Текст книги "Вы любите пиццу?"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Занятия в этом году были так изнурительны, что мне, видимо, необходимо одиночество, отдых и движение…

– Если вы полагаете, что путешествие из Лондона в Геную – это сидение на месте, то что же вам тогда нужно?

– Повторяю вам, в Генуе мне не так нравится, как в Риме или Флоренции.

Алан, до сих пор почти не принимавший участия в разговоре, решил вмешаться:

– Вам хотелось бы поехать в Рим или во Флоренцию, Одри?

– Нет, в Неаполь.

Эйлин испустила вопль ужаса.

– Вы теряете голову, дорогая моя? В Неаполь? В это отвратительное гнездо порока? И как только подобная мысль могла возникнуть у вас?

– Просто я считаю, что невозможно по-настоящему узнать Италию, не побывав в Неаполе.

Алан попытался ее урезонить.

– Вам уже тысячу раз повторяли, Неаполь – позор этой страны. Одри, такое место не для вас. Чтобы доставить вам удовольствие, я согласен сопровождать вас во Флоренцию или в Рим, хотя мои здешние занятия…

Мать сухо оборвала его.

– Нет, Алан, ваша работа слишком важна, чтобы жертвовать ею ради каприза!

Мисс Фаррингтон почувствовала, что ее охватывает гнев, и, во избежание скандала, заставила себя изобразить смирение.

– Хорошо, не будем больше об этом.

И, не прощаясь, девушка вышла из-за стола.

Константино Гарацци всю жизнь проработал сапожником на вико Канале в лавке, унаследованной от отца. Он пользовался всеобщим уважением, и никто даже не подозревал, что Гарацци хоть как-то связан с Синьори. Жил он как и все соседи, и ни одна живая душа не знала, что старик уже отложил кругленькую сумму, готовясь в подходящий момент продать лавку и уехать на Сицилию, где родилась его жена, чтобы вести там спокойное существование рантье. Константино закрыл лавку и мирно покуривал «Унита», когда в ставень легонько постучали.

– Кто там?

– Марио… Марио Гарофани.

– А, это ты!

Сапожник приоткрыл дверь.

– Ну входи побыстрее…

Марио проскользнул в комнату с низким потолком, пропахшую кожей и смолой. При свете керосинки, сидя на стуле, вязала женщина.

– Добрый вечер, синьора Гарацци, – приветствовал ее Марио.

– Добрый вечер, синьор Гарофани.

Сапожник остановил этот обмен любезностями.

– По-моему, тебе пора спать, Пасьянца. Нам с Марио надо поговорить.

Женщина беспрекословно встала, собрала работу, кивнула обоим мужчинам и удалилась в темный, как зимняя ночь, коридор. Сапожник подождал, пока она закроет дверь.

– Садись, Марио. Почему ты не пришел раньше?

– Из-за всех этих несчастий я…

– Значит, то, о чем все болтают, правда?

– Э… да, бедняга Рокко погиб…

– Плевать мне на Рокко! Они передали брильянты? Да говори же скорее, да или нет?

– Нет.

– Клянусь кровью Христовой! Где же они?

– Кто может знать… те, кто убил Рокко и ранил Альдо, украли брильянты!

– И Господь допустил, чтоб ты сыграл со мной такую шутку, Марио?

– Я? Да я же ничего не сделал!

– Ах, будь ты проклят, паршивый неаполитанец! Тридцать лет я пользуюсь доверием Синьори, и вот как раз в тот момент, когда я подумываю, что могу надеяться на отдых, ты предаешь меня и все летит к чертям!

Гарофани совершенно перестал понимать, в чем дело.

– Но в конце-то концов ты бредишь или что, Константине?

– Будь проклят и тот день, когда мне вздумалось оказать тебе услугу!

Марио начал нервничать.

– Послушай, Константине, ты попал в трудное положение, охотно верю! Но нам-то еще хуже!

– А что ты мне посоветуешь сказать Синьори, когда они потребуют отчета? Сразу видно, что ты их не знаешь! Заруби себе на носу, идиот, речь идет о твоей и о моей шкуре! А я своей очень дорожу!

– Я тоже… И Рокко вовсе не хотел умирать…

– Рокко был дураком! Будь он поумнее, не дал бы себя прикончить!

