Текст книги "Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»)."

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Инспектор Чекотти, впрочем, не был застенчивым, и если в его отношении к женщинам сквозила какая-то странная растерянность, то это было следствием давней неприязни, заставлявшей его постоянно подозревать ложь и обман. Он не целовал девушек даже украдкой, потому что боялся снова попасть в ловушку, которую однажды избежал. Это был способный полицейский, пользующийся доверием начальства и уважением своих коллег. Единственное, что препятствовало Ого продвижению но службе, это некоторая сухость в обращении.

Комиссар приветливо принял его.

– Чекотти, администрация уполномочила меня предложить вам несколько дней отпуска. Любите вы горы?

– Да, очень.

– Прекрасно! Знаете вы деревню Фолиньяцаро, в нескольких километрах от Домодоссолы?

– Нет.

– Ну что ж! Это будет для вас открытием. Вы едете туда завтра утром.

– Простите, шеф, но чему я обязан этой неожиданной любезностью?

– Тому, что в Фолиньяцаро был убит человек, и мы надеемся, что вы обнаружите убийцу.

– А, вот как…

– Между нами говоря, у меня создалось впечатление, что речь идет о мести и что убийца поторопился пересечь границу… Если же преступление совершил какой-нибудь бродяга, карабинеры его заберут… В любом случае, вы насладитесь несколькими днями отдыха в горах, и если к концу этого срока положение вам покажется безвыходным, можете возвращаться. Согласны?

– Конечно, шеф.

* * *

Сидя за рулем своего маленького фиата, инспектор Чекотти не спеша поднимался к Домодоссоле. Неподалеку от Стрезы он позволил себе остановиться и просидел часа два, мечтательно глядя на озеро. Если, по словам комиссара, ему предложили отдых, то почему бы им не воспользоваться? Проехав Домодоссолу, маленькая машина свернула к северо-востоку и, с трудом пробираясь по плохой дороге, прибыла в Фолиньяцаро во второй половине дня. Маттео сразу же направился в участок. Вид начальника карабинеров удивил и насмешил его, но, само собой разумеется, он этого не показал. Первым вопросом Рицотто было:

– Вы любите грумелло?

– Грумелло? Конечно, но…

– В таком случае следуйте за мной!

Тимолеоне привел инспектора к себе, предложил ему сесть и налил полный стакан свежего грумелло. Сидя напротив своего гостя, он заметил:

– Следует остерегаться поспешных заключений… Противоречия… Ошибки ориентации… Я подробно изложу вам события, имеющие отношение к драме, а мы тем временем будем попивать это винцо, и оно, я надеюсь, прояснит наши мысли.

Чекотти улыбнулся. Ему понравился этот толстяк, хотя он и осудил про себя его подход к преступлению, которое, каковы бы ни были обстоятельства, оставалось делом серьезным.

– Говорите, прошу вас, я слушаю.

И Рицотто объективно рассказал о том, что случилось с женихом Аньезе, постаравшись ни разу не упомянуть имени Амедео. Закончил он так:

– Похоже, на мой взгляд, на убийство с целью ограбления…

– Что вы имеете в виду?

– Да просто какой-нибудь бродяга встречает человека на пустынной улице, убивает его, потом добирается до границы.

– А что, труп, был ограблен?

– Нет.

– В таком случае?..

– Убийце могли помешать, он мог испугаться…

– И убить просто так, без всякой для себя пользы? Не может быть, чтобы вы говорили это серьезно… Кроме того, бродяги редко переходят через границу. Куда бы они ни направлялись, их тут же забирают. У этого Таламани были враги?

– Скажем, что его не очень-то здесь любили.

– Почему?

– Потому что он был из Милана.

– Здесь ненавидят миланцев до такой степени, что убивают? Мне это не слишком приятно слышать, ведь я тоже миланец!

Несмотря на все усилия, Тимолеоне не знал, как ему выбраться из тупика, куда он загнал себя, сам того не желая.

– Нет, конечно… Но этот парень, действительно, внушал антипатию: он ни с кем не общался и изображал из себя презирающего всех горожанина… Представляете?

– Прекрасно представляю. Но из вашего рассказа следует, что по крайней мере один человек хорошо относился к Таламани.

– Это кто же?

– Его невеста, Аньезе Агостини.

Не дав себе времени подумать, начальник карабинеров воскликнул:

– Да она его ненавидела!

– В самом деле?

– Это отец заставил ее согласиться.

– Тогда как она любила другого?

– Возможно.

– Возможно или… определенно?

– Я не ее духовник. Она сама вам скажет об этом, если будете ее допрашивать.

– Можете в этом не сомневаться, дорогой мой. Скажите, пожалуйста, кто самые важные персоны в Фолиньяцаро, кроме вас, разумеется? Мэр?

– О, дон Чезаре так стар, что не позволяет себя беспокоить из-за чего бы то ни было.

– А я его побеспокою.

– Сомневаюсь.

– Увидите! Речь идет о поимке убийцы!

– Думаю, что дона Чезаре убийцы не интересуют.

– Позвольте мне, в свою очередь, думать, что я сумею заставить его ими интересоваться.

– Меня бы это удивило. Имеется еще мэтр Агостини, его первый заместитель, который в действительности исполняет функции мэра, но это между нами. А кроме них, дон Адальберто, священник.

– Он мог бы нам очень помочь, если он пользуется влиянием в Фолиньяцаро.

– О да, он пользуется огромным влиянием… Но что касается помощи…

Инспектор начал терять свою невозмутимость.

– Вы удивляете меня, синьор. Слушая вас, можно подумать, что все здесь являются сообщниками убийцы.

– Да нет, инспектор. Право же, нет, просто я считаю себя обязанным предостеречь вас от возможных ошибок.

Полицейский встал.

– Я даю себе время до завтра на то, чтобы обдумать, как я буду вести расследование. Где я мог бы остановиться?

– Здесь, знаете ли… особых удобств не найдешь… Проще было бы ночевать в Домодоссоле.

– Ни в коем случае! Я обязательно должен остаться в Фолиньяцаро. Если преступник еще в деревне, то я его выслежу. По моему мнению, убийца Эузебио Таламани отнюдь не какой-нибудь бродяга, он не покидал Фолиньяцаро и рассчитывает ускользнуть от правосудия при пособничестве своих друзей!

– Ну что же, и это возможно.

– Я сделаю все, чтобы доказать, что это не только возможно, но в самом деле так, можете в этом не сомневаться, синьор. А теперь, не укажете ли вы мне, где я мог бы остановиться?

Не отвечая, так как полицейский начинал действовать ему на нервы, Тимолеоне позвал карабинера:

– Иларио!

Солдат явился.

– Отведи синьора инспектора к Онезимо. У него, кажется, есть лишняя комната для приезжих…

Когда Бузанела и инспектор ушли, Рицотто бросился к дону Адальберто, чтобы рассказать ему о своей встрече с Чекотти. Священник успокоил его:

– Я предвидел, что мы будем иметь дело с подобным субъектом, воображающим, что истина может открыться кому попало, и всегда ошибающимся, так как он доверяет только очевидности. Не думаю, что он арестует Амедео раньше завтрашнего полудня. Как только это случится, немедленно предупреди меня, хорошо?

* * *

Узнав, чем занимается его будущий постоялец, Онезимо Кортиво повел себя крайне нелюбезно. Да, комната у него действительно есть, но там нет водопровода, нет освещения, и она безусловно недостойна полицейского инспектора, который мог бы найти все необходимое в Домодоссоле. Маттео невозмутимо противопоставил собственное упрямство упрямству хозяина кафе.

– Я удовольствуюсь вашей комнатой без воды и света.

– Что касается пищи, у нас тоже не Бог весть что…

– Мне хватит куска хлеба с сыром. Я не предполагаю оставаться больше двух или трех дней.

– Два или три дня немалый срок…

– Смотря для кого. Убийца Таламани найдет, что это совсем недолго, когда узнает, что я охочусь за ним.

– В наших краях, синьор инспектор, говорят, что нельзя продавать шкуру неубитого медведя.

– Успокойтесь, мой друг, я объявляю о продаже шкуры этого медведя с полным знанием дела. А вы решитесь, наконец, отвести меня в эту комнату, или мне придется ее реквизировать?

Онезимо посмотрел на своего собеседника с нескрываемой враждебностью.

– Странные у вас манеры в вашем Милане!

– Если судить по вас, то в Фолиньяцаро они не менее любопытные.

Не в силах больше сопротивляться, хозяин кафе обернулся и крикнул, обращаясь к дальнему концу зала:

– Эпонина!

В ответ на его призыв вдали раздалось какое-то кудахтанье. Кортиво пояснил:

– Она уже стара, быстро не может.

Прошло несколько минут; наконец, очень пожилая женщина медленно вошла в зал.

– Что тебе, малыш?

– Покажи комнату синьору из Милана. Он хочет там поселиться.

Старушка осмотрела Маттео Чекотти с ног до головы, пожала плечами и высказала свое мнение:

– Странная идея!.. Впрочем, каждый поступает по-своему… Только вы сами понесете чемодан, у меня нет сил… Я буду подниматься первой…

Она засмеялась, как старая колдунья, потом добавила:

– И не пытайтесь меня ущипнуть, я честная девушка!

Эта традиционная шутка никого уже не забавляла в Фолиньяцаро, но она немного смутила полицейского, для которого была в новинку.

Комната оказалась значительно менее заброшенной, чем пытался ее Представить Онезимо, и Маттео не замедлил это с удовлетворением отметить. Он отблагодарил свою провожатую, которая подбоченившись, наблюдала, как он открывает чемодан.

– Так что вы собираетесь делать у нас?

– Арестовать одного убийцу.

– Вы хотите сказать – того, который заколол Эузебио?

– Вот именно.

– Вам, выходит, нечего делать в Милане, раз вы вмешиваетесь в дела, которые вас, не касаются?

Не дожидаясь ответа, она повернулась к инспектору спиной и вышла, предоставив ему размышлять о странной логике местных жителей. Убрав свои вещи в шкаф некрашеного дерева, он немного привел себя в порядок, думая о том, что его приезд явно не вызвал восторга в Фолиньяцаро. Но почему, черт возьми, старались здесь уберечь убийцу? Все, даже начальник карабинеров. Это уже было слишком! Этот-то, правда, свое получит! Он обязан оказывать помощь инспектору, занимающемуся расследованием уголовного преступления, и если он этого не сделает, то пусть ничего хорошего не ждет! О нем будет послан в Милан соответствующий отзыв.

Было уже слишком поздно, для того чтобы начинать расследование. Ночь спускалась над Фолиньяцаро, и спокойствие, которое, казалось, струилось с окружающих гор, не могло не волновать Маттео. Опершись на подоконник, он смотрел на дома, где начинали зажигаться огни. Убийца, подумал он, несомненно предупрежденный, спрашивает себя, вероятно, с тревогой, что собирается предпринять полицейский, приехавший, чтобы арестовать его.

Когда Маттео снова вошел в кафе, за столиками сидели пять или шесть мужчин разного возраста. Желая показать, что он приехал не как враг, полицейский дружелюбно приветствовал всех. Ответа не последовало. Раздосадованный, он сел в стороне. К нему подошла Эпонина:

– Вы, может быть, поужинаете, а?

– С удовольствием… От Милана до Фолиньяцаро не близко, знаете ли.

– Никто вас не просил приезжать! А что вы хотели бы на ужин?

– А что у вас есть?

– Суп и сыр.

– Ну, что же, значит, суп и сыр.

Она удалилась, как усталая гусыня, возвращающаяся к своей луже. Стараясь забыть о враждебном приеме и отнестись к происходящему с юмором, Маттео сказал себе, что никогда еще, должно быть, расследование не начиналось в подобных условиях. Его это даже начало забавлять. Будет потом о чем рассказать. Ведь совершенно ясно, что все эти крестьяне, несмотря на их мелкие хитрости, не смогут помешать ему довести расследование до конца. Он собирался завтра же утром нанести мэру визит и напомнить этому чиновнику о его ответственности. Эпонина принесла ему его скудный ужин. Он поел с аппетитом, но вино, которое она подала, заставило его скорчить гримасу. Подняв глаза от стакана, он заметил улыбки на лицах окружающих и еле удержался, чтобы не вспылить. Но так как было ясно, что именно этого от него ожидали, то он сделал над собой усилие, пообещав себе отыграться, когда придет время.

Проглотив последний кусок, Маттео встал и подошел к столику, за которым перед стаканом белого вина одиноко сидел нестарый еще мужчина и курил трубку. Не спрашивая разрешения, Маттео опустился на стул напротив него.

– Меня зовут Маттео Чекотти, я инспектор полиции.

Человек внимательно посмотрел на него, потом произнес, вынув трубку изо рта:

– Моей вины здесь нет.

И спокойно продолжал курить. Огорошенный неожиданным замечанием, полицейский настойчиво продолжал:

– Инспектор миланской уголовной полиции.

Крестьянин слегка пожал плечами и высказал свое мнение:

– Плохих профессий нет, все зависит от человека. Послышались приглушенные смешки. Несмотря на свое решение, Маттео почувствовал, что начинает сердиться.

– Вы живете в Фолиньяцаро?

– Да.

– Вы были знакомы с Эузебио Таламани?

– Да.

– Вы знаете, что его убили?

– Это меня не интересует.

– Есть у вас подозрение относительно того, кто бы мог совершить это преступление?

– Нет, и мне на это наплевать.

– Остерегайтесь!

– Чего?

Чувствуя, что дело принимает неприятный оборот, к ним подошел Онезимо.

– Он ничего не знает, синьор инспектор… Гвидо проводит весь день в горах со своими козами…

Воспользовавшись вмешательством хозяина, Чекотти обратился к остальным посетителям:

– Я приехал сюда для того, чтобы арестовать убийцу Эузебио Таламани. Вы должны мне помочь. Это ваш долг!

Мужчина лет пятидесяти, с насмешливыми глазами, спросил:

– А вы, услуга за услугу, не поможете ли мне вскопать мой сад?

– Ваш сад? Вот еще!

– Видите? Выходит, у каждого своя работа…

– Но почему, в конце концов, вы не хотите, чтобы убийца был обнаружен?

И снова Онезимо попытался внести спокойствие:

– Вот что я вам скажу, синьор… Дело не в том, что мы против полиции, но мы терпеть не могли Таламани… Этот тип смотрел на нас свысока… Он считал себя лучше всех. Так вот, тот, кто это сделал, избавил нас от него, понимаете? В общем, оказал нам своего рода услугу… Если бы мы даже знали, кто это, нам не хотелось бы его выдавать… И потом, этот Таламани был миланцем, а у нас их недолюбливают.

– Я тоже миланец!

– Это ничего не меняет.

Раздосадованный, Маттео вернулся в свою комнату, больше чем когда-либо полный решимости арестовать убийцу. Для него это уже становилось делом чести. Он должен был показать этим мужланам!

* * *

На следующее утро инспектор холодно поздоровался с Онезимо и попросил, если не трудно, сказать ему, как пройти к жилищу мэра. Хозяин кафе посмотрел на него, округлив глаза.

– Вы в самом деле хотите встретиться с доном Чезаре?

– Ведь мэра Фолиньяцаро зовут Чезаре Ламполи?

– Да.

– В таком случае, это именно с ним я собираюсь побеседовать, как только вы будете настолько любезны, что решитесь доверить мне его адрес, если, конечно, это не один из тех секретов, о которых не следует рассказывать.

Онезимо добродушно засмеялся.

– О нет. В каком-то смысле ваш визит к дону Чезаре даже придется по вкусу всем нашим.

– Придется это им по вкусу или нет, меня нисколько Не беспокоит!

– Прекрасно… Так вот, подниметесь в гору, и первый дом направо, у которого вы увидите множество разноцветных, покрытых глазурью, цветочных горшков, как раз и будет жилищем дона Чезаре. Но, право, синьор, я совсем не уверен, что он будет рад видеть вас.

– Это как ему угодно, но он меня примет!

– Может быть, он вас и примет, но будет ли он с вами разговаривать, вот в чем вопрос?

* * *

Дверь жилища дона Чезаре была из цельного дуба и вся утыкана большими железными гвоздями. Маттео Чекотти подумал, что мэр, вероятно, испытывает ностальгию по домам-крепостям старых времен. Он долго стучал, но никто не вышел, чтобы ему открыть; внутри не было слышно ни малейшего движения, которое свидетельствовало бы о том, что кого-то беспокоит поднятый им шум. Обернувшись, полицейский увидел полную женщину, которая, сложив руки на груди, следила за его действиями. Он окликнул ее:

– А что, там никого нет?

– Дон Чезаре никогда не уходит из дома.

– В таком случае почему он мне не отвечает?

– Ну и вопрос… Потому что ему не хочется!

Она явно считала инспектора умственно отсталым.

– Значит, мэра никогда нельзя видеть?

– С чего вы взяли?

– Ведь дверь заперта!

– Но не на ключ же!

И кумушка вернулась к себе, всем своим видом давая понять, что ей редко приходилось встречать более бестолкового типа, чем этот горожанин.

Раздосадованный, Маттео повернул защелку, и дверь отворилась без всяких помех. Он аккуратно закрыл ее за собой и направился в сторону большой светлой комнаты. Сидевший там в кресле с подлокотниками очень старый человек смотрел, как он приближается, и заговорил первым:

– Это вы подняли такой шум у моей двери?

– Да. Я…

– А если я вас отправлю в тюрьму?

– Меня? За что?

– За то, что вы входите к людям без их разрешения. Вы разбудили меня, молодой человек! А я этого не выношу, ясно?

– Прошу меня извинить!

– Извинения ничего не стоят!

– А вы чего хотели бы? Чтобы я вас убаюкал, что ли?

– О том, чего я хочу, я вам расскажу, после того как вы соизволите мне поведать о цели вашего прихода.

– Вы мэр Фолиньяцаро?

– Вы думаете, что без вас мне это было неизвестно? Я прекрасно знаю, что я мэр! Я был им, когда вас еще на свете не было! Но вы-то кто?

– Маттео Чекотти из уголовной полиции Милана.

– Терпеть не могу миланцев!

– А я не испытываю ни малейшей симпатии к жителям Фолиньяцаро!

– В таком случае поскорее возвращайтесь в Милан!

– Я туда с удовольствием вернусь, но только с убийцей Эузебио Таламани!

– Как вам угодно!

– Мне угодно, синьор, чтобы вы облегчили мою задачу.

– Кому из нас платят, вам или мне, за исполнение ваших обязанностей?

– Мне, конечно, но…

– Так исполняйте их и оставьте меня в покое!

За все время своей работы в полиции добросовестному Чекотти в первый раз довелось встретиться с подобным отношением.

– Позвольте вам заметить, синьор, что убитый был одним из жителей деревни, находящейся в вашем ведении!

– Я хотел бы, чтобы их уничтожили всех до единого! Все они мне досаждают, как и вы в настоящий момент!

– Если это так, то мне ничего не остается, как удалиться.

– Вот, наконец, здравая мысль!

– Но честно вас предупреждаю, что я буду вынужден сообщить моему начальству о вашем отказе сотрудничать с полицией.

– Если это вас позабавит… Я полагаю, что архивы переполнены донесениями на мой счет. Одним больше, одним меньше, не все ли равно? До свидания!

И, закрыв глаза, дон Чезаре заснул.

На улице та же женщина наблюдала за уходом Чекотти. Он поклонился ей и сказал:

– Представляю себе, как идут дела в Фолиньяцаро с таким мэром!

– Да бедняга ничем не занимается, всю работу делает его первый заместитель мэтр Агостини.

– А где живет мэтр Агостини?

– В последнем доме по направлению к Домодоссоле… Самый красивый дом в наших краях… Ведь дон Изидоро Агостини – нотариус!

Маттео рассердился на себя за то, что сразу не отправился к первому заместителю, который был сверх того непосредственно замешан в происшедшей драме как несостоявшийся тесть покойного. Но он счел более политичным поступить, как принято, навестив сначала мэра.

Нетрудно было догадаться, что хорошенькая девушка, которая ему открыла, и есть Аньезе, невеста убитого. Опустив глаза, она ответила на его приветствие, потом предложила ему следовать за ней и привела в кабинет отца, где и оставила. Как только мэтр Агостини узнал, кто его посетитель, он расстался со своей обычной чопорностью:

– Я слышал о вашем приезде и ждал вашего прихода. Полицейский рассказал о своем неудачном посещении дона Чезаре. Нотариус пожал плечами.

– Мы сохраняем его, как древнюю эмблему… как своего рода тотем… Но он ни во что не вмешивается. Впрочем, мы бы этого и не допустили! Вы сегодня же вечером увезете убийцу?

– Сегодня вечером? Нужно сначала его найти!

– Найти? Простите меня, синьор… я не понимаю.

– Позвольте вам сказать, что и я не понимаю. Вы знаете, может быть, кто виновник преступления?

– Еще бы! Конечно, знаю, как и все здесь.

– Вы сказали: все?

– Естественно. Слушайте…

И дон Изидоро рассказал обо всем: о тайной любви между Амедео и Аньезе, о своем решении выдать дочь за Таламани, которому он намеревался впоследствии оставить контору, о сопротивлении Аньезе, о криках и угрозах Амедео. Он добавил, что в день помолвки Амедео подрался в его присутствии с Эузебио и страшно его избил. Чтобы помешать ему прикончить клерка, нотариус побежал домой за оружием, но, вернувшись, нашел труп.

Маттео не мог опомниться от изумления. Следовательно, вся деревня насмешливо следила за его попытками обнаружить то, что все уже знали?

– Должен признаться, мэтр, что ваш рассказ привел меня в замешательство… Вы поставили в известность обо всем этом начальника карабинеров?

– Тимолеоне? Еще бы!

– В таком случае почему он мне об этом не сказал?

– Потому что Амедео Россатти, капрал карабинеров, его подчиненный.

Глава четвертая

Возмущенный испытанным унижением, инспектор Чекотти пересек Фолиньяцаро с быстротой космической ракеты. Он мчался вперед, сопровождаемый удивленными взглядами редких прохожих, никак не ожидавших от миланца подобной прыти. Маттео упивался планами страшной мести, направленной против коварного начальника карабинеров и всех сообщников убийцы. Только одно его беспокоило: почему преступный капрал спокойно остается на месте, вместо того чтобы бежать или прийти с повинной? Неужели он так убежден в своей безнаказанности, что воображает, будто может не опасаться уголовной полиции Милана, представляемой Чекотти? В таком случае, ему придется разочароваться!

Полицейский не вошел, а ворвался в участок. Иларио Бузанела, который спокойно стоял на часах у входа, едва не упал. Он был так поражен, что лишился всякой способности реагировать, и когда, наконец, опомнился, Маттео был уже в кабинете Тимолеоне, погруженного в милые его сердцу размышления о том, как приготовить сегодня поленту. По-тирольски, то есть с белым вином и анчоусами? Или же с ветчиной и швейцарским сыром? Он никак не мог решить. Шумное появление инспектора оторвало его от этих приятных забот, и он не скрыл, что шокирован невежливостью миланца, ведущего себя как завоеватель. Пока Чекотти старался отдышаться, перед тем как начать свою обвинительную речь против Рицотто, последний воспользовался его молчанием и начисто испортил ему весь эффект, спокойно спросив:

– А что, разве горит?

– Горит… где горит?

– Вот об этом я вас и спрашиваю, синьор.

– Я ничего не знаю, да мне и наплевать. Но мне далеко не наплевать на возмутительные вещи, происходящие в Фолиньяцаро!

– Возмутительные вещи в Фолиньяцаро? Вы удивляете меня, синьор!

– Ваше удивление вряд ли сильнее моего! В самом деле: начальник карабинеров, вместо того чтобы выполнять свой долг, идет на сговор с преступником и противостоит закону!

– И этот начальник карабинеров, синьор, это?..

– Кто же еще, как не вы!

Тимолеоне терпеть не мог сердиться, так как у него от этого поднималось давление и расстраивался желудок. Последнее обстоятельство приводило его в ужас, особенно, когда он собирался готовить обед.

– Вам придется объяснить ваши слова, синьор, и как следует, в противном случае я буду вынужден рассердиться.

– В самом деле?

– В самом деле.

– Хватит шутить, прошу вас! Почему вы не арестовали вашего капрала Амедео Россатти?

– А по какой причине я должен был его арестовать?

– Потому что он убил Эузебио Таламани.

– А вы это видели?

– Что я видел?

– Как Амедео убивал Таламани.

– Вот это вопрос! Вы, должно быть, думаете, что мы арестовываем убийцу лишь тогда, когда сами присутствуем при совершении преступления?

– Я уже скоро сорок лет как занимаюсь своей профессией, синьор инспектор, но никогда еще не арестовывал невиновного. Не надейтесь, что я начну это делать теперь, даже для того, чтобы угодить вам!

– Речь идет не о том, чтобы мне угодить, синьор, но об исполнении вашего долга, а ваш долг требует, чтобы вы арестовали убийцу Эузебио Таламани!

– Да, когда я буду знать кто он!

– Вы прекрасно знаете, что это Россатти!

– Значит, вы обвиняете меня во лжи?

Чекотти помолчал, понимая, что следует изменить тон.

– Посмотрим на вещи более спокойно, синьор. Я понимаю, что вы опечалены необходимостью арестовать одного из ваших людей, это нормально, это человечно… Но ведь Россатти любил Аньезе Агостини… Мысль о ее предстоящем браке с Таламани приводила его в ярость. Классический случай убийства из ревности.

– У нас в Фолиньяцаро, синьор, не убивают из-за таких вещей. Мы здесь добрые католики.

– Однако страсть…

– У нас находят облегчение в криках. Во всей Италии нет таких мощных голосов, как у наших женщин, не говоря уже об их репертуаре, который, по мнению знатоков, не имеет себе равных.

– Был бы рад вам поверить, но мэтр Агостини ведь почти присутствовал при этом убийстве!

– Судебные ошибки часто совершаются из-за таких «почти».

– Ну, хорошо… Я вижу, что вы отказываетесь оказать мне содействие!

– Я отказываюсь участвовать в несправедливости.

– Я это предвидел! Вернувшись в Милан с арестованным, я буду вынужден написать суровое донесение на ваш счет, синьор.

– Вы поступите так, как найдете нужным, синьор инспектор.

Чекотти не был готов к конфликту со своими обычными помощниками, карабинерами. Он не сомневался, что комиссар Рампацо, который терпеть не мог осложнений, будет очень недоволен и что это может ослабить впечатление от его удачи. Он сделал последнюю попытку:

– Скажите, синьор, мнение нотариуса вам безразлично?

– Абсолютно!

– Почему?

– Потому что меня не интересует мнение человека, продающего свою дочь.

– Позвольте мне подчеркнуть, что это вас не касается.

– Позвольте вам напомнить, что это говорите вы.

Маттео ясно почувствовал, что наткнулся на стену и что довольно простое дело, которое могло быть урегулировано в течение нескольких часов, грозило серьезно осложниться по вине толстяка-карабинера. Внезапно ему пришла в голову мысль, показавшаяся ему блестящей:

– Ведь вы сказали, синьор, что жители Фолиньяцаро – добрые католики?

– И я это охотно подтверждаю.

– Значит, если ваш священник посоветует вам оказать мне помощь в деле задержания Амедео Россатти, пойдете вы на это?

– Мне никогда не приходилось, даже ребенком, ослушаться дона Адальберто.

Чекотти сразу почувствовал, как с него сваливается огромная тяжесть. Он встал:

– В таком случае можете готовить камеру, чтобы запереть убийцу.

Маленькие глазки Тимолеоне совсем скрылись в жирных складках, которые при улыбке разбегались по его лицу.

– Ничто не могло бы доставить мне большего удовольствия, синьор инспектор.

* * *

Донна Серафина подозрительно разглядывала посетителя, которому только что открыла дверь. Он не показался ей антипатичным, но все новые лица внушали ей опасение. Она была недоверчивой по природе.

– Что вам угодно, синьор?

– Побеседовать с падре, если возможно.

– Вас как зовут?

– Маттео Чекотти. Я полицейский инспектор.

Экономка проворчала что-то невразумительное. Слово «полицейский» совсем ей не нравилось. Она испытывала к нему отвращение, укоренившееся в ней давно, еще в те времена, когда ей случалось воровать фрукты в садах и она пряталась от сельского полицейского.

– Я поднимусь к нему и спрошу, может ли он вас принять.

И она закрыла дверь перед носом инспектора. Он почувствовал себя обиженным, а его симпатии по отношению к Фолиньяцаро и его обитателям отнюдь не возросли.

– Эй! Парень!

Маттео завертел головой, чтобы удостовериться, что это обращение относится к нему.

– Обратите ваши взоры к небу, молодой человек!

Чекотти поднял голову и увидел бледное лицо дона Адальберто в ореоле белоснежных волос.

– Что вам нужно?

– Вы местный священник?

– А кто я по-вашему? Папа римский?

– Хорошо… Могу я с вами поговорить?

– О чем?

Этот странный диалог между небом и землей привел инспектора в замешательство. Было совершенно очевидно, что в Фолиньяцаро мало интересовались законом и его служителями!

– Это конфиденциальный разговор…

– Вы хотите исповедоваться?

– Нет, нет! Что за идея!

– Для священника самая нормальная, молодой человек, и позвольте вам сказать, что невозможно исповедоваться слишком часто! Так вы решитесь, наконец, сказать мне, что вам нужно?

– Это по поводу убийства Таламани. Я полицейский инспектор.

– А я к этому какое имею отношение?

– Как раз об этом я и хочу с вами поговорить.

– Вы, однако, упрямы. Ладно, я спускаюсь… хотя людское правосудие мало меня интересует!

Нищенский вид кухни, куда он вошел, внушил Чекотти какое-то чувство уважения. Дон Адальберто указал ему на стул и извинился:

– Мне нечего вам предложить.

– Я думал, что жители Фолиньяцаро очень благочестивы.

– Ну и что из этого? Это не делает их более богатыми, совсем напротив! Я слушаю вас.

Полицейский рассказал о трудностях, с которыми он столкнулся, и объяснил, что нуждается в помощи падре, для того чтобы убедить начальника карабинеров оказать ему содействие. Краткий ответ священника прозвучал, как щелканье бича:

– Нет!

– Но, падре…

– Нет! Мне не подобает вмешиваться в светские дела. Кроме того, я полностью одобряю поведение начальника карабинеров. Это в высшей степени порядочный человек. Амедео невиновен.

– Какие у вас основания для…

– Его первое причастие состоялось здесь.

Растерявшись, Маттео попытался найти логическую связь между этой религиозной церемонией и невозможностью совершить преступление спустя пятнадцать лет.

– Я не понимаю, какое…

– Вы не знаете Амедео, а я его знаю. Вот и все объяснение. Этот юноша неспособен на поступок, в котором вы позволяете себе обвинять его без всяких оснований!

– Но нотариус…

– Претенциозный кретин! Он ненавидит Амедео, боится, что тот отнимет у него дочь, но, нравится это ему или нет, он ее все равно отнимет, так как то, что написано на небесах, не может стереть этот позер Агостини!

Чекотти почувствовал, что начинает сердиться. В его тоне послышалось раздражение.

– Меня удивляет, падре, что вы на стороне преступника!

– Я на стороне невиновного, молодой человек! Даже если бы вы были правы и Амедео забылся настолько, что посягнул на жизнь своего ближнего, мне бы не следовало его выдавать!

– Однако юридические законы…

– …ничто по сравнению с небесными. Вы утомляете меня, молодой человек. С меня хватит. Серафина, проводи его.

И Маттео очутился на улице, прежде чем осознал, что с ним происходит. Он не сразу понял, что этот ничтожный священник попросту выставил его за дверь, его, инспектора миланской уголовной полиции! Но тут же дикая ярость, унаследованная, вероятно, Чекотти от одной из своих далеких прабабок, согрешившей с каким-нибудь мавром, охватила его. Ах так, значит весь мир объединился против него, чтобы помешать ему арестовать убийцу? Ну что же! Маттео Чекотти еще покажет этим невежам из Фолиньяцаро, где раки зимуют! Он обойдется без падре! Он обойдется без начальника карабинеров! Пусть только нотариус официально подтвердит свои слова, а Аньезе покажет, что ее возлюбленный поклялся при ней убить своего соперника, и дело будет в шляпе! Полный жажды мщения, полицейский снова повернул к дому нотариуса.

* * *

Мэтр Агостини не видел никаких препятствий к тому, чтобы дать письменные показания, не оставляющие сомнений в виновности Амедео. После того как он отдал их полицейскому, тот попросил его прислать свою дочь.