Текст книги "Ведь я этого достойна"
Автор книги: Сесиль фон Зигесар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Как будто ему без этого жилось плохо
Как Аарон и подозревал, рядом с фарфоровым кувшином марки «Споуд» на столике в прихожей пентхауса на 72-й Восточной улице, принадлежащего его отцу и мачехе, его поджидал кремового цвета конверт из Гарварда. Аарон выпустил в коридор Муки, которому очень хотелось пить, и пес тотчас же побежал к кухне, хотя все еще был на поводке. Окостеневшими пальцами Арон схватил письмо. Серена стояла за ним и терпеливо ждала, хотя ему хотелось распечатать письмо в одиночестве. «А что, если его не приняли?»
Серена сняла пальто и бросила его на стул в углу, обшитый голубой тканью.
– Я буду любить тебя, что бы ни случилось, – сказала она, затаив дыхание.
Уставившись на конверт, Аарон почувствовал непонятное раздражение, может, оттого, что был слишком напряжен. Обычно к подобного рода вещам он относился с предельным спокойствием.
– Черт, – произнес он вполголоса и разорвал конверт. Развернул аккуратно сложенный лист бумаги кремового цвета и дважды прочел напечатанный на нем небольшой абзац. Затем взглянул на Серену:
– Блин.
Ее лицо вытянулось. Как ужасно, что ее возлюбленный вынужден пройти через все это!
– Бедняжка. Я так сожалею.
Аарон вручил ей письмо, и она с неохотой взглянула на него.
«Уважаемый мистер Роуз, мы рассмотрели ваше заявление и рады вам сообщить, что вы зачислены в Гарвардский университет на курс…»
Глаза Серены вдруг широко раскрылись.
– Дорогой, ты поступил! Ты поступил!
В коридор проворно вошла Мертль, она работала кухаркой в семье Аарона, а за ней следом и запыхавшийся слюнявый Муки. Светло-желтая униформа горничной была измазана чем-то оранжево-красным, так что казалось, будто она обмочилась.
– Мертль, Аарон поступил в Гарвард, – гордо объявила Серена, сжимая своего друга в объятия. – Это просто супер!
Серена и Аарон переглянулись.
– Мне кажется, это нужно отпраздновать, – сказал Аарон, и чувство облегчения, охватившее его, тотчас же переросло в самодовольство.
Серена стукнула своим узким указательным пальцем но его очаровательному веснушчатому носу.
– Я знаю, где у них здесь шампанское.
Блэр поднималась на лифте к себе в пентхаус, который со стороны 72-й улицы выходил на Центральный парк. Когда двери лифта открылись, она сразу узнала новое синее кашемировое пальто Серены, брошенное в прихожей на стул эпохи Людовика XVI. Все еще трудно было свыкнуться с мыслью, что Серена может находиться у нее дома даже в ее отсутствие.
– Блэр? – словно эхо отозвался голос Серены из бывшей комнаты для гостей, которая теперь принадлежала Аарону. – Входи. Где ты была?
– Подожди, – ответила Блэр. Она сняла свое голубое полупальто с капюшоном и деревянными пуговицами и повесила его в шкаф для верхней одежды. Ей совершенно не хотелось объяснять Серене и Аарону, почему она так кардинально изменила внешность, когда они будут сидеть перед ней полуобнаженные, но она понятия не имела, как этого можно было избежать. Если она их проигнорирует, они, пожалуй, сломают дверь в ее комнате и будут прыгать на ее кровати, как придурки, требуя, чтобы она обратила на них внимание.
На Мертль это не произвело никакого впечатления. Она бросила поводок Аарону, на ее полных запястьях брякнули золотые браслеты, от ее рук, уставших от работы, пахло луком.
– Возьми-ка ты лучше собаку с собой, – проворчала она и побрела на кухню в своих новых белых теннисных туфлях «Найк».
Она почувствовала сигаретный дым и, стоя у полуоткрытой двери, позвала: – Эй!
– Входи, – невнятно сказал Аарон. После двух бокалов «Дом Периньона» ему уже было хорошо.
– Мы вот тут празднуем.
Блэр распахнула дверь. В комнате Аарона был сделан косметический ремонт, и теперь она оформлена в баклажанных и лазурных оттенках, на окнах вместо занавесок были клевые металлические жалюзи, стилизованные под шестидесятые, на полу – прикольные полистироловые кресла в форме огромных подушек. На ковре из натуральной пеньки, закрывающем пол из твердой древесины, валялись футляры от компакт-дисков, компьютерные игры, ди-ви-ди-диски, музыкальные журналы, книги из библиотеки о культуре растафари на Ямайке. Серена и Аарон сидели на кровати эпохи короля Эдуарда, причем постель была в полном беспорядке, пили шампанское из лучших хрустальных бокалов ее матери, и, как и предполагала Блэр, на них не было ничего, кроме нижнего белья. На Серене, правда, была темно-зеленая футболка Аарона с надписью: «Bronx dale Athletic», которая была ему велика, а из-под нее выглядывали шелковые трусики «Ла Перла». Ну хотя бы трусики были что надо. Блэр уж была готова спросить, по какому поводу пьянка, но Серена проболталась:
– Аарон поступил! Аарон поступил в Гарвард! Блэр уставилась на них и не смогла скрыть раздражения. Нелегко смотреть на великолепие пышных длинных светлых волос Серены, когда ее собственные волосы валялись в каком-нибудь мусорном баке на 57-й улице, а самодовольной улыбки на противном лице Аарона, обрамленном многочисленными дредами, вполне достаточно, чтобы ей захотелось облевать его дурацкий ковер.
– Садись на кресло, – предложил Аарон. – Если хочешь шампанского, та кружка чистая. – И он показал пальцем на кружку с символом Гарварда, которая стояла на столе.
Серена размахивала листком бумаги кремового цвета.
– Ты только послушай. «Уважаемый мистер Роуз, – прочитала она вслух, – мы рассмотрели ваше заявление и рады вам сообщить, что вы зачислены в Гарвардский университет…»
Блэр отправилась в парикмахерскую, не успев пообедать, а тут еще этот праздник по поводу всеми обожаемого Аарона. От отвращения у нее закружилась голова. А ведь это она должна была получить конверт о зачислении в университет. Но после того лажового собеседования консультант школы по высшему образованию посоветовал ей не отправлять документы первым потоком. Поступление в Йельский было ее единственной целью в жизни, помимо свадьбы с Нейтом Арчибалдом, конечно, и счастливой семейной жизни в кирпичном особняке, увитом плющом, неподалеку от Пятой авеню, который она уже присмотрела. Но теперь ей, как и всем идиоткам из ее класса, придется дожидаться апреля, чтобы выяснить, поступила она или нет. Это было верхом несправедливости.
– Извини, Блэр, – сказал Аарон, глотнув шампанского. Он всегда опасался, когда Блэр начинала нервничать, и упреждал такие моменты, но сейчас он чувствовал себя слишком хорошо, чтобы думать об этом. – Я не собираюсь извиняться за то, что поступил. Я заслужил это. Складывалось впечатление, что огромное крыло корпуса естественных наук, построенное компанией его отца, не имело к его поступлению никакого отношения.
– Да пошел ты, – ответила Блэр. – Может, ты забыл, что, если бы не заставил меня пить то вонючее пиво и есть ту дерьмовую еду в паршивом номере мотеля накануне интервью, я наверняка бы уже была зачислена в Йель.
Аарон закатил глаза:
– Разве я предлагал целоваться тебе с тем, кто проводил собеседование?
Серена недовольно фыркнула, и Блэр зло посмотрела на нее.
– Извини, – быстро сказала Серена. – Да ладно тебе, Блэр, – уговаривала она ее. – Ты ведь, того, самая лучшая ученица в классе. Конечно же, ты поступишь. Только узнаешь об этом в апреле. Блэр снова недобро взглянула на нее. Она не ела ждать апреля. Ей хотелось знать сейчас. Аарон зажег еще одну сигарету и поднял голову, чтобы выпустить пару колец. Всем своим видом он показывал, как он крут. Ему больше ничего не нужно было делать, разве что весь день пить шампанское на протяжении всего второго семестра, и даже в этом случае он будет учиться в Гарварде. Козел.
– Эй, – зевнул он. – Мне надо бы доехать до Скарсдейла и прорепетировать с народом, а потом мы можем пойти куда-нибудь и отпраздновать. Серена встала на кровати и подпрыгнула несколько раз, как будто ей правда нужно было поупражняться.
– Естественно.
Блэр обратила внимание, как роскошные волосы Серены взметнулись вверх, а затем красиво опустились каскадом, в то время как Аарон выпускал кольца дыма. И она вдруг поняла, что не может больше находиться с ними в одной комнате.
– Мне нужно делать уроки, – раздраженно сказала она и, поправляя прическу, повернулась, чтобы выйти.
– Боже мой! – крикнула Серена, спрыгивая с кровати Аарона. – Блэр, подожди! Твои волосы! Здорово, что она наконец-то заметила.
Блэр остановилась в дверях и приложила к затылку руку, на то место, куда ровной линией ниспадали волосы.
– А мне нравится, – заявила она, защищаясь.
Серена обошла ее вокруг, словно она была одной из греческих мраморных статуй, что на первом этаже музея «Метрополитен».
– Боже мой, – повторила она и убрала несколько прядей за ухо Блэр. – Слушай, а мне тоже нравится! – воскликнула она чересчур восторженно.
Блэр с подозрением поморщилась. Ей правда нравилось или она прикидывалась? Догадаться было нелегко.
– Ты прямо вылитая Одри Хепберн, – лежа на кровати, заметил Аарон.
Он сказал то, что она хотела услышать. Чтобы подмазаться к ней. Ведь он вел себя как самодовольный кретин, а все потому, что поступил в Гарвард. Блэр знала об этом, но в тот момент она думала о том, стоит ли сказать им о собеседовании с Оуэном Уэллсом или нет, в конце концов, она решила приберечь его для себя.
– Извините, – сказала она им холодно. – Но у меня дела.
Серена проводила Блэр взглядом и забралась в кровать к Аарону. Она взяла письмо из Гарварда, сложила его и аккуратно положила в конверт.
– Я так горжусь тобой, – пробормотала она, утопая в объятиях Аарона.
В конце концов Аарон отстранился от нее, а Серена, закрыв глаза, продолжала слизывать с губ вкус его поцелуя.
– Я люблю тебя, – сказала она, слушая себя. Слова словно сорвались с ее губ. Она мечтательно открыла глаза.
Аарон никогда раньше не говорил ни одной девушке о любви и не собирался говорить это Серене, во всяком случае, сейчас. Но день был замечательным, и Серена выглядела просто потрясающе: ее щеки горели, а красивые губы от поцелуев были все красные. Почему бы и нет? Это было похоже на одну из его тайных фантазий, в которой он приезжает на офигенном «Харлее» полюбоваться на закат с невероятно сексуальной девицей.
– Я тоже тебя люблю, – сказал он в ответ и снова поцеловал ее.
все имена и названия изменены или сокращены до первых букв, чтобы не пострадали невиновные. То бишья.
Народ!
НУ РАЗВЕ МЫ НЕ ИЗБРАННЫЕ?
Итак, слухи о том, что в этом году первого потока в «Плюще» не будет, оказались ложными. Ура! Некоторые уже поступили. Я знаю, что мы чувствуем себя избранными, но, если мы начнем отрываться так. словно наступил 2099 год, пить шампанское перед школой и закалывать уроки, нам тогда придется отрываться только друг с другом, потому что остальные наши друзья будут просто тихо нас ненавидеть. Постарайтесь не болтать об этом на каждом углу, по крайней мере, до апреля, когда оставшаяся часть класса узнает, куда их приняли. Это ради вашего же блага, поверьте.
СЛОВО, НАЧИНАЮЩЕЕСЯ НА «Л»
До празднования Дня святого Валентина осталось меньше недели, любовь витает в воздухе буквально повсюду.Это слово вертится на языке у каждого. Это ГО, о чем мы думаем, прежде чем заснуть. Нетрудно укать соседку или саму себя, рисующую сердечко на уроке математики. Но даже если мир превратится в одну огромную конфету в форме сердца с надписью: «Ты и я», это не значит, что мы должны раздавать направо и налево обещания, которые не сдержим. Слово, начинающееся на «л», в интимной обстановке может оказаться очень опасным. Обычно я предпочитаю использовать его во фразе «я люблю тебя всего». То есть когда я правда люблю!
НАБЛЮДЕНИЯ
Держа руки в карманах куртки, по Мэдисон-авеню проходил Н,пытаясь казаться незаметным, но выглядел он необычно напряженным и озабоченным. В и Дцеловались в книжном магазине «Шекспир и компания» вблизи Нью-Йоркского университета – прикольно! Бпримеряла туфли у Сигерсона Моррисона в СоХо. С покупала в «Фетче» на Бликер-стрит очередной собачий комбинезон для своей обожаемой дворняжки. Дж и ее новая подруга Э хихикали в отделе женской гигиены в магазине «Дуэйн-Рид». Детский сад! Азакупал бэушные записи регги в крошечной лавочке без названия на 3-ей Восточной улице. Ему же нужно что-то слушать в то время, когда он будет забивать на школу весь оставшийся семестр.
ВАШИ ПИСЬМА
Дорогая Сплетница!
Слышала, что торговца, который работал в пиццерии, взяли, и теперь ему приходится косить в парке под нарка и выдавать всех своих бывших клиентов.
– Донг
Дорогая Донг. Все это похоже на плохой сериал на Ти-эн-ти. Надеюсь, никто из наших друзей в нем не снимается. – Сплетница
Сами знаете, вы от меня без ума.
ВАША СПЛЕТНИЦА
Худощавый поэт из Вест-Сайда пробует вкус славы
По дороге в «Риверсайд» во вторник утром Дэн остановился у газетного киоска на углу 79-й и Бродвея, чтобы купить приложение к «Нью-Йоркеру», изданное по поводу Дня святого Валентина, и черный кофе, вкус которого был таким, словно его приготовили три года назад, но именно это ему и нравилось. На обложке был изображен Ноев ковчег, причаливший к пирсу в Нью-Йоркской гавани на фоне статуи Свободы. На борту ковчега красовалась надпись; «Корабль любви», и все звери, выстроившиеся на пирсе, держались за руки, целовались и щупали друг друга. Это было очень забавно. Дэн постоял на углу, открыл страницу с содержанием и, пытаясь отыскать свою фамилию, дрожащими пальцами зажег «Кэмел» без фильтра. Вот она, в разделе стихотворений: Дэниел Хамфри, страница сорок два, «Шлюхи». Он был в таком восторге, что забыл о сигарете, торчащей у него между губами. На странице сорок два находился рассказ Габриеля Гарсии Родеса «Amor con los Gatos» – «Любовь с кошками», занимающий четырнадцать страниц, и прямо в середине рассказа было напечатано стихотворение Дэна.
Сон с моих глаз стряхни, еще налей мне кофе, налей.
Что наделала ты, и стало еще больней.
Я вспоминал, пока бессонница не подкосила:
Ты брила голову, черное кружевное белье носила,
Шептала слова на ухо.
И все же ты шлюха…
На улице подмораживало, но от нервного возбуждения на веках Дэна проступил пот, а во рту стало сухо, как в пустыне. Дэн выплюнул горящую сигарету па тротуар, закрыл журнал и убрал его в черную сумку, висящую у него на плече. Если бы он взглянул на страницу в конце журнала, где помещалась информация об авторах, то нашел бы следующее: «Дэниел Хамфри (стихотворение, стр. 42) учащийся из Нью-Йорка. Это его первое опубликованное произведение». Но Дэн просто не мог больше листать журнал, когда сотни глаз вокруг пытались рассмотреть его и останавливались, чтобы прочитать его жестокое, злое стихотворение, в котором он был совершенно не уверен.
Дэн пошел по Бродвею в направлении школы, его руки ужасно тряслись. Если бы только он мог провернуть какое-нибудь дельце, например приостановить процесс печати «Нью-Йоркера», похитив все гласные буквы. Тогда поздно ночью все вышедшие номера этого приложения были бы изъяты из киосков и возвращены в типографию.
Да, если бы он был способен на такое.
– Здорово, пижон. – Дэн услышал за спиной знакомый самодовольный голос самого противного своего одноклассника из «Риверсайд». Дэн остановился, обернулся и увидел, как Чак Басе набрасывает на плечо всем известный темно-синий кашемировый шарф с монограммами и ухоженными пальцами поправляет мелированные волосы.
– Прикольное стихотворение там в «Нью-Иоркере».
Он похлопал Дэна по плечу, и розоватые монограммы на шарфе заблестели на солнце.
– Кто знал, что ты такой крутой?
Что, в последнее время в поведении Чака Басса появилось что-то голубоватое? Неужели? Может, так кажется только из-за того, что он сделал мелирование? И хотя он носил узкое кремовое шерстяное пальто от Ральфа Лорена и оранжевые кожаные кроссовки «Прада», это вовсе не означало, что он перестал приставать на вечеринках к беззащитным, напившимся вдрызг девицам. Возможно, это просто способ самовыражения.
Конечно же, с ориентацией у него все в порядке.
– Спасибо, – пробурчал Дэн, играя пластиковой крышкой от стаканчика с кофе. Что, Чак собирался идти с ним до школы и обсуждать по пути его стихотворение? Тут зазвонил сотовый Дэна, спасая его от необходимости отвечать на пустые вопросы Чака о том, сколько и чего он принял до того, как написал это стихотворение, или о том, о чем обычно любил поговорить Чак Басе по дороге в школу.
Дэн поднес телефон к уху. Чак еще раз похлопал его по плечу и пошел дальше.
– Алло?
– Поздравляю, сын! – кричал по телефону Руфус. Его отец никогда не вставал с постели раньше восьми, поэтому Дэн впервые разговаривал с ним в такую рань. – Ты просто крут, настоящая публикация! И где! В самом, блин, «Нью-Йоркере».
Дэн усмехнулся, ему было немного стыдно. В пыльной коробке в чулане было припрятано множество исписанных тетрадей его отца со странными разрозненными стихами. Даже, несмотря на то, что он являлся редактором журнала для малоизвестных поэтов-битников, Руфус сам никогда не публиковался.
– И ты не поверишь, – продолжал Руфус, по вдруг голос его замер. Дэн услышал, как в туалете сработал сливной бачок. Обычное явление. Отец разговаривал с ним, сидя в сортире.
Дэн допил кофе и ускорил шаг, направившись к 77-й улице. Если он не поторопится, то опоздает на химию. В этом, конечно, ничего плохого не было.
– Пап, ты еще там? – спросил он.
– Подожди, сын, – растерянно ответил Руфус. – Вот, теперь руки свободны.
В своем воображении Дэн рисовал, как отец вытирает руки о протертое красное полотенце, висевшее на двери в ванной, затем берет из-под волосатой подмышки свернутый трубочкой номер «Нью-Иоркера», чтобы снова прочитать стихотворение сына.
– Только что звонили председатели приемных комиссий из Колумбийского и Браунского университетов, чтобы сказать, как ты одарен, – объяснил Руфус. Он говорил как будто с набитым ртом, и Дэн услышал звук воды. Он что, чистил зубы?
– Как они нахваливали себя, жадные сволочи.
– Браунский и Колумбийский? Правда? – повторял с недоверием Дэн. Все вдруг для него слилось в еле двигающуюся океаническую массу: тротуар, витрины, пешеходы.
– Ты уверен, что звонили из Колумбийского и Брауна?
– Уверен в этом так же, как и в том, что моя моча желтого цвета, – небрежно бросил Руфус.
Обычно Дэн бледнел от грубости своего отца, но сейчас его больше волновал собственный успех. Может, быть опубликованным не так уж и плохо? Впереди вырисовывались черные двери школы «Риверсайд».
– Пап, мне надо на уроки. Спасибо, что позвонил. Спасибо за все, – сказал он, выражая переполнявшее его чувство привязанности к своему старому отцу-задире.
– Не за что, сын. И не выпендривайся там хотя бы, – пошутил Руфус, неудачно пытаясь скрыть гордость в своем хриплом голосе. – Помни, что поэты – народ простой.
– Я запомню, – честно пообещал Дэн. – Спасибо еще раз, папа.
Он выключил сотовый, распахнул дверь школы и, отмечаясь в журнале, помахал Агги, древнему школьному регистратору, который носил разные галстуки в зависимости от дня недели. Запищал мобильный, и он понял, что, пока он разговаривал с отцом, кто-то звонил. Во время уроков было запрещено пользоваться сотовыми телефонами, а первый урок уже начался, так что коридоры были пусты. Еле-еле поднимаясь по бетонной лестнице в химическую лабораторию, он включил автоответчик:
– Дэниел Хамфри, это говорит Расти Клейн из фирмы «Клейн, Ловенстейн и Шутт». Я прочла ваше стихотворение в «Нью-Иоркере» и, полагая, что у вас пока еще нет агента, хотела бы представлять вас. Я уже договорилась, что в пятницу вечером вы присутствуете в качестве гостя на шоу «Лучше, чем голые». Об этом еще поговорим. Вы, может, еще не знаете, Дэниел, но вы, блин, без пяти минут знаменитость. Людям нужен молодой серьезный поэт, чтобы они почувствовали себя полными ничтожествами. А теперь, когда их внимание у нас в кармане, уверена, мыто уж, блин, раскачаем маятник. Вы просто новоиспеченный Ките, и мы сделаем вас охрененно знаменитым за такой короткий срок, что вы станете думать, что таким и родились. Я этого просто жду не дождусь. Чао!
Дэн дрожал, стоя у двери химической лаборатории и еще раз прослушивая сообщение горластой Расти Клейн. Он слышал о Расти. Именно она заключила миллионный контракт на книгу с шотландским жокеем, который выдавал себя за незаконнорожденного сына принцессы Дианы. Дэн читал об этом в «Нью-Йорк пост». Он понятия не имел, что это за шоу «Лучше, чем голые», но круто с ее стороны, что она записала его туда, несмотря на то что они даже никогда не встречались. Ему очень понравилось и то, что она назвала его Китсом. Ките был один из тех, кто оказал на него самое большое влияние, и если уж Расти Клейн заметила это,прочитав лишь одно его стихотворение, конечно же, он хотел, чтобы она стала его агентом.
Убрав телефон в сумку, он снова достал «Нью-Иоркер». На этот раз он открыл страницу с информацией об авторах и прочитал свою короткую биографию и лишь потом нашел стихотворение на странице сорок два. Он прочитал стихотворение от начала до конца, и ему больше не было стыдно видеть свое произведение опубликованным. Расти Клейн считала, что он был неплох. Расти Клейн!Так, может, это правда. Может, он действительно был неплох. Он заглянул в дверное окошечко лаборатории и увидел ряд мальчишеских голов, они были похожи на шахматные фигуры, уставившиеся на доску. Школа вдруг показалась ему такой непримечательной, а его ждало нечто исключительно важное и несомненно гораздо лучшее!
Вдруг дверь лаборатории неожиданно распахнулась, и перед Дэном оказался мистер Шиндледекер, человек необычайно маленького роста, на нем был уродливый костюм с двубортным пиджаком. Задрав голову вверх, он пристально смотрел на Дэна и одновременно расправлял коричневые усы.
– Вы не собираетесь к нам присоединиться, мистер Хамфри, или вы предпочитаете стоять здесь и смотреть в окно?
Дэн свернул номер «Нью-Иоркера» и сунул его под мышку.
– Думаю, что присоединюсь, – ответил он, вошел в лабораторию и бесшумно отправился к парте в конце класса. Как странно. Дэн никогда ничего не делал бесшумно, и он не узнал своего голоса, когда только что говорил с Шиндледекером, поскольку в нем зазвучали низкие нотки самомнения, ведь внутри него словно что-то расцвело, и он вот-вот мог потерять это.
Это было похоже на строчку из стихотворения Китса «Почему я сегодня смеялся?» «Стихи, Слава и Красота действительно насыщены…»
И Дэн, конечно же, все это чувствовал.
Свежая новость на свежем воздухе
– Давай пойдем покурим, – шепнула Элиз в ухо Дженни, когда во время перемены в «Констанс Биллар» они шли в кафетерий. Только старшеклассникам в последнем семестре разрешалось выходить из школы, поэтому она явно предлагала нечто совершенно противозаконное.
Дженни остановилась на ступеньке и сказала:
– Я не знала, что ты куришь.
Элиз расстегнула маленький внешний кармашек своего бежевого рюкзака от Кеннета Коу-ла и достала ополовиненную пачку «Мальборо Лайт».
– Так, от случая к случаю, – ответила она, пряча пачку внутрь, чтобы кто-нибудь из учителей ненароком не заметил.
– Ты идешь?
Дженни сомневалась. Если регистратор их заметит, то может разораться и вызвать учителя или даже родителей.
– Как?
– Просто пройдем,– настаивала Элиз, таща Дженни за руку. Она побежала вниз по ступенькам, увлекая ее за собой. – Давай, давай, давай!
Дженни, задержав дыхание, следовала за Элиз по первому этажу и почти бегом преодолела расстояние между выстланной красным ковром приемной и парадными дверями. Трина, школьный регистратор, лаялась по головному телефону и одновременно разбирала почту. Она даже не заметила, как две девятиклассницы промчались мимо, не остановившись для того, чтобы расписаться.
Блэр сидела одна на открытой веранде на 94-й Восточной улице, где любили бывать старшеклассницы школы «Констанс Биллар», и бешено курила «Мерит Ультра Лайт», у нес в голове проносились вопросы, отвечать на которые она готовилась с октября. До собеседования с Оуэном Уэллсом оставалось два дня, и она ни в коем случае не хотела обломаться на этот раз.
«Расскажите мне о своих интересах. Чем вы обычно занимаетесь после школы?»
«Я президент Французского клуба и школьного совета по социальному обеспечению. Я также руковожу одной из групп учениц, недавно принятых в школу, на собраниях мы консультируем их по различным социальным вопросам. Занимаюсь теннисом и принимаю участие в соревнованиях в масштабах всей страны. Я тренируюсь все лето и только дважды в неделю зимой. Добровольно участвую в раздаче бесплатных обедов, когда позволяет время. Кроме того, я возглавляю комитеты восьми благотворительных программ, проводимых каждый год. На днях мы планировали организовать благотворительный бал по случаю Дня святого Валентина, чтобы вырученные средства направить детям с заболеваниями сердца в „Маленькие сердца“. Мы беспокоились, что никто не придет., но, к сожалению, из-за Недели моды бал отменили. Я разослала письма всем приглашенным и в итоге собрала сумму в 300 000 долларов. Акции по сбору денег на благотворительность всегда мне особенно удавались, и, конечно же, я планирую продолжать заниматься ими и в Иельском университете».
Блэр представляла, как от удивления округляются глаза Оуэна. Как же они могли не принять ее? Она же была просто супер.
Суперлгуньей, это было больше похоже на правду. Она соврала, что когда-то участвовала в раздаче бесплатных обедов, да и умолчала о роли семи остальных членов комитета, которые помогали собирать деньги для «Маленьких сердец».
– Привет, Блэр!
Приближаясь к ней, по тротуару легкой походкой шла Серена, на ней были ажурные чулки с дыркой на одном колене, а ее светлые с отливом волосы спутаны и собраны в пучок. Видок что надо! Бомж и только. Но Серене было все равно, она знала, что даже с порванным чулком выглядит классно. По улице пронеслось такси, водитель, проезжая мимо и выглянув из окна, свистнул и просигналил. Серена настолько привыкла к подобным штучкам, что даже не обернулась. Она присела рядом с Блэр и достала из кармана мятую бирюзового цвета пачку сигарет «Американ Спиритс». Они были натуральными и без добавок. Серена перешла на них, когда стала встречаться с Аароном. Как будто между натуральным угарным газом и искусственным есть какая-нибудь разница. Будьте же реалистами.
– Ты выглядишь теперь так круто, – выпустив дым, произнесла Серена, восхищаясь прической Блэр, пока та прикуривала. – Кто бы мог подумать, что с короткими волосами ты будешь так сексуальна!
Блэр смущенно дотронулась до своих волос. Она-то думала, что будет злиться на Серену. Ан, нет! Да и с какой стати ей злиться на нее! Прическа действительно сексуальна, если уж сама Серена это сказала.
Лесть творит чудеса.
– Я вот пытаюсь придумать, что бы такое подарить Аарону по случаю его… Ну, ты ведь в курсе – он поступил в Гарвард. Ты не знаешь, чего бы ему по-настоящему хотелось или что ему нужно?
Ах вот оно! Блэр припомнила, почему ее так раздражала Серена. Аарон, Аарон, Аарон.Еще чуть-чуть, и ее бы вырвало.
– Да нет, – зевнула она в ответ. – Какую-нибудь новую тряпку?
– Очень смешно, – ответила Серена. – Смотри, наши знакомые!
По другой стороне улицы, застенчиво и сталкиваясь друг с другом, шли Дженни и Элиз. Именно так ведут себя четырнадцатилетние девушки при встрече с теми, кого они стесняются.
И все-таки они решились перейти на противоположную сторону.
– У нас есть свои сигареты, – объявила Дженни как можно небрежнее, но в голосе ее все равно чувствовалась некоторая растерянность, ведь она тайком смылась из школы.
Элиз достала из сумки пачку «Мальборо», но не успела она предложить сигарету Дженни, как Серена протянула ей «Американ Спиритс».
– Убери свои. Эти получше. Элиз кивнула:
– Спасибо.
Она достала две сигареты и воткнула их в рот. Затем прикурила их новой зеленой зажигалкой «Бик» и выпустила дым, прежде чем отдала одну Дженни.
Та нерешительно сделала первую затяжку. После того как Нейт порвал с ней, Дженни пыталась приучиться к курению, потому что считала это частью образа страдающей женщины, но от курения у нее сильно першило в горле, и через пару дней ей пришлось бросить.
– Ты не проверяла сегодня электронную почту? – спросила ее Блэр, загадочно приподнимая недавно выщипанную бровь.
Дженни откашлялась, и клуб дыма вырвался из легких.
– Почту?
Блэр ухмыльнулась. Несмотря на то что тот блондинчик из «Бенделз» был каким-то чуднымм, с Дженни они составили бы классную пару: дохляк и пышногрудая милашка.
– Да так, ничего, – ответила Блэр еще более загадочно. – Просто с этого момента проверяй ее регулярно.
Естественно, Дженни тут же захотелось помчаться назад в школу и проверить свою почту, но не могла же она бросить Элиз, тем более что к веранде покурить шли еще две старшеклассницы.
– У меня, блин, все ноги болят от этих ботинок. Прямо японские колодки для женщины.
Кати Фаркас плюхнулась рядом с Блэр и расстегнула свои переливчатые синие башмаки от Чарлза Джордана.
– Прекрати ныть, – простонала ее закадычная подружка Изабель Коутс. Изабель облокотилась на металлические перила веранды и глотнула из бумажного стаканчика горячего шоколада со взбитыми сливками. На ней было зеленое пальто от Дольче и Габбаны, которое она купила на распродаже образцов в прошлые выходные. Оно было без пуговиц и подпоясывалось на талии широким черным ремнем, как монашеская роба.
Неудивительно, что его не продали с самого октября.
– Китайские, – не удержалась и поправила Кати Дженни. – Колодки на ногах носили китаянки.
Кати и Изабель равнодушно уставились на нее.
– А разве вам не надо быть в школе? – спросила Изабель.
– Они курят с нами, – сказала Блэр покровительственным топом. Прикольно быть старшей сестрой, хотя в действительности ей, конечно же, никогда не хотелось иметь ни сестру, ни брата.
Кати прикинулась, будто не заметила хорошего отношения Блэр к этим двум соплячкам, и обняла ее, чмокнув в напудренную «Стайлой» щеку.
– Твоя новая прическа выглядит просто офи-генно. Мне она очень, очень, оченьнравится! – завизжала она. – На такое не всякий отважится. Рассказывают, в волосах у тебя была жвачка, потому ты и решила постричься так коротко?
– Можно потрогать? – спросила Изабель. Она поставила свой горячий шоколад и провела рукой по затылку Блэр.
– Так чудно на ощупь! Как у парня!
Блэр подумалось, уж лучше б она носила в школу шляпу или какой-нибудь тюрбан. Бросив сигарету на ступеньку, она расплющила ее острым носком ботинка.
– Пошли, народ, – сказала она, вставая, и протянула руки в перчатках Дженни и Элиз, точно Мэри Поппинс, собирающая детей на игровой площадке.
– Я пойду в школу с вами.
Дженни и Элиз тут же поднялись и, бросив свои сигареты в куст, растущий перед соседним домом, надели на плечи свои сумки. Теперь, когда они покурили со старшеклассницами на веранде в такой колотун, им все еще было непонятно, в чем прикол.
