Текст книги "Александр и Алестрия"
Автор книги: Шань Са
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Я покидал Фивы, ощущая смутную печаль. Мы уводили с собой захваченных женщин и детей. Фивы горели. Фивы обратились в столбы черного дыма.
Слушайте меня, греческие граждане! Нет на свете людей хитрее фиванцев. Нет укреплений, неприступнее фиванских. Нет истории более славной, чем их история. Филипп победил фиванцев, Александр их уничтожил. Покоритесь без промедления. Царь македонян идет! Его копье вызывает гром, его меч высекает пламя. Ржание его коня Буцефала парализует самых стремительных скакунов. Бегите! Скрывайтесь! Уползайте! Александр идет, выбирайте – мир или огонь!
Беспощадность и непримиримость необходимы. Только жестокий полководец внушает страх. Он должен пожертвовать душевным покоем ради своего авторитета. Теперь мое вино первым пробовал раб. Я просыпался по ночам, и мне казалось, что в палатку пробрался убийца. Я видел во сне ползущего по земле окровавленного Филиппа. Его ледяные пальцы стискивали мне шею. Я замыслил заговор против отца, и боги карали меня за это.
Я вернулся в Пеллу и вошел в город через главные ворота, одетый в белую тунику, с золотым лавровым венком на голове и прижатым к груди царским скипетром. Подданные восторженно приветствовали меня, как прежде они встречали Филиппа. Олимпия приняла меня в свои объятия, и ее женский аромат стер из памяти залитые смертельной бледностью лица, кишащие червями раны и обгоревшие трупы. Голос матери пробудил меня от кошмаров. Я прозрел и снова мог видеть оливы и апельсиновые деревья, сверкающую воду фонтана, тихое звучание мирной жизни: ворковали голубки, прыгали по веткам воробьи, ветер доносил звяканье колокольчиков, стучали молотками плотники, смеялись македонянки, стиравшие белье у реки.
Мои раны затянулись. Я набрался сил. Воздух Пеллы снова стал невыносим для меня. В открытые окна и двери дворца заползали слухи: мир продолжал называть меня ублюдком, девчонкой, цепляющейся за тунику матери, которая убила своего мужа. Поговаривали, что Олимпия меня околдовала. Что она поит ядом всех, кто осмеливается усомниться в законности моих прав на трон. Окружающие насмехались над слабым Александром, которым манипулирует развратная мать-интриганка.
Я снова отправился на войну, чтобы не слышать злоязыких сплетников. Вдали от Пеллы преданность матери была мне полезна. Я посылал ей тайные приказы. Она должна была устранять всех, кто не одобрял моих действий, мстить за меня Филиппу, заставить умолкнуть голоса, певшие ему осанну, складывавшие о нем легенды, изгнать из-под колоннады дворца след его запаха. Олимпия должна была помочь мне выбросить отца из моей жизни, стереть саму память о нем.
Битва следовала за битвой, мои воины богатели, я набирался опыта, карты и книги рассказывали мне о чудесах земного мира. Мое залитое потом и кровью тело неистовствовало, а мозг сохранял ледяную ясность. Как только ярость и возбуждение отступали, я погружался в меланхолию. Афины сдались мне без боя. Метрополия, где когда-то жили торговцы и моряки, политики и философы, теперь лежала в руинах. Агора опустела, зато таверны процветали. Девушки и юноши торговали там телом и душами.
Я сидел у подножия Акрополя, прислонясь к вратам вечности. На горизонте, на серебристых морских волнах покачивались парусники. Сократа заставили выпить яд. Республика Платона превратилась в тень на стене пещеры. Афины с разрушенными дворцами, сожженные мной Фивы, Македония, богатая зерном и бедная на художников, были огромной тюрьмой, угнетавшей меня упадком нравов и тягостной атмосферой.
Я переодевался солдатом и отправлялся в афинский порт искать дешевых удовольствий. Мальчики вились вокруг меня, подмигивали, тянули за рукав, с теми, что покрасивей, я выпил дешевое вино. День тонул в море, облака окрашивались в алый цвет. Я чувствовал себя обманутым и пьянел все сильнее, ни одно лицо не привлекало меня, все тела пахли отвратительно, никто не мог доставить мне удовольствие и развеять грусть. Заворачивая за угол, я поймал пугливый взгляд мальчугана, торговавшего финиками. Он сидел под деревом, и я мгновенно возжелал его. Я схватил малыша и потащил в ближайшую харчевню. Он плакал, моля о пощаде, но я взял его силой.
На рассвете следующего дня я покидал Афины, унося в душе ужасное воспоминание о хмельной ночи и затравленном взгляде давешнего мальчика, который был так похож на маленького Александра. Я повторил преступление Филиппа. Он растворил свою душу в моей крови. Он умер – но жил во мне и насмехался над тщетной попыткой бунта.
Я все сильнее жаждал жестокости, мне требовались кровавые сражения! Я должен был скакать во весь опор, карабкаться вверх, покорять горные вершины. Только град летящих стрел, высекаемые мечами искры, крики умирающих и пылающие города могли прогнать мою боль! Я усмирил греческие царства, и мир невыносимо сузился: он больше не вмещал моих терзаний, не оставлявших в душе места для радости. Чтобы заглушить боль, я должен был покорять новые земли и варварские народы.
Персия, бескрайняя и неизвестная, стала той самой угаданной мечтой, тем вызовом себе, которого жаждала моя душа. Неотвязная мысль о Персии обещала положить конец моим страданиям.
Честолюбивые планы пьянили воображение, облегчали мне жизнь. Выбора не было: в долгой беззвездной ночи Александр станет летучей звездой. Он будет сверкать. Проживет короткую, но яркую жизнь.
Олимпия то и дело заговаривала со мной о женитьбе. От своих людей я знал, что она подыскивает мне невесту в семьях македонской знати. Ее мечта о супружеском счастье сына и желание стать бабушкой делали атмосферу во дворце невыносимой. Чтобы уклониться, я напоминал матери о Филиппе, обвинял ее за то, что позволила отцу развратить меня, что мирилась с моими пороками. Она не отвечала, но печаль переполняла ее глаза.
Я срывался на крик:
– Женщина, ты подарила мне любовь, но эта любовь вскормила чудовище. Я не хочу жениться! Мне не нужна жена, которая будет похожа на тебя! Я не желаю детей, которым смогу причинять боль!
Она опустила голову и ничего не сказала.
Я схватил ее за плечи и дал выход гневу:
– Взгляни на меня, я не тот, кого ты любишь! Я не бог. Я разрушаю города из одного только желания превзойти жестокостью Филиппа, совершить больше преступных деяний, чем совершил он! Я отрубал головы детям, вспарывал животы женщинам, сжигал мужчин, которые ничем меня не оскорбили! О, Олимпия, ты произвела на свет тирана!
Она сжала меня в объятиях и заплакала.
– Дай мне ребенка, – прошептала она. – А потом уходи и не возвращайся! Я воспитаю из твоего сына справедливого, доброго, милосердного и мудрого государя…
Речи матери растопили мое сердце. Мы лили слезы, оплакивая наши загубленные жизни. Наступила ночь. Олимпия пела мне колыбельные, и я уснул, положив голову ей на живот, как часто поступал в детстве.
Женщины сильнее мужчин. Даже Филипп в пьяном угаре никогда не осмеливался ударить Олимпию. Разве мог я противиться ее воле? Я снова ускакал из Пеллы, оставив на мать дворцовые интриги и заботы о власти. Но ее письма догоняем меня и за горами. Ее голос заглушал грохот войны, манил вернуться в покои с окнами на апельсиновую рощу и фонтаны. Я отвечал, и наши диалоги напоминали бабочек, что порхают над усеянными трупами полями сражений. Мы были связаны той незримой цепью, что навек соединяет мужчину и женщину. После смерти Филиппа я стал ее неустрашимым воином, ее внутренним огнем, силой, способной завоевать мир. Она была моей семьей. Она хранила ключ от моей казны и железной рукой правила Пеллой. Я воевал на переднем крае, она усмиряла тылы. Я грабил, она подсчитывала добычу. Я убивал, она залечивала раны.
Как бороться с женщиной, вынесшей страдание, принявшей насилие, пережившей жестокость? Во дворце существовала узкая комната с алтарем, на котором стояли черные кристаллы. Когда моя мать закрывалась там, никто – даже Филипп! – не осмеливался нарушить ее уединение. Олимпии было ведомо обо мне все, я же знал, что она родилась в горной стране, где люди одеваются в черное и продают на базарах скорпионов, змей, пауков и камни, которые наделены магической силой и способны навести порчу на человека. Месть для мужчин ее племени была таким же занятием, как пение и танец для других людей. Женщины, издревле посвященные Дионису, получили от него дар укрощать воителей.
Приготовления военного похода против персов начались много лет назад. Филипп перестроил военные порядки наших армий, поставив лучников перед фалангами, а копьеносцев – перед кавалерией, так что строй каре легко превращался в дугообразный. Боги посылали нам богатый урожай, амбары ломились от зерна. Завоеванные греческие города возвращали себе утраченное достоинство, они были готовы объединиться, стоило заговорить о войне с персами. Олимпия заводила любовников. Она правила, держась в тени, за их спинами. Интриги одних спасали от козней других. Я больше не боялся, что кто-нибудь захватит мой трон.
Я приучил солдат Филиппа к еще более суровой дисциплине. Я изучал карты дорог, собирая полезные сведения. Мне были известны имена влиятельных сановников и евнухов. Я знал все родинки фаворитки Великого Царя Дария. Знание парализует действие. Чем больше я узнавал, тем меньше знал об этой в тысячу раз более могущественной, чем наша, империи. Дни проходили за днями, а я так и не мог ни на что решиться. Олимпия ускорила мой отъезд.
Мать понимала, что не сумеет меня удержать, и день и ночь твердила о женитьбе. Я приходил в бешенство от ее поучений. Печальный взгляд и молчание обезоруживали. Она делала мою жизнь невыносимой.
Однажды вечером я увидел во сне мою царицу. Она обитала в храме, выстроенном на вершине сканы. На ступенях, за спиной царицы, стояли девушки в белых одеяниях, ее же платье было огненного цвета, шею украшало ожерелье из византийского золота и ярко-красных жемчужин, привезенных из неизвестной далекой страны. Царица протягивала руки к небу, и стройный хор голосов возносил хвалу чужому богу.
Когда я проснулся, восхищение сменилось сомнением. Платон учил, что каждый человек есть часть небесной сущности, разбивающейся надвое в момент низвержения на землю и обреченной искать там свою половину. Так начинается поиск любви. Эта принцесса была предназначена мне свыше, как я был предназначен ей. Где, в каком краю стояла та скала? Знала принцесса или нет, что я живу на свете, что я видел ее, что полюбил, не успев узнать? Ждала ли она меня? Видела ли? Мечтала ли обо мне или совершит ошибку и воссоединится с другой, чужой душой?
Я объявил Олимпии, что мой отъезд – дело решенное. Ее глаза подернулись слезами.
– Никому не под силу противостоять империи варваров, – тихо сказала она. – Наши воины уподобятся каплям воды, упавшим на песчаный берег. Всех поглотит бездна.
Не ради победы бросал я вызов опасности! Не желая обсуждать это с матерью, я устало возразил:
– Отец потерпел поражение, я должен продолжить его дело.
– Твой отец ничего не проиграл. Филипп был мудрым правителем. Он внял предупреждению Зевса и сумел избежать несчастья.
Я разгневался, услышав, как Олимпия воздает должное отцу, и повысил голос:
– Я не из тех, кто слушается голоса рассудка. Я пойду дальше – туда, где когда-то погиб мой предок Ахилл. Филипп не стал избранником Олимпа, не ему суждено было добыть славу богам. Я – Избранник! Я – сын Аполлона, Артемида стала моей повитухой и в ночь, когда я родился, оставила гореть свой храм. Не пытайся лишить меня мужества, я взойду на стены Вавилона.