– Ты плохо сказал, Константино. Да, очень скверно поливать грязью мертвых…

– Лучше бы он был живой и с брильянтами!

– И он тоже предпочел бы такое решение вопроса, да вот только злая судьба обернулась против… Они с Альдо точно следовали указаниям: когда назвали пароль – наши отдали брильянты. Может, следовало поступить иначе?

– Нет.

– Ну вот, а когда Рокко попросил передать условленный предмет, его ударили ножом.

– А что в это время делал Альдо?

Гарофани рассказал о приключениях сына и его чудесном спасении молодой англичанкой, остановившейся в гостинице «Генуя». Впрочем, Синьори могут все это проверить.

– Уж точно проверят, не сомневайся!

Сапожник закурил трубку, встал, немного побродил по комнате и остановился напротив Марио.

– Твой рассказ не клеится, Марио… в Генуе никто ничего не знал…

– В том-то и дело, Константино, генуэзцы тут ни при чем, виноваты неаполитанцы!

– Что ты болтаешь?!

Гарофани передал сапожнику слова сына. Когда он умолк, Гарацци долго молчал.

– Возвращайся домой, приятель, – сказал он наконец. – Это и вправду жутко странная история. Я должен рассказать ее человеку, близко связанному с Синьори. А что будет с нами – один Господь ведает. Как только узнаю что-то новое, тут же дам тебе знать.

Прежде чем отправиться торговать лимонадом, Лауретта заново перебинтовала брата – рука у нее была полегче материнской.

– Ну вот, ты уже почти здоров и к тому же прекрасно выглядишь.

– О тебе я бы этого не сказал.

– Я почти не спала ночью. Джованни совсем свихнулся. Он так рассчитывал на эти деньги, ему страшно хотелось разом выскочить из нищеты! И на тебе! Он жаждет отомстить во что бы то ни стало. Умчался прямо с первыми лучами.

– А куда он пошел?

– Разве я знаю? Должно быть, рыщет по всем портовым кафе в надежде услышать что-то интересное. Если Джованни удастся поймать тех, кто облапошил вас с Рокко, можешь не сомневаться – он их тут же прикончит! Как ты думаешь, его посадят?

– Не исключено… Но я помогу Джованни, и уж мы постараемся сделать так, чтобы легавые ни о чем не пронюхали.

– Если ты подсобишь Джованни, мне будет не так страшно. Но как вы отыщете этих негодяев? Ты не заметил ничего такого, что могло бы навести на след?

– Нет…

Альдо не хотел говорить Лауретте о шраме, изуродовавшем щеку одного из убийц. Он знал, что сестра все передаст мужу, и вовсе не хотел, чтобы Джованни лишил его справедливого возмездия за честь Гарофани.

Будь что будет, но она поедет в Неаполь! Одри позвонила в приемную гостиницы и выяснила, что завтра утром уходит экспресс на Рим, который доставит ее в Неаполь к полудню. Девушка попросила заказать ей место в вагоне первого класса и прислать счет. Теперь, начав действовать, она почувствовала себя лучше, как будто освободилась от чего-то. Одри написала матери, что Рестоны совершенно невыносимы и она спасается от них бегством в Неаполь. Наверняка это известие вызовет бурное возмущение у отца. Что ж, это не так уж важно – отец смирится, как только устанет от собственного гнева. Утвердив таким образом свою независимость, мисс Фаррингтон принялась собирать чемоданы, а потом отправилась пить чай в «Джьярдино Италиа», где ее уже ждал Алан.

Рестон поднялся и отвесил легкий поклон.

– Хорошо погуляли? – спросил он, когда девушка села рядом.

– Я не выходила из своей комнаты.

– Вы плохо себя чувствуете?

– Алан… завтра я еду в Неаполь.

– Вы… вы уезжаете?

– Да, и уже заказала билет.

– Но в конце-то концов, Одри…

– Послушайте, Алан, я знаю все, что вы можете мне сказать: ваша матушка, наши родители, мои обязанности невесты… Что ж, считайте, я уже выслушала ваши аргументы и они не заставили меня изменить решение. Таким образом мы хотя бы выиграем время.

– Не понимаю… ничего не понимаю, – машинально повторял молодой человек, вертя ложечку в пустой чашке.

– Тут нечего понимать, Алан. Так получилось, вот и все.

– Но почему? Должны же быть какие-то причины?…

– О, их множество… ваша матушка…

– Мама? Разве она не само совершенство?

– Возможно, но эта идеальная женщина действует мне на нервы. Ее манера все решать, все устраивать заранее… Мне двадцать три года, Алан, и я училась вовсе не для того, чтобы мной управлял кто-то, привыкший жить как во времена королевы Виктории!

– Я не уверен, Одри, что, выражаясь таким образом о моей матери, вы вполне вежливы?

– Весьма сожалею, но меня так долго заставляли быть вежливой, что сегодня мне это стало поперек горла!

– Я вижу, вы упрямы?

– Нет, это не упрямство, скорее, целеустремленность!

– Насколько я понимаю, нам остается лишь вернуться?

– Тут я совершенно согласна с вами.

В холле гостиницы Одри распрощалась с Аланом, сказала, что не спустится к обеду и просила извиниться от ее имени перед миссис Рестон. Это избавит всех от тягостных объяснений.

– Может быть, вы мне хотя бы скажете, где собираетесь остановиться в Неаполе?

– Вероятно, в «Макферсоне».

– В таком случае доброго пути, Одри… Надеюсь, это путешествие, которого я не одобряю, все же вернет мне ваше доброе расположение.

– Кто знает?

Мисс Фаррингтон отлично понимала, что идет на безумную авантюру, но это-то ее и притягивало. Девушке любым способом хотелось утвердить свое я. Она уже собиралась ложиться, когда в комнату неожиданно ворвалась миссис Рестон. То, что она забыла постучать в дверь, в достаточной мере показывало, насколько мать Алана, столь приверженная приличиям, вышла из себя.

– Одри! Алан сообщил мне, что вы уезжаете!

– Да, это правда.

– В Неаполь?

– В Неаполь!

– Это ужасно и… и постыдно! Просто скандально!

– В чем же?

– Но… но просто неприлично, и все!

– Я устала, миссис Рестон, а завтра мне предстоит длительное путешествие…

– Одри, вы отдаете себе отчет, что, поступая таким образом, глубоко раните Алана?

– Весьма сожалею.

– А вы понимаете, что его чувства к вам могут из-за этого совершенно измениться?

– Тем лучше.

– Что?

– Я полагаю, миссис Рестон, что не выйду замуж за вашего сына, во всяком случае до тех пор, пока он не станет сиротой.

Эйлин не сразу поняла, что имела в виду Одри, но когда смысл сказанного до нее дошел, почтенная дама выразила свое возмущение таким негодующим рыком, что один из постояльцев, занимавших соседнюю комнату, бросился звонить в приемную гостиницы и выяснять, допускают ли правила содержание в комнатах крупных животных. Услышав отрицательный ответ, постоялец обозвал дежурного лжецом, ибо, судя по голосу, рядом с ним обитает опасная тварь весьма внушительных размеров. Его вежливо заверили, что тут какая-то ошибка. Постоялец возразил, что приехал в Геную вовсе не для того, чтобы его поселили в зоопарке, и завтра же утром покинет гостиницу. Администратор воспринял заявление скептически, но все же из любопытства послал коридорного взглянуть, что творится у мисс Фаррингтон. Слуга вернулся с сообщением, что у английской мисс все в порядке, но на лестнице он столкнулся со здоровенной теткой, по-видимому озверевшей от ярости и готовой на любые чудачества. Из-за этого замечания слуги миссис Рестон, сама о том не подозревая, на несколько дней превратилась в объект самых пристальных наблюдений.

Какой-то мальчуган предупредил Марио, что Константино Гарацци приглашает его пропустить стаканчик сегодня вечером. Гарофани понял, что приятель должен сообщить ему решение Синьори, и ответил, что не преминет зайти. Серафине пришлось укреплять мужество супруга. Почтенная матрона не сомневалась, что сегодня все обойдется наилучшим образом – ее никогда еще не обманывали предчувствия. Марио не посмел бы усомниться в правоте жены, но до конца уверовать в точность ее предсказаний он тоже не мог. Опять же этот вандал Дино, как говорится, утешил, заметив, что, уж коли нравится делать глупости, будь готов и расплатиться за них. Вообще, надо сказать, поведение Дино все больше сбивало домашних с толку.

Короче, когда в условленное время Марио постучал в ставень Гарацци, он чувствовал себя далеко не блестяще.

– Это ты, Гарофани?

Гостю пришлось собрать всю свою волю, чтобы наконец ответить утвердительно. После этого он оказался в темной каморке, но вместо синьоры Гарацци на ее стуле восседал мужчина. Марио видел лишь его спину. Он повернулся в сторону приятеля, но тот, поднеся палец к губам, лишь прошептал:

– Это Марио Гарофани, синьор.

– Хорошо. Пусть сядет лицом к двери.

Марио растерянно выполнил приказ. Сухой тон таинственного собеседника произвел на него крайне неприятное впечатление.

– Марио Гарофани, Гарацци передал нам все, что вы ему рассказали по поводу весьма прискорбных событий в Генуе. Мы навели справки. Вашего шурина Рокко действительно убили, а ваш сын Альдо спасся благодаря вмешательству пары британских туристов, чьи имена нам тоже известны. Следовательно, с вашей стороны речь идет не о злом умысле, а лишь об оплошности.

– Но, синьор, Рокко и…

– Молчать! Можете говорить, только если я о чем-то спрошу. Учитывая, что одного из членов вашей семьи убили, а другого ранили, мы даем вам шанс. Вы согласились участвовать в сделке и взяли товар. Вам известна его стоимость, не так ли?

– Верно, синьор.

– Вы передали его получателям?

– Нет, синьор.

– Вы можете вернуть его нам?

– Нет, синьор.

– В состоянии ли вы сейчас или в ближайшее время возместить нам его стоимость?

– Нет, синьор.

– Судя по вашему рассказу, нападение совершили неаполитанцы?

– Альдо уверен в этом. Он слышал, как они ругались.

– Узнав о случившемся, мы сразу приняли меры. Никто не выедет из Неаполя с нашими брильянтами. Мы даем вам десять дней, чтобы найти и вернуть их. В противном случае ваш старший сын умрет, и вы получите еще восемь дней на розыски, прежде чем мы нанесем новый удар.

Марио всхлипнул от отчаяния.

– Ведь вы не сделаете этого, правда, синьор?

– Гарацци по-прежнему останется посредником между нами.

– Это несправедливо, синьор, клянусь вам, несправедливо!

– А получить миллион лир только за то, чтобы отвезти брильянты в Геную, по-вашему, честно? Константине, поверните его лицом к левой стене, да пусть не оборачивается, пока я не выйду. Так будет лучше для вас обоих. И еще одно, Гарофани: если вам вздумается отомстить убийцам свояка, мы защитим вас от полиции. Желаю удачи!

Не считая малышей, вся семья поджидала возвращения Марио. По его убитому лицу каждому стало ясно, как обстоит дело. На сей раз Гарофани не поддался приступу красноречия и в нескольких словах описал встречу у Гарацци, утаив, однако, что первой жертвой должен пасть Альдо.

– Я совершенно не соображаю, с чего начать… – сказал он в заключение. – А ты, мама?

Во всех серьезных случаях руководство кланом Гарофани брала на себя Серафина.

– Надо удирать, – категорически заявила она. – Завтра собираем монатки и бежим.

– Куда?

– В Калабрию, к моей кузине Гортензии. Если она жива, то поможет нам.

Отличная мысль! Уж в Калабрии-то их точно не станут искать. Марио поблагодарил жену и объявил, что с утра начнутся сборы. Но Альдо и Джованни возмутились. Они заявили, что не желают бежать и не позволят прикончить себя. Лауретта с удовольствием поехала бы с матерью, но не могла же она покинуть мужа! Джельсомина поклялась, что не оставит Неаполь, пока есть хоть тень надежды найти убийцу Рокко. Дино, естественно, поддержал ее. Таким образом, все остались на виколо Сан-Маттео, уповая на жалость и поддержку Мадонны.

IV

По мере того как поезд уносил ее от Генуи, Одри все больше охватывало волшебное ощущение свободы. Теперь она и в самом деле почувствовала себя на каникулах. Алан же и его мать исчезли в дымке, которой мисс Фаррингтон отгородилась от прошлого, то есть от всех тех лет, что ей пришлось прожить, повинуясь чужой воле. В Риме девушка провела чудесный час на Стазьоне Термини, вспоминая, с каким нетерпением в прошлый раз ожидала встречи с этим восхитительным городом. А путь от Рима до Неаполя окончательно очаровал мисс Фаррингтон. Добравшись до места, Одри велела отвезти ее в «Макферсон» и всю дорогу наслаждалась кипением толпы. Причем местные жители так явно радовались бытию и имели столь счастливый вид, что девушка прониклась симпатией к неаполитанцам, непохожим на ее соотечественников.

Около шести часов, покончив со всякими формальностями в гостинице, мисс Фаррингтон надела простенькое платье и, поглядев на план города, села в такси, намереваясь доехать до виа Рома, куда выходит вико делла Тофа, где расположено кафе, о котором ей писал Альдо. Увидеть Альдо как можно скорее и хладнокровно составить о нем мнение при свете дня казалось девушке единственным средством по-настоящему излечиться от наваждения, которое Италия, солнце и молодой человек сообща наслали на нее, лишив здравого смысла.

С первых шагов по старому городу чары почти сразу же испарились, девушка вновь ощутила себя самой собой, благовоспитанной английской мисс, для которой грязь, неопрятность и бесстыдство неприемлемы и внушают ужас. Она двигалась вперед больше из упрямства и по инерции.

Возможно ли, чтобы красавец Альдо жил в подобном месте? При виде Одри подпиравшие стены мужчины нахально свистели от восхищения. Женщины отрывались от работы и беззастенчиво провожали ее глазами. Добравшись до кафе «Итало Сакетти», девушка заколебалась, не зная, стоит ли входить. Какие-то бездельники, погруженные в яростный спорт, отвлеклись от своего занятия, уставились на Одри и, не подозревая, что она понимает по-итальянски, или мало заботясь о том, начали громко обмениваться восторженными замечаниями в ее адрес. От такого вдохновенного разбора ее анатомии лицо мисс Фаррингтон приняло оттенок зрелой вишни. Теперь Альдо нравился ей значительно меньше, ибо наверняка в нравственном отношении недалеко ушел от этих бездельников, так омерзительно нагло отнесшихся к ее особе. Девушка не могла больше стоять на пороге, выслушивая хамские реплики неаполитанских лодырей, а потому вошла. Внутри сидело лишь несколько завсегдатаев. Увидев Одри, все они смолкли. У мисс Фаррингтон возникло отвратительное ощущение, будто она оказалась на подмостках народного театра перед чисто мужской аудиторией. Неожиданно один из посетителей воскликнул:

– Вот это красотка так красотка!

Его поддержал дружный хор.

– Послушай, Карло, а ведь она получше твоей Марии-Розы!

– Умолкни, Патрицио, мне кажется, я сейчас в раю и вижу ангела…

– Будь я уверен, что все ангелы такие, – воскликнул маленький чернявый человечек, – тут же бы повесился, чтобы поскорее их увидеть!

– Бедняга Эммануэле… твоя жена способна отправиться следом…

За стойкой заплывший болезненным жиром мужчина с опухшими желтыми глазками молча созерцал Одри. Поняв, что девушка вконец растеряна, он рявкнул:

– А ну, заткнитесь, вы, свиньи невоспитанные! Разве так встречают синьорину, которая сделала мне честь, переступив этот порог? У вас что, совсем нет ни чести, ни совести? – И с улыбкой, больше похожей на гримасу, кабатчик осведомился: – Что вам угодно, синьорина?

Одри пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы ее расслышали.

– Могу я видеть синьора Итало Сакетти?

– К вашим услугам, синьорина. Это я.

Посетители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни звука.

– Альдо Гарофани написал мне, чтобы я обратилась к вам, если захочу его видеть.

– О, разумеется, синьорина…

Одри отметила про себя, что кабатчик называет ее «синьориной», значит, Альдо, надо полагать, не склонен заводить романы с замужними женщинами. Не двигаясь с места, Итало возопил:

– Андреа!…

На улице послышался быстрый топот, и на пороге возник мальчишка.

– Живо беги к Гарофани и сообщи, что его спрашивает молодая дама.

– Передайте ему, что это Одри, – добавила девушка.

Мальчуган трижды повторил чужеземное имя, чтобы не забыть, и умчался, громко скандируя: «Од-ри! Од-ри! Од-ри!». Молодая англичанка, которой всю жизнь внушали, что скромность – одна из величайших добродетелей, с ужасом слушала, как ее имя громко произносится на весь старый город.

– Что я могу вам предложить, синьорина?

Одри вовсе не испытывала жажды, но ей не хотелось огорчать такого любезного кабатчика.

– Мне… все равно…

– В таком случае мы вместе выпьем за ваше счастье в любви немножко «лакрима-кристи».

Одри еще не успела прийти в себя от такого ужасающего панибратства, как с испугом увидела перед собой бокал белого вина. Мисс Фаррингтон никогда не пила ничего, кроме чая, содовой или воды, и теперь начинала тихо ненавидеть Альдо за все мучительные испытания, которые молодой человек, сам того не ведая, заставлял ее переживать. Как только он появится, Одри отведет его в укромный уголок кафе, без обиняков выскажет все, что думает о неаполитанцах и их чудовищной невоспитанности, и после этого распрощается навсегда. А наутро она снова уедет в Геную. Алан, конечно, не имеет столь яркой индивидуальности, но у него по крайней мере есть здравый смысл. Итало Сакетти вернул девушку к мыслям о настоящем. Чокнувшись с Одри, он добродушно проговорил:

– Позвольте мне заметить, синьорина, что Альдо Гарофани крупно повезло! – И не без зависти добавил: – Правда, паршивец чертовски хорош собой!

Желая уклониться от ответа, девушка поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток. Вопреки ее опасениям, напиток оказался совсем неплохим. После второго глотка Одри сочла его даже очень приятным и, продолжая опыт, осушила бокал прежде, чем Сакетти управился со своим.

– Ну? Каково ваше мнение, синьорина? Согласитесь, мое «лакрима-кристи» совсем недурно!

– Да, очень приятное вино…

Это одобрительное замечание так обрадовало кабатчика, что он тут же налил Одри вторую порцию. Тут один из клиентов с горечью бросил:

– Альдо Гарофани… Хотел бы я знать, каким образом ему удается отыскивать таких красавиц…

– Ревнуешь, Карло?

– А разве не с чего?

Чтобы набраться терпения и выслушать все остальное без гнева, Одри выпила еще полбокала. Девушку охватило такое нежное и приятное тепло, что она подумала: в конце концов, у каждого народа свои обычаи…

– Будь у меня такая дочь, я бы глаз не сомкнул, любовался бы ею круглые сутки!

Одри тихонько хихикнула. Грубоватые комплименты все же не могли не льстить самолюбию. Было бы чистым ханжеством этого не признать. И, дабы вознаградить себя за такую откровенность, девушка допила бокал. Андреа, просунув голову сквозь бамбуковый занавес, защищавший кафе от уличной пыли и мух, возгласил:

– А вот и Альдо!

Сердце у Одри бешено заколотилось. Обрадуется ли ей молодой человек? На улице слышался глухой гул толпы. Не обратив на это внимания, Одри направилась к двери. Девушке казалось, она плывет по облакам – молодая англичанка и не подозревала, что слегка опьянела. Но дойдя до порога, мисс Фаррингтон вынуждена была снова быстро отступить к стойке – в кафе ворвалась дико жестикулирующая толпа, в первом ряду которой она заметила Альдо. Первым к ней бросился толстенький коротконогий человечек:

– Синьорина Одри?

Совершенно растерявшись и нисколько не подозревая, что ее ожидает, девушка пробормотала:

– Да… это я…

Мужчина отвесил низкий поклон, потом, выпрямившись, громко представился:

– Я Марио Гарофани, синьорина… Позвольте мне сказать, что я думаю о вас: вы – святая!

Мисс Фаррингтон утратила дар речи. Что на них нашло и почему каждый считает своим долгом присваивать ей то один, то другой небесный ранг, да еще в чуждой ей религии?

– …ибо лишь святая способна на такой поступок, – продолжал Марио. – Вы спасли жизнь моему старшему сыну… моему Альдо… Он вас любит! Мы все вас любим! А я, Марио Гарофани, клянусь, что вы можете распоряжаться моей жизнью как угодно. Хотите, я сейчас умру у ваших ног?

Бедная маленькая англичанка, оказавшись в этом бредовом, на взгляд любого северянина, мире, почувствовала себя загнанным зверьком. Девушка не могла взять в толк, издеваются над ней или это только кажется. Однако она не могла не видеть, с каким обожанием смотрит на нее Альдо, да и все остальные казались вполне искренними. Молчание Одри вызвало новый взрыв красноречия:

– Одно слово! Скажите лишь слово! И в уплату за жизнь сына я готов умереть у вас на глазах!

Молодая англичанка вежливо отказалась.

– О нет, благодарю вас, право же, не стоит…

И, окончательно перестав понимать, где она, действительно ли переживает эту невероятную сцену или все это только грезится, Одри залпом выпила третий бокал, который поспешил наполнить услужливый Итало Сакетти. Мисс Фаррингтон, почти утратив чувство реальности, залилась серебристым смехом, чем окончательно очаровала собравшуюся толпу (Гарофани прихватили с собой не только соседей, но и всех бездельников, болтавшихся на улице). Марио повернулся к ним и торжественным тоном изрек:

– Это дитя, этот ангел специально прилетел из Англии, чтобы спасти моего Альдо в тот самый час, когда его собирались убить!

Неисправимый рассказчик, он принялся с воодушевлением описывать этот необычайный подвиг. Увлекаясь, Марио приводил множество живописных деталей в подтверждение истинности повествования. Находившаяся после «лакрима-кристи» в разнеженном состоянии, Одри согласно кивала головой, ей казалось, что события разворачивались именно так, как об этом говорил Марио. Его речь завершилась шумными криками «браво!», и мисс Фаррингтон по общей просьбе поднялась. Впрочем, ей пришлось ухватиться за край стойки, чтобы не упасть, у нее немного подгибались колени.

– Синьорина, – снова воззвал к Одри неугомонный Гарофани, – позвольте мне расцеловать вас во имя отцовской любви и благодарности!

И прежде чем мисс Фаррингтон успела отстраниться, Марио обнял ее и звонко поцеловал в обе щеки. Крепкий и острый запах анчоусов, исходивший от его дыхания, едва не задушил ее. Пока девушка переводила дух, Гарофани приказал сыну:

– Поцелуй синьорину, Альдо, она это заслужила!

Покраснев до корней волос и закрыв глаза, Одри почувствовала прикосновение губ молодого человека и услышала легкий шепот:

– Дорогая моя… любимая…

Альдо отошел. Толпа мужчин, окружившая мисс Фаррингтон, виделась ей словно в тумане.

– Синьорина, Джованни, муж моей дочери, умоляет разрешения поцеловать вас, ибо вы спасли его деверя!

Одри увидела молодого человека, почти такого же красивого, как Альдо. Тот обнял ее со словами:

– Альдо здорово повезло…

Если бы не вино, Одри наверняка упала бы в обморок. За всю жизнь ее столько не целовали! Девушка с ужасом подумала, уж не придется ли ей принимать знаки благодарности от всей этой толпы? Откуда мисс Фаррингтон могла знать, что у неаполитанцев вообще, а у Гарофани особенно поцелуи так же обычны, как рукопожатие? Но Марио вовсе не собирался делиться с чужими тем, что считал чисто семейной привилегией. Он с отеческой нежностью взял девушку за руку.

– А теперь, синьорина, надо пойти к нашей маме – она умерла бы с горя, лишившись возможности припасть к вашим ногам!

Какая-то непонятная и властная сила подхватила маленькую англичанку и вынесла на улицу, поставив ее чуть ли не во главе процессии. Зрелище было так необычно и завораживающе, что все проходящие мимо аплодировали, даже не зная точно, что же собственно происходит. У входа в дом на виколо Сан-Маттео Гарофани поблагодарил сопровождающих, а те, в последний раз откланявшись, вернулись к своим обычным занятиям – принялись обсуждать и комментировать событие, свидетелями которого случайно стали.

Женская половина клана Гарофани в ожидании мужчин и иностранной гостьи собралась на кухне. Центр, естественно, заняла мать семейства, справа от нее – Лауретта, слева – Джельсомина, а шестеро малышей, выстроившись по росту, держались сзади. В таком окружении Серафина поразительно напоминала ожившее изображение богини плодородия. Даже Одри, которая после третьего бокала уже перестала чему бы то ни было удивляться, увидев ее, вздрогнула от изумления и остановилась. Марио прошел вперед и в наступившей тишине голосом провинциального актера мелодрамы объявил:

– Серафина! Вот она!

Несколько секунд протекли в полном молчании, чей глубокий смысл каждый оценил по достоинству. Мать семейства и англичанка рассматривали друг друга. Наконец Серафина, будучи не в силах выразить торжественность момента как-нибудь иначе, по своему обыкновению издала страшной силы вопль, живо напомнивший Одри третий акт «Валькирий». Она совсем недавно видела эту вещь в исполнении мощной немецкой труппы в «Шелдониан Театре» Оксфорда. Затем Серафина, словно Ганнибалов слон, разметывающий защищавшую его пехоту, отодвинула детей и с таким пылом бросилась к Одри, что девушка едва не упала. Однако мать подхватила ее и крепко сжала в объятиях. В довершение мисс Фаррингтон, не способной даже пошевельнуться, пришлось выдержать лавину поцелуев. После этого достойная матрона отступила на шаг и снова впилась взглядом в Одри.

– Это самая красивая девушка, какую я когда-либо видела! – возопила она. – И у нее будут лучшие в мире дети! Благословение Господу, что она входит в нашу семью!

Публично отвешенный комплимент и особенно предсказание грядущего материнства на минуту сняли блаженное умиротворение от «лакрима-кристи», и Одри густо покраснела. Кроме того, девушка не совсем уловила смысл благодарности, адресованной Серафиной Всевышнему. Однако времени на размышления не было, потому что матрона, рыдая, схватила ее за руки и начала покрывать их поцелуями, в промежутках продолжая патетически вопить:

– Прими благодарность матери, которой ты сохранила сына!… Отныне ты – моя дочь, как если бы родилась от моей плоти и крови!…

Отпустив наконец англичанку, она приказала старшей дочери:

– Поцелуй свою сестру, Лауретта!

Хрупкая, изящная Лауретта очень понравилась Одри. Молодая женщина поцеловала мисс Фаррингтон, а Марио пояснил:

– Джованни – ее муж.

Потом настала очередь Джельсомины, чья строгая красота произвела на Одри сильное впечатление. Она вносила ноту сдержанности в буйное семейство Гарофани.

– Я – Джельсомина, – пояснила вдова, – жена убитого Рокко. Мой муж мертв, и я тоже мертва…

Несмотря на необычность такого заявления, мисс Фаррингтон нисколько не удивилась. Едва Джельсомина отошла, мать семейства скомандовала:

– А теперь вы, малыши!

И Одри мгновенно облепили дети. Одни целовали ей руки, а те, что постарше, висли на шее. Сквозь радостные крики и чмоканье до девушки доносились имена, которые называл ей Марио:

– Джузеппе, Бруна… Памела… Альфредо… Тоска… Бенедетто…

Покончив с проявлением чувств, гостью повели показывать квартиру. От царившей там бедности у нее сжалось сердце. Неужели можно жить в таких условиях? Циновки, полуразвалившаяся мебель, побеленные известью стены… отсутствие электричества… а воду, так и вовсе, оказывается, приходится носить ведрами с улицы. Так вот, значит, в какой жалкой лачуге живет Альдо… а эти несчастные, кажется, еще гордятся своим жилищем. Такой нищеты молодая англичанка даже предположить не могла.

– И вы все… живете здесь? – спросила она.

– Да, все тринадцать человек! – с гордостью отвечала Серафина.

– А вам… вам не слишком… тесно?

Славная женщина добродушно рассмеялась.

– Зато мы вместе! Можно ли желать лучшего? Не волнуйтесь, для вас тоже найдется местечко!

От такой перспективы по спине у Одри пробежал озноб, и она поторопилась сказать: