Текст книги "Русский Белград"

Автор книги: Сергей Танин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Страсти по Василию Витальевичу Шульгину

Наряду с генералом П.Н. Врангелем и лидером «октябристов» М.В. Родзянко одним из самых известных «русских белградцев» был Василий Витальевич Шульгин – один из лидеров фракции националистов в Государственной думе, который вместе с А.И. Гучковым в марте 1917 года принял на станции Дно манифест об отречении, подписанный императором Николаем II.

В.В. Шульгин родился в 1878 году в профессорской семье. Его отец умер в год его рождения, и мальчика в патриотическо-монархическом духе воспитывал отчим – профессор Д.И. Пихно. После окончания гимназии и юридического факультета Киевского университета В.В. