Текст книги "Притяжение (ЛП)"
Автор книги: Ш. Черри Бриттани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 22
Люси
Грэм вернулся в приемное отделение с опухшими глазами. Карла и Сьюзи отправились на поиски кофе, а Грэм, подарив Мэри фальшивую улыбку, крепко обнял ее и отправил в палату к Олли.
– Эй! – Я встала и подошла к нему. – Ты в порядке?
Он поморщился. Внешне он старался держаться, но глаза выдавали правду – Грэм был убит горем.
– Если с ним что-то случится… – он с трудом сглотнул и опустил голову, – …если я его потеряю…
Я не дала ему возможности ничего сказать, а молча обняла. Грэм задрожал всем телом. Впервые он позволил себе почувствовать боль, и я была рядом, чтобы прижать его к себе.
– Что я могу сделать? – спросила я, крепко обнимая его. – Скажи, что я могу сделать.
Он прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза.
– Просто не отпускай меня. Если ты выпустишь меня, я сдамся. Я позволю этому одержать надо мной верх. Пожалуйста, Люсиль, не отпускай меня.
Я только крепче обняла его. Это длилось всего несколько минут, но мне показалось, что прошли часы. Тихо-тихо я начала шептать ему на ухо:
– Надо мной воздух, подо мной земля, во мне огонь, вокруг меня вода, их дух – это я… – Я повторяла свое заклинание и физически ощущала, как его накрывают эмоции. Каждый раз, чувствуя, что теряет опору, он прижимал меня ближе к себе.
Я ни за что не позволю ему упасть!
Вскоре проснулась Тэлон и начала сопеть и возиться в автокресле. Грэм медленно отпустил меня и подошел к дочери. Когда их взгляды встретились, она перестала ерзать, а глаза ее засияли так, словно увидели лучшего человека в мире. Детские глаза засветились безусловной любовью, и я стала свидетелем чудесного мгновения, когда маленькая дочь дарит утешение своему отцу. Грэм взял ее на руки и крепко прижал к себе. Тэлон положила свои ладошки на его щеки и с очаровательной улыбкой радостно что-то залепетала. Улыбка ее была такой же прекрасной, как и у отца.
На одно мгновение, на одну секунду Грэм перестал страдать.
Тэлон наполнила его сердце любовью – той самой любовью, существование которой он когда-то считал невозможным.
И на этот короткий миг он, кажется, стал самим собой.
* * *
Мэри решила подождать и посмотреть, не изменится ли ситуация. Все эти недели она жила с тяжестью в душе, и Грэм постоянно был рядом. Он приходил к ней домой, приносил еду, заставлял есть и спать, потому что, будь ее воля, она не покидала бы приемного отделения больницы.
В ожидании перемен.
В ожидании чуда.
В ожидании минуты, когда муж вернется к ней.
Карла позвонила мне, когда настал момент принять самое трудное решение в жизни ее семьи. Мы приехали в больницу. Свет в коридоре мерцал и горел тускло, словно готов был погаснуть в любую минуту.
В палату вошел священник. Мы, взявшись за руки, встали вокруг кровати Олли и приготовились к прощанию с ним.
Вряд ли кто-то из нас сможет до конца оправиться после такой потери. Я знала Олли очень недолгое время, но он успел изменить мою жизнь к лучшему. Его сердце всегда было наполнено любовью, и нам всегда будет его не хватать.
Завершив молитву, священник спросил, не хочет ли кто-нибудь из нас сказать последнее слово. Мэри не могла ничего произнести – по ее щекам катились слезы. Карла уткнулась лицом в плечо Сьюзи. Мои губы просто отказывались шевелиться.
Грэм выступил поддержкой нам всем. Он стал нашей силой. Когда идущие из самого центра души слова начали слетать с его губ, я почувствовала, как сжалось мое сердце.
– Надо мной воздух, подо мной земля, во мне огонь, вокруг меня вода, их дух – это я…
В этот момент часть души каждого из нас ушла вместе с душой Олли.
Глава 23
Грэм
Все ушли. Мэри, Карла и Сьюзи ушли, чтобы узнать о своих дальнейших действиях. Я знал, что должен был пойти с ними, но не мог заставить себя двигаться. Я стоял в больничном коридоре, освещенном тусклым мерцающим светом. Палата Олли была пуста. Больше ничего нельзя было сделать. Его больше нет. Нет моего профессора. Моего героя. Моего лучшего друга. Моего отца.
Его больше нет.
Я не плакал. У меня все это просто не укладывалось в голове.
Как это вообще могло произойти? Как он мог уйти так быстро?
Как он вообще мог уйти?
Послышались шаги, направляющиеся в мою сторону. Вокруг меня сновали медсестры – они спешили к очередным пациентам. Врачи осматривали тех, у кого еще билось сердце. Жизнь больницы шла своим чередом, словно наша планета только что не перестала вращаться.
– Грэхем.
Ее голос. Сейчас он звучал глухо от боли и скорби. Я даже не повернул голову в ее сторону – мой взгляд не отрывался от палаты, в которой я только что произнес свое последнее «прощай».
– Он был прав, – прошептал я дрожащим голосом. – Он знал: если бы я узнал о его больном сердце и о том, что жить ему осталось недолго, я сбежал бы. Я повел бы себя как эгоист и отстранился бы от него, чтобы уберечь себя от переживаний. Я не позволил бы даже в мыслях признать его скорую смерть. Я повел бы себя, как трус.
– Ты был рядом, – сказала Люси. – Ты все время был рядом. В твоих поступках не было ни капли трусости, Грэм.
– Но я мог бы уговорить его на операцию, – возразил я. – Мог бы убедить его не сдаваться.
Я замолчал. На какой-то миг мне показалось, что я плыву. Как будто я все еще здесь, но больше не являюсь частью мира. Я словно парю над всеми в облаках неверия, отрицания и вины.
Люси приоткрыла губы, словно хотела сказать что-то в утешение, но в итоге не произнесла ни слова. Я был уверен, что не существует слов, способных помочь в этой ситуации.
Мы стояли неподвижно и молча, глядя на дверь опустевшей палаты, а мир вокруг нас продолжал движение.
Мое тело начало дрожать. Руки затряслись, а сердце рвалось из груди. Он ушел. Он действительно ушел.
Люси тихо прошептала:
– Если чувствуешь, что падаешь, падай – я рядом.
И через несколько секунд я почувствовал силу притяжения. Ощущение полета исчезло. Я начал стремительно падать – все быстрее и быстрее – и уже ожидал удара, но Люси была рядом. Она подхватила меня прежде, чем я упал на землю.
Она стала моей силой, когда я больше не мог быть храбрым.
* * *
– Она наконец-то заснула, хотя превратила этот процесс в настоящую войну. – Глаза Люси выглядели воспаленными, как будто она очень устала, но заставляла себя держать их открытыми. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она, прислонившись к дверному косяку моего кабинета.
Последний час я просидел за рабочим столом, тупо таращась на мигающий курсор в центре экрана. Мне хотелось работать, чтобы сбежать от реальности, но впервые в жизни я действительно не находил слов.
Люси подошла ближе и, положив руки мне на плечи, начала массировать напряженные мышцы. Я с радостью принял ее прикосновения и прошептал:
– Это был долгий день.
– Это был очень долгий день.
Я перевел взгляд на окно – на улице шел дождь. Тяжелые струи воды бились в окна и стены моего дома. Профессор Оливер закатил бы глаза, узнав, что в день его смерти пошел дождь. Банальное клише.
Я выключил компьютер. Сегодня ночью я не смогу придумать ни слова.
– Тебе нужно поспать, – сказала Люси, и я даже не стал возражать.
Она взяла меня за руки – я позволил ей это.
Она помогла мне встать и отвела в мою комнату, чтобы я хотя бы попытался закрыть глаза и немного отдохнуть.
– Принести воды? Или чего-нибудь поесть? Тебе что-нибудь нужно?
Ее взгляд был полон заботы.
– Только одно.
– Что? Что я могу для тебя сделать?
– Останься со мной. Просто сегодня я… – Мой голос дрогнул, и я прикусил щеку изнутри, чтобы сдержать эмоции. – Просто, кажется, сегодня я не смогу остаться один. Понимаю, это странная просьба, и ты, безусловно, можешь ехать домой, просто… – Я глубоко вздохнул и засунул руки в карманы. – Не думаю, что смогу сегодня остаться один.
Люси не произнесла ни одного слова. Она просто подошла к кровати, откинула одеяло, легла и похлопала ладонью рядом с собой. Я обошел кровать и лег рядом с Люси.
Медленно – очень медленно – наши пальцы словно сами по себе начали двигаться друг к другу. Я закрыл глаза, и по щекам моим потекли слезы. А потом каким-то образом наши пальцы переплелись, и душевное тепло Люси начало медленно вливаться в мое холодное сердце.
Постепенно Люси придвинулась ко мне, и мои руки как будто сами обняли ее. Я лежал, прижимая ее к себе, и медленно погружался в сон.
О, как сильно мне был нужен кто-то, готовый побыть со мной в эту ночь.
И я был безмерно благодарен за то, что это была Люси.
Глава 24
Люси
Наступил день похорон Олли. Людей пришло не так много, как на церемонию прощания, которую я посещала в последний раз. Это было совсем не похоже на похороны Кента. Все происходило на природе. Мы стояли на той самой поляне, на которой много лет назад Олли сделал Мэри предложение. Она говорила, что в тот день началась ее жизнь, и казалось очень правильным вернуться сюда, чтобы вновь наполнить сердце любовью, испытанной здесь же много лет назад.
И… да!!! Любви было много. Очень много проявлений любви к Олли, в том числе от его коллег, бывших студентов и друзей.
Здесь не было толп почитателей и репортеров с камерами. Все пространство было заполнено тем единственным, что имеет значение в жизни – любовью.
Все старались уделить как можно больше внимания Карле и Мэри – они ни на минуту не оставались одни. В течение поминальной службы были и слезы, и смех, и истории, наполненные светом и любовью.
Идеальная дань уважения идеальному человеку.
Когда пастор спросил, не хочет ли кто-нибудь сказать несколько слов, Грэм, на секунду замявшись, поднялся со своего места и передал мне Тэлон.
Наши взгляды встретились.
– Прощальная речь? – прошептала я, чувствуя, что сердце мое забилось сильнее. Для Грэма это будет очень тяжело.
– Да, – кивнул он. – Может быть, не очень хорошая…
Я медленно покачала головой и слегка сжала его руку.
– Это будут правильные слова.
Грэм направился к трибуне. Каждый неспешный шаг демонстрировал его абсолютную собранность. Грэм всегда собран. Всегда уверен в себе. Мало что способно лишить его равновесия.
Поэтому при виде того, как Грэм оступился, у меня замерло сердце. Но он, ухватившись за трибуну, удержался и выпрямился. Воцарилась полная тишина. Все взгляды были прикованы к нему. Ветер разносил запах сирени и жасмина, растущих вокруг. Земля была еще мокрой после дождя, не прекращавшегося последние три дня, и воздух был наполнен влагой.
Я не сводила с Грэма глаз, всматриваясь в мужчину, которого научилась тихо любить. И сейчас он готовился проститься с человеком, который первым научил меня видеть настоящую любовь.
Грэм откашлялся, ослабил узел черного галстука и, опустив взгляд на исписанный с двух сторон лист бумаги, приготовился говорить. Он вдохнул, потом прочистил горло и попытался начать:
– Профессор Оливер был… – Голос Грэма дрогнул, и он опустил голову. – Профессор Оливер… – Он сжал ладони в кулаки. – Нет, это все не то. Видите ли, я написал эту длинную речь памяти профессора Оливера. На ее создание был потрачен не один час. Но, честно говоря, если бы я дал прочитать эту речь ему, он назвал бы ее полным дерьмом.
Вокруг раздался смех.
– Уверен, многие из присутствующих здесь были его студентами, и нам хорошо известно, каким упертым ослом был профессор Оливер, когда дело касалось оценки работ. Свой первый «неуд» за статью я получил именно от него. А когда пришел к нему в кабинет узнать причину, он посмотрел на меня и тихо произнес: «Сердце». Я понятия не имел, к чему он это сказал, но профессор улыбнулся и повторил: «Сердце». Позже я понял – это то, чего не хватало в моей статье. До занятий с ним я не имел представления, как это – вкладывать душу в текст, но он нашел время научить меня и показал, как выглядят душа, страсть, любовь. Профессор Оливер был выдающимся учителем в этих трех дисциплинах. – Грэм разорвал лист с написанной речью. – И если бы эта речь была написана на оценку, он снова поставил бы мне «неуд». Можно много слов посвятить его достижениям, его работе. Он был выдающимся ученым и получил множество наград, подтверждающих его талант. Но это все пыль. – Грэм усмехнулся, и его поддержали несколько человек из числа бывших студентов Оливера. – Мы все знаем, что профессор Оливер ненавидел «воду» в тексте. «Больше мяса, меньше жира, дорогие студенты!». А теперь я добавлю в свою речь не просто мясо, а самую сильную мышцу. Сердце. Я расскажу вам, каким по своей сути был профессор Оливер.
– Оливер был человеком, который умел любить. И любил беззаветно. Он любил свою жену. Любил дочь. Любил свою работу, своих учеников и их мысли. Оливер любил этот мир – со всеми его недостатками, ошибками и шрамами, оставленными этими ошибками. Он умел разглядеть красоту за болью и вселить веру в лучшее будущее. Он был воплощением любви и всю свою жизнь старался одарить этой любовью как можно больше людей. Помню, на втором курсе я был ужасно зол на него. Он поставил мне второй «неуд», и я, жутко разозлившись, пошел прямо к нему в кабинет, ворвался без приглашения и уже собрался громко потребовать объяснения этой вопиющей несправедливости, но при виде профессора замер. Он сидел за столом и, закрыв лицо ладонями, плакал.
С комом в горле я слушала рассказ Грэма. Его плечи поникли, но он, изо всех сил стараясь держать себя в руках, продолжал говорить:
– В таких ситуациях я самый бесполезный человек. Я не знаю, как утешать людей, не знаю правильных слов – обычно это делал он. Поэтому я просто сел. Я сидел напротив, а он безудержно рыдал. Я просто сидел и позволял ему чувствовать, как рушится мир. Я сидел до тех самых пор, пока он не смог сказать, что именно причинило ему такую сильную боль. В этот день один из его бывших учеников покончил с собой. Оливер не видел этого студента много лет, но помнил его: и улыбку, и грустный взгляд, и потенциал. Известие о его смерти ранило Оливера в самое сердце. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «Сегодня мир стал немного темнее, Грэм». А потом вытер слезы и добавил: «Но все же я верю в то, что завтра снова взойдет солнце».
Из глаз Грэма полились слезы, и он сделал паузу, чтобы выровнять дыхание, а потом продолжил, обращаясь непосредственно к семье профессора Оливера:
– Мэри, Карла, Сьюзи! Я зарабатываю тем, что неплохо пишу, но говорить умею не очень хорошо. Я не знаю, какими словами можно объяснить то, что произошло. Я не знаю, в чем смысл жизни и почему смерть обрывает ее. Я не знаю, почему ушел именно он. И я не вижу смысла лгать вам и говорить, что все происходит не просто так. Но я точно знаю, что вы любили его, а он любил вас. Любил всем своим большим сердцем. Возможно, когда-нибудь этот факт поможет вам пережить очередной день. Возможно, когда-нибудь он подарит вам покой. И ничего страшного, если это произойдет не сегодня. Для меня – точно не сегодня. Я не чувствую покоя. Я чувствую себя обманутым, покинутым, обиженным и одиноким. В моей жизни никогда не было человека, на которого я мог бы равняться. Я не знал, что значит быть настоящим мужчиной, пока не встретил профессора Оливера. Он был самым лучшим человеком из всех, кого я знал. Он был для меня самым лучшим другом. И сегодня мир стал намного темнее, потому что Олли ушел. Он был для меня отцом, – сказал Грэм, и по лицу его текли слезы. Сделав глубокий вдох, он закончил: – И я навсегда останусь его сыном.
* * *
Последние несколько дней я спала с Грэмом в одной кровати. Казалось, он успокаивался, понимая, что не один. А я очень хотела, чтобы он обрел хоть какой-то покой. Май выдался дождливым, и звуки льющихся за окном водяных струй были для нас колыбельной.
В одно из воскресений я проснулась на рассвете от раскатов грома и, повернувшись на другой бок, увидела, что Грэма нет рядом. Я выбралась из-под одеяла и пошла проверить, не у Тэлон ли он, но, зайдя в детскую, обнаружила малышку спокойно спящей.
В поисках Грэма я обошла весь дом, вышла на веранду и заметила какую-то тень в саду. Быстро натянув дождевик и схватив зонтик, я вышла на улицу. Грэм, промокший насквозь, стоял с лопатой в руке.
– Грэм! – окликнула я его со спины, пытаясь понять, что он делает. Но, взглянув в сторону сарая, увидела большой саженец дерева, ожидающий посадки.
Дерево Олли.
Он даже не обернулся, чтобы посмотреть на меня. Кажется, Грэм даже голоса моего не слышал. Он просто продолжал копать яму, подходящую для посадки дерева. У меня душа разрывалась при виде того, как он, насквозь мокрый, копает все глубже и глубже. Держа зонт над головой, я подошла и тихонько похлопала его по плечу.
Он повернулся. Судя по его виду, мое присутствие его удивило. И в этот момент я увидела глаза Грэма.
«Вся правда в его глазах,» — сказал мне Олли.
И в ту ночь я увидела это. Я увидела, как защитный панцирь Грэма сломался. Сердце его разрывалось – с каждой минутой, с каждой секундой. Поэтому я сделала единственное, что смогла придумать.
Положив зонт на землю, я взяла лопату, встала рядом с Грэмом и начала копать. Мы не обменялись ни единым словом – в этом не было необходимости. Каждый извлеченный ком земли мы сопровождали вздохом в память об Олли. Как только яма стала достаточно большой, я помогла Грэму принести дерево, и мы вместе посадили его и присыпали корни мокрой землей.
Грэм сел прямо на землю, не обращая внимания на непогоду – дождь поливал нас не переставая. Я села рядом с ним. Он сидел, обхватив колени руками и сцепив пальцы. Я сидела по-турецки, положив ладони на колени.
– Люсиль? – прошептал он.
– Да?
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста.
Глава 25
Грэм
– Люсиль! – как-то вечером позвал я ее из кабинета. Последние несколько дней я заставлял себя садиться за рабочий стол и писать. Я знал, что именно этого хотел бы от меня профессор Оливер. Он хотел бы, чтобы я не сдавался.
– Да? – спросила она, входя в комнату.
Сердце мое пропустило удар. Без макияжа, с небрежной прической она выглядела такой уставшей и… единственной желанной для меня.
– Я… мне нужно отправить несколько глав моему редактору. Обычно их сначала читал профессор Оливер, но… – Я поморщился. – Не могла бы ты прочесть их?
Ее глаза округлились, и лицо осветилось широкой улыбкой.
– Ты шутишь? Конечно! Дай-ка взглянуть!
Я протянул Люси листы с главами, и она села напротив меня. Закинув ногу на ногу, она начала читать, вникая в каждое слово. Пока взгляд Люси был прикован к моей рукописи, я не сводил глаз с нее самой. Иногда ночами я гадал: как бы все обернулось, не будь ее? Как бы я сумел выжить, не появись в моей жизни эта чудачка?
Удивительно, почему я так долго не могу сказать ей, что во всем мире она одна из самых дорогих для меня людей?
Люси Палмер спасла меня от власти тьмы, и я никогда не смогу в полной мере отблагодарить ее за это.
Через некоторое время ее глаза наполнились слезами. Она прикусила нижнюю губу и, прошептав себе под нос «Вау», перелистнула страницу. Люси читала сосредоточенно, вдумчиво, не торопясь.
– Вау! – закончив, снова пробормотала она и сложила листы стопкой на коленях. Покачав головой, она подняла на меня взгляд и сказала: – Ничего себе!
– Тебе не понравилось? – спросил я, скрещивая на груди руки.
– Это идеально. Это абсолютно идеально.
– Ты изменила бы что-то?
– Ни единого слова. Олли был бы горд.
Легкий вздох сорвался с моих губ.
– Хорошо. Спасибо.
Люси встала и направилась к двери, но я снова окликнул ее.
– Ты не хотела бы составить мне пару на свадьбе Карлы и Сьюзи?
С легкой улыбкой Люси пожала плечами.
– Я ждала, что ты попросишь меня об этом.
– Я не был уверен, захочешь ли ты пойти. Я… в смысле… это странно – приглашать друга на свадьбу.
Люси посмотрела на меня, и в ее шоколадных глазах появилась легкая грусть.
– Ох, Грэм-Сухарь, чего бы я только ни отдала, чтобы стать для тебя больше, чем другом, – сказала она так тихо, что я задумался, не послышались ли мне эти слова.
* * *
В день свадьбы я ждал в гостиной, пока Люси соберется и выйдет из своей спальни. Сердце сжималось – мне не терпелось увидеть ее. Когда она наконец-то появилась, то увиденное превзошло все мои ожидания. Люси была ярким лучом совершенной красоты.
На ней было длинное бледно-голубое платье, а в волосы вплетены белые гипсофилы. На губах розовая помада.
Люси сияла красотой.
Я не мог отвести от нее взгляда и с каждой секундой все больше понимал, что пропадаю.
Вдобавок ко всему она держала на руках Тэлон. И при виде того, как моя дочь – мое сердце и моя душа – прижималась к этой женщине, я понял, что пропал окончательно.
Между нами не должно быть этого чувства.
Мы не должны влюбляться друг в друга – ни я, ни она.
И все же казалось, что какая-то неведомая сила притягивает нас друг к другу.
– Ты выглядишь потрясающе, – сказал я, поднимаясь с дивана и поправляя пиджак.
– Ты тоже выглядишь неплохо. – Люси подошла ко мне и улыбнулась.
– Папа, – пролепетала Тэлон и потянулась ко мне. – Папа-папа-папа. – Эти слова переполняли мое сердце.
Я никогда не думал, что любовь может быть такой ощутимой, такой реальной.
Взяв Тэлон на руки, я поцеловал ее в лоб, и дочка поцеловала меня в ответ. Люси приподнялась на носочки и поправила на мне галстук-бабочку, который сама же выбирала. Да и весь мой наряд был выбран ею. У нее было убеждение, что в моем гардеробе слишком много черного, поэтому она вынудила меня выйти из зоны комфорта и надеть светло-серый костюм и маленький голубой галстук-бабочку.
По пути на церемонию мы заехали к Крисси – флористке, работающей в магазине Люси. Она согласилась посидеть с Тэлон сегодня вечером, и я, честно говоря, немного волновался. Тэлон никогда ни с кем не оставалась, кроме меня и Люси, но Люси сказала, что доверяет Крисси. А я, в свою очередь, доверял Люси.
– Если что-то понадобится, у вас есть номера наших телефонов, – сказал я Крисси и протянул ей Тэлон, которая поначалу выглядела испуганной.
– О, не волнуйтесь. Мы отлично поладим. Главная ваша забота – хорошо провести время. Наслаждайтесь каждым мгновением.
Я натянуто улыбнулся, после чего поцеловал Тэлон в лоб и вручил ее Крисси.
– О, и… Грэм? Прими мои соболезнования по поводу смерти твоего отца. Профессор Оливер, судя по всему, был замечательным человеком, – сказала Крисси.
Я поблагодарил ее, и Люси слегка сжала мою руку.
По пути к машине я повернулся к ней и спросил:
– Ты сказала ей, что он мой отец?
– Конечно. Он и был для тебя отцом. А ты для него – сыном.
С трудом сглотнув, я открыл пассажирскую дверь и помог ей сесть. Люси расположилась на сиденье, но я не спешил закрывать дверь машины.
– Люсиль?
– Да?
– Ты делаешь мир намного светлее.
* * *
Мы прибыли на церемонию за десять минут до ее начала и заняли места в среднем ряду у самого прохода. Все вокруг было украшено прекрасными цветами, которые Люси сама подбирала для этого события и лично приезжала сюда утром, чтобы все украсить. Она как никто умела каждое мгновение сделать прекрасным.
В назначенное время все присутствующие встали, приветствуя идущую по проходу Сьюзи. Широко улыбаясь, она шла под руку со своим отцом и выглядела потрясающе в своем белом платье. Отец подвел ее к алтарю, поцеловал в щеку и сел на свое место.
Затем зазвучала другая музыка – настала очередь Карлы. В струящемся белом платье и букетом из розовых и белых роз в руках она была похожа на ангела. Однако я видел, что каждый шаг давался ей с трудом, и точно знал, какая тяжесть лежит на ее сердце. Карле не хватало отца – человека, который должен был вести ее к алтарю в самый счастливый день жизни.
На середине прохода ее шаги замедлились, а потом она и вовсе остановилась. Не сумев справиться с охватившей ее болью, Карла, прикрыв рот ладонью, разрыдалась.
Буквально через секунду я стоял рядом с ней. Взяв Карлу под руку, я наклонился к ее уху и прошептал:
– У тебя есть я, Карла. Ты не одна.
Она повернулась ко мне лицом – в ее глазах блестели осколки разбитого сердца – и обняла меня. На несколько секунд она потерялась в нахлынувшем потоке эмоций, и каждую из этих секунд я дарил ей свою поддержку. Когда Карла наконец смогла взять себя в руки, я повел ее к алтарю. В конце прохода нас встретил широкой улыбкой священник. Сьюзи встретилась со мной взглядом и безмолвно поблагодарила. Я просто кивнул в ответ.
– Кто отдает эту прекрасную невесту? – спросил священник.
Я расправил плечи и, посмотрев Карле в глаза, сказал:
– Я. – После чего смахнул с ее щек слезы и добавил: – Я. Каждой частицей своей души.
Карла крепко обняла меня и прошептала:
– Спасибо, брат.
Я прижал ее к себе.
– Всегда пожалуйста, сестренка.
Вернувшись на свое место, я сел рядом с Люси, у которой по щекам текли слезы. Она повернулась ко мне, одарила самой потрясающей улыбкой из всех, что я видел, и почти беззвучно, одними губами, прошептала:
– Я люблю тебя, – а потом снова повернулась в сторону алтаря.
В считаные секунды любовь заполнила мое сердце – я даже не подозревал, что оно может столько в себя вместить.
Загадочна вещь – наше сердце. Когда ты думаешь, что больше оно в себя вместить уже не может, вдруг откуда-то находится местечко, готовое принять еще чуть-чуть любви.
Любить Люси Палмер – это не мой выбор.
Любить Люси Палмер – это моя судьба.
* * *
Дальнейшая часть церемонии прошла гладко. Вечер протекал в атмосфере любви. Было много света, смеха и… танцев.
Когда зазвучала медленная мелодия, ко мне подошла Мэри и протянула руку, приглашая на танец. Я встал и повел ее на танцпол. Она положила руки мне на плечи, и мы стали плавно покачиваться в такт музыке.
– То, что ты сделал для Карлы… я никогда не смогу сполна отблагодарить тебя за это. – По щеке Мэри скатилась слеза.
Я наклонился и поцеловал ее в щеку, поймав слезу прежде, чем она успела упасть на пол.
– Все для вас, леди: что потребуется и когда потребуется. Всегда, Мэри. Всегда.
Она улыбнулась и кивнула.
– Я всегда мечтала о сыне.
– А я всегда мечтал о маме.
Мы продолжили танцевать. Мэри склонила голову на мое плечо, позволяя мне вести ее в танце.
– Ты так на нее смотришь… – сказала она, имея в виду Люси. – И она так на тебя смотрит…
– Я знаю.
– Впусти ее в свое сердце, дорогой. С ней ты почувствуешь себя так же, как я чувствовала себя рядом с Олли. Полноценным человеком. Такую любовь нельзя упускать. У тебя может быть миллион объяснений, почему у вас ничего не получится. Но на самом деле у вас все получится, и тому есть одна-единственная причина – любовь. Только эта причина имеет значение.
Я знал, что она права. И насчет Люси, и насчет любви. Если бы любовь имела человеческое лицо, то у нее было бы лицо Люси.
Когда танец закончился, Мэри, поцеловав меня в щеку, сказала:
– Расскажи ей обо всем, что тебя пугает, обо всем, что тебя волнует. Расскажи ей все. Открой перед ней душу. Даю тебе слово – каждое мгновение будет стоить того.
Я поблагодарил Мэри и, сделав глубокий вдох, обернулся – Люси заканчивала танец с каким-то пожилым джентльменом лет семидесяти. Слова профессора Оливера звучали в моей голове и бились в моем сердце.
Будь храбрым, Грэм.
Я подождал ее за нашим столиком. Люси села на свое место, сияя от счастья. Кажется, быть счастливой – это единственный известный ей способ существования.
– Спасибо, что взял меня с собой, Грэм. Здесь просто…
Я не дал ей договорить. Никаких шансов на то, что я прождал бы еще хоть минуту. Больше ни одной секунды я не мог тратить впустую, когда ее губы совсем близко.
Без предупреждения я прижался губами к ее губам, и от ощущения их вкуса у меня голова пошла кругом. Я чувствовал, как ее душа словно обволакивает мое сердце, поглощает меня целиком, превращая в такого человека, стать которым я и не мечтал. Я умирал миллион раз, но все же дал себе шанс на жизнь, и первый вдох в этой жизни был дарован мне ее губами.
Я слегка отстранился, но не убрал своих рук с ее затылка, а продолжал нежно поглаживать пальцами шею.
– Это ты, – прошептал я, практически касаясь губами ее губ. – Моя самая большая надежда – это ты. И так будет всегда.
А потом… она поцеловала меня в ответ.
