Текст книги "Белое и черное"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Побег

В то утро, когда к Дзюнко пришла очередная анонимка, расследование, зашедшее за двадцать дней в безнадежный тупик, внезапно получило дальнейшее развитие.

Не намекает ли куплет детской песенки, наклеенный на почтовую бумагу, что Судо Тацуо мертв и его труп покоится на дне озера Тароо?

Вопрос об очистке местного водоема уже когда-то вставал. Но работы эти требовали приличных расходов, да и никакой острой необходимости в том не было, так что до сих пор такого решения не принималось.

И вот это ошеломляющее послание. Конкретного указания очистить озеро в нем не содержалось, но оно подхлестнуло розыскное ведомство, до сих пор ходившее по замкнутому кругу, и стало достойным поводом заняться озером.

Старший инспектор полиции Тодороку отдал приказ начать подготовку к очистке озера и одновременно приступил к опросу Эномото Кэнсаку и всей молодежной компании. Местом работы полиции была выбрана мастерская ателье, которое со времени убийства стояло опечатанным.

Воспользовавшись моментом, расскажем читателям о том, как тем временем решалась будущая судьба самого ателье.

Личность мадам так и не была установлена, а следовательно, не обнаружились и наследники. В таких случаях суд по семейным делам назначает распорядителя собственности. В ситуации, подобной нашей, – то есть при отсутствии завещания, наследников и предъявленных обязательств по кредитам, – если в течение года после регистрации смерти наследники не появляются, собственность поступает в государственную казну.

Распорядителем в идеале должно быть лицо, не имеющее заинтересованности в данной собственности, но в данном конкретном случае произошло убийство, и претендентов на эту роль не нашлось, так что в силу сложившихся обстоятельств распорядителем был назначен владелец помещения Итами Дайскэ. Как лицо, некоторое время находившееся под подозрением, он не должен был бы занимать это место, но суду пришлось принять такое решение, поскольку больше вообще ни одной кандидатуры не имелось.

Зато уже была составлена подробная опись имущества и опечатано все, что должно быть опечатано.

Вот в каком состоянии находилось ателье «Одуванчик», когда его наконец вновь открыли, чтобы в мастерской провести опрос молодежи.

– Это же шутка, обычная шутка…

Вызванный первым, Эномото Кэнсаку уселся перед Тодороку и его заместителем Ямакавой, неожиданно спокойно сообщил, соблюдая формальности, свое имя и адрес, после чего, смущенно сутулясь, принялся давать объяснения:

– Мы этому Судо дали прозвище «господин Желудь». А тут это озеро, а в него как раз последнее время множество желудей нападало. Вот и выскочила такая шутка – мол, не в этом ли озере господин Желудь.

– Но послушай-ка, Эномото-кун, – это вмешался Киндаити Коскэ, присутствующий здесь в качестве наблюдателя, – …мы спрашивали у Киёми, и она сказала, что запустил эту шутку не ты, а Химэно Сабухиро.

– Да не все ли равно, кто! Киндаити-сэнсэй, пусть это и Сабу-тян – все равно шутка. Он, знаете ли, на детективных историях помешан, вот и принялся для этого происшествия всякие версии придумывать.

– Итак, это не ты, а именно Химэно Сабухиро припомнил ту детскую песенку и заявил, что тело Судо находится в озере? – настойчиво уточнил Тодороку.

– Хм, но ведь Сабу-тян ясно предупреждал, что это выдумка, его сочинение. А самое главное, по-моему, – тот, кто это письмо отправил, он же не дурак, он не стал бы такое языком трепать. Да и к тому же…

– К тому же?..

– Киндаити-сэнсэй, письмо пришло сегодня утром?

– Да, я с утра был по делам у Судо Дзюнко, а к ней зашла мать Тамаки и сказала, что внизу в ее почтовом ящике торчит письмо. Это оно и было.

В целях облегчения труда почтальона здесь в Хинодэ почтовые ящики размещались в каждом подъезде внизу. Канако шла в квартиру 1820 и, случайно бросив взгляд, заметила, что как раз из ящика с этим номером наполовину высовывается письмо. Канако не так давно получила соответствующий опыт, и выведенные по трафарету иероглифы на конверте прямо-таки обожгли ей глаз.

– Господин старший инспектор, может, это и наглость с моей стороны, но могу доказать, что ни я, ни Сабу-тян письмо не отправляли.

– Вот даже как! Ну давай.

– Я тогда посмотрел штемпель на конверте, оно было опущено в почтовый ящик в районе Тосима.

И к тому же, поступило в наше почтовое отделение двадцать восьмого октября, то есть позавчера, с двенадцати дня до шести вечера. Получается, что отправили его позавчера до полудня, так?

– Это верно. Ну и что?

– Позавчера ни у меня, ни у Сабу-тян просто никак не было времени кататься в Тосима.

– Хочешь сказать, у вас есть алиби?

Это вмешался Ямакава.

– Да, да! Понимаете, у нас на студии сейчас делают фильм, а там должен был сниматься Уцуми Тоору – знаете такого? Комический артист известный.

– Что ж, имя знакомое.

– Так вот Уцуми-сан два дня назад, то есть двадцать седьмого, часов в двенадцать дня угодил в больницу с аппендицитом, и его роль перешла к Сабу. Окончательно его утвердили двадцать седьмого в восемь вечера. Так что потом он всю ночь напролет и все утро вероятнее всего учил роль и готовился. Ну какой же чудак примется мастерить дурацкое письмо и возиться с его отправлением, наплевав при этом на такой редкостный шанс! Это же уйму времени заняло бы.

– Письмо могло быть сделано и заранее.

– Так Сабу некогда было бы его отправлять из Тосима! На утро двадцать восьмого мы оба были приглашены в студию. Отсюда ушли в восемь часов. И весь день мы с ним репетировали, можете там проверить.

– Что ж, алиби полное. – Тодороку кивнул, но продолжил. – В таком случае, версия Сабу и это письмо – случайное совпадение?

– Наверное, все-таки не совсем. Прозвище «господин Желудь» и озеро – вот что, мне кажется, случайно навело двоих людей на одну и ту же мысль.

– Тогда выходит, что составитель письма знал прозвище Судо Тацуо.

– Да.

– Кому оно известно?

– Наверное, многим.

– Кому конкретно?

– Во-первых, нам четверым. Наверное, знают родители Тамаки и дядя Киёми. Моя мать тоже. Потом, наверное, в семье Сабу… А, еще этот художник, Мидзусима Кодзо, – он тоже знал. Потом еще…

– Кто еще?

– А еще… – Кэнсаку слегка замялся. – По-моему, это прозвище у меня как-то выскакивало в разговоре с нашим комендантом, Нэдзу Гоити.

– Ага, комендант, значит…

Полицейские и Киндаити переглянулись. По результатам вчерашней слежки сыщика Миуры комендант Нэдзу Гоити неожиданно привлек к себе внимание розыска.

– Только вот, может, это прозвище знает гораздо больше людей, чем мы думаем, – сказал Кэнсаку.

– Во-во, оно даже нам было известно, – заметил Киндаити. – Эномото-кун, ты сказал, что Химэно придумывал всякие версии этого убийства. Давай-ка, расскажи нам какую-нибудь, вдруг пригодится.

В лице Кэнсаку промелькнула растерянность. Версия Сабу подставляла человека, которому он был обязан.

– Так это же он просто сочинял. Выдумка совершенно бредовая, чем она вам поможет.

– Ничего, ничего. Расскажи-ка. – Тодороку тоже принялся наседать на парня.

– Ну… Может, пусть он сам вам расскажет? Мне как-то неловко…

– Все нормально, рассказывай. У него мы потом тоже спросим, а сейчас тебя хотим послушать. Что-то ты больно мнешься, можно подумать, что Сабу в своей версии кого-то убийцей назвал. – Киндаити Коскэ был человеком упорным.

– Да эта его история – ерунда полная. Во-первых, у него задумано, что найденный труп – это не мадам из «Одуванчика».

– Ого! А кто же тогда?

– Это… Знаете, я рассказывал, что в тот вечер встретил господина Судо на автобусной остановке?

– Да, слышал про такое.

– Так вот он там не один был, с ним тем же автобусом приехала какая-то дама средних лет. Это не его знакомая была, она просто в автобусе у него спрашивала про Нэдзу-сан. А Судо был пьян и коменданта нашего не припомнил, стал у меня спрашивать. Потом он попросил меня эту даму проводить, а сам в сторону «Одуванчика» отправился. Я ту даму к Нэдзу-сан отвел, вот Сабу и придумал, что труп, найденный под варом, – это она и есть. Сами видите – вздор полный!

– И кто же у него преступник?

– Нэдзу-сан. Он придумал, будто они с мадам давние знакомые, и она ту женщину подставила, как себя, а сама скрылась. А причина в том, что этот, как его, Итами, разузнал какую-то ее тайну и ей надо исчезнуть. Вот на этом Сабу-тян свой детектив и закрутил.

– А что это была за дама? Какие у нее дела с Нэдзу?

– Я по дороге начал было спрашивать, но она особо не отвечала. А мне неудобно было слишком уж настаивать, я и перестал. Только вот…

– Что?

Решившись, потому что это все равно станет известно от Сабухиро, Кэнсаку выговорил:

– Она была похожа на Юкико-тян. Поэтому я подумал, что это ее тетя. А по версии Сабу это ее мать.

Тодороку молчал, и в его молчании было что-то жутковатое. Наконец, он заговорил.

– Считается, что мать девочки умерла.

– Да, я тоже это слышал, поэтому и подумал, что тетя, наверное.

– Как она была одета? По одежде ведь можно что-то сказать про человека.

– Уже довольно темно было… Но в общем-то, одета она была очень хорошо. В ушах серьги с брильянтами очень в глаза бросались. Может, ненастоящие…

– Возраст, внешность?

– Примерно одних лет с мадам. Стройная такая, красивая дама.

– Как тебе показалось, она впервые была в Хинодэ?

– Похоже, да.

– А Нэдзу-сан что говорил об этом?

– Я потом попробовал спросить, но он ушел от разговора.

– А сама девочка, Юкико?

Кэнсаку вздохнул. Нужно сделать выбор. Сам он был совершенно уверен, что версия Сабу – чистая фантазия. Но в душе шевелилось и беспокойство: вон как серьезно настроены полицейские. Может, и у них есть свои подозрения.

Вдруг он своим рассказом поставит Нэдзу-сан в неудобное положение?.. А, с другой стороны, промолчи он сейчас, им стоит только спросить у Сабу, и все станет известно…

– Юкико-тян говорила, что когда та дама пришла, отец сильно удивился. Но он ее сразу увел из дома, и Юкико так и не узнала, кто она.

– А Химэно-кун придумал, – Тодороку сверлил острым взглядом своего собеседника, – что Нэдзу-сан и мадам, сговорившись, убили эту женщину и представили ее труп как хозяйку ателье, так?

– Да.

– Но послушай, Эномото, – опять подключился Киндаити. – Ведь были сняты отпечатки пальцев трупа и такие же обнаружены в «Одуванчике». Что там на этот счет придумал Химэно?

– Здесь он тоже все предусмотрел. Нэдзу-сан обманом привел ту женщину в ателье. А там она, ничего не подозревая, везде оставила свои отпечатки. Это Сабу-тян так придумал для своего детектива. Правда, здорово у него получается?

– Действительно.

Киндаити Коскэ прямо расцвел от удовольствия, и Кэнсаку немного успокоился. Кажется, по крайней мере хоть этот человек воспринимает версию Сабу как детективный рассказ.

– Значит, Эномото-кун, – теперь начал расспросы Ямакава, – по версии Химэно, Судо Тацуо убит, а тело его утопили в озере, так?

– Да. Почему его убили, этого нам Сабу-тян еще не рассказывал. Просто сказал, что кровь в ателье его, а раз он «господин Желудь», значит и тело в озере. В общем, это такой рассказик забавный у него. Ха-ха-ха!..

Кэнсаку демонстративно захохотал, но смех замер на его губах. Никто не поддержал его.

– Киндаити-сэнсэй, а вот полиция готовится вычищать пруд – вы что же, считаете, что то письмо, которое подбросили госпоже Судо – это всерьез?

– Понимаешь, Эномото-кун.

Ответ перехватил Тодороку:

– Это не обязательно именно из-за письма. Киндаити-сэнсэй давно на этом настаивал.

– Но, господин старший инспектор, даже если вдруг там обнаружится труп Судо, пожалуйста, поймите, что Сабу-тян и господин комендант здесь ни при чем. Версия Сабу – с начала до конца чистая выдумка.

– Об этом мы спросим у самого Химэно. Что ж, сегодня пока на этом закончим, а если что-нибудь узнаешь насчет той дамы, сразу же сообщи нам.

– Да.

Но не успел Кэнсаку подняться со стула, его снова остановил Киндаити:

– Одну минутку. У меня еще один вопрос. Когда ты увидел тот конверт, то просто изменился в лице. Не получал ли ты раньше сам подобного?

– Простите меня, Киндаити-сэнсэй, – честно ответил Эномото, опустив голову. – В газетах писали недавно, что у нас в Хинодэ рассылают грязные письма, и они, возможно, как-то связаны с убийством. Наверное, мне тогда сразу надо было вам рассказать. Но я никак не мог подумать, что то письмо, которое подкинули мне, имеет отношение к этому делу.

– Что с тем письмом?

– Я его сжег. Оно было омерзительным.

– Ты помнишь содержание?

– Да.

– Что там было? – видя, что парень не решается сказать вслух, Киндаити продолжил сам: – Оно было оскорбительным для Киёми-тян?

– А, так вы знаете. Если честно, письмо было такое мерзкое, что я до сих пор никому не мог сказать.

– Скажи нам здесь.

Кэнсаку чуть покраснел:

– В общем, там было, что Киёми с дядей в постыдных отношениях, и написано все в самых отвратительных выражениях. Прямо как будто сексуальный маньяк сочинял.

– И начиналось с обращения «Ladies and Gentlemen»?

– Да-да, именно так.

– Там была в конце фраза «Если считаете, что это ложь, пусть проверит врач»?

– Да. Это так мерзко, что я ни с кем не мог поделиться.

– Слушай-ка, Эномото, – заговорил Тодороку. – Ты правда сжег то письмо?

– Правда. А почему вы спрашиваете?

– То есть ты его никому не передавал, никому под дверь не подсовывал?

– Нет же! Уж не знаю, почему вы так говорите, но я точно сжег его. Вдруг бы оно матери на глаза попалось!

– Эномото-кун, – опять вступил Киндаити, – а когда это произошло?

– Когда? Уже жара стояла… А, вспомнил! Я потом Киёми пытался предостеречь, это было в августе, в тот вечер, когда танцы праздника «О-бон» устраивали. Значит, получил я его еще раньше.

– Что значит – «предостеречь»?

– Мне и самому тогда было тяжело говорить. Не мог же я ей прямо сказать, что такое письмо пришло. Мне ее жаль было, да и не поверил я. А все-таки у Киёми уже возраст соответствующий, и Окабэ-сэнсэй еще не стар… К тому же, кровного родства между ними нет, так что нехорошо, что они вдвоем здесь в такой квартире. А потом, до меня разговоры доходили, что Киёми, возможно, к мадам жить переберется, вот я ей и посоветовал поторопиться – мол, нехорошо как-то… Вечером того дня, когда танцы «О-бон» были.

– Что она тогда тебе ответила?

– Рассердилась ужасно. А потом сообщила мне, что больше со мной не общается. Это тогда, наверное, неспроста было, она просто про свое письмо ничего не говорила. А сама, наверное, решила, что это я такие сплетни разношу.

– Говоришь, сказала, что больше с тобой не общается? Что, у вас до этого были какие-то отношения?

– Отношения?.. Ну, она девчонка симпатичная, стильная…

– После того, как она тебе это передала, вы отдалились друг от друга?

– Ну не так, чтоб вообще при встрече не здороваться… Она как-то сразу с Сабу-тян сблизилась. Раньше мы с ней были, а Сабу с Тамаки парочкой. Так что Тамаки из-за этого очень даже занервничала. Ха, да в таком районе, как наш, полно всяких коллизий!

В мире взрослых тоже есть свои коллизии. Возможно, две из них пересеклись?

– Эномото-кун, – после недолгого молчания опять заговорил Киндаити Коскэ. – В конце сентября Киёми пыталась покончить собой. Что ты тогда подумал? Я имею в виду, мотив?

– Я… Нехорошо я тогда подумал. Решил, что может и правда в том письме была, может, Киёми из-за этого и на самоубийство решилась. Но потом я понял, что не так это.

– Как же ты это понял?

– Окабэ-сэнсэй тогда очень взволновался и ко мне приходил, расспрашивал, не знаю ли я причины. Он так искренне переживал, что мне сразу ясно стало: не мог такой человек подобными гадостями заниматься.

– И ты до сих пор не знаешь, почему Киёми задумала самоубийство?

– Не знаю. После того, как она поправилась, мы специально избегали говорить с ней на эту тему. Да и потом, после того случая она и от Сабу тоже отдалилась. То есть, она вообще от нашей компании отошла. Какой-то одинокой стала…

– Вот оно что… – Киндаити обернулся к Тодороку. – Господин старший инспектор, у вас есть еще что-нибудь?

– Нет, вроде все. Ты скажи Химэно, пусть заходит.

Однако на смену Кэнсаку появился не Сабухиро, а сыщик Эма.

– Приветствую, Киндаити-сэнсэй! Вот ведь дела какие! Знать бы заранее, уж давно бы по вашему совету озеро прочистили.

– Эма-кун, как там, все в порядке?

– Сейчас вот договаривался, чтобы с реки Тамагава технику прислали.

– Химэно Сабухиро здесь?

– А, забыл совсем – там мать Тамаки ждет, хочет что-то важное сообщить. Торопится очень. Так что? Или сначала Химэно?

– Эх, ну конечно! – вспомнил Киндаити. – У нее же ко мне что-то было. Что ж, давайте сперва ее послушаем.

В мастерскую, где ее ждали полицейские, Канако вошла не одна. С ней была Дзюнко. Глаза у нее были измученными. С той минуты, как эта женщина сегодня утром получила письмо, они были такими все время.

– Господин старший инспектор, – крайне настойчивым тоном обратилась она к Тодороку. – Простите, что нарушаю очередь, но боюсь, он хочет сбежать.

– Сбежать? Кто хочет сбежать?

Сыщик Эма мгновенно рванулся с места.

– Мидзусима. Художник Мидзусима Кодзо.

– Что значит «сбежать»? – Ямакава выпрямился над столом.

– Понимаете, недавно, – тут Дзюнко взглянула на свои часики, – сейчас двенадцать, значит, это два часа назад было – он пришел ко мне домой и начал расспрашивать, что случилось, почему такой шум поднялся. Я и обмолвилась, что полиция собралась озеро вычищать. И тут он…

– И что он? – Тодороку тоже напрягся всем телом.

– Он прямо в лице изменился. Но это ладно, я сначала даже значения не придала. А потом вышла на улицу, хотела к озеру пойти, смотрю, – а он к выходу торопится, я его уже со спины заметила. В одной руке плащ, в другой – чемодан.

– Во сколько это было?

– Я после обеда вышла, значит, около часа.

– То есть, час назад?

– Да. Но тогда я опять особого внимания не обратила, а вот потом эта госпожа, – Дзюнко обернулась к Канако, – пришла и… ну, в общем открылась мне, поведала кое-что малоприятное и для себя, и для меня. Вот тут-то мы с ней и решили – ну точно, Мидзусима удрать решил. Потому сюда и поторопились.

Дзюнко выпалила все это на одном дыхании.

– У него есть для этого причины?

– Спросите у этой госпожи.

– Хорошо. Эма-кун!

Но Эма тем временем уже был за дверью.

– Что ж, прошу вас. – Тодороку обратился к женщинам. – Я слушаю, госпожа Миямото. Что вы хотели рассказать о Мидзусиме?

– Я… – Канако нервно теребила на своих пышных коленях носовой платок. – Уж простите, утаила от вас. Хорошо, муж меня понял. Я сказала, что у господина Киндаити хочу совета спросить, а он мне: коль уж такое натворила, пусть и полиция тоже послушает.

– Так-так, и что же произошло?

– Я в тот вечер – ну, когда убийство произошло – по случайности на Гинзе господина Судо встретила.

– В тот вечер, когда произошло убийство? – Присутствующие переглянулись. – Во сколько?

– Полвосьмого было.

– Хм, и что же?

– Господин Судо сильно выпивши был, чуть не силком меня в кафе поволок…

– А потом?

Канако смущенно повернулась к Дзюнко:

– Ничего, если я расскажу?

– Говорите, говорите. Все рассказывайте, обо мне не беспокойтесь.

– Экая вы смелая! Ну простите. – Канако наклонилась к ней поближе и добавила: – Обе мы такие, что уж там.

Она неестественно улыбнулась, обнажив десны, и снова обратилась к полицейским.

– Судо-сан меня прямо сразу и огорошил. Как, говорит, должен поступить мужчина, узнавший, что у его жены есть другой?

Все трое, вздрогнув, обменялись взглядами. В тот вечер Судо был настолько взвинчен, что подобное его поведение было неудивительным.

– Я прямо обомлела – и ответить-то нечего! А потом порасспросила его, он и рассказал, что письмо получил, там написано было… Ну, про жену его… И тут он советоваться начал: мол, кажется мне, что письмо это прислала мадам из «Одуванчика», а я вот как думаю?

– Что же было дальше?

– Я еще больше удивилась, стала за нее заступаться. Тут Судо-сан и выдал: если, говорит, не она, значит – художник Мидзусима!

– Госпожа Судо, у вашего супруга были какие-то основания подозревать Мидзусиму?

– Так я его тоже про то спросила, – заторопилась Канако. – А он сказал, что как-то за своей женой следил, когда она с одним человеком в Ёкогаму уехала.

– Госпожа Судо!

– Да.

– Вы знали про этот случай? Что муж следил за вами?

– Нет, я сама узнала это только от этой госпожи и очень удивилась. Муж утаил это даже от Хиби… то есть, от того мужчины.

– Так-так, – Тодороку снова повернулся к Канако. – Что же рассказал вам господин Судо?

– Сказал, что жена его с тем мужчиной в гостинице устроились, а он вокруг бродил да думал, что же теперь делать, и тут вдруг ему Мидзусима на глаза попался.

Ямакава наклонился к ней:

– То есть, Мидзусима тоже следил за госпожой Судо?

– Я сама сперва тоже так поняла, но Судо-сан сказал, что вроде по-другому было. Мидзусима вообще раньше них в Ёкогаму приехал, и альбом у него с собой был – похоже, рисовать он там собирался. Но ведь он у гостиницы бродил – не иначе, как госпожу приметил.

Киндаити Коскэ принялся задумчиво ворошить воронье гнездо на своей голове. Роль Мидзусимы Кодзо в этой истории становилась все более неясной.

– Госпожа Миямото! – подал он голос из своего угла. – А что, Мидзусима тогда заметил господина Судо?

– Я и про это не забыла спросить! Он считал, что нет. История-то для него самого неприятная приключилась, вот он сразу и спрятался. На глаза Мидзусиме попасться в такой ситуации – это ж еще больший позор! Так что он сразу в Токио уехал.

– Понятно.

Киндаити Коскэ удовлетворился объяснениями, и расспросы продолжил Тодороку.

– Что же было дальше?

– Ну я принялась господина Судо успокаивать, напомнила ему, что нетерпеливость ведет к беде, сказала, что все сперва хорошенько проверить нужно… На том мы с ним и расстались.

– Вы скрывали все это, чтобы не задеть репутации госпожи Судо?

– Да нет, не поэтому. – Тут Канако до корней волос залилась краской. – Если честно, я ведь сама на ухаживания Мидзусимы поддалась и в тот вечер как раз на свидание с ним шла.

Потрясенные слушатели уставились на Канако.

Губы Киндаити Коскэ невольно расползлись в улыбке. Канако это заметила:

– Нечему тут смеяться, сэнсэй!

– Нет-нет… Это я так, простите.

Пришла очередь краснеть Киндаити. Он смущенно опустил голову.

Тодороку бесстрастно продолжил:

– То есть вы уже давно поддерживали отношения с Мидзусимой?

– Ой нет, я в тот вечер первый раз к нему шла. Судо-сан меня в тот страшный час от дурного уберег, и муж меня тоже простил.

– Но ведь в тот вечер Мидзусима должен был быть в ресторане «Коёкан» на Тораномон? – уточнил сидящий сбоку Ямакава.

– Да, я это от Симуры слышала.

– Где вы договорились встретиться?

– В каком-то доме Тамура на Тораномон. Я пошла с подругой в театр – это все тоже Мидзусима придумал. Надоумил меня, чтоб я оттуда сбежала и к нему пришла на часочек, а подружка и не заметит ничего.

– И по пути вас перехватил муж госпожи Судо?

– Да, он для меня просто богом-спасителем оказался.

– Значит, в этот дом Тамура вы так и не пришли?

– Ну да, Судо-сан меня так задержал, что время уже вышло, а самое главное – у меня от того разговора так тяжко на душе стало, что я уже и идти туда не могла. Да вы сами представьте: только собралась хахаля себе завести, и прямо за минуту до того у тебя совершенно другой мужчина совета просит, мол, как поступать мужу, если у жены хахаль? Меня это напрочь сразило.

Тут уже даже Тодороку поперхнулся от смеха. Ямакава иронически ухмыльнулся. У Дзюнко увлажнились глаза.

– Так вы решили себе хахаля завести?

– А то! – К Канако вернулось присущее ей жизнелюбие, и теперь она отвечала совершенно непринужденно. – Коль уж о том речь зашла, мой-то – тот еще бабник! Вот я и решила: раз ты так, ну и я вот эдак! Правда, уж так обожглась, так обожглась…

– Так что, значит, Мидзусима все-таки исчезал из своего ресторана в Тамуру?

Беспокойство Ямакавы не было праздным. Если да, то получалось, что проверка алиби Мидзусимы проведена плохо.

– Нет. Я туда позвонила, сказала, что не приду. А он тоже перезванивал, потому как собирался прийти, когда я уже там буду… Вот ловкач, все предусмотрел!

Появился сыщик Миура:

– Господин старший инспектор! Пришел Окабэ Тайдзо, дядя Киёми. Говорит, ему надо вам кое-что сообщить. Это про письма.

– Про письма? – Киндаити и Тодороку переглянулись.

– А Химэно-кун еще здесь?

– Да. Вместе с Эномото.

– Что ж, господин старший инспектор, давайте с нашими собеседницами закончим, а Химэно-кун пусть подождет, пока мы Окабэ послушаем. Не зря же говорят – куй железо, пока горячо.

– Да, пожалуй. Ямакава-кун, у тебя еще есть здесь вопросы?

– Да нет, вроде все.

– Полагаю, я сказала все, что могла. – Канако церемонно поднялась со стула.

– Что ж, и вам, госпожа Судо, спасибо. Если что заметите, сообщите нам.

– Ах да, господин старший инспектор! Окабэ-сэнсэй с дамой. Это та самая, вчерашняя. – Сыщик Миура выразительно подмигнул одним глазом.

Тодороку и Ямакава удивленно обменялись взглядами.

– Ну давай, зови.

– Одну секунду, госпожа Миямото, – задержал Канако Киндаити. – Нет ли у вас каких-нибудь соображений, что могут означать слова «белое и черное»?

– «Белое и черное»? Да нет… Это про что?

– Ничего-ничего, это неважно.

Дзюнко вышла из мастерской вместе с Канако и при виде женщины, стоявшей возле Окабэ, невольно вытаращила глаза. Именно она вчера поджидала Окабэ в универмаге S в Икэбукуро. Дзюнко помнила, как сама разглядывала ее по-женски критично.

Сегодня Сираи Сумико была в японских одеждах и с хорошим макияжем. Вчера в памяти Дзюнко она запечатлелась серенькой мышкой, но теперь вовсе не выглядела такой.

– Проходите, Окабэ-сэнсэй.

Разговаривавший о чем-то с молодыми людьми Окабэ Тайдзо встал, и сразу же вместе с ним поднялась со стула Сумико. Избегая взгляда Дзюнко, она скользнула за штору, отделявшую мастерскую, и до слуха Дзюнко донеслось тихое: «Кто та женщина?»

Присутствие за спиной молодой невесты придавало Окабэ определенное чувство гордости. Обычно он не обращал особого внимания на одежду, за что ему часто доставалось от покойной супруги, но сегодня на нем был аккуратный саржевый костюм, а лицо тщательно выбрито. Вообще-то бриться по воскресеньям ему обычно бывало лень.

Войдя в мастерскую, он взглядом приветствовал всех присутствующих, никого конкретно не выделяя.

– Извините за неожиданное вторжение. Позвольте представить – Сираи Сумико, мы с ней помолвлены.

Чувствовалось, что сам он несколько смущен.

Сумико что-то неразборчиво пробормотала и вежливо склонила голову. Лицо ее пылало жаром (видимо потому, что она уже принадлежала Окабэ).

Тодороку как ни в чем не бывало изучающе смотрел на вошедших.

– Садитесь, пожалуйста. Вы пришли в связи с клеветническими письмами?

– Да.

Окабэ вытащил из кармана конверт. Надпись на нем заставила присутствующих переглянуться. Знакомые, аккуратно выведенные по трафарету иероглифы.

– Прежде чем показывать письмо, я хотел бы просить вас сохранить это в тайне.

– Несомненно. Раз вы этого желаете.

– Я глубоко благодарен вам за то, что вы столь тщательно хранили в тайне содержание письма, которое натолкнуло Киёми на мысль о самоубийстве. Очень прошу так же отнестись и к этому. Появление в газетах имени моей невесты было бы крайне неприятно для ее родственников.

– Можете не напоминать. Мы умеем хранить тайны. Так что же у вас?

– Спасибо. Прошу перед тем, как ознакомиться с письмом, выслушать мои краткие объяснения о моей спутнице. – Он кивнул в сторону Сумико. – Эта дама была замужем, но брак распался, и она нашла приют в доме старшего брата. Это тот человек, имя которого написано на конверте – Сираи Таданари. Он преподает в школе.

– Понятно.

– Моя спутница тоже учительница, она работает в той же школе, где директорствовала моя покойная жена. Это тем более делает нежелательным и для нее, и для ее брата огласку подобного инцидента.

– Мы вас прекрасно понимаем.

– После смерти моей жены Сумико звонила мне по всяким служебным вопросам, и мало-помалу наши отношения подошли к помолвке.

– Продолжайте.

– Помолвка состоялась успешно, и если бы все шло по-прежнему, мы бы уже сыграли свадьбу. Но буквально накануне ее брату пришло это письмо, из-за которого все расстроилось. Пожалуйста, вот оно.

Окабэ сунул конверт в руки Тодороку.

– Ага… – тот извлек уже знакомый листок почтовой бумаги, на котором черными ядовитыми букашками плясали печатные знаки.

«Посылаю с почтением это предупреждение. Говорят, что ваша сестра собралась замуж за господина Окабэ Тайдзо. Но известно ли вам, что он состоит в телесной связи со своей племянницей Киёми? На всякий случай считаю необходимым предупредить об этом. С почтением к вам».

Тодороку дважды прочел текст, молча передал письмо Киндаити, а сам принялся рассматривать конверт. Брови его удивленно поднялись.

– Окабэ-сэнсэй!

– Слушаю вас.

– Судя по штемпелю, письмо опущено в районе Сибуя в мае этого года, а вот в дате можно разобрать только первую единицу.

Действительно, часть даты на штемпеле читалась ясно, а последняя цифра числа месяца совсем расплылась и разобрать ее было невозможно.

– Сумико!

На оклик Окабэ молодая женщина взволнованно заговорила.

– Это письмо хранилось у брата, и когда он его сегодня передал мне, я проверила по своему дневнику. Мы получили его 19 мая.

– Так что мне кажется, это первое из всех таких писем, – вставил свое слово Окабэ.

– Простите, а когда вы переехали в Хинодэ?

– 8 мая. Это было воскресенье, и Сумико приходила к нам помогать.

– Получается, письмо отправили всего через десять дней после того, как вы въехали в Хинодэ?

– Да.

– Там уже кто-то проживал?

– В нашем корпусе мы были первыми. Вообще-то жильцов еще было мало, здания почти все пустовали, и Киёми ходила из-за этого очень мрачная.

– До переезда вы жили в собственном доме в прекрасном месте Китидзедзи. Что заставило вас перебраться в такой жилой квартал, как Хинодэ, да еще столь срочно?

– Что ж, ваше недоумение понятно.

Этот вопрос Окабэ, вероятно, предвидел и заговорил вполне спокойно:

– Дом в Китидзедзи был построен, когда я женился в первый раз, на Маико. Там и большой земельный участок – двести цубо. Приобрел все это не я, это сделал для нас мой отец. В том доме мы прожили с женой более двадцати лет, а когда в марте прошлого года она умерла, мне надо было начинать жизнь сначала. Я хотел изменить все, все построить по-новому. Жилье влияет на человека, и я решил, что дом мне тоже нужен новый.

– Понятно.

– Как раз в то время я услышал про строительство Хинодэ и пробы ради написал заявление в кооператив. Одновременно я занялся поисками покупателя дома и принялся подыскивать надлежащий участок земли на будущее. А потом все получилось одновременно: меня взяли в кооператив Хинодэ, появился покупатель на дом и нашелся подходящий земельный участок. Чтоб купить землю, надо было продать дом, чтоб получить все деньги за дом, его надо было освободить. Вот мы срочно и переехали. Я предполагал прожить здесь примерно полгода, а за это время на новом участке построить новое жилье, сочетаться браком со своей подругой, которая сейчас перед вами, и переехать. Таковы были мои планы – и все полетело кувырком из-за письма.