Текст книги "Президент Линкольн: охотник на вампиров"
Автор книги: Сет Грэм-Смит
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Через три дня после капитуляции форта Самтер Вирджиния вышла из состава Союза, и столица Конфедерации переместилась в промышленный центр штата, город Ричмонд. В последующие недели примеру Вирджинии последовали Арканзас, Теннесси и Северная Каролина. Теперь в Конфедерацию входило одиннадцать штатов, а ее население составляло девять миллионов человек (из них четыре миллиона рабов). Несмотря на это, многие северяне все еще пребывали в уверенности, что война не затянется надолго и к концу лета сопротивление отделившихся штатов будет подавлено.
У них были причины так считать. В конце концов, в Союзе проживало вдвое больше людей, чем на территории Конфедерации. По северным штатам тянулись железные дороги, поездами можно было в мгновение ока доставить солдат на поле боя; крупные фабрики производили обувь и форму; военные корабли обеспечивали блокаду портов и вели обстрел прибрежных городов. Журналисты, поддерживавшие Союз, призывали президента «без промедления положить конец беспорядкам». По всему северу раздавались лозунги: «Вперед, на Ричмонд!» Генри Стерджес не возражал. В телеграмме от 15 июля он зашифровал сообщение «немедленно наступайте на Ричмонд» в цитату из Шекспира: [49]49
Во время войны Генри опасался шпионов и каждый раз так или иначе зашифровывал сообщения, которые посылал Эйбу.
[Закрыть]
Эйб последовал его совету. Получив телеграмму, он на следующий же день приказал самой большой армии, которая когда-либо собиралась в Северной Америке (тридцать пять тысяч человек), выступать из Вашингтона на Ричмонд под командованием бригадного генерала Ирвина Макдауэлла. Большинство солдат Макдауэлла были из тех семидесяти пяти тысяч ополченцев, которых второпях собрали после падения форта Самтер. В большинстве своем это были фермеры и торговцы. Круглолицые подростки и немощные старики. Некоторые из них ни разу в жизни не держали оружия.
Макдауэлл жалуется, что его подчиненные неопытны. «Вы зелены, – сказал я ему. – Но [конфедераты] ничем от вас не отличаются. Вы в равном положении. Мы не станем ждать, пока враг строем войдет в Вашингтон. Сражение произойдет рядом с их домом. На Ричмонд, с Богом!»
Макдауэллу с его войсками необходимо было преодолеть двадцать пять миль на юг, в глубь Вирджинии, где их поджидал генерал Пьер Борегар с двадцатью тысячами конфедератов. Знойным днем, в понедельник, 21 июля 1861 года, две армии встретились под городком Манассас. Битва войдет в историю как первое сражение при Булл-Ране, а вода в близлежащем ручье сделается красной от крови.
Через два дня рядовой армии Союза Эндрю Мерроу отправит письмо невесте в Массачусетс, [51]51
Письмо Мерроу, сохранившееся в архивах Гарвардского университета, на протяжении долгого времени ошибочно полагали эпистолярной фантазией.
[Закрыть]опишет чудовищные события минувшего боя и одним из первых засвидетельствует присутствие вампиров в рядах конфедератов.
Мы задали [конфедератам] жару с самого начала. Пользуясь численным превосходством, мы теснили противника на юг, вверх по холму Генри-Хаус, прямо к деревьям на вершине. Конфедераты разбежались, словно мыши! Наши ряды растянулись на полмили в ширину. Со всех сторон взрывался порох!
«Погоним их до самой Джорджии!» – к восторгу солдат, закричал полковник Хантер.
Мы подступили к вершине холма. Мятежники прикрывали отступление. Дым от выстрелов сделался таким густым, что едва можно было разглядеть деревья, среди которых конфедераты скрывались всего в десяти ярдах от нас. Из-за дымовой завесы неожиданно послышались дикие вопли. Кричало человек двадцать – тридцать, и вопли делались громче с каждой минутой.
«Первые ряды! Примкнуть штыки!» – скомандовал полковник.
Солдаты подчинились. И тут из дыма вырвалась небольшая группа конфедератов. Они мчались на нас с невероятной скоростью. Даже на некотором расстоянии я разглядел их странные, безумные глаза. В руках у нападающих не было ни винтовок, ни пистолетов, ни сабель.
Первые ряды дали залп, но выстрелы не возымели ни малейшего действия. Мелисса, я на смертном одре мог бы поклясться, что видел, как пули ударялись врагам в грудь, в руки, в головы. И все же мятежники наступали, будто вовсе не были ранены! Они врезались в наши ряды и прямо на моих глазах стали рвать солдат на куски. Нет, я не хочу сказать, что они протыкали их штыками или стреляли из револьверов. Я имею в виду, что те самые тридцать безоружных конфедератов разорвали целую сотню солдат на куски голыми руками. Я смотрел, как они отрывают нашим руки. Откручивают головы. Видел, как пальцами пронзают шеи и животы. Кричал мальчишка: там, где только что были его глаза, теперь зияли кровавые раны. У рядового в трех ярдах от меня вырвали винтовку, а потом размозжили ему голову прикладом. На лицо мне брызнула его кровь. Я чувствовал привкус смерти на языке.
Наши ряды рассыпались. Без стыда признаюсь, что бросил винтовку и бежал вместе со всеми, Мелисса. Мятежники ринулись в погоню: мы отступали, а они жестоко убивали наших солдат. Я мчался вниз по холму, отовсюду неслись крики.
Макдауэлл получил множество сообщений об «атаках мятежников». «Что ж, – по слухам, сказал он, узнав, что войска Союза отступают, – мы собрали сверхармию, но у них, кажется, объявились сверхлюди». Генерал понятия не имел, что «сверхлюди» вовсе не имели отношения к роду человеческому.
Бой продолжался всего несколько часов. Когда дым рассеялся, оказалось, что тысяча человек погибла, а еще три тысячи – тяжело или смертельно ранены. Генерал-майор войск Союза, Амброз Бернсайд, записал в дневнике:
На закате я проезжал мимо небольшого пруда и увидел, как люди промывают в нем раны. Вода стала красной, но самые отчаявшиеся все равно подползали к кромке пруда и пили. Неподалеку я увидел мальчишку-конфедерата, в которого попал снаряд. От тела остались только руки, плечи и голова. Глаза были открыты и смотрели без всякого выражения. Грифы пожирали его внутренности и склевывали кусочки мозга, разлетевшиеся по земле. Мне никогда не забыть этой картины. Сегодня я видел сотню подобных ужасов. Можно было пройти хоть милю в любую сторону и ни разу не коснуться земли, такое количество трупов ее покрывало. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, мне слышатся крики раненых. Они просят о помощи. Стонут от жажды. А кто-то молит о смерти.
Я больше не боюсь ада, ибо сегодня видел его собственными глазами.
* * *
После сражения при Булл-Ране Север словно впал в траурное оцепенение.
Если бы я только прислушался к Дугласу! И к Макдауэллу! Если бы собрал больше людей и дал им время подготовиться, тогда война могла уже окончиться, а мы были бы избавлены от тысяч смертей и страданий. Теперь мне ясно, что южане намереваются компенсировать свою малочисленность присутствием вампиров на полях сражений. Да будет так. Я половину жизни охотился на вампиров с топором. Теперь я постараюсь уничтожить их с помощью своей армии. Если нам предстоит долгая и мучительная борьба, надо удвоить решимость и волю к победе.
Когда оцепенение спало, северяне по примеру своего президента стиснули зубы. Мужчины становились в длинную очередь, чтобы записаться в армию. Штаты обещали предоставить новые полки и обеспечить их снабжением, 22 июля 1861 г., в тот самый день, когда Авраам Линкольн подписал билль о созыве пятисоттысячного подкрепления, он записал в дневнике провидческие строки:
IIIПомолимся за будущих мертвецов. Хоть их имена нам еще неизвестны, мы знаем, что их будет немало.
На долю президента и министров выпала горькая, полная разочарований зима. Реки замерзли, дороги покрылись грязью и снегом, поэтому армии не оставалось ничего, кроме как греться у костра и дожидаться оттепели. 9 февраля 1862 г. (в свой пятьдесят третий день рождения) Эйб сидел в кабинете, когда наконец пришли известия о первых признаках весны:
Я только что получил донесение об успехе [генерала Улисса С.] Гранта в форте Генри, штат Теннесси. Это важная победа – и долгожданная перемена к лучшему после долгих месяцев ожидания. Мои мальчишки играют за дверью. Чудесное выдалось воскресенье!
«Мальчишки» – Тэд и Уилли Линкольны – семи и десяти лет от роду, безусловно, вносили оживление в жизнь Белого дома (а по некоторым свидетельствам, были его бичом). В первый год отцовского президентского срока мальчики часами сломя голову носились по особняку и прилегающей территории. Чиновников это раздражало, однако самому Линкольну позволяло иногда отвлечься от управления государством и ведения войны.
Порой (признаюсь, даже слишком часто) за весь день с пробуждения до отхода ко сну меня радуют только шумные игры мальчиков. Как только предоставляется возможность, я с упоением гоняюсь за ними и борюсь, вне зависимости от того, кому случится нас лицезреть. Не далее как неделю назад [сенатор от штата Айова Джеймс] Граймс вошел в кабинет, желая переговорить со мной, и обнаружил, что меня пригвоздили к полу четверо мальчишек: Тэд с Уилли держали меня за ноги, а Дружок и Холли [52]52
Гораций «Дружок» Нельсон Тафт-младший и Холси «Холли» Кук Тафт были лучшими друзьями Уилли с Тэдом. К ним часто присоединялась сестра, Джулия, которую Эйб ласково звал «болтушкой». Через пятьдесят девять лет она напишет воспоминания об Эйбе и его мальчиках, озаглавив книгу «Отец Тэда Линкольна».
[Закрыть]– за руки. «Сенатор, – обратился я к вошедшему, – не могли бы вы обсудить условия моего освобождения?»Мэри полагает, что подобные игры ниже президентского достоинства, но если бы я был лишен этих быстротечных минут, наполненных радостью и весельем, спятил бы через месяц.
Эйб всем троим мальчикам был любящим и заботливым отцом. Но Роберт уехал в Гарвард (там его охраняли люди из местных и несколько вампиров), а Тэд был еще «слишком мал и непоседлив», так что больше всего Линкольн привязался к Уилли.
В нем обнаружилась ненасытная любовь книгам и загадкам. Если где-то случается драка, Уилли непременно примирит спорщиков. Некоторые говорят, что мы очень похожи, но я не согласен: Уилли добрее меня, да и умом быстрее.
Радуясь победе тем воскресным днем, Эйб увидел в окно кабинета, что дети играют на заиндевелой лужайке.
Тэд с Уилли, как это у них водилось, устроили военно-полевой суд над Джеком, [53]53
Джек – игрушечный солдатик, подаренный Тэду. Они с братом любили судить его за государственную измену или пренебрежение должностными обязанностями, а потом приговаривать к смерти, хоронить – и снова повторять все сначала. Однажды сыновья упросили Линкольна написать игрушке помилование, что он с радостью и проделал: «Игрушечный Джек помилован президентом. А. Линкольн».
[Закрыть]обвинив его в очередном преступлении. Ярдах в десяти от них поеживались от холода двое солдат (сами еще мальчишки). Они, видимо, не могли в толк взять, за что им такое задание.
Это были двое из дюжины живых охранников, день и ночь стороживших Белый дом. По настоянию Эйба Мэри и мальчиков неизменно сопровождали два человека (или один вампир). В 1862 году дом никак не был огорожен. Прохожие могли свободно прогуливаться по лужайкам и даже заходить на первый этаж особняка. Журналист Ноа Брукс писал: «Мытые и немытые толпы свободно входили в дом и выходили из него». Как бы там ни было, «толпам» запрещалось иметь при себе огнестрельное оружие.
В половине четвертого от Лафайетт-сквер к Белому дому прошел невысокий бородатый человек с винтовкой. Караульный у северного входа вскинул оружие и громко приказал мужчине остановиться.
Заслышав шум, я выглянул в окно с северной стороны и увидел, что человек продолжает двигаться вперед с винтовкой наперевес. Раздался крик: «Стой, стрелять буду!» Со всех сторон сбежались часовые.
Трое охранников двигались быстрее остальных. Они не боялись пуль. Завидев их (и, подозреваю, их клыки), человек наконец бросил винтовку и поднял руки вверх. Мои друзья сшибли его на землю. Леймон обыскал его, пока вампиры из «троицы» держали незнакомца за руки и за ноги. Позже мне передали, что он был напуган и, кажется, не понимал, что происходит. «Он дал мне десять долларов! – повторял он со слезами на глазах. – Десять долларов!»
Страх прошел, и тут я заметил среди остальных караульных двух молодых парней.
У Эйба сердце ушло в пятки. Он смотрел на тех самых ребят, которые должны были охранять Уилли с Тэдом. Дети остались одни.
Мальчики так увлеклись игрой, что не услышали криков и не заметили, как замерзшие охранники бросились кому-то на подмогу. В этот самый момент к ним подошел незнакомец.
Они бы и на него не обратили внимания, если бы он не наступил каблуком на игрушечного солдатика и не положил конец игре. Уилли с Тэдом подняли глаза и увидели мужчину среднего роста и телосложения. На нем был черный плащ, черная шляпа и шарф. Глаза незнакомца скрывались за темными очками, а губы терялись под густыми каштановыми усами. «Привет, Уилли, – произнес он. – Я бы хотел, чтобы ты передал послание своему отцу».
На этот раз охрана сбежалась на крики Тэда.
Первыми примчались вампиры, за ними по пятам следовал Леймон и несколько солдат. Я стремглав слетел вниз по лестнице со стороны Южного портика и бросился к Тэду. Он плакал, но, кажется, был цел и невредим. Уилли же тер язык рукавом курточки и яростно отплевывался. Я подхватил сына на руки и тщательно осмотрел его лицо и шею, вознося молитвы, чтобы на теле не обнаружилось ран.
«Вон он!» – закричал Леймон, указывая на человека, который бежал куда-то на юг.
Вместе с «троицей» мой друг бросился в погоню, а остальные охранники повели нас в дом. «Живым брать! – крикнул я вслед. – Живым!»
Леймон с «троицей» помчался за убегающим незнакомцем по Пенсильвания-авеню и дальше, через Эллипс. [54]54
Эллипс – округлый парк площадью пятьдесят два акра. Войска Союза часто становились там лагерем.
[Закрыть]Леймон вскоре запыхался и понял, что не сможет бежать так быстро. Тогда он выхватил револьвер и, не обращая внимания на ни в чем не повинных прохожих, которые могли пострадать от его действий, принялся палить в беглеца, пока не кончились патроны.
«Троица» настигала свою жертву. Четверо вампиров спешили на юг, в сторону недостроенного монумента Вашингтона, прямо через окружавшее его поле, которое служило пастбищем для скота. Строительство массивного мраморного обелиска (его возвели на сто пятьдесят футов и планировали сделать еще вдвое выше) застопорилось, а в его тени соорудили временную скотобойню, чтобы обеспечивать мясом голодных солдат. Незнакомец скрылся в длинном деревянном бараке. Кажется, он отчаялся оторваться от преследователей, которые теперь отставали от него всего на пятьдесят ярдов. Может, внутри найдутся ножи, которыми получится отбиться… Кровь собьет вампиров со следа… Хоть что-нибудь.
Но в то воскресенье на бойне не оказалось туш. Рабочие не резали скот. С балок под потолком свисала дюжина крюков. Лучи вечернего солнца просачивались сквозь двери с обоих концов барака и отражались от полированного металла. Незнакомец бежал по окровавленному полу. Он искал укрытие. Или оружие. Но ничего не нашел.
Река… На реке они отстанут…
Он бросился к двери, распахнутой с другой стороны бойни, решив бежать к реке Потомак.
Там он сможет нырнуть под воду и уйти. Но вход перегородил какой-то мужчина.
Другая дверь…
Незнакомец замер и обернулся: за спиной у него встали еще двое.
Бежать было некуда.
Он стоял посередине продолговатого барака, а преследователи приближались с обеих сторон – медленно, осторожно. Они собирались его поймать. Пытать его. Вызнать, кто его послал и что он сделал с мальчиком. Если он попадется, то, скорее всего, все им выложит. Этого нельзя допустить.
Преследователи приблизились. Незнакомец улыбнулся:
– Знайте, – сказал он, – вы – рабы рабов.
Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и бросился на ближайший крюк. Острие вошло прямо в сердце.
Мне нравится думать, что в последний миг жизни, когда все его тело содрогнулось в предсмертной судороге, а кровь хлынула из носа и изо рта и полилась вниз, смешиваясь с кровью животных, у него под ногами разверзся ад и он ощутил начало вечной агонии. Мне нравится думать, что он боялся.
* * *
Охранники заперли Белый дом и обыскали прилегающую территорию. Уилли сидел в отцовском кабинете и спокойно рассказывал, что произошло, а его тем временем осматривал врач.
Сын объяснил, что незнакомец схватил его за подбородок, заставил открыть рот и влил ему на язык что-то «горькое». Мне немедленно вспомнилась мамина смерть от нескольких капель вампирской крови, и меня охватило тихое отчаяние. Я не желал верить, что мой любимый мальчик разделит участь моей матери. Доктор не обнаружил ни ран, ни симптомов отравления, но в качестве меры предосторожности все же заставил Уилли проглотить несколько ложек угольного порошка [55]55
Активированный уголь часто применяли в случае отравления. Он впитывает токсины в кишечнике до того, как они попадут в кровь.
[Закрыть](сына это расстроило больше, чем само нападение).Той ночью Мэри занялась Тэдом (его совершенно потрясли события минувшего дня), а я сидел возле постели Уилли и смотрел, как он спит. Я пытался уловить малейшие признаки болезни. К величайшему облегчению, на следующее утро сын прекрасно себя чувствовал, и я уже тешил себя слабой надеждой, что он отделается испугом.
Но когда понедельник близился к вечеру, Уилли начал жаловаться на усталость и плохое самочувствие. На вторую ночь у него начался жар. Становилось все хуже. Я бросил все дела и созвал к сыну лучших врачей в Вашингтоне.
Они пытались облегчить симптомы, но не могли найти лекарства. Три дня и три ночи мы с Мэри неусыпно бодрствовали у детской кроватки и молились о выздоровлении сына. Мы искренне верили, что молодость вкупе с провидением помогут ему справиться с болезнью. Уилли спал, а я читал вслух отрывки из его любимых книг, перебирал мягкие каштановые волосы и отирал пот с его лба. На четвертый день мы решили, что наши молитвы услышаны. Уилли стало легче, и я снова поверил в лучшее. Его не могли напоить кровью вампира, твердил я себе, не то бы он уже умер.
Но всего через несколько часов Уилли снова сделалось хуже. Его постоянно тошнило, он не мог ни есть, ни пить. Мальчик ослабел, а жар никак не спадал. На девятый день Уилли не смог пробудиться ото сна. А на десятый, несмотря на все усилия самых лучших врачей, стало ясно, что ребенок умирает.
Мэри не выдержала бы, если бы еще один сын умер у нее на руках. Я прижал спящего мальчика к груди и качал его – всю ночь, все утро и весь день. Я не желал отпускать его, не желал расставаться с самой призрачной надеждой на выздоровление, не верил, что Бог может быть таким жестоким.
Во вторник, 20 февраля 1862 года, Уилли Линкольн скончался на руках у отца.
Элизабет Кекли, бывшая рабыня, служила портнихой у Мэри Линкольн. Много лет спустя она вспоминала, что Авраам не стыдился своих слез. Все его долговязое тело сотрясалось от рыданий. «Гений и великий человек, – говорила Элизабет, – оплакивал кумира своей любви».
Джон Николэй утверждал, что крепкий, высокий президент ходил по кабинету «словно в трансе».
– Что ж, Николэй, – сказал Эйб, уставившись в пространство, – мой мальчик умер. Его больше нет.
Линкольн успел дойти до кабинета и только там расплакался.
В последующие четыре дня президент почти не занимался государственными делами. Зато заполнил около двадцати страниц в дневнике. Порой – жалобами и стенаниями…
[Уилли] никогда не познает женской ласки, не испытает радости первой любви. Ему не доведется держать на руках своего крошечного сына. Он никогда не прочтет великих книг, не увидит прекраснейших городов мира. Не встретит новый рассвет, не почувствует, как на лицо падает капелька дождя…
Порой – размышлениями о самоубийстве…
Я понял, что покой в жизни наступает только с ее концом. Так дай же мне очнуться от страшного сна, от краткого и бессмысленного кошмара, наполненного потерями, страданиями и вечными жертвами. Все, кого я люблю, ожидают меня на той стороне. Пусть мне достанет храбрости наконец открыть глаза.
А порой – слепой яростью…
Я хочу заглянуть в лицо тому трусливому Богу, который наслаждается моими горестями! Заглянуть в лицо тому, кто, шутя, истребляет детей! Крадет невинных сыновей из объятий матерей и отцов. О, дайте мне заглянуть ему в глаза и вырвать его черное сердце! Дайте сразить его, так же как я сражал его демонов!
* * *
Тело Уилли должны были перевезти в Спрингфилд, а там – похоронить рядом с домом Линкольнов. Но Эйб не мог смириться с тем, что любимый мальчик окажется так далеко, поэтому в последний момент было решено, что до конца президентского срока Авраама тело его сына будет покоиться в вашингтонской крипте. Через два дня после похорон (Мэри, сраженная горем, не смогла на них присутствовать) Эйб вернулся в крипту и приказал вскрыть гроб.
Я присел подле него, как сидел много раз за его короткую жизнь. Я словно ждал, что он очнется и обнимет меня, ибо бальзамировщик проделал поистине мастерскую работу. Казалось, что Уилли просто спит. Я провел с ним час или даже больше, ласково говорил. Смеясь, я рассказывал сыну о его детских проказах… О первых шагах… Вспоминал его удивительный смех… Говорил, что всегда буду его любить. Когда наше время истекло и гроб снова закрыли, я заплакал. Мне было невыносимо думать, что Уилли останется в этом холодном и темном ящике. Он будет один, и я не смогу его утешить.
На всю следующую неделю, пока Мэри была прикована к постели, Эйб заперся в своем кабинете. Опасаясь за здоровье президента, Николэй и Хей отменили все встречи на неопределенный срок, а Леймон с вампирами «троицы» круглые сутки дежурил под дверью. В те дни десятки сочувствующих желали выразить Линкольну свои соболезнования. Их благодарили и вежливо отваживали до вечера 28 февраля, когда одного посетителя проводили прямо к Аврааму.
Он назвал свое имя, и отказать ему не смогли.