Текст книги "Зимняя жатва"

Автор книги: Серж Брюссоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

21

Мальчик поднял голову и встретился с вопрошающим взглядом матери. Женщина стояла в трех шагах от него, руки ее были вытянуты вдоль туловища. Ветер плотно прибивал платье к ее груди, откинув назад волосы. Никогда еще Клер не была так похожа на носовую фигуру, вырезанную Бенжаменом Брюзом.

– Я собирался задать тот же вопрос, – сказал мальчик. – Это ты его убила?

Клер пожала плечами:

– Какая нелепость! Подумай, могла ли я испортить миноискатель, не разбираясь в технике?

– Вчера ночью ты пришла сюда, – заметил Жюльен, показывая на кучку золы, – чтобы отыскать донесения сыщика и сжечь их.

Мать широко раскрыла глаза.

– От кого ты узнал? – живо спросила она. – Неужели Этансон? А ведь обещал, что…

Оборвав речь на полуслове, она прищурилась, на лице ее появилось хитрое и злое выражение, неприятно поразившее мальчика.

– Ах, ну да! – проговорила мать, давая понять, что угадала настоящую причину его осведомленности. – Какая же я дурочка! Ты, разумеется, побывал в доме, несмотря на мой запрет! Минное поле, бомба… Тебе просто необходимо совать свой нос туда, где наибольшая опасность. Так вот откуда продукты! Из подвала… Ты и не думал выменивать их у Рубанка. Потом нашел папку… и, уж конечно, все прочитал.

– Нет, я даже не раскрыл ее, клянусь. Она лежала в ящике письменного стола Адмирала. Там, наверное, ее и обнаружил Этансон. Я думал, он ее уничтожил.

Раздражение вновь исказило черты Клер.

– Как же, уничтожил! – присвистнула она. – Ты так ничего и не понял? Он присвоил бумаги, чтобы меня шантажировать.

– Но… – От удивления Жюльен стал заикаться. – Ведь он… твой друг?

– Друг? – ухмыльнулась женщина. – Да я впервые увидела его, когда он здесь появился. Этансон воспользовался папкой, чтобы принудить меня… каждую ночь угрожал, что разбудит тебя и все расскажет. Я попала в безвыходное положение.

Она отвернулась, судорожно стиснув руки на груди и обратив взгляд на темную полосу деревьев на горизонте.

– Мне нелегко тебе объяснить… – Голос Клер задрожал. – Пока ты находился в пансионе, я… мне пришлось вести такой образ жизни, который не делает мне чести… Я была очень одинока, лишена поддержки, без средств. Ты слишком молод, чтобы понять. Адмирал организовал за мной слежку, а я ни о чем не догадывалась. Впервые я узнала о донесениях сыщика от Этансона. Там было все о моей жизни в Париже, даже фотографии. Я не могла допустить, чтобы они попали тебе в руки, ни за что на свете! Этансон заставил меня… спать с ним. Вот, что сказано, то сказано! Ты уже не ребенок, выдержишь. Думаю, ты слышал наши разговоры? Я пошла на этот шаг, чтобы выкрасть у капрала папку, а не потому, что испытывала к нему привязанность. Приятного мало, но все уже позади, не будем делать из этого трагедию. Важность подобных отношений мужчины часто преувеличивают.

– Но вы вспоминали Париж… Этансон говорил о квартирной хозяйке по имени Берто или Барто, – заметил Жюльен, наступая на еще сохранявший форму обгоревший листок.

– Да нет, не вспоминали – он зачитывал отрывки из донесений. Капрал прибегал к этому приему всякий раз, когда я оказывала сопротивление… Маленькая грязная тварь! Он прочно держал меня в сетях! Не погибни он, это продолжалось бы вечно.

«Вот ты и сломала миноискатель…» – подумал мальчик.

– Я не знала, где он держит документы, – продолжила Клер, смахивая со щеки слезинку. – Думала, прячет на минном поле, куда я не рискнула бы сунуться. А в действительности они находились при нем, за подкладкой плаща. Взрывом оторвало кусок ткани, и вчера, когда мы переносили тело, я увидела в дыре листки с машинописным текстом. А ведь я искала их везде, кроме плаща, как глупо! Тогда я решила прийти сюда ночью и взять их, но не смогла раздеть окостеневшее тело, и мне пришлось разорвать форму.

Клер всхлипнула и посмотрела на сына. Глаза ее покраснели, веки распухли, но в жесткой складке рта было что-то волевое и непреклонное. Прежде такого выражения мальчик у нее не видел.

– Значит, ты не читал донесений? – недоверчиво спросила женщина. – Мне казалось, ты испортил миноискатель из ревности… или потому, что догадался о шантаже.

– Да нет, – стоял на своем Жюльен. – Я тут ни при чем.

Она махнула рукой.

– Хорошо. В конце концов, у меня свои секреты, у тебя – свои. Сочтем это самозащитой. Леурланы всегда так поступали.

– Я не убивал!

Ему хотелось добавить: «Знаю, что это сделала ты, могла бы уж и признаться. Твоих познаний в технике вполне достаточно, чтобы вывести из строя инструмент. Разумеется, ты расправилась с Этансоном, также, как и с Матиасом, ведь ты уничтожаешь всех мужчин, которые пытаются тобой командовать. Отсоединив провода от наушников, ты так замаскировала поломку, что капрал ничего не заметил. Расчет был на удачу: перемещая диск миноискателя во все стороны, он неминуемо разладил бы систему. И правда, Этансон уже не слышал предупреждающего сигнала. Миноискатель по-прежнему исправно находил мины, но сигнала не раздавалось, а капрал продолжал двигаться вперед. Просто, как дважды два. Ты лишь подтолкнула падающего, взяв на себя роль злого рока. Могло сработать или не сработать, но тебе повезло».

– Негодяй, – продолжала Клер, – завладел и письмом Адмирала, в котором шла речь о кладе. Он решил, что обязательно его отыщет.

– Незаконченное письмо? – Жюльен почти забыл о его существовании.

– Если убил ты, – проговорила мать, – не мучайся угрызениями совести. Этансон – мерзавец. Честно говоря, для меня важнее, что ты не прочел донесений. Ошибки, которые я совершила, касаются только меня. Прошлое не должно воздвигнуть между нами стену.

– Да не читал я! – взорвался он. – Даже не открыл! Мне показалось отвратительным, что за тобой все время шпионили. Зачем становиться на одну доску с Адмиралом?

В порыве благодарности Клер чуть не раскрыла ему объятия, но руки ее опустились сами собой.

– Шарль был безумен, – вздохнула она. – Ведь он вбил в голову, что Матиаса погубила я… У старика помутился рассудок, он выдумывал чудовищные вещи и сам в них верил.

А может, даже испытывал удовлетворение, видя, что я падаю все ниже и ниже.

Клер закусила губу.

– Давай возвращаться. Завтра мне придется поехать в город и предупредить офицеров из штаба. Я воспользуюсь велосипедом капрала.

Они направились к дому, не решаясь взяться за руки. В спину им дул сильный ветер, напоминая, что лето подходит к концу. Когда они шли вдоль ограды из колючей проволоки, мать на мгновение остановилась и посмотрела на поле, две трети которого оставалось непригодным для использования. Клер показалась мальчику расстроенной, и он сжал ее ледяные пальцы в своих.

«Наплевать, убийца ты или нет, – подумал он. – Главное – мы вместе».

– Если ты не виновен в смерти капрала, – тихо проговорила Клер, – значит, такая уж ему выпала судьба. Тем лучше: не подорвись Этансон на мине, я сама бы его убила. Я боялась, что он от нас не отстанет. Не раз заводил он разговор, что рассчитывает поселиться здесь после войны. Предлагал выйти за него замуж, уже видя себя в роли хозяина поместья, уверял, что найдет дешевых рабочих и все перестроит по своему вкусу. Я не собиралась с этим мириться.

– Хватит, – остановил ее мальчик. – Этансон мертв.

– Его наказало Провидение, – понизив голос, произнесла мать, не скрывая удовлетворения.

– Да, – подхватил он, – и поделом.

Но в том, что капрал отправился в мир иной без вмешательства провидения, Жюльен нисколько не сомневался.

Придя домой, они сели завтракать. Разговор не клеился, словно на другом конце стола по-прежнему сидел Этансон, прислушиваясь к их словам. Требовалось время, чтобы вернуться к прежним привычкам. Жюльен твердо решил, что отныне не будет предаваться бесплодным раздумьям, довольно ему задавать себе бесконечные вопросы. Его вновь охватило жгучее желание почувствовать себя ребенком, зарыться в траву с романом Джека Лондона или Фенимора Купера, встретиться со старыми друзьями – волками, медведями и могиканами. «Забуду обо всем, – думал он, допивая кофе. – Брюз, Адмирал, мертвецы… Словно их никогда и не существовало. Пусть взрослые ломают себе голову, а я всего-навсего мальчишка».

Внезапно перспектива вернуться в пансион не показалась ему столь уж отвратительной. Он увидится с Антоненом, папашей Вердье…

Мать пошла переодеться, ей не терпелось поскорее уехать в город и сообщить о несчастье с сапером. В последнее время кругом было так много смертей, что гибель Этансона могла остаться незамеченной. Вряд ли начнется расследование.

Вскоре Клер появилась с командировочным предписанием капрала в руках.

– Пора, я отправляюсь, – попрощалась она с сыном. – Не знаю, сколько пробуду там, но не беспокойся: на улаживание формальностей уходит уйма времени. Попробую добиться, чтобы прислали кого-нибудь еще.

Она слегка подалась в его сторону, собираясь обнять, но мальчик не сделал и шага навстречу. Только сейчас он понял, что вовсе не хочет, чтобы к нему прикасались губы, столько ночей целовавшие Этансона.

«Уж лучше бы созналась в смерти капрала, – промелькнуло у него в мозгу, – сказала правду. Тогда это было бы, менее отвратительно, менее грязно». Менее грязно? Но что, в сущности, было ему известно?

Жюльен принялся яростно скрести голову, избавляясь от копошащихся в ней назойливых мыслей. «Нет, если решил не думать, значит, нечего к этому возвращаться».

Выйдя на крыльцо, мальчик проводил глазами удаляющуюся на велосипеде фигурку матери. Ехала она с трудом, ведь сиденье было приспособлено для высокого роста капрала. Когда Клер скрылась за рощицей, Жюльен в каком-то отупении уселся на крыльце. Пустой дом словно прирос к его спине, и он чувствовал себя огромной неповоротливой улиткой.

Было жарко, но небо заволокло облаками. Они быстро сгущались, лишь кое-где просвечивая островками голубизны. Через несколько минут почти совсем стемнело, и Жюльен забеспокоился. Ему было страшно, что Клер в дороге будет сопровождать исполосованная молниями черная туча. В металлический велосипед могла ударить молния, и тогда…

Он заерзал на ступеньках. От неудобного сидения на камнях заныла спина, но мальчик еще не решался уйти в укрытие. Мухи, обезумевшие от приближения грозы, с жужжанием бились о стекла окон. Этот раздражающий звук складывался в стишок, который Жюльен ясно различал, стиснув зубы от напряжения: Она-его-убила… Она-его-убила…

«Ну и что дальше? – хотелось ему крикнуть. Жалуйтесь кому угодно, только не мне, это меня не касается!»

Прогремел гром, расколовший зеркальную гладь моря, окна задрожали, и на голые руки мальчика упали первые крупные капли, теплые как парное молоко. Он не двинулся с места. Земля, щедро напитанная солнцем, теперь спешила слить свой жар с прохладой дождя, и вокруг крыльца поднимались облачка испарений. Жюльену было приятно чувствовать это влажное дыхание, мягкой пеленой обволакивающее сознание, заставлявшее его закрыть глаза под убаюкивающий шум ливня. Но капли уже охлаждались. Все более частые, они со злобным упорством барабанили по коже. Он забежал в дом и снял с гвоздя черный дождевик деда, непромокаемый плащ моряка, который так испугал его в день приезда. Закутавшись в него, Жюльен вернулся на крыльцо и вновь погрузился в сонную одурь под стук капель, ударявших в его чересчур большой капюшон.

Ему подумалось, что он мог бы оставаться здесь целый век, наблюдая, как пулеметная очередь ливня превращает придорожную пыль в пористый шоколад. Позже, когда вырастет, он обязательно станет смотрителем маяка.

Было совсем черно, словно уже наступила ночь, и только молнии, раскалывающие небо над лесом, на краткий миг озаряли местность голубоватым сиянием.

И тут Жюльен его увидел. Между двумя дубами притаилась человеческая фигура, смутно вырисовывающаяся в потоках проливного дождя. Призрак. Он был там, на опушке леса, почти не скрытый деревьями. Вспышки молний на мгновение вырывали из темноты его мертвенно-бледное лицо и одежду с синеватым отливом. Он и не пытался спрятаться, даже наоборот, старался, чтобы его заметили. Призрак стоял неподвижно, как часовой, и ружье его отбрасывало серебряные блики. Жюльен резко выпрямился, бессознательно приняв ту же позу, что и человеческая фигура, находившаяся по другую сторону дороги.

Призрак смотрел прямо на него, и глаза его на бескровном лице чернели огромными кругами. Жюльен сразу узнал фуражку, охотничью куртку с кожаной отделкой и густые усы, почти полностью скрывавшие верхнюю губу.

Это был Матиас Леурлан, якобы убитый его матерью, – явившийся с того света мертвец, которого упавшая яхта превратила в месиво из костей и крови. Постаревший, исхудавший, как после долгого поста, он стоял, согнув под дождем плечи и вцепившись прозрачной рукой в ремень ружья. Жюльен сжал кулаки и приказал себе оставаться на месте. Интуиция подсказывала, что ему нечего бояться: Матиас не вскинет ружье, чтобы его застрелить, не перейдет через дорогу и не заговорит с ним. Ничего не произойдет, кроме этого безмолвного противостояния, которое становилось похожим на тайное сообщничество.

Сын Адмирала словно говорил ему: «Теперь ты все знаешь… Пришлось ждать, когда Клер уйдет из дома, чтобы тебе показаться. Со дня приезда я наблюдаю за каждым вашим шагом. Это мой взгляд ты часто чувствовал затылком в течение последних месяцев. И капрала убил я – нечего ему делать на моей земле! Вы оба принадлежите мне, как домашние животные, и я смотрю на вас из леса, как посетители зоопарка смотрят на клетки со зверьем. Вам нечего бояться, пока вы не нарушите договоренности… но если в доме появится чужак, я убью его, а вам воздам по заслугам. Ночью, когда вы спите, я пробираюсь по коридору, открываю двери и смотрю, слушаю ваше дыхание, стоя у изголовья, а вы ни о чем не догадываетесь. Тысячу раз я мог без труда убить вас, застрелить, как куропаток. Ты обязан это знать. Следи за матерью, не дай ей свернуть на ложный путь. Стань моим союзником – вот условие, при котором я сохраню вам жизнь. Помни: я всегда рядом, у тебя за спиной. Пусть это будет нашей тайной».

Внезапно Матиас отступил на несколько шагов, исчезнув за деревьями. Когда молния вновь пронзила небо, на краю дороги уже никого не было, и Жюльен подумал, не привиделось ли это ему во сне. Он бросился под жесткие струи дождя, сбежал по ступенькам и пересек сад, увязая в жидкой грязи. Неужели у него помутился рассудок? Да нет, он видел Матиаса, видел! Мертвенно-бледной вспышки молнии хватило, чтобы осветить знакомое лицо, и сомнений не оставалось. Это не были ни Бенжамен Брюз, ни Рубанок, пытавшиеся его разыграть, а Матиас Леурлан собственной персоной, давно умерший и погребенный. Матиас-охотник, с гневно горящими глазами.

Перебегая скользкую дорогу, Жюльен чуть не растянулся во весь рост. Измученный неистовым бегом под дождем, он вскоре достиг опушки леса. Там, где только что стояло привидение, в раскисшей почве остались глубокие следы от охотничьих сапог. У мальчика перехватило дыхание. Значит, ему не померещилось.

Жюльена зашатало, и он схватился за нижние ветки деревьев, чтобы не упасть. Его так трясло, что дальнейшее преследование исчезнувшего призрака становилось невозможным. Да и что он мог ему сказать? Отныне между ними все было ясно – договор заключен, оставалось только выполнять его условия.

Его вынуждали постоянно следить за Клер, приучить ее к одиночеству. И если однажды матери взбредет в голову привести мужчину, он обязан их разлучить. Изображая домашнего тирана, он должен убедить мать, что не потерпит в доме чужака. Лишь на таких условиях призрак их пощадит.

«Матиас избрал такую форму мести, заставляя меня исполнять его роль, – думал мальчик, вонзая ногти в мокрую дубовую кору. – Он прекрасно знает, что, притворяясь ревнивцем, я очень скоро вызову у матери неприязнь. С годами мое сходство с Леурланами усилится, и в конце концов она меня возненавидит. Так ему легче со мной разделаться…»

Им придется научиться жить вдвоем, вдали от остального мира. Клер будет навеки приговорена к монашеству, а их дом превратится в застенок с невидимым тюремщиком, готовым в любую минуту выплыть из тени, станет адом, управляемым скрытым механизмом, о котором никто не подозревает.

Он постарался встряхнуться. Неужели действительно безумие? Кем он себя вообразил? Героем романа ужасов? Нет, нельзя поддаваться не в меру разыгравшемуся воображению! Но ведь он знал, знал…

Мальчик сбросил с головы капюшон, подставил пылающее лицо под ледяные струи дождя, и это сразу принесло ему облегчение.

22

Пытаясь как-то упорядочить хаос мыслей, Жюльен прошел на кухню, подогрел суп и принялся за еду. Забыв снять плащ, он не сразу заметил, что на кафельном полу вокруг его стула образовалась лужица. Гроза не утихала, за окнами сверкали молнии, громовые раскаты напоминали звуки разорвавшихся снарядов.

Матиас… Ни о чем другом он думать не мог.

Значит, предположение Бенжамена Брюза оказалось верным! Сын Адмирала инсценировал собственную смерть, принеся в жертву безвинного нищего, подобранного им на набережной. Труп понадобился, чтобы получить возможность шпионить за отцом и женой и при случае застукать их на месте преступления. Надежды его, увы, не оправдались: Клер уехала в Париж, а старик, помешавшись от горя, прожил какое-то время, как затаившийся в своей берлоге зверь, а после решил положить всему конец в пламени и грохоте взрыва. Все это время Матиас прожил на обломках «Разбойницы», добывая еду охотой и, возможно, рассчитывая на возвращение Клер.

Иными словами, Матиас сам угодил в яму, вырытую для других. Разве мог он, объявленный погибшим, да к тому же без средств, пуститься на поиски «неверной» жены? Начавшаяся война только осложнила его положение. Документов у него не было, официально он числился мертвецом, а потому Матиас опасался, что его примут за дезертира, вот и пришлось ему скитаться по лесу, стараясь никому не попадаться на глаза.

И только от Брюза не укрылось близкое присутствие Матиаса, он почуял его запах, угадал повадки. Но кого, скажите, всерьез насторожили бы бредни опустившегося пьянчуги?

Мальчик отодвинул пустую миску. Что толку топтаться на одном месте? К чему разыгрывать удивление? Разве не знал он правду с самого начала?

От наспех проглоченного супа Жюльен ощущал тяжесть в желудке. Перед его глазами все время маячил образ Матиаса, наблюдавшего за домом с ружьем на изготовку.

Гибель Адмирала вдохнула новую жизнь в планы младшего Леурлана. Он знал, что наследство заставит Клер вернуться, и превратился в вечного стража, бессменного часового. «Интересно, как часто он смотрел на меня из-за кустов, задавая себе один и тот же вопрос, сын я ему или не сын? Сколько раз наставлял он на нас ружье, на меня или на Клер?»

Теперь Матиас давал им отсрочку, если, конечно, они во всем ему подчинятся и станут жить вдали от людей, как последние парии. Должны же они заплатить за его пятилетнее одиночество, за все эти годы, проведенные на обломках застрявшей в бухте злосчастной «Разбойницы»! Навязывая им невыносимые условия существования, он втайне лелеял надежду, что они не выдержат и нарушат их, дав ему тем самым право на законное возмездие.

Страх… Он заставит их жить в вечном страхе, сам же всегда будет начеку, держа палец на отполированном до зеркального блеска спусковом крючке. И отомстит, не зная жалости, не разбирая, кто перед ним – женщина, ребенок… Заплатят все – и ублюдок, и изменщица.

* * *

Мальчик резко поднялся со стула. Нет, такого нельзя допустить. Нужно попробовать с ним договориться, заключить сделку.

И он должен спешить, уладить все до возвращения матери.

С трудом превозмогая дрожь, Жюльен взял переносную лампу, привязал ее к поясу под дождевиком, чтобы руки оставались свободными, и сунул в карман коробок спичек. От ужаса перед тем, что ему предстояло совершить, он почти ничего не видел, в ушах стоял гул. Он быстро выбежал на улицу, не давая себе времени на обдумывание происходящего и не пытаясь словесно оформить то, что скажет Матиасу.

Сворачивать в лес не имело смысла, ибо мальчик был твердо убежден, что логово Матиаса находится на «Разбойнице». Сгибаясь под порывами ветра, обрушивающего на него потоки воды, Жюльен пошел вдоль Вороньего поля.

Хлещущий как из ведра дождь не давал открыть глаза, и идти приходилось вслепую. Стараясь двигаться побыстрее, он пересек рощицу и вышел на берег в том месте, где начиналась тропинка, ведущая к морю. На ветру слишком широкий для него дождевик надулся неповоротливым матерчатым колоколом, и мальчик с большим трудом, то и дело спотыкаясь, спустился к воде.

Ливень с шумом обрушивался на корабль. С носовой фигуры, устремленной в мрачное небо, стекали мутные струи, делая ее похожей на сирену, пытающуюся обратить вспять прибиваемые приливом волны.

Матиас, разумеется, затаился там, в недрах поломанного, завалившегося на бок судна. Сдаваться нельзя ни в коем случае. Иначе мужество оставит его – и ноги сами собой пустятся наутек.

Сжав кулаки, мальчик пересек песчаный пляж. Трос, по которому он в прошлый раз взбирался на корабль, убран не был. Не похоже ли это на приглашение? Приглашение или западня?

Уцепившись за трос, Жюльен стал подниматься вдоль корпуса, опираясь подошвами о наружную обшивку. Наверху он отвязал от пояса лампу и зажег фитиль. Теперь предстояло спуститься внутрь и… встретиться с неизбежным.

На нижней палубе было влажно, жарко, в нос ударял резкий запах прелых водорослей.

– Вы здесь? – спросил Жюльен каким-то робким девчоночьим голосом.

Он не решался обратиться к Матиасу на ты – ведь тот был чужаком и к тому же врагом.

– Я пришел с миром! – сам того не желая, перешел мальчик на язык североамериканских охотников, оказавшихся среди ирокезов. – Давайте поговорим!

Он поднял лампу над головой, и желтый свет заплясал, описывая дуги и выхватывая из мрака черные куски стен, от которых сильно пахло сырой древесиной. Вдруг в темноте заскрипели доски, и из самой дальней каюты выплыла человеческая фигура.

Матиас медленно шел навстречу свету. Ружья при нем не было. Жюльен слышал его тяжелое, прерывистое дыхание, как у старика, которому каждое движение дается с трудом. Когда он попал в освещенное пространство, Жюльен от изумления чуть не выронил лампу.

Это был не Матиас Леурлан.

Перед ним стоял Адмирал, распрощавшийся со своей серебристой густой бородой и сменивший ее на выкрашенные черной краской усы, исхудавший до такой степени, что впалые щеки делали его сходство с сыном просто поразительным.

– Дедушка? – пробормотал мальчик, пятясь назад.

– Я, я, сынок, все-таки ты меня узнал, что ж, я очень, очень рад… Ты сильно подрос, и мне пришлось долго вглядываться в тебя, дабы убедиться, что это действительно ты. Боже! В моей памяти сохранился образ ребенка, и когда она привезла тебя, я решил, что она усыновила какого-то городского паренька.

Он замолчал и снял фуражку.

– Дурацкий маскарад, согласен, – произнес Адмирал с виноватой улыбкой, – но мне хотелось напугать этого ублюдка Брюза и держать на расстоянии Рубанка. Первый беспробудный пьяница, второй суеверен, как все крестьяне. Вот и пришлось изображать призрак, чтобы они не совали сюда нос. И потом, нельзя было допустить, чтобы меня узнали, чтобы у Одонье возникло хотя бы малейшее сомнение в моей смерти. Ты должен был стать моим наследником, с этой целью все и задумывалось. Ведь ты мой сын, Жюльен, ну признайся, что ты всегда это знал…

Мальчик отшатнулся. Шарль Леурлан, в мокрой одежде, с бесформенной фуражкой в руке, внушал ему ужас.

– Я взял одежду Матиаса, – продолжил старик, – после того, как инсценировал самоубийство. Ничего другого не оставалось. Только так я мог заставить Клер вернуться. До моей смерти она бы этого не сделала. А вот после… я точно знал, что она заявится подобрать крохи, которые останутся, да и из-за клада тоже…

Какое-то время мальчик и старик молча стояли друг перед другом, не зная, о чем говорить. Жюльену не удавалось разобраться во внезапно нахлынувшем на него потоке чувств: он испытывал одновременно и облегчение, и неприязнь, и нежность. Адмиралу, видимо, было трудно оставаться на ногах, и он жестом дал понять, что хотел бы присесть.

Войдя в каюту, Шарль Леурлан тяжело опустился на соломенный тюфяк. Без бороды старик утратил прежнее величие и выглядел скорее жалким. Жюльен не в состоянии был дольше хранить молчание.

– Одонье сказал, что вы подорвались на мине, – нерешительно проговорил он.

Старик махнул рукой, что, мол, все это уже не имеет значения.

– Мне требовалась замена, – объяснил он. – Пришлось пожертвовать англичанином, прилетевшим на «лизандере», которого я подобрал на поле. Сначала я держал раненого в подвале, а после переправил на «Разбойницу». Не нравился мне он: вредный старый зануда постоянно дергал меня, чтобы я свел его с парнями из Сопротивления. Военный специалист, только вот в какой области, не помню. Признаюсь, я его использовал без особых угрызений совести. Уверен, ты на моем месте поступил бы так же!

– Но вы его убили!

– Эх, сынок… кто-то ведь должен был меня заменить? Саданул его как следует прикладом по голове, переодел в свою одежду, натянул сапоги – словом, сделал все, что требовалось. Потом отволок на минное поле в то место, где, я знал, была закопана мощная мина – немцы же закладывали их прямо у меня под носом, эти чертовы мины! Уложил я англичанина под проволочным ограждением, а сам – в лес, и ну оттуда палить из охотничьего ружья, с которым ходил на кабана. Раздался взрыв, и от англичанина, я тебе скажу, мало что осталось. Тогда я вернулся на поле и сунул в обгоревшие тряпки свои наручные часы и еще кое-какие личные вещи, которые в Морфоне многие у меня видели. Ловко придумано? Эта операция напомнила мне романчики Агаты Кристи, которые твоя мать мне почитывала, когда я нанял ее приводить в порядок библиотеку…

Адмирал сидел к Жюльену слишком близко, и тяжелый старческий запах вызывал у мальчика отвращение. Одежда Шарля Леурлана находилась в плачевном состоянии: латаные-перелатаные обноски, почти лохмотья. Но еще хуже было лицо, которое Жюльен прежде знал лишь в обрамлении пышной седой бороды на манер Виктора Гюго. Лишившись серебряного руна, Адмирал обрел облик сухого старика с морщинистым личиком с кулачок и впалым ртом. Плохо прокрашенные усы совершенно теряли вид, если к ним как следует присмотреться.

– Пришлось сменить расцветку, – хихикнул он. – Краска нашлась в пожитках англичанина, тот был настоящий шпион, лицедей, ей-богу! Все таскал с собой – передатчик и шмотки для маскарада… даже грим, как у профессиональных актеров! Мне необходимо было остаться неузнанным, к тому же только призрак отпугнул бы чересчур любопытных, вот я и решил вызвать Матиаса из царства теней. Ведь мы походили друг на друга как две капли воды. Никто не догадывался, пока я носил бороду, но я-то об этом помнил.

Ему пришлось прервать свою речь из-за жестокого приступа кашля, заставившего его согнуться пополам. Впервые Жюльен по-настоящему осознал, что перед ним больной, изможденный человек. Он подался вперед, чтобы его поддержать, но не решился, охваченный непонятным страхом. Дыхание Адмирала было свистящим и прерывистым.

– Тебе бы переодеться, – сказал мальчик, переходя на ты, – а то простудишься.

– Как я ждал нашей встречи, – бормотал старик, – пришлось воспользоваться отсутствием твоей матери, чтобы показаться тебе на глаза… Я верил, что ты придешь. Несколько раз я пытался с тобой заговорить, когда ты в лесу проверял капканы, но всегда в последнюю минуту что-то меня останавливало. Теперь – другое дело: я очень ослабел, долго не протяну, у меня есть предчувствие. Скоро и лету конец – моему последнему лету… Как мне хочется, Жюльен, поговорить с тобой, дотронуться до тебя. Дай мне руку, малыш, не бойся…

Руки, покрытые старческими пятнами, со вздувшимися венами, напряглись, изуродованные артритом пальцы задвигались в причудливом танце. Жюльен не отстранился, и Адмирал сжал его запястья. Ладони старика оказались горячими, шершавыми, с наростами мозолей.

– Сынок, – шептал Шарль Леурлан, – мой малыш… Знаешь, как я ждал твоего рождения? Совсем не то, что с Матиасом. Тогда я был слишком молод. Тебя я ждал… только тебя. Лишь в старости понимаешь, как это важно – дать жизнь! Ты и я… Я продолжусь в тебе, в твоих жилах будет струиться моя кровь – прежняя, молодая кровь!

Жюльен захотел высвободиться, но костлявые руки вцепились в него клещами.

– Я как следует подготовился к твоему приезду, – продолжал Адмирал. – Папка с донесениями сыщика лежала в ящике письменного стола, надеюсь, ты их прочел? Тебе необходимо знать о матери правду, чтобы уметь себя защитить. Я выковал для тебя это оружие, чтобы ты мог надавить на нее, если она станет в чем-то тебе противиться. Не пренебрегай им, помни: твоя мать – сущая волчица! Она прекрасна, но тело ее пропитано ядом. Ей таки удалось свести меня с ума… а заодно и Матиаса. Заставила же она нас поплясать, стерва! Я положил папку на самое видное место – в ящик стола у себя в кабинете… и еще письмо, где речь шла о кладе… чтобы тебя предупредить. Ведь я знал, что рано или поздно ты попадешь в дом: нет такой бомбы, будь она хоть весом в полтонны, которая испугала бы Леурланов! Меня не оставляла уверенность, что ты обязательно побываешь на чердаке. Правда, мне пришлось перебраться в хижину садовника, дабы люди поверили, что я потерял рассудок. Да что там говорить, славную комедию я разыграл! Перед всеми этими Горжю, Одонье, немцами и прочими: они не сомневались, что я обезумел! Все шло как нужно: каждый раз, встречаясь с кем-нибудь, я всячески демонстрировал, что мне осточертело жить. Надоело жить – какая нелепость! Да будь это возможно, я дал бы отрубить себе обе ноги, чтобы обменять свое увечье на несколько лет жизни.

Новый приступ кашля заставил его замолчать на несколько секунд.

– Тело отказывает, – заикаясь проговорил старик, как только немного отдышался, – зато в голове – сияние, ты не можешь представить! Сияние это иногда ослепляет меня самого. Твоя мать оказалась шлюхой, но она сумела заставить меня все увидеть в золотом сиянии. С ней обретало иной, лучший вкус все: вино, табак, пища. Презирай меня сколько угодно, считай выжившим из ума мерзавцем, но я уверен, ты все поймешь, когда вырастешь.

– Это она убила Матиаса, – тихим голосом спросил Жюльен, – или все-таки ты?

Адмирал замер. Лицо его, лицо немощного старика, вытянулось от удивления.

– Хочешь, признаюсь? – пролепетал он. – Я и сам-то теперь толком не знаю. Теряю память. Пока голова еще работала, нужно было мне все записывать в блокнот, чтобы в нужный момент воспроизвести то или иное событие, но знаешь, я – и вдруг заниматься писаниной! Потому-то внутри у меня сейчас полная неясность, словно на чердаке, куда через окошко проник утренний туман, понимаешь? Приходится прибегать к образам, потому что трудно все это объяснить такому юному, розовому, как наливное яблочко, существу, как ты. Так кто, говоришь, убил Матиаса? Должен сознаться, что и я задаю себе тот же вопрос. Было время, когда я думал, что это сделала Клер, и обвинял ее. Сейчас меня мучает совесть. Я до того довел ее преследованиями, что она уехала, и это едва не свело меня с ума. Она не хотела меня больше видеть, никогда! Сейчас, в эту минуту, я уверен, что не я причина его смерти, почти уверен, но кто знает, что будет завтра? Что будет завтра? Итак, пока я полагаю, что убийцей могла быть она или произошел несчастный случай. Обычный несчастный случай. Но у меня есть сомнения, вот так. Уж больно все совпало, просто невероятно.