– Ты хочешь бросить вызов чужим богам, только бы не управлять своей страной, – зло бросила она. – Я никогда не могла остановить твоего отца, не сумею переубедить и тебя. Я тебя потеряю. Твое сердце забудет меня, и я умру в одиночестве…
Я вздохнул:
– Ты довольно интриговала, пытаясь удержать меня во дворце. Осуши слезы, тебе приказывает твой царь. Родиться женой и матерью воина – печальный удел. Но будь достойна своего имени. Отпусти меня.
Олимпия замолчала. Она знала, что все предопределено.
Я сделал так, что оракул Аполлона произнес благоприятное пророчество. Совет выслушал речи «за» и «против». Возлюбленные моей юности, мои вечные спутники Гефестион, Пердикка, Кассандр, Кратерос и Лисимах дали клятву вечной верности на крови – их не волновали слухи о том, что Александр жаждет доказать миру свою мужественность. Выполняя условия Коринфского договора, греческие города прислали нам самых храбрых воинов.
Лошади были вычищены, солдаты проверили оружие, воинственный клич прозвучал, и огромная армия тронулась в путь. Часть войска плыла на кораблях, ища столкновения с персами, дабы убедить их, что союзные армии нападут на империю с воды.
Прощай навек, золоченая тюрьма, где Филипп держал меня в тени своей славы и своей тщеты. Прощайте навек, поцелуи Олимпии, желавшей превратить меня в маленькую девочку. Прощай, Македония, где я появился на свет, прощайте, Аристотель и Гомер, видевшие, как я взрослею. Я – Александр, мне предстоит познать тайны цивилизаций и величие мира. Я бегу, скачу, лечу к земле фараонов.
Раскройте мне объятия, Осирис и Изида, великие боги возрождения, дарующие жизнь и силу, залечите мою рану, избавьте меня от кошмаров.
Я стоял, обдуваемый теплым ветром, и смотрел, как солнце садится на крепостные стены Мемфиса. Ветер с Нила, напоенный густыми запахами влажной земли, тростника и жареной рыбы, прогонял прочь аромат Олимпии и шорох ее туники. Солнце еще не скрылось за горизонтом, но бледная, прозрачная круглая луна уже взошла на небо.
В лагере мои солдаты готовились к македонскому празднику. Вдали от Пеллы ему не хватало веселья и остроты. Луна фараонов величественнее той, что освещает по ночам греческие земли, но в шумном торговом Мемфисе я замечал те же признаки упадка, что видел в Афинах. Тщетно искал я взором величественную красоту, описанную в папирусах. Песочные часы без устали отсчитывали время, но на лицах египтян уже читались усталость и смятение народа, слишком долго существовавшего в вечности.
Амон занял место Осириса. Бог Солнца требовал абсолютного подчинения и обожания. Я решил посетить храм Амона, чтобы убедить египтян надолго покориться моей власти. Мне говорили о бескрайней пустыне, пламенеющих холмах и грифах о девяти головах. Я слушал рассказы об армии теней, гонимой ветром по барханам, которая когда-то уничтожила могучую армию персов, но не испытывал страха. Опасности только закаляли мою волю.
Четыре дня мы брели по океану песка, четыре ночи стремительно продвигались вперед под звездами. Я не обращал внимания на жалобы солдат. Солнце обжигало меня, песчаные волны извивались в знойном мареве, но я и не думал отступать. Отступить значило бы навсегда отказаться от сфинксов и пирамид.
В сердце оазиса жрецы Амона утомили меня священными танцами, песнопениями и восхвалениями, а потом отвели в низкую хижину с крышей, крытой пальмовыми листьями. Верховный жрец, увешанный купленными на мои деньги драгоценностями, предсказал то, что я хотел услышать: бог указывает на меня как на царя царей. С благословения Амона Александр станет непобедимым.
Возвращение было стремительным. Воодушевленные предсказанием оракула, солдаты с веселой отвагой бросали вызов пустыне. Я дремал на спине Буцефала, вспоминая, как стоял у подножия солнечного диска. Я спросил верховного жреца: «Отчего я родился в тот момент, когда близится конец мира?» Он не нашелся что ответить. Я рассмеялся и с легким сердцем покинул храм. Мир близился к гибели, ибо я родился, чтобы предать его огню, разрушить до основания.
Я стоял на берегу озера Мариут и наконечником копья чертил на сухой земле план нового города. Я назову его своим именем.
Александрия Египетская, ты будешь жить и процветать и после того, как мы с этим старым миром погибнем в пламени!
2
Меня зовут Тания. Еще меня называют Талестита. Я высокая и тоненькая. У меня есть зеленая птица. Я заплетаю свои волосы в косы и одеваюсь в красное. Я очень люблю хмурить брови и размышлять.
Девушки часто надо мной подшучивали, потому что я почти не смеялась. Я была спутницей царицы, и ей нравился мой задумчивый вид. Она говорила, что в моем обществе чувствует себя спокойно, а наши слишком веселые и болтливые сестры утомляют ее. Надо мной подтрунивали из-за белой кожи, золотистых глаз и вьющихся светлых волос. Меня со смехом называли Чужеземкой: старейшины рассказывали, что я была дочерью чужеземного царя и что всю мою семью вырезали. Я была чужой среди черноглазых и черноволосых девушек, однако же записывать за ней царица доверяла только мне. Я писала на плоских камнях, макая косо заточенное тростниковое перо в разные чернила. Желтым цветом записывались указы царицы, оранжевым – поголовье лошадей и овец.
В нашем племени мало кто умел писать. У нас не было книг. Моя мать, спутница прежней царицы, открыла мне тайну знаков. Она говорила, что наш язык наделен силой сосредоточения и что каждая наша буква стоит десяти слов в других языках.
По вечерам мы ложились на землю, царица смотрела, как движутся по небу звезды, и рассказывала истории. Я, Тания, записывала их при свете масляного светильника. Мы прятали каменные страницы, чтобы никто их не нашел. Царица говорила, что в тот день, когда она умрет, я должна буду замуровать нашу книгу в пещере. Тогда я не ведала, какой короткой и наполненной будет наша жизнь.
Звездные истории писались белым цветом.
В тот год царице по нашему летосчислению исполнилось пятнадцать, я была немногим старше. Я была задумчивой, но не ведала печали.
В степях нас называли амазонками, что означало: племя девушек, любящих лошадей. Мы умели выращивать самых быстрых, самых выносливых и самых красивых скакунов. Мы жили под открытым небом и кочевали в поисках сочной травы и чистых источников. Мы были сильными, одинокими и не заключали союзов с другими народами. Никто не знал, откуда мы пришли. Никто не догадывался о нашем божественном происхождении. Амазонки всегда оберегали эту тайну.
Миллионы лет назад наши предки жили на красивой горе, которая звалась Сиберия, где царило вечное лето и цвели деревья. Они умели обучать людей и птиц. Они жили в гармонии с природой, но однажды она их предала, заставив спуститься с горы в долину. Наши предки шли, и шли, и шли. Они шли вперед десятки лет, пока не достигли плодородных степей.
В ту далекую эпоху правила Великая Царица. Она установила закон племени и создала письменность. Она наблюдала за перелетными птицами, смотрела, как из почек появляются листья и расцветают цветы. Вдохновляясь живой жизнью, она изобрела буквы, похожие и на цветы, и на листья, и на летящих по небу птиц. Великая Царица была единственной женщиной племени, носившей под сердцем ребенка. Она понесла от царя народа, жившего на другом склоне Сиберии. До этой встречи пути двух племен никогда не пересекались, ведь гора была практически непроходима.
Царь сумел одолеть перевал. Он встретился с Великой Царицей на середине пути. Она охотилась на кабана и, увидев незнакомца, опустила лук. Такого самца она в лесу никогда прежде не видела и ничего о нем не знала – ни его имени, ни происхождения. Потрясенная красотой чужака, царица решила захватить его сетью. Правительница привела в племя чужестранного царя и его спутников и предъявила своим подданным как охотничий трофей. Царь был выше мужчин, находившихся в рабстве у наших предков. Его обнаженное тело излучало свет.
Царица ощутила непреодолимое желание соития. Она велела искупать пленника, растереть ему тело и уложить на огромную постель из самых нежных трав, самых ароматных цветов и переливающихся всеми цветами радуги перьев. Царица закуталась в покрывало, сотканное из светящихся чешуек исчезнувших с лица земли птиц. Она возложила на голову корону, подобную горе цветущих деревьев, достающих вершинами до неба. Она приблизилась к ложу, чтобы пленить царя, и тот, завороженный невиданным дотоле великолепием, три дня и три ночи без устали предавался с ней любви.
Влюбленная царица вырастила вокруг ложа гигантский бамбук, плети золотого плюща и ядовитые цветы, превратив его в волшебную вольеру. Она поручила птицам стеречь пленника. Влюбленная женщина забыла свой долг правительницы. Забыла о еде, питье и дочерях Сиберии, оплакивавших разлуку с ней. Она заботилась лишь о своем мужчине. Купала его. Давала грудь. Целовала. Кормила, напевая самые красивые песни. Она не сводила с него глаз, не отходила ни на шаг. Мир мог рухнуть – она пожалела бы лишь о том, что их тела не сольются воедино, как два дерева с разными кронами, как два цветка, растущие на разных стеблях.
Царь тосковал по своему народу. Он печалился, и царица чувствовала себя несчастной. Но она не могла покинуть племя. И последовать за возлюбленным тоже не могла, потому что здесь был ее мир, родина ее предков, ее земля, на которой жили ее подданные и паслись ее табуны и стада. Однажды утром царица вышла наконец из вольеры и отправилась на совет. Подданные требовали отдать им голову чужеземца, и царице пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы успокоить их гнев. Вернувшись, она обнаружила, что в стене из бамбука зияет пролом, и поняла, что соплеменницы похитили ее любимого, вырвав у нее сердце.
Следы привели ее на тропу, где они впервые встретились. Но отпечатки ног исчезали в зарослях травы. Что произошло с царем? Его похитили? Убили? Царица шла и шла, одолеваемая мрачными предчувствиями. Она звала прекрасное создание по имени, которое дала ему. Она кричала. Все было напрасно – из глубоких долин откликалось лишь эхо ее собственной тоски.
Царица больше не хотела править своим народом. Она лежала на ложе из увядших цветов и высохшей травы. Лежала, устремив взор на верхушки деревьев. Она ждала возвращения своей бесценной птицы. Всходила и заходила луна. Любимый царицы исчез, как тень, как призрак.
Тело царицы сотрясали жестокие спазмы. Она извивалась и стонала. Три дня и три ночи порывалась она вспороть себе живот, но служанки удерживали ее за руки и за ноги, чтобы она не рвала ногтями свою плоть. Утром четвертого дня на свет появились два мертвых младенца. Царица угасла в мученьях, томимая горечью разочарования. Никто не знал, видела ли она перед смертью своих детей, но с того дня в нашем племени из поколения в поколение передавался запрет любить мужчин и зачинать от них детей.
Любовь и дети разрушают дочерей Сиберии. Я, Тания, получила от моей матери Танкиасис наказ беречь царицу. В ней жизнь нашего племени.
Что было там, по другую сторону горы?
Рассказывали, что там плещет водами океан и живут морские народы.
Кто-то видел охотников, живущих на деревьях с золотыми листьями.
А еще говорили, что там расстилается пустыня, где песок прекрасен и чист, так что кажется, будто в нем перемешаны бриллианты и золото.
И будто бы жили там мужчины, убивавшие и пожиравшие друг друга, пившие кровь своих братьев и сестер и совокуплявшиеся с родителями.
По другую сторону Сиберии происходило столько же чудес, сколько творилось и злодеяний. Наша Царица-Мать преступила закон, когда понесла от мужчины. И бог Льда умертвил ее детей в утробе. Ибо слияние чистоты и порочности немыслимо, невозможно.
Сотни тысяч лет спустя вечные снега накрыли гору. Одно поколение нашего племени сменяло другое, уходя все дальше от неба к земле. В степях наши предки забыли чешуйчатых птиц с разноцветными хохолками. Они научились укрощать бескрылых птиц-лошадей.
Царица-Мать совершила ошибку, и век нашего племени начал клониться к закату. Мы попали в мир, где природа была не так щедра, а животные не так прекрасны. Хороших пастбищ становилось все меньше, нам приходилось отражать набеги диких орд, покушавшихся на наш скот. Зимы были суровыми. Завывал ветер, пугая людей почище волков. Снегопад заставлял нас укрываться в шатрах вместе с овцами и баранами.
Я предчувствовала, что степи станут последним царством нашего племени и мы будем жить здесь, пока не сойдем во Тьму. Я не печалилась о грядущем конце, наслаждаясь ароматами новой весны, а летом закрывала глаза и слушала тишину и звуки степи. От горизонта плыли грозовые тучи, постепенно затягивая все небо. Ветер разгонял изумрудно-зеленые волны. Испугавшись раскатов грома, белые журавли танцевали, как зачарованные. Я сидела, откинув полог шатра, и смотрела на грозные росчерки молний на лиловом небосводе. Осень разворачивала над нашими головами сапфирово-синий стяг небес. Я ложилась в траву и наблюдала за бабочками – их крылышки были покрыты крошечными чешуйками.
Сестер-амазонок смешил мой задумчивый вид.
Меланхолия – поэзия беззаботной жизни.
Я, Тания, спутница царицы, я не знаю, где родилась, и не ведаю ни своего истинного возраста, ни имени, данного мне при рождении. Здесь все зовут меня Тания, что означает «аромат бабочки».
– Я красивая? – спросила я мою мать – ту, что приняла меня в племени и выкормила овечьим молоком.
– Красота – это озеро внутри нас, – отвечала она. – Красота отражает прозрачность и блеск ледника Сиберии. Красота – это улыбка нашего бога.
Мы, дочери покрытой вечными снегами Горы, не боялись ни голода, ни жары, ни холода, ни захватчиков. В каждой из нас жила частичка ледника. Мы были хранительницами белого огня и жили уединенно, сами по себе, вдали от чужих городов и царей.
Орлы были нашими друзьями. Царица умела призывать их. Они прилетали с неба и служили нам проводниками. Мы заботились о наших лошадях. Купали их, чистили, расчесывали гривы и очень любили. Лошади были нашими верными спутниками. Природа степей скудна, сочные фрукты здесь почти не растут, и несколько красных ягод на кусте приводили нас в восторг. Мы охотились с луком на кроликов, лисиц и волков, чтобы иметь силы для долгих переходов, длившихся порой месяцами.
Раз в год, наевшись досыта, напившись вволю вина из кореньев и ягод, накормив и напоив лошадей, мы пускали их галопом и много лун скакали без сна и отдыха. Нашими телами овладевало такое неистовство, душа так жаждала полета, что мы до полного изнеможения мчались следом за царицей к дальним границам степи. Мы насыщались воздухом, дождем и ветром. Мы не ведали ни печали, ни страха, одну лишь свободу – она принадлежала нам, и мы ею гордились. Мы напоминали перелетных птиц, подчиняющихся зову таинственной силы. Мы стремились туда, где встает луна. Наш путь лежал на великий праздник, где каждый год собирались все обитатели степи.
На берегу реки Яксарты толпились мужчины и женщины. Знатные люди выделялись головными уборами из кожи и войлока, украшенными перьями, цветами или головами животных. Простолюдины соревновались в умении завязывать тюрбан. Племена приходили сюда, чтобы обменяться оружием, шатрами, драгоценностями и женщинами. Говорили здесь на общем языке, амазонки тоже знали несколько необходимых для торговли слов, но в совершенстве этим языком цифр, восклицаний и преувеличений владели только мы с царицей.
Весь этот праздничный месяц мы меняли наших лошадей на кожаные переметные сумы, расписную посуду, ожерелья из стеклянных бусин и маленьких девочек. Мы слушали рассказы о том, что происходит в большом мире. Нам стало известно, что на Персию, самую большую из всех земных империй, напала пришедшая с запада армия. Персы бежали от нашествия на восток, и их роскошные ткани, тонкая посуда и драгоценные украшения теперь задешево обменивались на наших рынках. Мужчины и женщины красовались в персидских одеяниях и устилали свои шатры персидскими коврами. Я, Тания, смотрела на эту игру цветов и всеобщее возбуждение, и меня одолевали дурные предчувствия и неясный страх.
Амазонки в немом восторге застыли перед с игрушками, а потом вдруг раскричались и принялись хохотать. Они тянули руки к статуэткам, куколкам, механическим зверюшкам, управляемым хитрой системой ремешков и лент, сумочкам с прелестными камешками для игры в шахматы, золотым монеткам для лягушек с разинутым ртом, счетам с костяшками, плавающим стеклянным рыбкам и птичкам с настоящими перьями. Торговец суетился, хватал игрушки и бурно жестикулировал, назначая цены. Он был забавный, но его крики смущали моих сестер. Они отошли подальше и перестали смеяться. Они не знали, что выбрать. Мы ничем не владели, и нам было трудно что-нибудь взять.
Я отправилась к торговцам специями, чтобы сделать запасы на год. В терракотовых горшках синий, желтый, шафрановый, оранжевый, лиловый, лилово-оранжевый, переливы зеленого смешивались с оттенками желтого и многообразием белого. Цены на специи упали. Я предугадывала великую перемену. Я последовала за царицей к рядам с тканями. Они касались моего лица, ласкали ладонь. Грубые, мягкие, тонкие, плотные, прозрачные, непроницаемые, блестящие, линялые, белые, черные, зеленые, синие, оранжевые, красные, они колыхались на ветру и полыхали на солнце. Я была очарована, ослеплена и опустила глаза к земле. Дочери Сиберии не могли себе позволить такой роскоши.
Мы обогнули шатер и оказались перед горшечными рядами. На земле громоздились вазы, кратеры, блюда, расписанные геометрическими узорами. Сидевшие на коврах кочевники что-то бурно обсуждали, размахивая руками. Для подсчетов они использовали разноцветные камешки, сделки совершали в последний день.
За горшечным рядом начинался невольничий рынок. Мужчины в набедренных повязках, скованные по рукам и ногам, сидели на земле с отрешенными лицами, но стоило кому-нибудь подойти, и в их глазах загоралась ненависть, они готовы были кинуться, укусить, вцепиться в горло.
Под полотняным навесом, где торговали растениями, царили прохлада и диковинные ароматы. Экзотические цветы с загадочными названиями притягивали к себе мою царицу. Она шла медленно, уходила и возвращалась, останавливалась у поправившегося растения и долго вглядывалась в него, словно пыталась запечатлеть в памяти навечно.
Солнце клонилось к закату. Мы возвращались назад, насладившись прогулкой, но с пустыми руками. Амазонки никогда не покупают ничего роскошного, мы довольствуемся необходимым.
В квартале харчевен были натянуты шатры, где сошедшиеся на одну ночь пары находили приют за три черных камешка. Люди пили теплое молоко и хмельные напитки, ели жаренное на вертелах мясо. Блеяли привязанные к столбам козлята, лаяли собаки. Громче других звучал в толпе общий для всех племен степи язык купли-продажи.
Мужчины и женщины замолкали и расступались перед царицей амазонок. Она была невысока ростом, но от нее исходило сияние, подобное солнечному свету, предвещающему счастливый трудовой день. Густые брови, черные глаза и пухлые губы свидетельствовали о неукротимости натуры. По примеру повелительницы мы отгораживались от чужого любопытства, кутаясь в нашу гордость, как в роскошную мантию.
