Текст книги "Белое и черное"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

«Желудь покатился…»

Если представить себе что-то вроде «Справочника о жителях Хинодэ», то выяснится, что местные обитатели ложатся спать примерно в десять вечера. Приняв среднюю продолжительность ночного сна за восемь часов, мы обнаружим, что утренний подъем у них приходится на шесть утра.

Основная масса проживающих здесь работает в центре, и учитывая транспортный ад, воцарившийся с недавних пор в наших городах, запаздывание с подъемом неминуемо ведет к опозданию на службу.

Посему, в промежуток с семи до восьми часов утра главная улица Хинодэ в рабочие дни представляет собой чрезвычайно оживленное зрелище. Муравьиными потоками движутся по ней служащие и учащиеся. Среди них, конечно, встречаются и бодрые, выспавшиеся экземпляры, но большинство тех, кто с трудом таращит от недосыпания глаза, всем своим видом демонстрируя, что нет в жизни счастья.

Но так происходит в рабочие дни. По воскресеньям, как вы понимаете, картина полностью меняется.

По воскресеньям в семь утра главная улица Хинодэ удивительно тиха и пустынна. По воскресеньям в эти часы достопочтенные отцы семейств обычно заняты именно тем, чему сегодня самое время – они блаженно спят сладким сном.

Однако есть и исключения. Например, Миямото Торакити, отец Тамаки – он служит управляющим кинотеатра «Гораку-кинема» в районе Кэйдо, и по воскресеньям отправляется на работу наоборот раньше обычного.

Виной тому киносеанс для малышни, который начинается в девять утра. – Вот идиотка! Наплевать ей на мужа-труженика!

Это Торакити Миямото готовит себе завтрак в полусумрачной кухне.

Уроженец Осаки, он знатный обжора, и если утром не заправится от души горячим рисом, сытости не ощущает. Но последнее время между супругами идет раздор, и его жена Канако, пребывая в жестокой обиде на мужа, не встает с ним вместе по утрам, даже если уже не спит.

Впрочем, Канако до замужества прислуживала официанткой и к кулинарному делу пристрастия не имела никогда, а уж последнее время вообще старалась отделываться продуктами моментального приготовления. Недовольный таким положением вещей Торакити нередко сам стоял на кухне, вооружившись большим разделочным ножом: чего-чего, а когда речь шла о еде, проворства ему было не занимать. В зимние месяцы он даже приносил рыбу фугу, сам с ней возился и потом, причмокивая от удовольствия, ел собственноручно приготовленное блюдо, но уж тут Канако и Тамаки воротили носы и к еде не притрагивались. Честно говоря, Торакити страшно гордился тем, что до сих пор еще не разу не отравился. Впрочем, произойди это один-единственный раз, и он бы уже был трупом.

Стеклянная дверь все еще зашторена, на кухне сумрачно, но во всем, кроме еды, Торакити отличается прижимистостью и свет из соображений экономии не включает. Он проворно двигается в полумраке, легко перемещая свое тело, которому обязан прозвищем Ширма.

Ростом Торакити не дотянул до метра шестидесяти, а весом малость зашкаливает за шестьдесят килограмм, из чего легко можно понять, что в ширину он крупнее, чем в высоту. Неуемным щеголем его не назвать, но заметно, что принарядиться он любит: поверх тонкого домашнего кимоно юката надето очень даже приличное кимоно на вате. А вот интересно, откуда у него на левой щеке свежий шрам?..

– Тамаки! Эй, Тамаки! Встанешь ты когда-нибудь? Вечно эта девка дрыхнет!

Ругает он дочку сильно, но просить помочь по хозяйству не собирается. Просто ему скучно, и он таким образом развлекается – вроде как на сямисэне играет. Беда в том, что на предыдущей работе Торакити излишне распускал руки в отношении женского пола, из-за чего был переведен в менее престижное место, из Уэно в Кэйдо. Так что теперь он и сам не мог не признавать с глубокой печалью, что его репутация мужа, равно как авторитет отца, заметно упали.

Тянувшаяся с тех пор холодная война между супругами недавно полыхнула огнем. Причиной тому стала грязная анонимка.

Торакити получил письмо во вторник на прошлой неделе, то есть 25 октября. Оно умышленно было послано ему на рабочий адрес: злодей коварно предусмотрел, чтобы донос не попал в руки Канако и не оказался уничтоженным.

Когда потом это письмо изучили полицейские, оказалось, что оно было отправлено 14 октября. В пределах одного района оно добиралось до адресата более десяти дней – видимо, задержалось на почте, такое сейчас случается постоянно.

Убийство произошло вечером 10 октября. Обнаружено на следующий день, 11-го. И вот, уже на третий день после всего этого, злодей-доносчик, не довольствуясь содеянным, вновь пускает стрелу: он подло направляет гнусную анонимку этому управляющему кинотеатром, этому, пусть бабнику, но в сущности хорошему человеку!

В одиннадцать дня 25 октября управляющий кинотеатром «Гораку Кинема» Миямото Торакити, ничего не подозревая, вскрыл ножницами злополучный конверт. При виде выскользнувшего оттуда листа бумаги с наклеенными словами, вырезанными из печатных страниц, глаза его невольно полезли на лоб.

Читать было неудобно: бумага пузырилась, шрифты разнились. Когда Торакити, наконец, добрался до конца, его круглая, как поднос, физиономия побагровела до корней волос.

Торакити поспешно вытащил из кармана пластмассовую коробочку, схватил щепоть серебристо-белых горошин и отправил все разом прямо в рот. Успокоительным он пользовался давно и с большим удовольствием. Угомонив с помощью лекарства сердцебиение, он снова опустил глаза на письмо.

По мере чтения внутри у него нарастал неукротимый гнев. Торакити сунул скомканный лист в карман и, не говоря ни слова, пулей вырвался из кинотеатра. Порядочный скряга, он тем не менее схватил такси.

На кухне квартиры 1518, корпус 15, квартал Хинодэ за столом напротив друг друга обедали Канако и Тамаки. Удивленная грозным явлением мужа, Канако поднялась, и в тот же момент взрывом прозвучала пощечина.

Вряд ли стоит в мельчайших подробностях описывать здесь, какое грандиозное сражение развернулось следом. Как всегда в порыве эмоций, оба перешли на чистый осакский говор. Это придавало особый колорит великолепному семейному скандалу, украшая простоту и неукротимый нрав супругов так, как украшает парчу положенный на нее цветок.

– Придурок, псих! Врезал – слова не сказал!..

– Еще и объяснять тебе?! Грязью меня с ног до головы замазала, подлюга!!!

– Чтооо? Это как же я тебя…

– Ты мне что плела! Ишь, поклонница она его с молодых лет! Потому и спуталась, да? Хуже ничего не придумала? Нашла себе красавчика!

– Я тебе правду говорила!

– Так я тебе и поверил!

– Ааа, убивают!!!

Если во время семейных скандалов муж – это волк, то жена в такие моменты, пожалуй, относится к семейству кошачьих. У волка есть только одно оружие – клыки, у представителей же семейства кошачьих помимо клыков имеются еще и когти.

Торакити опрокинул жену на стол и, вцепившись ей в волосы, принялся трепать туда-сюда, и вдруг…

– Ах ты!!!

Страшная боль пронзила ему левую щеку, и он невольно отпрянул назад. Брызнула кровь.

– Ну такого я не стерплю! Убью!!! Убью!!!

Зажимая одной рукой бегущие по щеке капли, он налитыми кровью глазами шарил по кухне. Недостатка в режущих инструментах здесь не наблюдалось. В руках Торакити оказался здоровенный нож для рубки мяса.

– Да ты что, всерьез меня убить хочешь?!

– А ты думала, я такую шлюху в живых оставлю?!

– Ааа! Спасите!!!

Семейные скандалы были здесь делом обычным, но сегодня хозяин что-то разошелся.

– Папа, прекрати! Прекрати! Это уж слишком!

Тамаки, пережидавшая бурю на балконе, сообразила, что с отцом неладно.

– Господин сыщик, идите скорей! Папа маму убивает!

После всех событий полиция установила в Хинодэ постоянное наблюдение. Несколько человек тщательно контролировали обстановку и следили за слухами. Один из них и положил конец побоищу между родителями Тамаки.

Когда на вопли девушки примчался сыщик Симура, блестящее сражение было завершено, и хотя обе стороны продолжали пылать друг к другу злостью, в их поведении уже чувствовалось легкое смущение.

– Так! Это что такое? Ну, хозяин, знатных дел ты натворил!

– Папа, сиди спокойно, дай я тебе помажу… – успокоенная появлением полиции, Тамаки вернулась в комнату.

– Отстань, не надо мне ничего!

– Нельзя так, вдруг микробы попадут!

– Хозяин, Тамаки дело говорит. Брось упрямиться, дай прижечь.

– Ну и натворил ты дел! Хозяйка!

– Д-даа?

Обессиленная Канако мешком притулилась в углу.

– Что здесь произошло?

– Что-что – да ничего! Явился и, слова не сказав, на меня с кулаками! Чисто псих!

– Что-о?! Ах ты…

– Ну-ну, хозяин, давай без драки. Так что скажешь?

– Да вот, господин сыщик, письмо я получил да и разозлился.

При виде извлеченного из кармана конверта глаза Симуры блеснули.

Это была уже четвертая анонимка, которую читал Симура (правда, первая ему досталась в обрывках):

«Слушайте все, слушайте все!

Как говорится, во всей округе только муж пребывает в неведении. Проживает здесь в Хинодэ в корпусе 15 красавица-толстуха по имени Канако, достопочтенная супруга Миямото Торакити. С юных лет была она поклонницей художника Мидзусимы, а теперь ей редкое счастье привалило жить с ним по соседству. Ладно бы она от восторга только глазки закатывала, но ведь Мидзусима-то тот еще артист! С давних времен идет о нем дурная слава соблазнителя-Дон Жуана, и не напрасно. Сперва-то он красавицу-толстуху вроде рисовать взялся: запрется с ней в квартире, и услаждает взор ее голыми телесами. Так это еще что! А вот вечером десятого числа нынешнего месяца они в некоем месте встретились, слились в объятиях и отдались пылкой страсти. Где это происходило, у них самих и спросите!»

Закончив чтение, Симура взглянул на штамп и удивленно нахмурился.

– Хозяин, ты когда это получил?

– Да прямо сегодня! Вот только что.

Угомонившись, Торакити вновь обретал способность изъясняться на языке токийцев.

– Не шутишь? Судя по штемпелю, его отправили 14 числа, так? А сегодня 25-е! Что ж оно, больше десяти дней шло?

– Чего-чего? – Торакити тоже проверил штамп. – Вот чудно-то! Но только, господин сыщик, его точно сегодня принесли. Не верите – можете у меня на работе спросить.

– Значит, это все почта дурит… Скажи-ка, хозяин, а супруга твоя про письмо знает?

– Да нет еще. Я до того обозлился, до того обозлился – терпеть мочи не было.

– И ничего не объясняя, с кулаками на нее бросился? Ну хорош! Шрам себе сам заработал, сам и носи теперь. Хозяйка, почитай вот!

Пышнотелая Канако, стесняясь прорех на своем пострадавшем в битве одеянии, взяла письмо и молча принялась разбирать написанное.

– Ах ты!.. – взвизгнула она, подняв злющий взгляд. – Эдакая бредятина…

– Бредятина? То есть мы должны считать, что все, здесь написанное – вранье?

– Вранье! Наглое вранье! – Она еще раз взглянула на текст. – Десятое нынешнего месяца – это ж когда мадам из «Одуванчика» ночью убили. А я в тот вечер со своей знакомой, с Минэ-сан, в театр на Симбаси ходила.

Симура захохотал:

– Да, хозяин, просчитался ты. Все действия Мидзусимы десятого вечером у нас проверены. И никаких тайных свиданий с твоей женой за ним не замечено. Уж к счастью или нет, не знаю.

– А где в тот вечер был Мидзусима-сэнсэй? – Занятая наклеиванием пластыря на боевые раны отца, Тамаки вдруг дерзко взглянула на Симуру.

– У него в тот вечер была встреча с коллегами-иллюстраторами, они собирались в закусочной «Коёкан» на Тораномон.

– Господин инспектор, это действительно так?

Тамаки выдернула письмо из рук матери и впилась в него глазами.

– А что такое, Тамаки-тян? Ты думаешь, там написана правда?

– Да нет, но ведь Мидзусима-сэнсэй за мадам ухлестывал… Я просто про его алиби подумала.

– Аа, вот что!.. Да нет, здесь все точно. Есть такая организация, «Лига художников-иллюстраторов», Мидзусима-сэнсэй входит у них в правление. Десятого октября один из членов Лиги отмечал издание своего альбома, они вечером собирались в ресторане «Коёкан» на Тораномон. Началось все в половине седьмого, закончилось в десять вечера, а потом Мидзусима и еще трое из правления отправились на Гиндзу и до двенадцати ночи шатались по питейным заведениям. Возвращался он с вокзала Синдзюку на экспрессе «Ода-кю», ехал не один, и по показаниям спутника вышел на станции S примерно в двенадцать пятьдесят. Ну что, Тамаки-тян, тебе все еще мало?

– Да нет, если так, то все нормально.

Тамаки сунула письмо инспектору, но в глубине души не угомонилась.

Полиция проверяла алиби на примерное время убийства мадам, где-то в районе десяти вечера, так? Что ж, пусть на этот отрезок времени все в порядке, но вот как насчет того, что описывается в письме?

Тораномон – это рядом с Синдзюку. Минут на тридцать с представления можно ускользнуть, никто и не заметит. Театр ведь на Симбаси. А эта Минэ-сан – у нее свой косметический салон в Уэно, с матерью они не близкие подружки.

И самое главное – если мама собиралась в театр со своей знакомой, зачем ей надо было подкупать меня слаксами? А потом, в тот вечер она явно где-то принимала ванну…

Вот как закрутились колесики в голове у этой славной и, в сущности, не шибко сообразительной девочки. Что ж, видимо, это все возраст!

Тамаки только опустила свои круглые глазищи и вслух ничего не произнесла. Торакити, по сути еще более славное существо, чем его дочка, проглотил все объяснения, не задумываясь.

– Слышь, Кана, кто же мне такое прислал? Ну-ка, подумай – это кто тебя так ненавидит?

– Ох, отец, и подумать-то не на кого.

И тут Тамаки произнесла:

– А к Киёми и Дзюнко тоже гадкие письма приходили! Правда ведь, господин полицейский?

Наконец, еда готова!

Гора редьки дайкон и густой суп о-мисо. Рыбный фарш, щедро сдобренный луком и приправами. Шесть кубиков пасты из вареной рыбы (рецепт из Тоса). Тарелка говяжьего мяса (рецепт из Кобэ). Сырое яйцо. Морская капуста в засолке. Морская капуста в жареном виде.

Все вышеперечисленное – меню воскресного завтрака Торакити 30 октября.

Малорадостная ситуация в доме продолжает сохраняться, но даже все эти неприятности не в состоянии лишить Торакити его замечательного пристрастия к еде. Навалив гору риса в здоровенную пиалу, – она, правда, для чая, но размером с хорошую миску – он щедро добавляет туда же суп о-мисо и принимается ублажать свой отменный аппетит.

Рядом с ним лежат часы. На них половина девятого.

Управляющему нет надобности являться на работу до открытия кинотеатра, но страдающий от понижения в должности Торакити мечтает непременно подняться вновь. Очень хочется работать где-нибудь в центре, в более престижном месте! А для этого нужно хоть немного отличиться там, где работаешь сейчас.

Торакити нарочито гремит посудой, громко прочищает горло. Обе комнаты погружены в тишину, реакции никакой. И дочь, и жена уже должны были бы проснуться, но они не появляются, и Торакити остро переживает такую отместку за свою былую опрометчивость.

Умяв от души три пиалы риса и оставив стол неприбранным, он вошел в полутемную комнату.

– Кана, ты не трогай ничего, я сам все приберу, – обратился он к жене, начиная переодеваться, но та зарылась лицом в ватное одеяло и ничего не ответила.

Груда постели, вздымающаяся на полу в полумраке, остро напомнила ему запах теплого тела.

После того случая супруги спали порознь.

– Кретин!!!

– Да ладно тебе, брось…

– Тамаки же за перегородкой слышит!

– Я поцелую только, только поцелую…

– Изо рта по утру воняет.

– На-ка вот тебе… – Торакити запихал жене в рот свое любимое успокоительное.

Разумеется, супруги вели диалог приглушенно-сдавленными голосами, натянув одеяло на голову, но за тонкой перегородкой несомненно все было слышно. Оттуда внезапно донесся отрывистый шум, которым обычно сопровождается вскакивание с постели, потом крадущиеся шаги, потом звук открываемой двери и, наконец, суматошный перестук сандалий, несущихся вниз по бетонной лестнице.

– Чегой-то она? – Торакити по-гусиному вытянул из-под одеяла шею. Лицо его побагровело.

– Говорила ж я! Ей все слышно.

– Брось ты, она специально подслушивала.

– Мии-ленький! – Канако обхватила мужа руками за шею. – Поостынь малость.

– Еще чего!

– Ты же меня замучаешь.

– Уж кто тут мучается, так это я!

– Не говори так. А я… мне надо повиниться перед тобой.

– Оставь ты это! Давай лучше продолжим.

– Ну подожди же, – Канако попридержала руки мужа. – Ты должен выслушать мое признание. А потом займемся.

– Признание? – Торакити испуганно заглянул жене в лицо. – Ты про Мидзусиму?

– Я такая дура! Чуть было тебе с ним не изменила.

– Чуть было, говоришь? Стало быть, пока все-таки не изменила?

– Мерзкий какой! Небось, решил, что уже?

– Ой-ой, больно же!

– Так тебе и надо за твои гадости.

– Значит, ты чиста?

– Чиста, чиста, не дошло у нас до того. Сейчас как подумаю, жуть берет. И отгадай, кто меня уберег?

– Хм, кто же?

– Господин Желудь.

– Господин Желудь? Это кто же такой?

– Не знаешь? Муж Судо Дзюнко, который пропал неизвестно куда.

– А почему «Желудь»?

– Ну он же весь из себя округленький, гладенький. Вот и прозвище у него такое. И Тамаки его всегда так называла – дядя Желудь.

– А, это тот, которого подозревают в убийстве мадам из «Одуванчика»?

– Он, он.

– И как же он тебя спас?

– Дело было вот как. Слушай.

Канако пристроилась щекой на жирной мужниной груди.

– Помнишь, я в тот вечер отправилась с Минэ-сан в театр на Симбаси? Так это все Мидзусима подстроил. Уговорил меня, чтоб я с подругой пошла, а потом с представления улизнула и к нему на свидание в дом «Тамура» пришла, в Карасу-мори.

– Карасу-мори – это же совсем рядом с Тораномон?

– Ну да. Приходи, говорит, ровно в восемь. План подробно нарисовал и даже телефончик написал.

– Хм… И что?

– Ну я в половине восьмого тихонько из театра и удрала. А Минэ наврала, что чувствую себя плохо и хочу в холле посидеть.

– Что, с ней ты не сговаривалась?

– Ей вообще доверять нельзя. И потом, у Мидзусимы поговорка такая – «хочешь обмануть чужих – сперва обмани своих».

– Сволочь он, Мидзусима этот!

– Твоя правда. А я-то, идиотка, все как он сказал, сделала. В половине восьмого вышла на улицу, а такси не останавливаются. А кто остановится, как про Карасу-мори услышат, так и след простыл.

– Еще бы, там же от театра рукой подать.

– Ну да. Я разнервничалась, понеслась до Гинзы вприпрыжку, выскочила напротив «Ямаха-холла» – а тут меня кто-то окликает: госпожа, госпожа!..

– Это кто же был?

– Да Желудь!

– Судо Тацуо?

– Мии-ленький ты мой, – заластилась Канако. Ноги ее переплелись с мужниными. – Выслушай, в каком я была состоянии!

– Хм. Ну давай, говори.

– Мне так хотелось сделать тебе назло! Ты-то сам бабник тот еще, ну я и решила – раз Мидзусима заигрывает со мной, возьму и отвечу ему тем же. Ой, не встреть я Судо-сан, так и пошла бы на Карасу-мори. Уж что там за дом этот, «Тамура», не знаю, но если пришла бы и там с Мидзусимой встретилась, тебе бы в лицо больше и посмотреть не осмелилась. Вот уж верно, боги мне этого Судо послали! Но я-то тогда просто остолбенела! Ну, когда увидела, что это наш, из Хинодэ.

– А то! Какое алиби себе с этим театром подстроила, и все даром!

– Ну я же тебе все честно рассказываю. Сделать назло хотела, а самой при том так тяжко было, так всю эту затею бросить хотелось!

– А если честно – ты с ним сговорилась, потому что тянет тебя к нему?

– Бред! Пусть я и совсем дура набитая, но ведь у нас дочь-малолетка, а тут этот хлыщ!

– Стало быть, мне назло, говоришь? Просто мне назло гульнуть решила?

– Даа, мии-лый! – Канако еще пуще обвилась вокруг мужа. – Вот и запомни на будущее. В следующий раз ударишься в загул, уж не знаю, что тогда еще выкину.

– Страсти какие говоришь!

Торакити, блаженствуя, ласкал пышные телеса супружницы. Но любопытство свое он еще не удовлетворил.

– Кана, ну-ка, расскажи мне – ты тогда с Судо просто повстречалась и все, или вы с ним говорили о чем?

– Ой, я себя так ругаю, так ругаю! От полиции-то я это скрыла.

– Кана!! – Торакити испуганно уставился на жену. – О чем вы разговаривали? Этот Судо говорил что-то насчет убийства?

– Видел тут позавчера в газетах про письма? Ну, что здесь в Хинодэ грязные анонимки ходят? Так вот теперь мне кажется, Судо из-за них тогда такой злой был.

– Во-во, помнишь, Тамаки тоже сказала, что к Дзюнко и Киёми такие подбрасывали. А Дзюнко – это же его жена.

– Ну да. А вот послушай, что я тебе расскажу дальше. Только внимательно.

– Ну слушаю, слушаю.

– Да ну тебя! Ты меня всерьез слушай.

– Всерьез я другое хочу. Ну да ладно, давай, говори.

Канако с трудом успокоила дыхание и начала:

– Судо-сан тогда был здорово выпивши. Я как этого молодца увидела, хотела быстренько поздороваться и улизнуть. А он меня схватил да так сердито, настойчиво в кафе затащил.

– Постой-ка, – Торикити продолжал ласкать роскошное тело жены. – Перед тайным свиданием еще и другому дать себя в кафе уволочь – это все-таки уже не то, в чем я перед тобой провинился.

– Ну тут же другое! Объяснила ведь я тебе, как меня эта встреча потрясла. Я прямо решила, что это боги меня от разврата удерживают.

– Во-во, смотри теперь! – Торакити такое объяснение полностью устраивало. – И что же дальше было?

– Зашли мы с ним, и тут представляешь, что он мне выдал! «Госпожа, как должен поступить муж, узнавший, что жена ему изменяет?»

– Что-о? Его жена загуляла?!

– Так он сказал. И узнал он это из какого-то письма. Сказал, будто у кого-то в нашем квартале забава такая – чужие тайны раскапывать, а потом доносы писать. Я, говорит, мадам из «Одуванчика» подозреваю, а вы, госпожа, что про это думаете?

– То-то Судо в тот вечер у «Одуванчика» скандалил!

– Ну да. А полиция-то про письма молчала, так? Да и газеты, я думаю, не про все написали. Но знаешь, я в тот вечер от него еще более жуткую вещь услышала.

– Еще более жуткую, говоришь? Это что же?

– Я за мадам словечко замолвила в оправдание – мол, ошибаетесь вы, коли уж вам такое письмо подослали, так это, верно, не она, а еще кто-то. Может, я что неловко сказала, раз он вечером к ней скандалить рвался… А Судо-сан призадумался, потом дико так на меня глянул и говорит: если не мадам, то есть тут еще один тип, так не иначе, как его рук дело!

– Это кто же – «он»?

– Я спросила. А Судо мне: художник Мидзусима, что в моем подъезде на третьем этаже живет.

– Мидзусима?!

В голосе Торакити невольно прозвучала озабоченность. Руки, ласкающие жену, замерли.

– Канако, – настойчиво заговорил он, – у Судо были какие-то основания так считать?

– Я тоже об этом спросила. А он мне объяснил, что еще до письма заметил, что у жены другой есть. Кто именно, не сказал, но как-то раз он проследил, когда она с ним в Ёкогаму ездила. Там они в гостинице устроились, а он вокруг бродил и думал, что теперь делать. И вот там-то он на Мидзусиму наткнулся.

– Что, Мидзусима тоже следил за его женой?

– Этого Судо не знал. У Мидзусимы с собой альбом был, будто он на зарисовки в Ёкогаму приехал, да и вообще он там раньше Дзюнко оказался. Но ведь мог же он ее случайно с любовником заметить, а потом и письмо написать.

– А ты что Судо ответила?

– А что я могла сказать! Ты представь, как меня это сразило: решила тебе изменить, отправилась на тайное свидание, и прямо в двух шагах от него человек меня спрашивает: как должен поступить муж, узнавший, что жена ему изменяет? Да такое любую, самую благочестивую женщину сразит.

– Так тебе и надо! – Торакити расхохотался. К нему постепенно возвращалось благостное настроение.

– Твоя правда. Можешь сколько угодно надо мной смеяться. А что до преступника, который доносы пишет, так если мадам и Мидзусиму сравнивать, тут хоть на весах взвешивай – по мне Мидзусима куда подозрительнее.

– Что это ты вдруг?

– Уж больно он ловко алиби мне придумал. Что он и себе алиби обеспечил, этого я не знала. Да и к тому же, он за мадам волочился, это я от Тамаки знаю. Такой вполне мог начать шпионить за Дзюнко, они же в одном подъезде живут.

– Слушай, так может и мне письмо тоже этот маньяк, этот Дон-Жуан состряпал?

– Может, и он. Знаешь, я этого Мидзусиму даже бояться начала.

– Да уж. А ты сказала Судо, что Мидзусима тебе подозрительнее кажется?

– Нет, побоялась. Да и кто я такая, чтоб другим советы давать. Судо-сан так пронзительно на меня смотрел – прямо в щель забиться хотелось.

– Еще бы, совесть-то нечиста была.

– Да не только это. Я ведь, чтоб с Мидзусимой встретиться, из театра сбегала. И выглядеть мне надо было соответствующе. Вот только Мидзусима этот всегда мне говорил, что крашусь я старомодно. Объяснял, что ему на женщинах яркая косметика нравится, чтоб ну прямо как у уличных девок Я еще подумала, вот мерзкий типчик! А потом решила – ну раз так принято… И в театре перед уходом в туалете перекрасилась по его вкусу. Конечно, Судо-сан всего этого не знал, но я под его взглядом просто от стыда сгорала. Миленький, прости меня, дуру такую.

– Раз ты так раскаиваешься, мне сказать нечего… Так что, Мидзусима не пришел, что ли?

– Про это дальше слушай. Один совет я Судо все-таки дала. Напомнила ему пословицу, что нетерпеливость к беде ведет, и сказала, что сперва все проверить надо, а уж потом действовать. На том мы с ним и расстались, а времени уже было четверть девятого. Так что просрочила я сильно. Но подумала, что совсем не прийти, это уж слишком, и позвонила по телефону в этот «Тамура».

– Он уже там был?

– Э нет, он парень не промах. Он со мной сразу договорился, чтобы я пришла первая, а сам он звонить будет, и когда я уже на месте буду ждать, тогда он быстренько с Тораномон подскочит. Я этим и воспользовалась. Позвонила в «Тамура» и попросила передать ему, что не получается у меня прийти. Трубку бросила и скорей в театр вернулась.

– Минэ-сан ничего не заметила?

– Да она на этих представлениях помешана просто, людей вокруг себя не замечает!

– А Мидзусима потом ничего не говорил?

– Собирался, наверное, но ведь как раз на следующий день тот переполох поднялся, из-за убийства. Мидзусима-то тоже мадам обхаживал, так что, говорят, полиция его серьезно расспрашивала. Ну а потом мы как-то и отдалились друг от друга.

– Портрет ее у него не очень-то получился, правда?

– Ты лучше подумай, кто письмо подослал.

– Ну уж точно не мадам.

– Да и Мидзусима вряд ли.

– У тебя какие-то соображения на этот счет есть?

– Я уж думала, думала – ничего в голову не приходит. Как представлю, что здесь кто-то эдакое вытворяет, прямо жуть берет.

– Прямо не по себе делается от таких разговоров… Скажи-ка лучше, не сообщить ли тебе полиции про ту встречу с Судо? Раз он Мидзусиму тоже подозревал, так, может, в тот вечер от «Одуванчика» к нему направился?

Видно, Торакити был готов пойти на все, только чтобы досадить Мидзусиме.

– Это верно, но уж так мне не хочется с полицией разговаривать! Вот я и хотела с тобой обсудить – помнишь, я тебе как-то рассказывала про такого человека, Киндаити Коскэ?

– А, знакомый Дзюнко, частный детектив!

– Детектив он частный, но, говорят, среди полицейских у него тоже свои люди есть. Вот я и подумываю, не открыться ли ему? Ты как считаешь?

– Поступай, как знаешь. Только если к частному детективу обращаться, деньги, небось, потребуются?

– Значит, нельзя?

– Нет-нет, я не против! Лучше немного денег отдать, но зато жить спокойно.

Да, сильно пылала злоба Торакити, если он был готов заплатить из своих кровных, только чтоб прищучить Мидзусиму! Что до Канако, она теперь тоже видно очень злилась, потому что сказала:

– Ну так я прямо сегодня у Дзюнко рекомендательное письмо к Киндаити попрошу. Миленький, ты уж правда прости меня.

– Ты лучше впредь мне больше таких протестов не устраивай. А я больше на стороне шляться не буду.

– Ой, правда?

– Правда, правда.

Торакити крепко прижал к себе жену и рывком натянул одеяло на голову.

«Бедная я, несчастная…»

Твердя про себя эти привычные слова, Тамаки уныло брела по зеленому участку квартала. После долгого перерыва мать с отцом снова устроили поутру возню в постели, и не в силах слышать это, она выскочила из дома. Выскочила – и обнаружила, что идти ей некуда.

Сперва она решила вытащить на улицу Сабухиро, он как раз жил с ней в одном корпусе. Но вспомнила, что сегодня воскресенье. Отец у Сабухиро служащий, младший брат школьник – наверняка они еще спят. На всякий случай Тамаки обошла корпус 15 с южной стороны, но знакомая терраса была еще зашторена.

«Бедная я, несчастная…»

Тамаки устало поплелась по южной стороне к корпусу 17. В корпусе 17 живут Киёми и ее дядя Окабэ Тайдзо. Тамаки знала, что Окабэ встает рано, но идти к ним ей не хотелось. Она не могла объяснять этому человеку, что именно вынудило ее в столь ранний час выскочить из дома. Зато там этажом выше квартира Эномото Кэнсаку, который живет вдвоем с матерью. Она дает уроки чайной церемонии и икэбаны – в основном ради собственного удовольствия, потому что деньгами располагает.

Погода стояла хорошая. На террасе в спортивных брюках и одной футболке Дарума-сан на утреннем солнышке делал зарядку.

– Эй, дядя Окабэ! Здоровья вам!

– О, Тамаки! Куда это ты с утра пораньше?

– Да так просто… А Киёми встала уже?

– Завтрак готовит. Зайдешь?

Дарума-сан в отличном настроении. Его лицо светится бодростью, прямо-таки переполняющей этого мужчину средних лет.

– Спасибо, нет. Передавайте привет Киёми!

Тем временем на балконе четвертого этажа появилось личико – это неожиданно выглянула Юкико.

– Доброе утро, сестричка Тамаки!

На Юкико кимоно с длинными рукавами, завязанное высоко у груди широким поясом.

– Ой, Юкико! – Тамаки заморгала, словно от яркого света. – Это куда же ты так нарядилась?

– Меня тетя сегодня берет с собой на чайную церемонию.

Юкико широко развела руки, демонстрируя свой наряд во всей красе. Рядом с ней появился Кэнсаку – в пижаме, с зубной щеткой во рту.

– Тамаки, ты что там топчешься?

– Нуу…

– Что – «нуу»? Случилось чего?

– Не могу я дома! Там отец с матерью…

– А! – Кэнсаку сразу все понял и посерьезнел. – Завтракала?

– Не-а…

– Ой, Тамаки, что ж ты, не поев, убежала? – округлил глаза Окабэ Тайдзо. – Так иди к нам. Хоть хлебца с нами поешь.

– Да вы не беспокойтесь, – Кэнсаку перегнулся через перила, заглядывая на нижний балкон соседнего подъезда. – Тамаки я сам угощу. Тамаки, ты иди к озеру, а я бутербродов наделаю и принесу. Да, дядя Окабэ!

– Что, Кэн-тян?

– Скажите Киёми, пусть она тоже приходит.

– Хо-хо! С утра пораньше пикничок затеяли! Это дело хорошее. Киёми, иди сюда!

Киёми конечно же слышала весь этот разговор, но появилась на балконе с откровенно нелюбезной физиономией.

– Ну что там, Тамаки-тян? Опять папа с мамой скандалят?

Тон, прямо скажем, сварливый.

– Да уж лучше бы скандалили…

– Киёми-тян, не спрашивай у нее ничего! Скажи лучше, ты пойдешь с нами к озеру завтракать?

– Нуу… – Она нерешительно обратилась к Окабэ. – Дядя, как?..

– Иди-иди. Только мне приготовь чего-нибудь.