Текст книги "Белое и черное"

Автор книги: Сэйси Екомидзо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Хорошо. Эномото-сан, но ведь у тебя сегодня вроде съемки?

– Мой выход позже, во второй половине дня. Да, а еще сегодня на нашем озере Таро будут ночные съемки.

– Ух, классно!!! – Тамаки словно одним духом выплеснула из себя всю тоску. – Эно-сан, и ты там тоже участвуешь?

– Я… хм, ну… Слушай, Тамаки, позови еще Сабу-тян, он наверняка до сих пор спит. Мы с ним вдвоем кучу бутербродов притащим.

Тамаки покричала снизу Сабухиро и направилась по пологому склону к озеру. Под раскидистым деревом кто-то курил. Это был комендант Нэдзу.

У подножия дуба не собирался ночной туман, а утром здесь хорошо прогревало солнце. Нэдзу валялся на расстеленном джутовом мешке, лицом вверх. Сигарета во рту торчала прямиком в небеса.

Тамаки часто видела его здесь в такой позе и знала, чем он занимается.

– Вы опять Джо выгуливаете?

Доброжелательная к людям, она не испытывала робости перед нелюдимым комендантом. Простодушно наклонив голову набок, девочка подошла к Нэдзу и присела рядом.

– Угу.

Он бросил на нее короткий взгляд и продолжал с наслаждением пускать дым.

– А он где?

– Где-то там.

Тон сухой, но без обычной жесткости.

– Да где же?..

Тамаки обвела окрестности взглядом и обнаружила птицу, примостившуюся черным пятном на крыше достраивающегося двадцатого корпуса.

– Ага, вон он! Дядя Нэдзу!

– Ну?

– Почему Джо не улетает? Ему что, лучше в этом ящике? Это ж как в клетке!

– Его сородичи гоняют.

– Ой! А почему?

– Джо у людей вырос, вот и изгнан из своего племени. Так же как и я вытолкнут из людского общества.

– Как?! Разве вы вытолкнуты?

– Ну…

– Да нет же! Вот ведь Эно-сан – он вам очень благодарен! Эно всегда говорит, что вы хороший человек. Вы просто не знаете.

– Вот как?

– Ну да! Вы просто прибедняетесь.

Нэдзу лишь печально усмехнулся и ничего не сказал.

– Извините, что не в свои дела нос сую, а вот раньше у Джо на лапке повязка была – это его тоже вороны поклевали?

Нэдзу сел, резким броском отправил окурок в озеро и уставился на девочку.

– Тамаки-тян, а ты сама-то что сюда пришла?

Слова Нэдзу не могли служить ответом на вопрос Тамаки. Но девочка таким вещам особого значения не придавала. Ее следующие слова тоже не были ответом на вопрос Нэдзу:

– А что, Юкико идет на чайную церемонию?

– Откуда ты знаешь?

– Так я ее видела только что.

– Где?

– Шла мимо семнадцатого корпуса, а Юкико меня из дома окликнула, она у Эно была. А чайная церемония где будет?

– В храме Гококудзи.

Когда речь заходила о Юкико, Нэдзу становился на редкость немногословным.

– Ух ты! Правда, сама чайная церемония – это, наверное, скукотища жуткая, но зато туда все такие нарядные приходят. А Юкико хорошо правила знает?

– Да ничего она не знает!

– Понятно – ребенок еще. Но ведь она такая миленькая, такая славная! Эно и его маме наверняка приятно такую с собой привести. А я-то, я… эх, бедная я несчастная!..

Тамаки плюхнулась было на спину, но тут же, припомнив, подскочила:

– Ой, вы же спросили, зачем я сюда пришла – так вот мы решили здесь вместе завтрак устроить!

– Мы – это кто?

– Эно-сан с Сабу, и еще Киёми придет. Эно-сан услышал, что я без завтрака из дома унеслась, и пожалел меня. Обещал, что бутербродов сюда принесет. Очень заботливый. Ну да, воспитание у него такое…

Тамаки чуть было не завела свое «а я-то, я…», но осеклась. Беспечная девчонка вдруг ощутила волну взрослой, девичьей печали, но тут же укрылась от нее за заливистым хохотом:

– Бутерброды у озера – правда, классно?! А давайте вы тоже с нами!

– Спасибо. Только я уже завтракал. Что ж, не буду мешать, пойду домой.

Нэдзу резко свистнул, хлопнул в ладоши. Джо стрелой метнулся к нему.

Нэдзу с вороной на плече, приволакивая левую ногу, пошел вверх по склону, а навстречу ему уже появился Сабухиро. При виде коменданта на лице его мелькнула досада, но он тут же овладел собой, подчеркнуто вежливо поклонился и торопливо зашагал вниз.

– Тамаки, что он здесь делал?

Сабухиро тоже с восторгом предвкушал пикник у озера, но встреча с Нэдзу охладила его энтузиазм. Он плюхнулся своим толстым задом на тот самый мешок, где только что сидел комендант, и вопросительно взглянул на девочку.

– Джо прогуливал. Слушай-ка, – она внимательно осмотрела его, – ты что, поесть ничего не принес?

– А что, мне тоже надо было?

– Ну, ловкач! Решил за счет Эно-сан и Киёми полакомиться?

– Значит, я не так понял. И вообще, у меня дома все спят еще.

– Лежебоки вы! Сейчас сколько времени?

– Почти полдесятого. Но у нас отец раньше десяти не поднимается. А мне его жалко, я встал и тихо-тихо… Он у нас трудяга, мы о нем заботимся. Слушай, Тамаки, – его явно что-то беспокоило, – а о чем ты тут с ним говорила?

– Да так… – Она поддразнивающе засмеялась. – Вот, собиралась ему твои гениальные соображения насчет убийства рассказать.

– Ты что! Не вздумай!

Сабухиро весь вспыхнул и взвился так, что тесные шорты на нем чуть не затрещали.

– А что, нельзя что ли? Интересно же получилось.

– Дура! Я же предупреждал, что это моя выдумка, детективная история! Не смей никому рассказывать!

– Почему бы и нет? Зачем же такую замечательную версию скрывать!

– Не смей говорить, что это версия!

Тут Сабу вдруг что-то припомнил и весь съежился, спрятав голову в свои могучие плечи:

– Слышишь, я сейчас встретил этого, Киндаити Коскэ. Идет себе, как всегда затрепанный такой.

– Ой, Сабу-тян, а где ты его видел?

– Да вот там прямо. Он в восемнадцатый корпус шел, к Желудю, видно.

– Может, случилось что?

– Да прямо! С тех пор уже двадцать дней прошло.

– Он один был?

– Один. Волосы всклокочены, хакама на коленках пузырятся. Брэнд у него такой.

– Плохо, что один. Если бы вправду что случилось, с ним бы еще полицейские были.

Дело обстояло именно так, как сказала Тамаки.

Вчера Дзюнко из универмага позвонила Киндаити, но не застала его дома. Дзюнко переместилась в Сибуя и полакомилась там в довольно дорогом китайском ресторанчике. Хибики вручил ей очень даже приличную сумму, и она не могла отказать себе в удовольствии пошиковать. Часов в семь Дзюнко прямо оттуда сделала еще один звонок, но Киндаити все еще не вернулся. Смирившись с тем, что на сегодня его пригласить уже не удастся, она попросила консьержа передать жильцу, что у нее возникли обстоятельства, требующие немедленной встречи. Так что если Киндаити направлялся в ее квартиру, это, скорее всего, было вызвано именно тем звонком.

– А все-таки рано он пришел. Сейчас сколько?

– Около полдесятого… Да нет, уже больше.

– Ой-ёй-ёй, как же я проголодалась!

– А что вообще случилось-то? Что это вы завтрак здесь затеяли?

– Тебе не все равно? Ой, я голодающее дитя, я сейчас умру! Где же бригада раздачи еды, идите скорее… А, вон они, пришли! Пришли!

– Во, оба здоровенные корзины волокут! Ух ты, и термос! Вот славно-то!

– Ну и наглец ты, Сабу-тян!

В их сторону по склону спешили Кэнсаку и Киёми.

– Уж извините, что долго. Тамаки, совсем оголодала, наверное?

– Сейчас сознание потеряю!

– Ха-ха-ха! Давай, открывай харчевню. Сабутян, и ты помогай.

Кэнсаку принялся расстилать принесенную под мышкой циновку, и тут взгляд его уперся в джутовый мешок.

– Это чей?

– Дяденька-комендант забыл. А может, о нас позаботился и специально оставил. Такой чудной, правда? Когда курит, как труба дымит.

– Эно, ты что? О чем задумался?

– Да нет, так просто.

Кэнсаку помотал головой, словно стряхивая, как дурной сон, набежавшую на лицо тень, и к нему опять вернулась его обычная доброжелательная улыбка.

– Ну что, сразу и приступим?

Из корзины были извлечены завернутые в виниловую пленку бутерброды, прятавшиеся под плотно закрытой крышкой. Бутербродов было вволю.

– А мои только на вид хороши, начинки там чуть. Очень уж все внезапно случилось. – Киёми гоже доставала из корзины свертки. – Химэно-сан, а ты что принес?

– Ох, у меня промашка вышла. Я Тамаки не понял.

– Ничего, ничего. Ты же все равно с нами. Хорошо, что пришел.

– А Химэно-сан всегда так. Чтоб другим протянуть, у него нет, а как самому руки протянуть – это он первый!

– Ой, не рубите мне голову! Что же поделаешь, таким негодяем уродился! – Сабухиро без стеснения потрошил свертки. Бутерброды-люкс: с ветчиной, овощами, икрой, яйцами…

– Ну, класс! Можете говорить про меня что угодно, а я жутко голодный. – Он коршуном ухватил в каждую руку по бутерброду и принялся уписывать то один, то другой.

– Тамаки, и ты ешь!

– Ем, Эно-сан, спасибо тебе.

– Тамаки-тян, и моих поешь.

– Да, сейчас… Я же не Сабу-тян, не могу все разом лопать.

– Ну и что, а я обжора. Теперь за твои, Киёми, примусь.

– Эй, не вороши в корзине, там же чай еще. Киёми, и сахар тоже есть.

– Эно, а все-таки – с чего это вы вдруг затеяли? Кто такую сумасшедшую мысль подал?

– Ладно тебе, какая разница.

– С того, что у Тамаки дома творится. И не спрашивай лишнего.

– Ой! – Сабу втянул голову в свои могучие плечи. – Простите-простите! Так вот благодаря чему я здесь очутился!

День был теплый, воздух над озером свеж. Громко распевали птицы – совсем как за городом! – и вокруг стояли такая тишина и покой, что трудно было представить себе совсем рядом жилой массив на несколько тысяч семей и фейерверки людских страстей – любви и ненависти…

Поговорка гласит, что только едой можно заткнуть рот прислуге, но в данном случае она не годилась. Молодая компания торопливо ублажала свои желудки, но при том и языкам покоя не давала.

Алюминиевый стаканчик с чаем гулял по кругу, все дружно налегали на еду и болтали без умолку – ну до чего же весело получилось! Бутерброды в момент исчезли, остался один-единственный – с ветчиной.

– Во-во, я на эту тему одну интересную байку припомнил.

– Какую?

Кэнсаку с сытым видом растянулся во весь рост на траве, беспечно закинув руки за голову.

– Как-то несколько человек – может, монахи какие, может, еще кто – ели вместе суси. Лопали-лопали, наконец осталась одна.

– А с чем осталась? С тунцом? Или с селедкой? – Тамаки простодушно наклонила голову.

– Ну это неважно. Значит, несколько человек ели вместе суси, все наелись, а на тарелке одна осталась. Так вот какое дело: кто за ней потянется, тот из них и есть самый великий.

– Нуу, ерунда какая! А я-то серьезно слушала. – Тамаки фыркнула с откровенным недовольством.

– Сабу-тян, небось, сразу скажет: этот самый великий – ваш покорный слуга.

– Точнехонько! Так оно и есть, как достопочтенная госпожа Киёми сказать изволила.

Киёми мгновенно изменилась в лице. Меж бровей молнией пролегла морщинка, в глазах, смотрящих на Сабухиро, рассыпалось пламя.

Выражение «достопочтенная госпожа Киёми» напомнило ей о том грязном письме и острым жалом вонзилось в самое сердце.

Заметил Сабухиро эту перемену или нет, но последний бутерброд он-таки ухватил и принялся, причмокивая, уминать его за обе щеки.

– Эх, погодка хороша! – Кэнсаку лежал на спине, с удовольствием растянувшись во весь рост. Между тем, чувствовалось, что свою байку он выдал неслучайно.

Небо было ясным до самых глубин, но по контрасту с этой прозрачной легкостью молодую компанию словно придавило чем-то мрачно-тяжелым. Одна лишь наивная Тамаки не понимала, в чем дело.

– Кстати, Эно-сан, ты вроде говорил, что сегодня на озере ночные съемки?

– Угу.

– Сабу-тян, а ты не снимаешься?

– Тамаки, не спрашивай, мне неловко.

– Почему?

– Да потому что Эно, то есть его герой, будет сегодня вечером топить меня в этом озере.

– Ооо…

– Слушай, Сабу-тян. – Кэнсаку по-прежнему лежал навзничь. – Мне кажется, эта твоя роль все-таки выигрышная.

– Прости, Эно, я сказал «неловко» вовсе не жалуясь. Я сам считаю, что это мой шанс. Только понимаешь, я перед нашей компанией смущаюсь.

– Ой! Как! Сабу-тян! – Тамаки вытаращила глаза. – Тебе дали такую чудесную роль?

– Это Эно за меня просил. Он вот сейчас сказал «эта твоя роль», а на самом деле не так. Знаете такого актера, Уцуми Тоору?

– Знаменитый комик! – У Киёми тоже глаза заблестели от любопытства.

– Во-во. Так это его роль, только он вчера с острым аппендицитом в больницу угодил. И Эно сказал, что на это место я подойду.

– Ой, Сабу-тян! – У Тамаки даже слезы на глазах заблестели. – А ты правда подойдешь? Получится у тебя, если на эту роль Уцуми выбрали?

– Отстань. Мне бы это самому хотелось знать.

Продолжая валяться, Кэнсаку убежденно заговорил:

– Сабу-тян не в пример мне уже несколько лет на киностудии трудится, база у него есть. Беда в том, что он только на вид нахальный, а на самом-то деле вовсе не так. Все о других заботится, а себя толком предложить не может. Вчера, когда срочно замену подбирали, с ним три эпизода сделали, и режиссер просто в восторг пришел! Как это, говорит, такой парень до сих пор себя не проявил. Так что он уже подошел.

– Ой, ну надо же! – Киёми внимательно посмотрела на Сабухиро с Тамаки. – И Сабу-тян ничего об этом Тамаки не рассказал, так?

– Ну не тот это случай, чтоб Тамаки в подробностях докладывать.

– Ты уверен?

– Что – «уверен»?

Киёми рассмеялась.

– Ну ладно. Тамаки!

– Что?

– Это же только вчера случилось, у меня времени не было тебе сообщить, так что прости великодушно. К тому же, я ужасный скромник.

– Эно, а ты знаешь, – Тамаки, уклоняясь от взгляда Киёми, явно решила перевести разговор на другую тему, – тут Сабу-тян очень нехорошо поступил.

– Что-о? Это что же я сделал такого?

– А как же? Знаешь, Эно, он придумал про нашего коменданта ужасно некрасивую историю.

– Не смей! Не смей, Тамаки! Я же говорил тебе, это детективный рассказ, это не взаправду!

– Ну-ка, ну-ка, Тамаки. – Эно улыбался. – И что же за ужасно некрасивую историю про коменданта придумал Сабу?

– Что убийца мадам из «Одуванчика» – Нэдзу-сан!

– Что-о?!!

Кэнсаку вскочил с травы, словно подброшенный.

– Дура! Дура ты, Тамаки! – На Сабухиро было жалко смотреть. Покраснели даже его кабаньи плечи.

– Эно, понимаешь, это я невзаправду, я просто сочинил детектив! Не бери в голову!

Но Кэнсаку был серьезен так, что на него было страшно смотреть.

– Сочинил, не сочинил – неважно. Выкладывай свою историю. Это почему же Нэдзу-сан убил мадам?

– Ну в общем такое дело. У меня в рассказе найденный труп – это не мадам.

– Как не мадам? А кто ж тогда?

– Эно, ты ведь почитываешь детективы?

– Все время читаю. И что?

– В детективах бывает, что обнаруживают труп без лица… ну, то есть по каким-то причинам лицо узнать невозможно. Так вот восемь-девять случаев из десяти, в конце выясняется, что жертва не тот, на кого думали, а кто-то другой.

– Вон оно что… Я такое тоже читал. И что дальше?

– Вот я эту ситуацию и примерил к тому происшествию. Но у нас в квартале нет женщины-ровесницы мадам, да еще пропавшей без вести. А была какая-то дама, которая как раз в тот вечер приезжала к Нэдзу… Эно, ну ты же сам провожал ее тогда! Она была примерно одного возраста с мадам, вот я и придумал, что труп – это она.

– Ясно. Значит, будто бы он ее убил, переодел в одежду мадам, а лицо уничтожил, верно?

– Ну да. Так я и сочинил.

– Получается, что Нэдзу-сан и мадам – соучастники?

– Получается.

– А мотив преступления?

– У мадам в прошлом была судимость. Это раскопал Итами, и она оказалась куклой в его руках. Ей избавиться от него хочется, а страшно – вдруг он ее прошлое на белый свет вытащит? Вот она ту даму собой и нарядила. Будто бы ее как раз и убили. А сама прячется.

– А кто та дама, которую для подмены выбрали?

– Ты же говорил, что она на Юкико похожа, так? Поэтому в моем рассказе она – мать Юкико, и она когда-то изменила своему мужу, Нэдзу-сан.

Кэнсаку слушал молча и становился все серьезнее.

– Ну? И что дальше?

Лицо его наполнилось страданием, голос звучал глухо, а слова давались с трудом.

Киёми и Тамаки, слушавшие затаив дыхание диалог приятелей, невольно переглянулись.

Сабухиро тоже заметил неладное:

– Эно, да брось ты! Говорю же, выдумал я это.

– Не могу бросить. Рассказывай, что там дальше про мать Юкико?

– Ну раз тебе так надо, слушай до конца, – сказал Сабухиро с некоторым вызовом в голосе и продолжил: – В общем, она раскаялась и принялась донимать Нэдзу, чтобы восстановить брак. Тот – ни в какую. И не просто ни в какую – он ее возненавидел. А с мадам они, кстати, оба выходцы из Камигаты, верно?

– Насчет мадам не скажу, а Нэдзу-сан из Харимы.

– Во! Я и придумал, что они прежде были знакомы. А потом здесь случайно встретились, и у них как бы любовная связь получилась. У меня в рассказе Нэдзу-сан ради нее зазвал к себе на тот вечер ненавистную ему женщину и подстроил, будто убита мадам. На сем позвольте завершить сие повествование.

– Вранье это! Вранье!!!

Это вдруг пронзительно закричала Киёми.

– Вздор все это!

– Конечно, вздор. Я потому и предупреждал, что это выдумка. Киёми, а ты, похоже, считаешь, что в моей истории что-то не сходится?

– Но ведь отпечатки пальцев показали, что тот труп – это точно мадам. Таких же отпечатков и в ателье много было!

– Много – это сколько?

– Ну…

– Киёми, у автора данного детектива все продумано. Мать Юкико и в мыслях не держала, что ее жизнь в опасности, и потому в тот вечер позволила Нэдзу-сан обманом привести себя в «Одуванчик». А там она прикасалась к разным предметам. Нет, я лучше сделаю так: ее вынудили прикасаться, вот!

– Но… но… – У Киёми от досады даже пот на лице выступил. – А что Судо-сан? Муж Дзюнко – он же в тот вечер пропал без вести, а сейчас считается главным подозреваемым – что с ним?

– С ним все ясно.

– Что ясно?

– Он убит. Тем же преступником, что убил ту женщину.

– Оо…

– Подожди, но газеты писали, что в ателье на втором этаже в спальне обнаружено пятно крови, и кровь эта той же группы, что у Желудя!

– А!

Кровь отхлынула от щек Киёми, в глазах затрепетал страх. Впрочем, не она одна изменилась в лице. Кэнсаку и Тамаки тоже окаменели.

– Замолчи, Сабу-тян! Прекрати свой ужасный детектив!

Тамаки не смогла удержаться от крика, а вот Киёми прекращать разговор не собиралась:

– Послушай, но если Судо-сан убили, то где же труп? Он-то куда исчез?

– Это тоже предусмотрено.

– Как?

Киёми хотелось докопаться до мелочей.

– Труп в этом озере.

Оп!

Тамаки одним прыжком очутилась рядом с Кэнсаку.

Было уже половина одиннадцатого. Солнце стояло высоко, и поверхность воды сверкала черно-синем глянцем, напоминая чешую сома. Желуди, когда-то закрывавшие чуть не половину озера, уже благополучно покоились на дне.

– Ладно, Сабу-тян, пусть Судо убили. Но почему труп в озере?

– Так он же господин Желудь, верно?

– Ну и что?

Сабухиро неожиданно для всех завел песню. Отбивая ладонями такт по своим толстым ляжкам, вздымавшимся землей словно две горы, он пропел песенку на стихи Аоки Масаеси:

– Желудь покатился,

Прямо в озеро свалился.

Вот беда!

Закончив исполнение, Сабухиро задрал нос, словно красуясь перед зрителями, и расхохотался во всю глотку, тряся пузом.

– Эно, говорил же я – это все мои выдумки!

Вся троица ошеломленно уставилась на него. Вдруг Тамаки пронзительно закричала:

– Ой, смотрите, Киндаити Коскэ идет!

По пологому склону к озеру спускался Киндаити Коскэ. Рядом, прихрамывая, шагал комендант Нэдзу. Следом за ними появились фигуры Дзюнко и Канако. Атмосфера странной напряженности окутывала эту компанию.

– А! Мама!.. – Тамаки почему-то испугалась. – Что же там стряслось?

– Разговаривают, а сами сюда показывают.

Кэнсаку тоже инстинктивно понизил голос.

Пришедшие остановились на склоне, пошептались о чем-то, показывая на озеро, а затем, ускорив шаг, направились к ребятам. Дзюнко сжимала в руке что-то, сильно похожее на конверт, и была необычайно взволнованна.

– Что же такое?

– Случилось что-то.

Кэнсаку и Тамаки обменялись взглядами, Сабухиро и Киёми молчаливо смотрели на взрослых.

– Ну доброе утро! – Киндаити Коскэ дружелюбно улыбался. – Что, пикничок здесь устроили?

– Киндаити-сэнсэй, что-то произошло?

– Минутку, минутку…

Он подошел к самому краю мыса, туда, где рос дуб, и принялся вглядываться в озеро. Вода в глубине сгущалась иссиня-черным и больше, чем на метр не просматривалась. У самой поверхности колыхались длинные нити спутанных водорослей, пугающе походившие на волосы женщины, моющей голову.

– Мам, мама, ну что стряслось?

– Я и сама толком не знаю. Пришла к Судо-сан, а там Киндаити-сэнсэй… Госпожа попросила, чтоб я тоже с ними пошла.

– Сэнсэй! – Тамаки подскочила к Киндаити. – Может, в этом озере труп мужа Дзюнко-тян?

– Тамаки!

Поспешный оклик Сабухиро запоздал.

– Тамаки-тян!

Голос Дзюнко суров.

– От кого ты это слышала? Что, кто-то говорит, будто в этом озере тело моего мужа?

В глазах Дзюнко огнем полыхала ярость.

Тамаки струхнула и ничего не ответила. Сабухиро изготовился броситься наутек.

– Тамаки-тян!

Дзюнко кричала уже надрывно, и Тамаки тоже приготовилась к бегству.

– Да нет, шутка это.

Кэнсаку успел взять себя в руки и встал между Дзюнко и девочкой.

– Шутка? Что именно – шутка?

– Понимаете, у вашего мужа прозвище – господин Желудь. Вот болван один и брякнул: раз Желудь, значит в озере. Ну знаете песенку – «Желудь покатился, прямо в озеро скатился. Вот беда!» Поэтому…

Кэнсаку прикусил язык. В глазах Дзюнко, пристально смотревшей ему в лицо, он заметил странный блеск.

– Эномото-сан!..

Дзюнко хотела было что-то спросить, но за нее это сделал Киндаити Коскэ.

– Эномото-кун, и кто же это сказал?

– Да не все ли равно, кто? Это ведь так, болтовня. Можете считать, что я, например. Простите, у вас что, нет больше никаких конкретных фактов, если вы так цепляетесь за обычную шутку?

– Эномото-сан, так значит, вот это ты мне подбросил? Ты сочинил эту анонимку?

– Что-о?

Изумленный Кэнсаку взял в руки конверт, который ткнула ему женщина. Он был адресован Судо Дзюнко. При виде четко выписанных по трафарету иероглифов Кэнсаку мгновенно изменился в лице:

– Можно прочесть?

– Можно, можно! Да тебе и читать не надо, сам ведь знаешь, что внутри. Только что доставили.

Холодный тон, слова застревают в горле.

Кэнсаку суетливо выдернул из конверта листок почтовой бумаги. Уже знакомый, вырезанный печатный шрифт. Текст совсем короткий.

Желудь покатился,

Прямо в озеро свалился.

Вот беда!