355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шарль Эксбрайя » Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»). » Текст книги (страница 8)
Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:26

Текст книги "Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»)."


Автор книги: Шарль Эксбрайя



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Ну и девушки у вас в Фолиньяцаро…

Потом он опустился на стул и попытался прийти в себя. Это ему не удавалось. Он все повторял:

– Ну и девушки… ну и девушки… И не смотрите на меня так, синьор, это меня нервирует!

Рицотто выпрямился, исполненный чувства собственного достоинства.

– Синьор инспектор, я не привык… Маттео встал и положил ему руку на плечо.

– Простите меня… Я сам не знаю, что говорю… Вы прекрасный человек, Тимолеоне Рицотто… Может быть, не совсем такой, каким должен быть начальник карабинеров…

Тимолеоне улыбнулся.

– Я уже так давно исполняю эти обязанности, что это не очень важно.

– Возможно, возможно… Но ваши девушки!.. Ваши девушки!..

– Я их Очень люблю, синьор.

– И вам не противно! Лгуньи! Лицемерки! Бесстыдницы! Впрочем, их отцы, матери и женихи немногим лучше! Все они сообщники! Все объединились против меня!

Начальник карабинеров серьезно подтвердил:

– В самом деле, не стану вас уверять, что они хорошо себя ведут по отношению к вам… Нет, я не могу этого утверждать.

– Вы очень добры… Но, смею вас заверить, две из них ответят за всех остальных: этот чертенок Тереза и эта лицемерка Сабина! Я на них надену наручники и брошу в мою машину! Они узнают, как живется в тюрьме!

– Девочки, выросшие в горах! Да они там погибнут!

– Тем хуже для них! Ведь это преступницы! Они заключили союз, пытаясь спасти Амедео. Что до этого типа, то он свое получит, клянусь вам! Это из-за него все прогнило в Фолиньяцаро! В конечном итоге по вашей вине, синьор.

– По моей?

– Ну конечно? Если бы вы арестовали Амедео Россатти сразу же после преступления, как вы обязаны были сделать, у него не было бы времени для того, чтобы договориться с этими дерзкими девчонками.

– Но у меня не было достаточных улик и…

– Бросьте! Правда заключается в том, что вам не хотелось взять под стражу вашего Амедео и причинить огорчение вашей дорогой Элоизе! Вы изменили своему долгу, синьор!

– Если Амедео виновен, я выйду в отставку!

– Вы-то выйдете в отставку, а вот меня вышвырнут из полиции за бездарность, понимаете вы это? Но, Боже мой, что мне оставалось делать? Одна за другой они доказывали его алиби. Околдовал он их всех, что ли? Меня учили опасаться всевозможных негодяев, которые бродят по земле, но никогда, слышите вы, синьор, никогда меня не предупреждали, что следует не доверять невинным молодым девушкам, живущим в горах! В миланской уголовной полиции и не подозревают о существовании Фолиньяцаро и о том, что там проживают девицы, которых следовало бы повесить у въезда в вашу деревню!

– О!

– Да, да, повесить! Скажу вам откровенно, синьор, я скорее соглашусь иметь дело с миланскими уличными девками, чем с вашими нахалками, которые лгут, глядя прямо на вас своими ясными глазками!

– Синьор инспектор, вы взволнованы…

– Я не взволнован, синьор! Я возмущен и готов мстить! Я хочу, чтобы они на коленях просили у меня прощения! Карабинер!

Бузанела, который, прижав ухо к двери, внимал отголоскам этого страшного гнева и еле сдерживался, чтобы ничего не сказать, явился на зов.

– Карабинер, бегите за Терезой Габриелли и Сабиной Замарано! Если вы не вернетесь через четверть часа, я вас арестую как их сообщника!

Иларио в ужасе убежал.

– А вам, синьор, я даю столько же времени, для того чтобы привести сюда этого Россатти, которого я цепями прикую к моей машине, так как хочу быть уверенным, что на этот раз никто не поможет ему улизнуть. А сейчас мне надо позвонить в Милан.

Когда комиссар Рампацо услышал, что кроме убийцы Таламани, его подчиненный собирается привезти еще двух девушек, он снова порадовался тому, что не послал в Фолиньяцаро своего любимца Ансельмо Джаретту. Поскольку в этой истории фигурировали юбки, Ансельмо способен был натворить глупостей. С Чекотти такого риска не было. Несмотря на это, опасаясь комментариев печати, зачастую недоброжелательных, комиссар посоветовал Маттео задержать этих молодых особ только в том случае, если они действительно замешаны в преступлении. Положив трубку, инспектор громовым голосом перечислил все знакомые ему ругательства, поразив Рицотто полнотой своих познаний. Рекорды в любой области всегда восхищали начальника карабинеров.

– Вот как! – прорычал полицейский. – Только потому, что они принадлежат к слабому полу, с ними нужно обращаться бережно и деликатно. Если они действительно замешаны!.. Еще бы они не замешаны, а, синьор?

– Я думаю, синьор инспектор, что сперва следовало бы узнать мотивы их поведения.

– Мотивами пусть занимается суд!

– Может быть, эти девочки повиновались романтическим побуждениям? Ведь вы знаете, как мы, итальянцы, склонны к пониманию и прощению необдуманных поступков, совершенных по велению сердца?

– Издевательство над полицией, направление ее по ложному следу, циничное отрицание истины – это вы называете романтическими побуждениями?

– Я хочу сказать, что так их может истолковать печать. Она ведь всегда предпочтет более поэтичную версию…

Чекотти понял всю обоснованность этого предостережения. Мнение Рицотто подтверждало сказанное комиссаром. Ему придется хорошенько обдумать план действий. В то же время он не был намерен предать эту историю забвению. Неосторожные девушки должны получить по заслугам! Но какой путь избрать, чтобы, с одной стороны, поддержать престиж правосудия, а с другой, избежать огласки, которой ему не простит комиссар Рампацо? Гнев Маттео был так силен, что в какой-то мере парализовал его мыслительные способности. И вот в этот момент в кабинет вошла Элоиза. Ее доброе лицо так и сияло от радости. Она буквально набросилась на Чекотти, схватила его за руку и горячо ее поцеловала. Полицейский страшно смутился. Ему никогда еще не приходилось быть объектом подобных знаков внимания. Он пробормотал, высвобождая руку:

– Но… но… что с вами?

Элоиза величественно выпрямилась и сказала, обращаясь к Рицотто:

– Ты слышишь, Тимолеоне? Он еще спрашивает, что со мной, этот посланец неба! Этот ангел Справедливости! Этот серафим Милосердия!

Рицотто попытался предупредить свою приятельницу, что она на опасном пути:

– Успокойся, Элоиза…

Но разве кто-нибудь мог остановить Элоизу Россатти, когда она начинала один из своих монологов?

– Успокоиться? Мне? Скажи-ка лучше, человек без сердца, бесплодная смоковница, если бы у тебя был ребенок, которого ты едва не потерял и которого тебе вернули, не был бы ты счастлив? Не было бы у тебя желания дать волю своей радости? Не считал бы ты себя обязанным поблагодарить того, кто подарил тебе больше, чем жизнь?

Инспектор, которого никто еще не сравнивал с ангелом или серафимом, подстерегал удобный момент, чтобы открыть несколько простых истин этой толстушке, источавшей умиление. Она будет первой из жителей Фолиньяцаро, кого поразит его месть. Он не прерывал ее, злорадно предвкушая, что он ей выложит. Чекотти не был злым человеком, но он слишком натерпелся, с тех пор как приехал в Фолиньяцаро. Не подозревая, что ей угрожает – и что предвидел Тимолеоне, – Элоиза продолжала свой гимн любви и благодарности.

– Вы возвращаете честь, вы возвращаете жизнь моему Амедео! Когда он вернулся домой вчера вечером, я не поверила своим глазам! У меня даже не было сил подняться и заключить его в объятия, так я наплакалась! Мои рыдания были, кажется, слышны даже в церкви. Моя соседка Сюзанна говорила всем, кого встречала: «Эта бедная Элоиза долго теперь не протянет!.. Никто еще не видел такого отчаяния! Я никогда не думала, что у человека может быть столько слез!» Вот что Сюзанна всем говорила, а ведь она – Тимолеоне может вам это подтвердить – не из мягкосердечных! Зато она хорошо знает моего Амедео, знает, что он неспособен причинить мне горе. Если мое сердце не разорвалось, когда я узнала, что вы собираетесь увезти его, связанного, как бешеное животное, в Милан, значит, у меня очень прочное сердце. Люди думают, если ты толстая, ты страдаешь меньше, чем другие. Это неправда! Просто… не решаешься это проявлять… всегда боишься показаться смешной. Синьор инспектор, если бы у меня хватило сил, я пришла бы еще вчера вечером поблагодарить вас на коленях, при всех! А сегодня утром мне не хотелось оставлять сына. Я приготовила ему завтрак, а потом обед… Его любимое блюдо – цыплята с артишоками… Но он еще не вернулся домой, это чудовище. Тогда я подумала, что он, должно быть, с вами… А вы знаете, где он, мой Амедео?

– Нет, синьора, я не знаю, где находится ваш Амедео, зато я прекрасно знаю, где он будет, как только мне удастся его поймать!

Элоиза побледнела, услышав тон полицейского.

– А где?

– В тюрьме!

– Опять!

– И надолго! Потому что ваш Амедео – убийца и совратитель!

Синьора Элоиза задыхалась, не в силах произнести ни слова. Тимолеоне пытался прийти к ней на помощь, но она остановила его движением руки. Она хотела сражаться один на один.

– Это о моем единственном сыне вы позволили себе так выразиться?

– Возвращайтесь к себе домой и дайте мне возможность выполнять мои обязанности!

– Хорошие же у вас обязанности! Вы думаете, что достаточно вам приказать: возвращайтесь к себе домой, чтобы я сразу повиновалась и покинула моего сына? Как бы не так! За кого вы себя принимаете, скажите на милость?

– За полицейского, который намеревается заставить вас всех уважать закон!

– Странный закон, который преследует невинных и оскорбляет их матерей! Держи меня, Тимолеоне, или я удавлю этого миланца!

– Вы смеете мне угрожать? Рицотто попытался их успокоить:

– Не слушайте ее, синьор инспектор… Она говорит глупости под влиянием горя… Элоиза, прошу тебя!

– Замолчи! Ты не лучше его! Скажи, ты тоже так плохо думаешь об Амедео?

– Я? Почему?

– Потому что он не твой сын. Это все твоя ревность! Ты никогда мне не простишь, что я тебе не уступила тогда! Но я честная женщина, слышишь, Тимолеоне? Честная женщина, а ты гнусный негодяй!

– Вот как? Выбирай выражения, Элоиза!

– Чтобы защитить убийцу этого Таламани, ты готов принести в жертву моего сына! Сына, которого я родила от другого, а не от тебя! Вот с этим ты никак не можешь примириться, признайся, Тимолеоне!

Начальник карабинеров обернулся к Чекотти и грустно сказал:

– Вы слышали? Говорить такое человеку моих лет да еще находящемуся при исполнении обязанностей…

Эта сцена уже надоела полицейскому, и он сухо ответил:

– Составьте на нее протокол… Я буду свидетелем…

Элоиза снова накинулась на Маттео:

– А вы почему вмешиваетесь, миланец вы несчастный? Что вы можете знать о наших с Тимолеоне отношениях? Разве кто-нибудь мог рассказать вам, как он долгие годы бегал за мной, так что я даже не решалась показываться одна на улице? А когда я вышла замуж, несколько здоровых парней с трудом удержали его от самоубийства, в таком он был отчаянии!

Рицотто схватился за голову.

– Боже мой! Откуда она все это берет? Когда ты выходила замуж, я был в гарнизоне, а после этого не видел тебя по крайней мере семь или восемь лет!

