Текст книги "Президент Линкольн: охотник на вампиров"

Автор книги: Сет Грэм-Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Это последние мгновения моей жизни.

– Что ж, если мне суждено умереть, – сказал Леймон, – то я умру с оружием в руках.

Он потянулся к пистолету.

– Ребята, – обратился Эйб к друзьям, – простите, что втянул вас в…

Линкольн не успел договорить. Прогремели выстрелы.

Перед моим мысленным взором предстали лица всех тех, кого я любил и кто уже покинул нашу бренную землю. Я видел моего милого мальчика, крепыша Армстронга, возлюбленную Энн. Сестру и покойную мать. Но минуло мгновение, я открыл глаза и понял, что наши палачи все так же стоят напротив горящего дома, а на лицах у них написано потрясение. Спид с Леймоном оставались по обе стороны от меня.

Мы были живы. А вот нашим противникам не так повезло. Все трое одновременно упали на землю с простреленными черепами.

Случилось чудо.

Чудо звалось Генри Стерджес.

Он вылетел из темноты, а за ним мчались еще одиннадцать вампиров из Союза. Они сжимали винтовки, револьверы – и стреляли прямо на бегу. Несколько южных вампиров окружили Дэвиса и повели его куда-то в сторону, а остальные приготовились к бою с северными собратьями. Один южанин все же не забыл, что казнь осталась незаконченной. Он ринулся ко мне, мощным прыжком преодолел расстояние в двадцать ярдов, оскалил клыки и выпустил когти. За стеклами темных очков поблескивали черные глаза. Я метнул топор: он вонзился в цель, но силы у меня были уже не те, и лезвие погрузилось в тело вампира всего на дюйм или два. Нападающий повалился на спину и воззрился на темные змейки, расползающиеся от длинной раны в животе. Повреждение оказалось несерьезным. Вампир схватил мой топор и снова кинулся в атаку. Я сунул руку под плащ в тщетной надежде нашарить нож, который не носил уже лет двадцать. Бесполезно. Вампир уже был футах в четырех от меня, когда Леймон прицелился через мое плечо и выстрелил: я навсегда частично оглох на левое ухо, зато нападавший получил пулю прямо в лицо.

От револьвера его друга поднимался дымок. Эйб неожиданно ощутил острую боль в подбородке.

Я прижал руку к лицу. [Вампир] ухитрился достать меня моим же топором. Из длинной раны капала кровь, стекала на рубашку, а перед нами в свете пожара схватились вампиры: они совершали невероятные прыжки и бросались друг на друга с такой силой, что земля вздрагивала у нас под ногами.

Я впервые увидел Генри Стерджеса на поле боя. Он бросился на вампира-южанина и отшвырнул его к дереву. Ствол раскололся надвое. Однако противник Генри вовсе не пострадал: он вскочил и яростно замахал руками, словно орудовал двумя мечами одновременно. Генри отбивал удары ладонями, пока, показав себя более умелым «фехтовальщиком», не сумел пронзить противника. Генри проткнул врага распрямленными когтистыми пальцами и выдернул руку обратно, разорвав южанину позвоночник. Мой друг вытащил руку из живота противника, и тот упал на землю, не в силах пошевелиться. Я наблюдал, как Генри свернул вампиру шею и оторвал голову от туловища.

Если простые смертные оказывались между двумя вампирами, их разрывали на куски. От случайных ударов отрывались конечности, кости ломались от силы, с которой сталкивались бессмертные противники. Оставшиеся южане поняли, что перевес не в их пользу, и торопливо отступили. Несколько вампиров Союза бросились в погоню, остальные, во главе с Генри, двинулись к нам.

– Авраам, – окликнул Эйба Стерджес. – Рад, что ты жив, мой друг.

– А я рад, что ты мертв.

Генри улыбнулся, затем оторвал рукав от своей рубашки и приложил к подбородку друга, чтобы остановить кровотечение. Остальные вампиры тем временем поспешили на помощь к Леймону и Спиду (они были потрясены, но не пострадали).

Шпион-ренегат передал Союзу ложную информацию, чтобы заманить меня в смертельную ловушку. Обман раскрылся, когда мы уже выехали из Спрингфилда. Генри не имел возможности связаться с нами (мы путешествовали под чужими именами), поэтому вместе со своими товарищами скакал два дня и две ночи, чтобы нагнать нас. Он также приказал «троице» укрыть Мэри и мальчиков в надежном месте.

– Ты уверен, что они в безопасности? – уточнил Эйб.

– Я уверен, что они в убежище и находятся под защитой самых хитроумных и сильных моих собратьев, – ответил Генри.

Авраам удовлетворился его объяснением. Он знал, что «троица» серьезно относится к работе.

– Генри… – начал он снова немного погодя. – Я думал, что…

– Авраам, я же тебе говорил. Твое время еще не пришло.

Больше Линкольн никогда не выходил на охоту.

* * *

Шестого ноября 1860 года Эйб сидел в крошечной комнатке спрингфилдского телеграфа.

Выборы приближались. Ко мне стекался нескончаемый поток доброжелателей и прочих посетителей. Когда наконец наступило 6 ноября, я объявил, что не желаю никого видеть, пока голосование не будет окончено. Компанию мне составил лишь молодой [телеграфист]. Если все выйдет так, как запланировали мои соратники, в грядущие годы мне выпадет мало мирных минут.

Впервые в жизни Линкольн отрастил бороду, чтобы скрыть шрам на подбородке. [45]45
  Считается, что Эйб решил отрастить бороду по совету одиннадцатилетней Грейс Беделл. Беделл действительно выдвинула подобное предложение (она утверждала, что «дамам нравятся бакенбарды», поэтому если Линкольн отрастит бакенбарды, за него станут голосовать мужья этих дам), однако Линкольн уже начал отращивать бороду к тому моменту, как получил знаменитое письмо.


[Закрыть]Борода сообщала ему более представительный вид.

– Ты стал выглядеть более величественно, – заметила Мэри. – Такое лицо в самый раз будущему президенту.

Поначалу Мэри была против того, чтобы я баллотировался. В прошлый раз Вашингтон пришелся ей не по вкусу, к тому же она прекрасно понимала, сколько времени отнимет у меня подобное предприятие. Однако моя кампания пользовалась все большим успехом, и жена постепенно изменила мнение. Подозреваю, что ей льстило внимание моих последователей, которые круглые сутки толпились у наших дверей; лесть богатых супружеских пар, которые заглядывали на ужин; пышные приемы в мою честь. Полагаю, она осознала, какие светские перспективы открываются перед женой президента Соединенных Штатов.

В тот вторник по телеграфным проводам летели результаты голосования, и постепенно делалось все яснее, что пост достанется Эйбу.

Признаюсь, победа меня не слишком удивила – я был уверен, что Союз обеспечит мне ее, заслуженно или нет. [46]46
  Вмешательства Союза не потребовалось. Эйб одержал победу без сторонней помощи.


[Закрыть]Из-за этого я не ощущал гордости, какую испытал, когда друзья-солдаты выбрали меня капитаном. Теперь на мне лежала огромная ответственность, а впереди поджидали бесчисленные трудности и невзгоды.

Телеграмма от Генри пришла еще утром, одной из первых, задолго до того, как начался подсчет голосов:

ПОЗДРАВЛЯЮ Г-Н ПРЕЗИДЕНТ

ВСЕГДА ТВОЙ Г

IV

Одиннадцатого февраля 1861 года избранный президент Авраам Линкольн начал свой путь в Белый дом. Отдельный поезд должен был доставить его вместе с семьей, близкими помощниками и личной охраной прямо в Вашингтон.

Поездка выдалась нелегкая.

Всего через месяц после выборов законодательное собрание Южной Каролины проголосовало за отделение от Союза. Их примеру последовало еще несколько южных штатов. Ко дню инаугурации набралось целых семь отщепенцев: Луизиана, Миссисипи, Алабама, Флорида, Джорджия, Южная Каролина и Техас. Эйб бессильно наблюдал, как президент Бьюкенен игнорирует кризис.

[Бьюкенен] продолжает просиживать задницу, в то время как страна разваливается на части. Наш флот переходит к южанам, форты сдаются им, а Союз распадается у нас на глазах. Меня поражает слабость президента. Совершенно очевидно, что он решил пустить кризис на самотек. Я, в свою очередь, жду не дождусь, когда смогу выставить его на Пенсильвания-авеню.

За три дня до того, как поезд выехал из Спрингфилда, самопровозглашенные «лидеры южан» собрались в Монтгомери, штат Алабама, чтобы принять конституцию и объявить об основании американской Конфедерации.

Президентом был избран Джефферсон Дэвис.

* * *

Вампиры из «троицы» день и ночь патрулировали поезд. Официально они числились спрингфилдскими «детективами», которые сами вызвались охранять нового президента. Среди охранников также было двое людей: детектив по имени Алан Пинкертон и старый друг Линкольна, Уорд Хилл Леймон. Последний вызвался сопровождать Авраама исключительно из дружеского беспокойства за безопасность президента. Он принадлежал к тем немногим из нынешнего окружения, кто осознавал всю серьезность нависшей над Линкольном угрозы. В последующие годы служащие Белого дома неоднократно будут наблюдать, как Леймон обходит территорию после заката или ночует под дверью президентской спальни. Он отличался крупным и крепким телосложением, умело обращался с оружием, был преданным другом. И в его помощи отчаянно нуждались.

По дороге к Вашингтону поезд Эйба должен был совершить остановки по меньшей мере в десяти крупных городах. В каждом из них тысячи (если не десятки тысяч) местных жителей рассчитывали увидеть нового президента собственными глазами. Аврааму частенько приходилось произносить импровизированную речь из заднего вагона, стоя иногда всего в нескольких дюймах от многочисленных слушателей. Затем он садился в коляску и прямо со станции ехал на встречу с представителями местных властей, посещал банкеты или наблюдал за парадом, устроенным в его честь. Для охранников программа оказалась сущим кошмаром.

Дни выдались нелегкие. Правда, у мальчиков отличное настроение: они носятся по всему поезду и смотрят в окно. Боб находит путешествие «крайне увлекательным», а Уильям с Тэдом, кажется, ничуть не переживают ни из-за постоянных толп вокруг, ни из-за огромного количества новых лиц. Мэри тоже легко переносит дорогу, хотя головные боли докучают ей теперь особенно часто. [47]47
  Мэри всю жизнь страдала от изнуряющих приступов головной боли (вероятно, мигрени). Многие историки полагают, что они имели прямое отношение к ее знаменитой депрессии. Некоторые даже считают, что у Мэри была шизофрения, хотя теперь это невозможно доказать.


[Закрыть]

Несмотря на всю оживленность, в поезде явственно росло напряжение. Все пассажиры ощущали давящую атмосферу, однако не решались открыто о ней заговорить.

Кое-кто поклялся, что я не доберусь до Белого дома. Подобные слухи порождают серьезную (и небезосновательную) озабоченность на лицах моих защитников. Впрочем, скажу честно: я все равно сплю как младенец, ведь смерть сопровождала меня с самого детства, и я привык относиться к ней как к старому другу. Разумеется, Мэри весьма встревожена слухами (впрочем, как и многими другими вещами). Пока мальчикам ничего не известно о переполохе, я буду спокоен.

Десять дней поезд без происшествий следовал по Индиане, Огайо, Нью-Йорку, Нью-Джерси и Пенсильвании. Уже начинало казаться, что разговоры о покушении не имеют под собой никаких оснований. Но 22 февраля, в Филадельфии, Эйбу нанес неожиданный визит сын Уильяма Сьюарда, Фредерик. Он передал Линкольну запечатанное письмо:

Дорогой избранный президент,

наш общий друг хотел бы сообщить вам, что в Балтиморе раскрыт заговор. Четверо убийц собираются напасть на вас, когда вы будете пересаживаться в другой поезд на станции Кальверт-стрит, с целью зарезать или застрелить вас. Наш друг полагает, что вам необходимо владеть этой информацией и принять все необходимые предосторожности. Искренне ваш,

Уильям Сьюард

Было решено, что Эйб (в сопровождении Пинкертона с Леймоном) наденет шляпу и плащ, чтобы его не узнали остальные пассажиры, и сядет в другой поезд, который идет через Балтимор прямо в Вашингтон. Пинкертон и Леймон будут вооружены, Линкольн останется безоружным.

Припоминаю, что это решение вызвало бурные споры. Леймон (он знал, что я умело обращаюсь с оружием) настаивал, чтобы мне выдали револьвер и нож. Пинкертон возмущался: «Я не допущу, чтобы будущий президент Соединенных Штатов вступал в столицу с оружием в руках!»

Они чуть не подрались, но тут я нашел компромисс: Леймон взял по два пистолета и ножа, но отдал бы мне оружие только в случае нападения. Мы достигли согласия и приготовились трогаться в путь.

Но планы пришлось изменить, когда Пинкертон обнаружил, что «троица» куда-то подевалась.

[Они] как сквозь землю провалились где-то между Филадельфией и Гаррисбергом, никак не объяснив свое отсутствие. Я отказался бросать Мэри с мальчиками без охраны, поэтому Пинкертон решил остаться с моей семьей, а Леймон по-прежнему должен был сопровождать меня. Телеграфное сообщение между Пенсильванией и Мэрилендом было в то время нарушено, так что заговорщики никак не смогли бы сообщить о нашем отъезде из Гаррисберга.

Сразу после полуночи двадцать третьего числа «тайный» поезд президента проследовал через Балтимор и направился в сторону Вашингтона.

Мы пережили тревожные минуты, пока вагон шел по центру города (кажется, медленнее, чем любой поезд, на котором мне доводилось ездить). Неужели наш план раскрыт? Вдруг в эту самую минуту убийцы готовятся дать залп по поезду из пушки?

Эйбу не стоило беспокоиться. К тому моменту, как поезд ехал вдоль платформы, трое несостоявшихся убийц уже испустили последний вздох, а четвертый как раз умирал.

* * *

На следующее утро возле станции Кальверт-стрит обнаружили расчлененные тела четырех мужчин. В выпуске «Балтимор сан» от 23 февраля говорится:

Двое джентльменов лишились головы. Еще одного зверски избили, до такой степени, что полицейские не сумели определить его возраст или даже расу. Четвертый, по всей видимости, попал под колеса проезжающего локомотива. Свидетели утверждают, что джентльмен невероятным образом прожил еще несколько минут после того, как поезд разделил его надвое. Несмотря на перерезанный позвоночник, несчастный все еще шевелил руками и поворачивал голову. Говорят, что перед смертью он слабо стонал и пытался оттащить оставшуюся половину тела с путей.

Хотя происшествие никогда не обсуждалось, Эйб был убежден, что бойню устроили трое вампиров, его защитники.

V

Четвертого марта 1861 года Авраам Линкольн, необычный мальчик с фермы Синкинг-Спрингз, зеница ока покойной матушки, человек, претерпевший муки Иовы, и один из лучших охотников на вампиров, принес присягу и стал шестнадцатым президентом Соединенных Штатов.

Мы не враги, но друзья. Нам не пристало быть врагами. Хоть страсти и ослабили узы нашей дружбы, им не должно разорваться. Непостижимые струны памяти, что тянутся от каждого поля брани, от каждой могилы, где лежит патриот, и к каждому живому сердцу и очагу по нашей необъятной стране, еще воспоют Союз, когда их тронут – а это случится наверняка – ангелы прекрасного в наших душах.

Десятки тысяч граждан собрались перед деревянным возвышением на ступенях Капитолия, чтобы услышать речь нового президента. Эти люди не подозревали о самой масштабной в истории акции по обеспечению безопасности. Город окружили войска: они готовились подавить любые протесты или массовые волнения. Платформу, на которой выступал Эйб, охраняли многочисленные полицейские (как в форме, так и в штатском). Они внимательно следили, чтобы никому из зрителей не пришло в голову достать револьвер или винтовку. Неподалеку от избранного президента, прямо на платформе, находился Уорд Хилл Леймон. Под плащом у него скрывались два револьвера, а за поясом – нож. Вампиры из «троицы» заняли свои места и не спускали глаз с Авраама.

Лишь потом я узнал, что за то время, что я произносил речь, мои соратники бесшумно устранили двоих убийц. В отличие от нападавших в Балтиморе, эти оказались вампирами.

Через пять недель после того, как Эйб приступил к исполнению своих обязанностей, ослабшие «узы дружбы» наконец разорвались.

Конфедераты осаждали форт Самтер, федеральный оплот в Чарльстонской гавани, штат Южная Каролина, еще с января. Южане требовали, чтобы войска Союза (под командованием майора Роберта Андерсона) сдали форт, поскольку он находился на территории Южной Каролины и, следовательно, не являлся собственностью федерального правительства. Эйб изо всех сил пытался предотвратить столкновение, однако у Андерсона заканчивалось продовольствие. Оставался единственный способ пополнить запасы: направить военные корабли на территорию Конфедерации.

Мне приходится выбирать из двух зол: либо я позволю нескольким солдатам погибнуть с голоду, либо развяжу войну, в которой, несомненно, погибнут сотни солдат. Как бы я ни бился, третьего пути не отыскать.

Линкольн принял решение послать корабли. Первый из них достиг Чарльстонской гавани 11 апреля. На следующее утро полковник армии Конфедерации, Джеймс Честнат-младший, отдал приказ обстрелять форт.

Прогремел первый выстрел Гражданской войны.

Глава 11
Потери

Сограждане! От истории не уйти. Нас, представителей Конгресса и администрации, запомнят, хотим мы этого или нет. Ни личная значимость, ни личная незначительность не спасут нас от этой участи. Огненное испытание, которое нам суждено пройти, осветит наши силуэты, и, в чести или бесчестии, они предстанут глазам грядущих поколений.

Линкольн, из послания Конгрессу

1 декабря 1862 г.

I

Третьего июня 1861 г. Стивена А. Дугласа нашли мертвым на лестнице собственного дома в Чикаго.

Только что узнал ужасные новости. Хотя подробности еще неизвестны, я не сомневаюсь, что в деле замешаны вампиры, как и в том, что в его смерти отчасти виноват я сам.

Официально было объявлено, что причиной смерти послужил «брюшной тиф», хотя никто из друзей Дугласа не припомнил, чтобы он чувствовал какое-либо недомогание. Тело перевезли в Госпиталь милосердия, где молодой чикагский врач, доктор Брэдли Миллинер, произвел вскрытие. Вот что сказано в заключении:

– На теле покойного обнаружено четыре маленьких округлых раны: две – на левом плече над подмышечной артерией, две – на шее прямо над правой сонной артерией;

– все ранки окружены синяками; каждая пара ран разделена расстоянием в полтора дюйма;

– тело покойного сильно разложилось и приобрело серо-голубой оттенок, лицо осунулось, кожа стала ломкой. Создается впечатление, что смерть имела место за несколько недель или даже месяцев до осмотра;

– в желудке обнаружены ярко окрашенные фрагменты непереваренной пищи, указывающие на то, что покойный поел незадолго до смерти, которая произошла менее чем за двадцать четыре часа до осмотра.

На полях описания Миллинер добавил еще одно слово: «невероятно».

Начальство врача сочло сведения, представленные в отчете, «неубедительными» и отказалось публиковать результаты вскрытия, грозившие усугубить «ореол слухов и таинственности», которым и без того была окружена гибель сенатора. [48]48
  Полагали, что заключение было утеряно в Великом чикагском пожаре 1871 г., однако в 1967 г. его обнаружили во время ремонта в Госпитале милосердия. В день, когда документ был обнародован, в больницу поступило пожертвование в миллион долларов. На следующий день руководство Госпиталя объявило отчет «мистификацией».


[Закрыть]

* * *

Линкольн с Дугласом были самыми знаменитыми соперниками в Америке. Целых два десятка лет они соревновались за все, от благосклонности дамы до самой высокой должности в стране. Но, несмотря на антипатию на политической арене, за прошедшие годы эти двое научились уважать друг друга и даже подружились. В конце концов, Эйб считал Дугласа «светилом» в «тумане посредственностей». Хотя «маленького гиганта» долгие годы влекли южные страсти, в душе он никогда не был истинным сыном Юга. Дугласу претила мысль о разделении страны. Сепаратистов он называл преступниками и даже заявлял: «Мы должны сражаться за нашу страну и позабыть разногласия. Есть только две партии: партия патриотов и партия предателей. Мы принадлежим к первой».

Когда в 1860 году кампания Дугласа потерпела неудачу, а Союз стал разваливаться на части, Стивен примирился со старым врагом, избранным президентом.

Он пожелал присоединиться ко мне в борьбе с расколом. Я попросил его произнести несколько речей в городах пограничных штатов и к северо-западу (то есть там, где наши усилия еще могут раздуть пламень единства, а равнодушие – его погасить). Лучшего посланника мне было не сыскать; он являл собой воплощенное единение. Признаюсь, предложение Дугласа застало меня врасплох. Вероятно, он раскаивался, что сотрудничал раньше с вампирами-южанами, и теперь искал способ искупить свою вину. Какими бы побуждениями он ни руководствовался, помощь пришлась как нельзя более кстати.

Дуглас успел произнести речи в поддержку Союза в трех штатах, а затем вернулся в Вашингтон. Во время инаугурации, когда угроза висела в воздухе, он встал рядом с трибуной и провозгласил: «Тот, кто покушается на Линкольна, покушается на меня!» А в воскресенье, 14 апреля 1861 года, когда форт Самтер капитулировал перед конфедератами, Стивен Дуглас одним из первых примчался в Белый дом.

Сегодня он явился в неурочный час и обнаружил, что у меня совещание с кабинетом министров, так что ему придется некоторое время подождать. [Секретарь президента Джон] Николэй попросил его зайти попозже, но судья Дуглас стоял на своем. Наконец мне наскучили проклятия, которые он баритоном изрыгал в коридоре, я распахнул дверь и воскликнул: «Бога ради, пустите его наконец или нам придется вести две войны!» Мы разговаривали с глазу на глаз час или более. Я никогда не видел Дугласа таким напуганным. «Они пойдут прямиком на Вашингтон и убьют меня! – кричал он. – Они нас всех убьют! Я требую ответа, сэр: как вы собираетесь противостоять этой угрозе?»

Я сообщил ему, как можно спокойнее, что на следующее утро призову семьдесят пять тысяч ополченцев и что собираюсь подавлять мятеж, используя всю политическую власть и силу оружия, которое окажется в моем распоряжении. Дуглас не успокоился, но, кажется, перепугался еще сильнее. Он призывал меня собрать втрое больше народу.

«Господин президент, – обратился он ко мне, – я лучше вас осведомлен о бесчестных намерениях этих людей. При всем уважении, сэр, вам не знакомо истинное лицо врага».

«Напротив, мистер Дуглас, оно мне знакомо, пожалуй, чересчур хорошо».

Генри рассказал Эйбу о связи Дугласа с южными вампирами еще во время сенатских выборов три года назад. Сам же Дуглас не подозревал, что долговязый седеющий президент некогда был одним из лучших охотников на вампиров по всей Миссисипи.

Едва ли можно описать, как он удивился, услышав о вампирах из моих уст. Теперь, когда правду больше не было нужды скрывать, мы могли говорить начистоту: я рассказал о гибели матери и годах, проведенных в охоте на вампиров. Дуглас описал тот судьбоносный день, когда к нему, молодому и амбициозному демократу, состоявшему в законодательном собрании Иллинойса, подошли двое южан «с землистыми лицами». «Тогда-то я и узнал про [вампиров], – объяснил он. – Их богатства и влияние совершенно поработили меня».

Дуглас отплатил за поддержку: в Сенате он выступал против аболиционистов, кроме того, использовал природный ораторский талант в речах, которые произносил в защиту рабовладельческого строя по всей стране. Но в последние годы он усомнился в своих покровителях:

«Почему они не пойдут на компромисс с Севером? – спрашивал он. – Почему любой ценой пытаются развязать войну? И почему, ради всего святого, так усердно пытаются сохранить само [рабство]? Я не видел никакой связи и, будучи в здравом рассудке, решил прекратить вражду».

Стало ясно, что Дугласу не открыли всей правды, и, хоть он и совершил преступление, его нельзя было судить подобно предателю [Джефферсону] Дэвису. Меня охватило раскаяние, и я решил поведать Дугласу о связи между рабством и процветанием южных вампиров. Я рассказал, как они задумали поработить весь род людской за редким исключением, держать нас в клетках и заковать в цепи подобно тому, как мы поступали с неграми. Я объяснил, что вампиры задумали создать новую Америку, населить ее себе подобными, свободными от угнетения и тьмы, вольными пожирать живых людей.

Когда я закончил, Дуглас разрыдался.

* * *

Тем вечером Эйб восседал во главе длинного стола в своем кабинете, а госсекретарь Уильям Сьюард сидел от него по левую руку. Вокруг собрались остальные министры. Всем им не терпелось узнать, зачем их вынудили оторваться от ужина и поспешить в Белый дом.

«Джентльмены, – начал я наконец, – сегодня я хотел бы говорить с вами о вампирах».

С самой инаугурации Эйб совещался с кабинетом министров почти каждый день. Они обсуждали подробности предстоящей войны: военную форму, снабжение, командующих, лошадей, провиант – все, кроме того, за что и против кого на самом деле предстояло биться.

И тем не менее я хотел, чтобы эти люди готовились к войне! Разве подобает слепцу вести пароход?

После встречи с Дугласом Эйб передумал. Тем вечером, расставшись со своим собеседником, Линкольн поручил своему секретарю немедленно созвать министров.

Мне представлялось особенно важным, чтобы эти люди, которым надлежит стоять подле меня в дни невообразимых горестей, точно знали, что их ожидает. В этом кабинете больше не будет ни тайн, ни недомолвок. Я расскажу им всю правду, как Дугласу, а Сьюард подтвердит каждое мое слово. Я расскажу о своей жизни. Об охоте. О сотрудничестве с группой вампиров, которые именуют себя Союзом, и о немыслимых последствиях грядущей войны.

Некоторые из министров были поражены моими словами. Кажется, [министр военно-морских сил Гидеон] Уэллс и [министр финансов Сэлмон] Чейз всю жизнь полагали вампиров всего лишь мифом. Уэллс побледнел, но смолчал. Чейз же раздраженно воскликнул: «Я не собираюсь терпеть насмешки, когда на пороге война! Не позволю вытаскивать меня из дома лишь по той причине, что президенту вздумалось пошутить!» Тут вмешался Сьюард: он подтвердил, что мои слова – чистая правда, и признал, что сам долго скрывал правду от соратников. Чейз ему не поверил. Сомневались и остальные. Заговорил [министр обороны Эдвин] Стэнтон, который полагал, что вампиры существуют, но скрываются от живущих: «Я не понимаю, – признался он, – зачем [Джефферсону] Дэвису… да и любому другому человеку замышлять против самого себя? Он же способствует собственному порабощению».

«Дэвис хочет выжить и думает только о собственной шкуре, – ответил я. – Он ведет себя как рыба-лоцман, та, что вычищает объедки из акульих зубов, лишь бы ее саму не сожрали. Быть может, в новой Америке им обещаны власть и богатство, избавление от цепей. Но знайте: какую бы награду Дэвис ни ждал, все это – ложь».

Чейз не выдержал. Он поднялся и вышел из кабинета. Я ждал, что за ним последуют и другие. Никто больше не вставал, и я продолжил: «Даже теперь мне порой нелегко в это поверить. Иногда, после всех этих лет, после всего, что я пережил, я все еще жду, что вот-вот очнусь от полувекового сна. Неудивительно! Существование вампиров противоречит здравому смыслу! Если мы признаем, что они есть, мы соглашаемся с тем, что в нашем мире присутствует тьма, которой здесь не должно быть места. Не сейчас, не в наш великий век, когда наука объясняет все, кроме немногочисленных загадок. Нет, та тьма осталась в ветхозаветных временах, в трагедиях Шекспира. В нашей жизни ей места нет.

Потому, джентльмены, они и благоденствуют. Долгие века вампиры кропотливо насаждали убеждение, что тьме не дотянуться до нас. Так слушайте: в этом и состоит величайшее заблуждение человечества!»