутся философы и музыковеды! Оживить, сделать выразительным и полнокровным то, что написано, – вот наша добрая традиция.

Благодаря звукозаписи воля композиторов XX века и идеи дирижеров, исполнявших их сочинения, больше не будут темной загадкой истории.

День дирижера должен быть определен с четкостью контрапункта. Нужна железная дисциплина, чтобы выдержать все нагрузки, связанные с требованиями этой жизни, и устоять. Мой метод, мое расписание не являются нормой для всех, но они помогают мне отдать максимум времени интенсивной работе. Мне порой удается даже выкроить то тут, то там несколько часов для досуга.

Утром, на свежую голову, все кажется более легким и решается быстро. Это лучшее время для репетиций. Нужно устроить так, чтобы время после полудня оставалось свободным. Тогда можно отдать его встречам с начинающими композиторами, которые ищут поддержки их творчества, с солистами, пришедшими посоветоваться; можно составить программы или познакомиться с партитурами. Впрочем, я для этой работы все же предпочитаю тишину ночи, когда обретаешь то, что спортсмены называют вторым дыханием, и музыка быстрее врезается в память, восприятие которой обострено треволнениями дня; а самое главное – есть уверенность, что никто не нарушит твое одиночество, есть мир и покой, столь драгоценные в наши дни.

Подобный режим, разумеется, не способствует отдыху. Но ведь дирижер не имеет права быть не только больным, но даже испытывать недомогание. Представьте, что он, обязанный дирижировать в течение трех часов подряд, страдает болью в желудке или хотя бы простым насморком. Он теряет тогда работоспособность, стремится поскорее окончить работу, чтобы усесться в кресле и принять аспирин или соду.

Мне кажется очень полезной физическая тренировка. Гимнастика помогает обрести свободу движений, раскрепощает, дает гибкость телу, автономность обеих рук. Она также помогает бороться с усталостью и учит экономить силы.

Само собой разумеется, что ни один дирижер, точно так же, как ни один из виртуозов, не станет плотно есть перед концертом. Можно лишь подкрепиться чем-то легким, потому что не надо заставлять организм заниматься пищеварением, когда мозг занят творчеством.

Дирижер, постоянно отвечающий за оркестр, попадает в более трудное, но и более любопытное положение, чем тот маэстро, который в Америке называется Guest Conductor, то есть дирижер-гастролер. Он формирует оркестр; он ответствен за весь сезон, проведенный в контакте с публикой. Guest Coundoctor, в отличие от него, – что-то вроде падающей звезды: он появляется, блещет как может и улетает дальше, теша себя надеждой, что произвел доброе впечатление. Все гастролирующие артисты знакомы с бесчисленными злоключениями, преследующими их на пути. Опоздавший поезд, задержавшийся самолет, корабль, не пришедший в срок из-за бури, – концерт вылетает из вашего календаря. Или вдруг вы оказываетесь в незнакомом вам городе, где наутро нужно предстать перед оркестром, не имея понятий о его привычках, попадая в абсолютно незнакомую атмосферу и не имея возможности к ней примениться. Он осужден вечно сражаться и обязан всегда побеждать.

А публика? Как выражает она любовь к музыке? Ее энтузиазм в Лондоне выражается иначе, чем Буэнос-Айресе. Если вас освистали в Чикаго – это успех, но не принимайте эту манифестацию за успех в Манчестере. Если публика без единого слова встает в Мехико по окончании концерта – это свидетельство наивысшего удовлетворения и приглашение бисировать последнюю пьесу. Наконец, то что вам кажется триумфом в Мадриде, может быть самым банальным успехом, ибо там не скупятся на аплодисменты; но если в Амстердаме вас огорчат скупо отмеренные аплодисменты, то для строгой Голландии это теплый прием. Меняя широты, рискуешь принять за восторг то, что может быть свидетельством неуспеха, и впасть в отчаяние от того, что по зрелом размышлении может оказаться победой.

Нужно обладать твердым рассудком, философски воспринимать испытания, иметь стальные нервы, чтобы выстоять под непрерывным переменчивым – то горячим, то ледяным – душем, льющим на протяжении всех дней и ночей постоянной работы.

Как далеки мы от людей той профессии, которая позволяет позабыть все заботы, заперев двери бюро в шесть часов вечера!

Такое непрерывное напряжение сил было бы невыносимо, если бы не умерялось никаким отдыхом. Чаще всего кончаешь тем, что, поглощенный неотложными заботами, отказываешься от необходимой разрядки. Но было бы большой ошибкой подчиниться этому полностью.

Не следует забывать, что профессия исполнителя требует напряжения, хоть и отличного от того, какое выпадает на долю композитора, но сравнимого с ним. Нужно всегда сохранять свежее восприятие, нужно, чтобы сердце было открыто для новых эстетических идей. И я не верю, что человек может бесконечно тратить, расточать свои нервы и силы душевные без возможности в свою очередь пополнять их, обогащать эти силы и сохранять живительный контакт с остальной частью мира.

Растение, выдернутое из земли, даст еще, может быть, свой последний цветок, но скоро зачахнет, увянет и высохнет. Для того чтобы петь, нужно жить.

Каждый дирижер, каждый артист знает, что дает ему жизненную силу. Когда у меня находится пять минут свободных, я сбегаю к антикварам и, переходя от лавки к лавке, наслаждаюсь возможностью просто смотреть и мечтать.

Увы, эти часы разрядки отсчитаны скупо! Вы переезжаете из города в город, даже не имея времени зайти в музей...

Есть еще чтение. Спится спокойнее после нескольких: минут, проведенных наедине с хорошей книгой – Сименоном, каталогом картин или художественным журналом.

Ничего нет полезнее, чем перемена занятий. Партия в гольф, несколько партий белота [13]13
  Белот– карточная игра. Играют вдвоем, колодой в 32 карты (без шестерок)


[Закрыть]– и вы уже другой человек!

Не будем забывать, что публика переменчива, непостоянна, неверна. В этом она права, ибо зачем же ей: заниматься филантропией и поддерживать тех артистов, которые уже ничего ей не дают.

В течение нескольких лет утверждают, что установилась некая всемирная стандартизация вкусов публики. В очень значительной мере происходит унификация склонностей, стремлений, тенденций и эстетических убеждений. Хорошо ли, плохо ли это? Сейчас еще рано об этом судить, я оставляю это на долю музыкальных критиков, которым следовало бы не довольствоваться миссией полисменов, сигнализирующих об опасности на; дорогах и указывающих нам лучший путь, в обход препятствий, а стать “катализатором” в мире музыки. Лично мне ничего от них больше не нужно.

Но это “ничего” очень важно. Как бы они помогли нам, бережно и любовно выявляя нарождающиеся таланты! У дирижера нет времени для знакомства с тысячами партитур, ежегодно появляющимися на пяти континентах. Но хорошая статья обратила бы наше внимание на те сочинения, которые стоит извлечь из кипы, взгромоздившейся перед нами.

Доброе сотрудничество между критиками и артистами могло бы внести очень многое в музыкальную жизнь.

В принципе я отношусь к критике сдержанно. Каждому человеку свойственно ошибаться. Это верно в отношении дирижеров. Столь же верно это и по отношению к критикам.

Не такая уж это беда, если время от времени читаешь, что ты спятил, но если господа журналисты говорят нам, что мы делаем свое дело скверно, то им следовало бы по крайней мере потрудиться объяснить, почему. Это случается крайне редко, и мне часто кажется, что они были бы весьма недовольны, если бы мы потребовали объяснений! Что касается лично меня, то я все еще жив, невзирая на то, что меня много раз “убивали”...

Во всяком случае, я взял за абсолютное правило никогда на критику не отвечать, даже если она искажает очевидную истину. Никакой пользы в этих эпистолярных или газетных схватках, в сущности, нет.

Только публика пишет нашу историю, только ей в конечном счете дано определить подлинные шедевры и их великих исполнителей. Она требовательна. И для того чтобы сохранить ее дружбу, есть только один способ, веский, безошибочный, эффективный: любить музыку больше всего на свете, служить честно и радостно своему прекрасному ремеслу!