– Ну да, потому что ты так страдал!

– Бедная моя Элоиза! Даже если бы это было правдой, то с тех пор прошло добрых тридцать лет!

– Ну и что из этого? Любовь не забывается, Тимолеоне Рицотто, а твое ожесточение против моего сына, который тебе напоминает твоего соперника, как раз и доказывает, что ты ничего не забыл!

Чекотти положил конец спору.

– Ваши личные отношения меня совершенно не интересуют! Я приехал сюда для того, чтобы найти убийцу Таламани. Я обнаружил его в лице вашего сына Амедео и собираюсь увезти его в Милан, где ему придется ответить за свое преступление!

– Никогда!

– Разыщите этого субъекта, синьор, и приведите его сюда! Элоиза стала перед Рицотто, скрестив руки перед собой.

– Если ты попытаешься выйти из этой комнаты, Тимолеоне, я тебе выцарапаю глаза!

Начальник карабинеров дорожил своими глазами, а вспыльчивый характер синьоры Россатти был ему хорошо знаком. Он заколебался. Полицейский насмешливо улыбнулся.

– Боитесь?

– Не могу сказать, что боюсь… но все же немного есть.

В этот момент появился ничего не подозревающий капрал Амедео Россатти. Благодушно улыбаясь, он приветливо поздоровался со всеми. Элоиза опомнилась первой. Подталкивая сына к двери, она умоляла его поскорее бежать. Но тут раздался крик Чекотти:

– Амедео Россатти, именем закона вы арестованы! Вы обвиняетесь в убийстве Эузебио Таламани!

Не понимая, что происходит, ошеломленный Амедео запротестовал:

– Опять начинается?

– Нет, продолжается! Ваши хитрости ни к чему не привели, они только навлекли позор на двух молодых девушек, которые еще раскаются в том, что слушались вас!

Считая, что игра закончена и Амедео уже невозможно спасти, Тимолеоне Рицотто решил не ломать себе больше голову над этим делом. Он подумал было пойти предупредить дона Адальберто, но и падре ведь не сумел бы переубедить этого полицейского, преисполненного сознания своего долга.

Суматоха еще увеличилась, когда в самый разгар перепалки в кабинете появился карабинер Бузанела, толкая перед собой двух пленниц: Терезу и Сабину. Маттео напрасно надрывался, требуя тишины. Схватив Терезу за плечи, он стал ее трясти.

– Ведь вы мне солгали, правда?

– Меня попросила Сабина!

– А вы, Сабина?

– Я хотела помочь Амедео!

– А почему вы захотели ему помочь?

– Потому что его обвинили в страшном преступлении!

– Ну и что?

– Он невиновен!

– А вы что об этом знаете?

– В этот вечер у Таламани было свидание с одной из дочерей сапожника Бертолини.

– Это еще что за новая история?

– Он любил Эуфразию, и она его тоже.

Тереза запротестовала:

– Ты ошибаешься! Это была не Эуфразия, а Клара!

– Совсем нет! Эуфразия.

– Да что ты говоришь?! Клара сама мне рассказывала о своей любви к Эузебио. Она говорила, что когда они поженятся, она поедет с ним в Милан и будет там жить как настоящая дама!

– Ты все перепутала, Тереза! А мне Эуфразия клялась, что Эузебио собирается на ней жениться и что после этого они уедут в Швейцарию!

Состояние Чекотти напоминало сейчас то, которое испытывает пловец, думающий, что он почти у берега и вдруг замечающий, что он был жертвой миража и берег еще очень далеко, так далеко, что нет надежды до него добраться. Слепой гнев охватил его и лишил последних остатков хладнокровия. Схватив стоявшую на столе пустую бутылку, он хватил ею изо всех сил по стене. Бутылка разлетелась вдребезги. После этого взрыва ярости немедленно наступило молчание. Маттео просунул палец в узел своего галстука и освободил его. Потом расстегнул воротник. И наконец сказал глухим голосом:

– Слушайте меня хорошенько, вы обе… Не принимайтесь больше за свое, ладно? Мне нет никакого дела до Эуфразии и Клары, не вижу никакой связи между поведением этих девушек и преступлением, в котором обвиняют Россатти!

Мягкая, невозмутимая Сабина посмотрела на полицейского тем невинным, чистосердечным взглядом, который вызывал у него желание закатить ей пощечину.

– Но как же, синьор? Если Эузебио прогуливался с Эуфразией, значит, он не был с Амедео… и даже, если бы они встретились, Амедео только порадовался бы, что Эузебио предпочитает Аньезе другую девушку!

– А с кем, по-вашему, Таламани обручился в тот день?

Тереза стала объяснять:

– Я думаю, что Эузебио сделал это для того, чтобы мэтр Агостини оставил его в покое, но он все равно никогда не женился бы на Аньезе… На девушке, которую не любят, не женятся, особенно, когда любят другую. Правда, синьор?

– Об этом я ничего не знаю! Кроме того, я уверен, что вы лжете! Бузанела, отведите их в камеру, они поедут со мной в Милан, и наденьте наручники на Россатти. Убийца не должен расхаживать со свободными руками!

Бузанела никогда не отличался особой смелостью; с другой стороны, он полностью подчинялся военной дисциплине. Надеть наручники на капрала, своего непосредственного начальника, было чем-то выходящим за пределы его разумения. Тем не менее, преодолев внутреннее сопротивление, он уже направлялся к Амедео, когда перед ним выросла Элоиза. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– Только прикоснись к нему! В тот же миг я так изуродую тебя, что ты сам себе испугаешься, если посмотришься в зеркало!

Иларио дорожил сохранностью своих черт, каждой в отдельности и всех вместе. Он обратился за помощью к Тимолеоне.

– Вы не хотели бы надеть на него наручники, шеф?

– Я? Ты это серьезно? Если я не ошибаюсь, ты уже начинаешь отдавать мне приказания, Бузанела.

Вне себя от ярости, Чекотти выхватил наручники из рук карабинера, оттолкнул донну Элоизу и уже собирался надеть их на Амедео, но в это мгновение в кабинет ворвался Замарано со старым охотничьим ружьем в руках, а за ним Зефферино, размахивающий солидной дубиной. Сыровар завопил:

– Здесь, кажется, что-то замышляют против моей дочери? Кто же это? Пусть покажется! Клянусь кровью Спасителя, я выпущу ему кишки и только после этого начну переговоры! А ты, Зефферино, что ты собираешься сделать?

Каменщик завертел своей дубиной, как будто это была обыкновенная тросточка, и бесхитростно сообщил:

– Я размозжу ему черепушку.

Сабина прижалась к своему жениху, а Тереза спряталась за спиной сыровара. Возмущенный этим бунтом, который казался ему невероятным, Маттео резко сказал, обращаясь к Тимолеоне:

– Ну как, синьор? Вы разрешите им безнаказанно издеваться над государственной властью?

В трудные минуты Рицотто всегда проявлял себя как человек долга. Он не разделял мнения инспектора относительно виновности Амедео, но не мог допустить мятежа. Полный решимости выполнить то, что ему повелевал устав, пусть бы даже это разбило его сердце, он тяжело встал, торжественно надел свой форменный головной убор, вытащил из кобуры револьвер и громко сказал:

– Внимание!

Все замолчали, глядя на него удивленно и недоверчиво.

– Внимание!.. То, что вы делаете, опасно! Очень опасно! Из-за этого вы можете попасть на каторгу и там остаться до конца жизни!

Замарано попытался протестовать:

– Только из-за того, что я защищаю свою дочь?

– Нет, из-за того, что ты выступаешь против закона! Положи ружье на пол, Замарано, в противном случае я всажу в тебя пулю!

Такая возможность поразила сыровара.

– Ты… ты бы убил меня, Тимолеоне?

– Если я тебя убью, это будет без злого умысла, а только потому, что я ношу этот мундир и у меня на рукавах нашивки!

