Текст книги "Бесполезное путешествие"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Шарль Эксбрайя
Бесполезное путешествие

Пролог

Возвращаясь в тот вечер в свою квартиру на улице Боннвилль в Уайонаксе, я был счастлив, так как мог сообщить Луизе, моей жене, приятную новость. Администрация завода по производству пластмассы, на котором я работал, решила значительно увеличить мне жалованье. Это позволило бы нам вести легкую и спокойную жизнь, тем более что, несмотря на десять лет совместной жизни, ребенка у нас не было.

Не успев закрыть за собой дверь нашей квартиры, я крикнул:

– Луиза!

Никакого ответа.

– Луиза!

Я нашел ее в спальне, она была одета так, словно собиралась уходить. На кровати лежали два открытых чемодана. Я замер от изумления.

– Но, Луиза… Что происходит?

Она смотрела на меня полными слез глазами.

– Скажешь ты мне наконец?..

– Я больше не могу, Мишель, я ухожу.

– Уходишь?

– Ты чуть не убил меня прошлой ночью… Не могу больше переносить твои приступы… Я боюсь, Мишель, и не хочу больше жить с тобой. Я ухожу.

– Уходишь… Ты оставляешь меня, Луиза… Ты?

– Я держалась в течение десяти лет, Мишель… Но теперь все кончено.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что без тебя я пропаду?

– Я не могу больше приносить себя в жертву… Хочу жить нормально. Прости меня.

– Куда ты идешь?

– Какая разница? Я не вернусь, Мишель. Потребуешь развода сам, заяви, что я ушла из дома… Знаю, как ты дорожишь своей работой, и не хочу, чтобы там поняли истинную причину моего ухода.

– Истинную причину… Это мужчина?

– Клянусь тебе, нет.

– Может быть, немного подождешь?

– Я ждала десять лет.

– Вдруг я поправлюсь?

– Ты отлично знаешь, что нет.

Шум захлопнувшейся двери еще долго звучал у меня в ушах. В тот вечер я распрощался с молодостью и потерял вкус к жизни. Горе мое было безгранично, но обижаться на Луизу я не мог. Нужно быть особенным человеком, чтобы жить с больным, а я тяжко болен.

В январе 1944 года мне исполнилось двадцать четыре, и вот уже четыре года я был женихом Луизы – подруги детства.

Стоило закрыть глаза, и передо мной вставали картины детства, воскресные дни, когда все жители нашего городка отправлялись в сосновый лес, разводили костры, жарили колбасу и телячьи отбивные, пили вино. Играл оркестр, молодежь танцевала, впрочем, не только молодежь…

Мне никогда не забыть Ла Бретуз…

В январе 1944-го я партизанил в Сюр-ле-Мон, над Роше де Нантуа. Однажды мы напоролись на немцев. Если бы не Пьер Сандрей, я попал бы к фрицам, потому что меня прошила автоматная очередь. Каким образом я выжил, неизвестно. Две пули угодили в грудь, одна – в живот и одна – в голову. Пьер отдал мне все бинты, которые удалось найти, взвалил на плечи и вместе с друзьями стал отходить к Беллейду. Меня прооперировал какой-то хирург-волшебник: вы, вероятно, догадываетесь, в каких условиях ему приходилось работать. Он не смог извлечь только пулю, попавшую в голову. Она засела в мозгу таким образом, что, вмешайся он, девяносто девять шансов из ста, я отправился бы на тот свет. Я вернулся с войны живым, но значительно похудевшим, кроме того, меня мучили приступы. Иногда стали случаться выпадения памяти, а перед ними чудовищные мигрени. Я терял представление о времени. Жизнь моя останавливалась, но, придя в себя, я ничего не помнил.

Мы с Луизой разошлись. Она уехала в Бордо, чтобы начать жизнь сначала. Я отправился в Париж и стал заниматься уже не пластмассой, а скобяными изделиями… Минуло десять лет…

Глава 1

Десять лет полного спокойствия. Я жил словно на обочине жизни. Я не забыл Луизу, но смирился: старательно исполнял свою работу, правда, время от времени приходилось брать двухнедельный отпуск из-за приступов, в которых по-прежнему никто ничего не понимал. Мой хозяин провел полгода в Освенциме и поэтому с пониманием относился ко мне, стараясь по возможности помочь.

В апреле я почувствовал приближение нового приступа и, как всегда, отправился в Уайонакс. Воздух родины благотворно влияет на мои нервы, кроме того, я обычно останавливаюсь у Пьера Сандрея и его жены, а они трогательно заботятся обо мне. Пьер вот уже пять лет служит в Уайонаксе комиссаром полиции.

Из-за пули, засевшей в голове, я не вожу машину, поэтому, чтобы попасть в Уайонакс, я, как и мои предки, решил воспользоваться железной дорогой и около часа дня прибыл в родной город. С чемоданом в руке я не спеша поднялся по улице Мишеле к «Отель де ля Репюблик». Это была очень старая гостиница, и я не сомневался, что там меня ждет столь необходимый сейчас покой. Хозяева были в курсе всех моих неприятностей, как физических, так и духовных, и проявляли ко мне трогательную симпатию.

В этот день, как и всегда, я отправился в «Кафе де Франс», где встретил многих своих знакомых. Мои одногодки стали чиновниками, инженерами, рабочими, а те, кто не работал на государство, служили на пластмассовом производстве – гордости и богатстве Уайонакса. Мы много говорили о прошлом и настоящем и очень мало – о будущем, потому что для большинства людей будущее тесно связано с медленным подъемом по иерархической лестнице и увеличением зарплаты. Поэзия осталась в прошлом, в тех годах, когда мы сражались, уверенные, что должны изменить мир. Годы иллюзий…

Около пяти вечера я распрощался с друзьями и по длинной улице Анатоля Франса пошел к комиссариату, где рассчитывал встретиться с Пьером.

Все полицейские Уайонакса знают меня, а многие из них называют по имени: Мишель. Молодые же здороваются со мной, называя по фамилии: мсье Феррьер.

Когда я вошел в кабинет, Пьер спорил с офицером полиции Оноре Вириа, неприязнь к начальству которого служила постоянной темой для разговоров. Пьер ничуть не изменился, в свои сорок пять он выглядел так же хорошо, как и в двадцать пять, когда его взгляд с поволокой смущал сердца добропорядочных барышень Уайонакса. Все были очень разочарованы, когда он выбрал Каролину Барби, дочь картонажника.

Пьер дружески похлопал меня по плечу.

– Как дела, Мишель?

– Все по-старому.

– Но ты приехал не потому?..

– Увы! Потому…

– Хорошо, что приехал, старина. Мы с Каролиной серьезно займемся тобой. Вы можете идти, Вириа.

– Не стоило уточнять, господин комиссар, – язвительно ответил тот, – я достаточно умен, чтобы понять, когда мое присутствие нежелательно.

– У вас все в порядке, мсье Вириа? – обратился я к нему.

– Нет, мсье Феррьер, не все, но я не думаю, что это может кого-нибудь заинтересовать.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Пьер расхохотался.

– Видишь, этот осел Оноре не меняется. Он по-прежнему меня ненавидит!

– Но… почему?

– Уверен, что я занял его место, если бы не я, комиссаром полиции был бы он. Ну, ладно, хватит говорить об этом придурке. Поужинаешь у нас, мы ждем гостей, я позвоню Каролине и скажу, чтобы приготовила еще один прибор.

– Нет, если можно, сегодня я не приду.

– Что?

– У меня началась мигрень, наглотаюсь лекарств и пораньше лягу спать… Не хочу, чтобы приступ случился у тебя…

Он ответил не сразу, но его рука крепче сжала мое плечо.

– Я зайду к тебе завтра утром… Ты остановился в «Отель де ля Репюблик»?

– Конечно.

– Предупреждаю: если завтра днем ты не придешь, мы с Каролиной силой утащим тебя к нам. Так что, если хочешь сохранить свободу, выздоравливай побыстрей, ладно?

Может быть, благодаря теплому приему Пьера, выходя из комиссариата, я почувствовал, что голова болит меньше, и почти уверился, что на сей раз дело обойдется банальной мигренью. Чтобы окончательно в этом убедиться, я решил зайти к одному приятелю, Шарлю Эбрею, он работал на почтамте.

Я снова оказался на улице Анатоля Франса – в этом городе, куда бы ты ни шел, все равно попадешь сюда, – и уже почти дошел до небольшой площади, где расположен почтамт, как увидел идущую впереди меня женщину. Сам не знаю, почему она привлекла мое внимание. Возможно, своим изможденным видом, хотя чемодан в ее правой руке, судя по объему, не был особенно тяжелым. Я пошел за ней, не думая ни о чем, кроме того, что ее отчаяние сближает нас. Девушка вошла в здание почтамта, не обратив на меня никакого внимания, а я, стоя позади, услышал, как она обратилась к служащему в окошке «Корреспонденция до востребования» с вопросом:

– У вас ничего нет для меня?

Наивность вопроса и тон, которым он был задан, заинтриговали служащего, и он поднял голову, чтобы рассмотреть странную клиентку. Тихо, почти нежно, если так можно выразиться в подобном случае, он спросил:

– На какое имя?

– Сесиль Луазен.

– Нет, ничего, мадемуазель… – огорченно ответил парень.

По щекам девушки потекли слезы. Не люблю любовных историй и не верю в них, но плачущие девушки волнуют меня. Я успел заметить, что моей незнакомке не более двадцати пяти лет. В ней была приятная свежесть и что-то очень симпатичное, хотя красивой, по сегодняшним канонам, установленным кинозвездами, ее не назовешь.

Забыв о приятеле, к которому шел, я последовал за ней.

Выйдя на улицу, девушка, поколебавшись, направилась к «Кафе де Франс» и вошла туда. Я устроился за соседним столиком. Она заказала кофе, но даже не прикоснулась к чашке. Я смотрел на нее, позабыв о мигрени, терзавшей виски и затылок, хотел заговорить, но не знал, с чего начать.

– Мадемуазель…

Девушка не шелохнулась.

– Мадемуазель, – уже громче повторил я.

Она вздрогнула и повернула ко мне усталое лицо с припухшими глазами.

– Мадемуазель… Я достаточно несчастен сам, поэтому всегда чувствую, когда несчастны другие… Мне кажется, вы в отчаянии. Со мной тоже такое бывало, и я знаю, как в некоторые моменты жизни необходима дружеская поддержка… Вы позволите сесть за ваш столик? – Не ожидая ответа, я взял чашку и сел напротив нее. – Любовные огорчения, не правда ли?

Она пожала плечами.

Чтобы вызвать ее доверие, я решил сообщить некоторые подробности.

– Моя жена ушла от меня очень давно, но я так и не смог от этого оправиться… Глупо… Я совсем вас не знаю, но вы мне симпатичны и, если я смогу не дать вам пережить то, что пережил сам, думаю, совершу доброе дело. Простая влюбленность или нечто более серьезное?

– Более серьезное.

– Рассказывайте, это принесет вам облегчение.

Она слишком долго переживала свое несчастье, чтобы не испытать желания хоть часть его переложить на чьи-то плечи. Пристально уставившись в одну точку, она заговорила:

– Он мне обещал… Я приехала к нему, ведь он обещал… что мы сегодня же вечером уедем в Париж и будем жить вместе. У нас было назначено свидание в кафе «Шмен де Фер». Я прождала три часа.

– Может быть, в последний момент ему что-то помешало?

Незнакомка покачала головой.

– Он предупредил бы меня. Я верила ему… Я столько ждала этого дня, потому что задыхалась, слышите? В Сен-Клоде я задыхалась! Моя тетя не хотела, чтобы я работала, она боялась плохих знакомств… И потом, ей это казалось позорным. Она считала, что окажется вместе со мной на более низкой ступени социальной лестницы… Весь день я должна была заниматься шитьем, а вместо развлечений – благочестивые собрания и посещения почтенных людей, от которых пахло нафталином… Я больше не могла. Пыталась сбежать, вырваться из болота то с одним, то с другим, но все… все они в последний момент путались и предпочитали свое ущербное существование приключению… И тут появился он… Я сразу поняла: он или никто – либо он спасет меня, либо я откажусь от жизни! Мы познакомились случайно. Он пошел меня провожать, спросил, не хочу ли я прогуляться, прежде чем пойду к тетке. Я согласилась. Он сказал, что, несмотря на внешнюю респектабельность, несчастен, ему постоянно чего-то не хватает. Он надеялся познать настоящую, большую любовь… готов был всем пожертвовать ради этой любви… Никто никогда не говорил со мной так. Он утешал меня, обнимал… целовал… Когда я вернулась домой, то была вне себя от счастья. В течение трех месяцев мы встречались раз в неделю, но однажды, став его любовницей, я сказала, что хочу быть счастлива в открытую, что мне надоела подпольная любовь… Мы решили уехать сначала в Париж, а потом за границу.

Во мне поднималась глухая злоба. Эта девочка слишком напоминала мне Луизу, которая тоже думала, что сможет найти смысл жизни в новой любви, и тоже не заботилась о том, что оставляла за собой.

– Мы должны были встретиться сегодня в Уайонаксе, в кафе «Шмен де Фер», и сесть в поезд до Бурга, а оттуда – в Париж… И он не пришел. Почему? Скажите, почему он не пришел?

– Не знаю… Человек не всегда может делать то, что хочет.

– Он мне обещал, – упрямо твердила она, – он мне обещал… Я не могу вернуться домой после того письма, что оставила тетке! Мне остается только броситься под поезд…

– Послушайте, неужели вам не стыдно так говорить?

– А что же мне делать?

– Прежде всего нужно найти комнату и отдохнуть. А я схожу в кафе «Шмен де Фер» и попрошу, чтобы тому, кто спросит о девушке, дали ваш адрес.

– Какой адрес?

– Я живу в старом отеле, его хозяева – славные люди. Могу попросить их, чтобы они приютили вас на ночь.

– У меня почти нет денег.

– Позвольте предложить вам комнату в память о моем собственном прошлом… Я хочу помочь вам завоевать счастье…

Она с удивлением взглянула на меня.

– Но я даже не знаю, кто вы.

– Какое это имеет значение, если я готов оказать вам помощь? Меня зовут Мишель Феррьер.

Когда я представил свою протеже, папаша Жаррье как-то странно посмотрел на меня и глубоко вздохнул.

– Только потому, что мы давно с вами знакомы… Номер восемь свободен… Как зовут эту «оставленную»?

К моему изумлению, та заявила:

– Альберта Морсен.

Почему она не назвала своего настоящего имени? Жаррье дал ей заполнить карточку, и она без зазрения совести подписалась вымышленным именем. Я спросил себя, не связался ли с фантазеркой.

– Вы, конечно, поужинаете вместе?

– Если мадемуазель Морсен согласна разделить мой ужин…

Немного поколебавшись, она согласилась. Я проводил ее до номера, а потом, сдерживая данное слово, сходил на вокзал, чтобы поговорить с хозяином «Шмен де Фер». Когда я возвращался в город, мне встретился Пьер.

– Смотри-ка, а я думал, ты уже спишь. Тебе стало лучше? Ты идешь к нам? Я сказал Каролине, что ты приехал, и она выругала меня за то, что я тебя не задержал.

– Нет, старина, если не возражаете, завтра. Моя мигрень разыгралась с удвоенной силой, и я забыл ее лишь потому, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

… Моя история заинтересовала комиссара. Но когда я сказал, что отвел девушку в свой отель, он остановился.

– Скажи-ка, нет ли у тебя задних мыслей?

– Ты отлично знаешь, что у меня в голове, милый Пьер.

– Во всяком случае, мне кажется, что ты слишком быстро расчувствовался. Твоя Альберта пренебрегла правилами приличий, и нет никаких доказательств, что она рассказала правду…

– Но ее поход на почту, к окошку «До востребования»?

– Вполне возможно, у нее был любовник, но вряд ли их связь могла перерасти в такую драму. Нынешние девушки обладают невероятной наглостью и способны придумать что угодно, лишь бы вызвать к себе интерес. Она, вероятно, заметила тебя еще в кафе и, оценив твою физиономию, решила, что ты вполне можешь оплатить ей комнату и ужин.

– Не уверен… Она не похожа на любительницу приключений… Хоть я в не очень хорошо разбираюсь во всех этих женских историях… Впрочем, завтра мы узнаем правду.

– Почему завтра?

– Потому что я посоветовал ей пойти к этому типу. Естественно, она знает его фамилию, и ей остается только вернуться в Сен-Клод, но не жертвой, а мстительницей. Короче говоря, я посоветовал ей в случае необходимости устроить скандал, но нужно, чтобы этот мерзавец…

– Если он существует…

– Если он существует, чтобы он не сбежал. А я провожу девочку, чтоб помочь ей!

Пьер расхохотался.

– Чертов Мишель! Ей-Богу, она тебе приглянулась! Я бы посоветовал не вмешиваться в это дело и отдохнуть как следует, но, поскольку, разыгрывая верного рыцаря, ты меньше думаешь о своих бедах, может быть, это даже полезно. Она хоть хорошенькая?

– Нет… Я не стал бы утверждать, что она красива… Просто молода… Но я уверен, она не все мне рассказала… У нее круги под глазами, и она плохо выглядит…

– Ничего удивительного, если она ведет разгульную жизнь…

– Или если она беременна.

– Ну вот еще! Тебе не кажется, что это чересчур?

– Луиза, когда ждала ребенка, которому не суждено было родиться живым, выглядела точно так же.

Пьер взял меня под руку.

– Ты интересуешься ею потому, что она похожа на Луизу, да? Бедный старина Мишель…

Мы дошли почти до самого его дома.

– Ты не зайдешь поздороваться с Каролиной?

– Лучше завтра… Сегодня очень болит голова… Очень, как и всякий раз… Боюсь…

Вместо ответа Сандрей крепко пожал мне руку. Я был благодарен ему за то, что он не стал меня утешать.

– До завтра. Расскажешь, чем закончится эта история, но все-таки повнимательней следи за бумажником.

Наш ужин тет-а-тет прошел не очень весело. Голова болела все сильней, поэтому аппетита у меня не было. Моя знакомая сказала, что очень устала и потому есть не хочет. Глядя на нее, я все время думал о Луизе. Ноющий голос девушки теперь только раздражал, хоть совсем недавно вызывал во мне сочувствие. Она такая же трусливая, как Луиза… Луиза, бросившая меня. Я вдруг резко спросил:

– Вы что, больны?

Мой тон испугал ее.

– Вольна? Почему я должна быть больна?

– Если только вы не беременны.

Кровь отлила от ее щек, и она вдруг разрыдалась.

Удовлетворение, которое я испытал от того, что не ошибся в своих предположениях, не смогло компенсировать смущения, вызванного этой сценой. Несколько клиентов Жаррье смотрели на нас. Казалось, что они с особенной строгостью взирают на меня, и я занервничал.

– Замолчите! Замолчите же, ради Бога!

Подошла мамаша Жаррье узнать, что произошло. Я пожал плечами, показывая, что и сам не понимаю. Франсуаза Жаррье была славной женщиной. Во время оккупации она потеряла двух сыновей, но это не ожесточило ее, скорее наоборот. Она погладила лже-Альберту по голове.

– У вас не все в порядке, малышка?

– Я так несчастна, – всхлипнула девушка.

– Ладно, ладно, успокойтесь… Все может устроиться, кроме смерти.

Я взял свою спутницу за руку и потряс ее.

– Я приказываю вам замолчать! Я привел вас сюда не для того, чтобы устраивать скандал!

– Вы делаете мне больно!

Мадам Жаррье вступилась за девушку.

– Что с вами, Мишель? Вы с ума сошли? Посмотрите-ка на ее руку! Завтра на этом месте будет хороший синяк! Вам не стыдно?

Казалось, меня бьют по голове острием кинжала, боль ослепила… Хотелось вопить. Я уже не понимал, где нахожусь. Слово «стыдно» на несколько секунд отрезвило меня. Стыдно? Мне? Стыдно должно быть Луизе! Я путал двух женщин, ту, что была раньше, и сегодняшнюю. Передо мной сидела Луиза, такая же, как в тот день, когда распрощалась со мной. Сам того не желая, я закричал:

– Стыдно? А эта, что, хороша? Это ей должно быть стыдно, маленькой стерве!

Я различал враждебный шепот, смущенный гул вокруг себя. Но мне было наплевать. Я вернулся в прошлое двадцатилетней давности.

– На сей раз я не позволю тебе уйти, Луиза, слышишь? Я не позволю тебе уйти! Уж лучше убью собственными руками!

На помощь жене подоспел папаша Жаррье. Мне показалось, что он сказал:

– Я вам объясню… Он тяжело болен… – Он тихонько обнял меня за плечи, помогая подняться. – Пошли, Мишель, нужно отдохнуть…

Сам не знаю почему, но я вдруг расплакался. Жаррье вывел меня из зала, а его жена занялась Сесиль, о которой я совершенно забыл. Впрочем, я забыл обо всем, кроме чудовищной боли, разрывавшей мой череп.

– Вызвать доктора? – спросил папаша Жаррье, помогая мне раздеться.

Я хмыкнул.

– Доктора!.. Никто ничего не может для меня сделать!..

Я выпил две таблетки снотворного, чтобы погрузиться в спасительное забытье.

– Не буду закрывать дверь на ключ, чтобы можно было быстро войти, если вам что-нибудь понадобится…

Закрыв глаза, я жаждал погрузиться в сон, из которого обычно выходил отдохнувшим, спокойным, хоть и никогда не мог вспомнить о том, что со мной было накануне.

В мозгу постепенно прояснялось. Сознание возвращалось порциями. Приоткрыв веки, я постепенно начинал понимать, что вижу. Потом мало-помалу оживала память. Сколько времени я спал? Восемнадцать, двадцать часов? Пока я раздумывал над этим вопросом, в дверь постучали.

– Войдите.

На пороге появился папаша Жаррье.

– Ну что, мсье Мишель, как вы себя чувствуете?

– Освобожденным… Все кончилось.

Жаррье пересек комнату и открыл ставни. Я закрыл глаза от яркого света, залившего комнату. Он приблизился и внимательно посмотрел на меня.

– Не скажешь, что вы хорошо выглядите.

– Я никогда не выгляжу хорошо после приступов.

– Вам уже не больно?

– Нет. В котором часу я пришел вчера вечером?

– Около половины восьмого… Вы поужинали с малышкой…

– С малышкой?

И вдруг я вспомнил. Девочка, брошенная каким-то донжуаном из Сен-Клода, которая хотела умереть. Я рассмеялся.

– Надеюсь, ее приступ тоже кончился. Она уехала?

– Да.

– Ничего не просила мне передать?

– Нет.

Не знаю, было ли это плодом моего воображения, но мне показалось, что он не смотрел на меня так открыто, как обычно.

– Хотите завтракать?

– Только черный кофе. В котором часу я пошел спать?

– Около девяти часов… Я сам уложил вас. Приступ начался внизу…

– Бедный Жаррье, извините меня за все неприятности, которые я вам причиняю.

Он пожал плечами.

– Я знаю, через что вы прошли, мсье Мишель. Если бы наши мальчики вернулись в таком состоянии, как вы, я ухаживал бы за ними… Вы в некотором роде наш сын…

У меня пересохло в горле, и я не мог проронить ни звука, только сжал его руку.

– Мсье Сандрей просил, чтобы вы позвонили ему, как только проснетесь, волнуется за вас. Я скажу, что все в порядке, хорошо?

– Все в порядке, отец Жаррье, не стоит его беспокоить, я сам зайду в комиссариат.

Когда Пьер вошел в мою комнату, я как раз допивал кофе. К моему удивлению, за ним следовал Оноре Вириа.

– Здравствуй, Мишель. Как дела?

Его тон удивил меня.

– Приступ прошел. Думаю, что смогу поужинать сегодня с тобой и Каролиной.

Тут я сообразил, что они как-то странно смотрят на меня.

– Что случилось, Пьер?

Он сел рядом со мной на кровать, а Вириа – на единственный в комнате стул.

– Ты оказался прав относительно этой… Альберты, что так заинтересовала тебя. Она действительно была беременна.

– А ты откуда знаешь?

– Вскрытие показало.

– Вскры..? Она что?..

– Да.

Бедная девочка. Значит, ей не хватило смелости нести дальше свой крест… А я не смог найти слов, которые хоть немного облегчили бы ей жизнь, и злился на себя за это.

– Как она покончила с собой?

– Она не покончила с собой.

– Что?!

– Ее убили сегодня ночью в номере.