Еще не вполне убежденный, Замарано потребовал дополнительных разъяснений.

– А после этого?

– После этого я прикажу отвести тебя в больницу или же пошлю за доном Адальберто. Бузанела, возьми его ружье!

Угрозы начальника карабинеров сломили сопротивление сыровара, и он отдал свое оружие без сопротивления. Зефферино поступил так же.

– А теперь, Тереза и Сабина, подойдите и станьте позади меня, я собираюсь вас допросить.

Девушки были укрощены. Заплакав, они повиновались.

– Что касается вас, синьора Россатти…

Но Элоиза была не из того теста, что все остальные.

– Что касается меня, знаешь, что я тебе скажу, Тимолеоне… Рицотто прикинулся непонятливым.

– Что касается вас, синьора Россатти, то учтите, что вашим поведением вы отягчаете участь вашего сына, и если судьи окажутся более суровыми, чем мы смеем надеяться, это будет по вашей вине. Амедео Россатти, пока я не получу убедительного доказательства твоего преступления, я буду считать тебя невиновным. Ты продолжаешь оставаться капралом карабинерских подразделений и в качестве такового я, твой начальник, приказываю тебе пойти в камеру. Бузанела запрет тебя там.

Чекотти наблюдал с восхищением и некоторой долей зависти за этим неожиданным для него проявлением авторитета Рицотто. Порядок был уже почти восстановлен. Элоиза прислушалась к советам, которые ей шепотом давал сын, и больше не сопротивлялась, найдя прибежище в слезах. Все бы успокоилось, если бы не дон Чезаре… Как раз в этот момент он вошел со своим обычным сердитым видом.

– Эй, Тимолеоне, что за цирк у тебя?

После этого восклицания атмосфера разрядилась. Величия предыдущей сцены как не бывало. Каждый снова начал провозглашать свою точку зрения, подкрепляя ее криками, жестикуляцией, жалобами и угрозами. Маттео испытывал сильнейшее желание послать мэра ко всем чертям. Примирившись с неизбежным, Тимолеоне сдвинул подбородочный ремень, который натирал ему щеки, и снял шапку.

– Дон Чезаре, мы улаживали важное дело.

– Важное дело в Фолиньяцаро? Вот бы не поверил!

– Дон Чезаре, вы хотели мне сообщить что-нибудь важное?

– О да! Если бы это было не так, неужели ты воображаешь, что я прибежал бы сюда, вместо того чтобы вызвать тебя к себе? Но я думал, что застану тебя одного, а когда увидел всю эту толпу, то забыл зачем пришел… Ладно, я вернусь попозже.

Начальник карабинеров поторопился снова натянуть шапку, надеясь, что после ухода дона Чезаре ему удастся вернуть ту атмосферу почтительного повиновения, которую он сумел создать до злосчастного появления мэра.

– Да, конечно, дон Чезаре… или я сам зайду к вам, если только вам не вздумается запереть дверь на ключ!

Старый господин, бывший уже на пороге, сразу обернулся.

– Ключ! Вот, вот! Ты иногда бываешь гениальным, Рицотто! Дверь Джельсомины Карафальда, заведующей почтой, как раз была закрыта на ключ, и я не смог купить марку!

– Закрыта на ключ, дон Чезаре? Вы в этом уверены? Джельсомина так пунктуальна, никакая причина не могла бы помешать ей открыть почту в обычное время.

– В том-то и дело, что причина была… Она мертва.

– Мертва?

Исключая Чекотти, который не знал, о ком шла речь, все одновременно закричали: «Мертва?» Рицотто поднял руку, призывая к молчанию, обязательному при таких печальных обстоятельствах.

– Но, дон Чезаре, как вы об этом узнали, если дверь, по вашим словам…

– Окно было только притворено… Я его открыл и увидел эту бедную Джельсомину. Она сидела, опустив голову на стол.

– Бузанела, беги скорее за доктором, может быть, у нее просто обморок.

– Не думаю.

– Почему?

– Да у нее вся голова разбита.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю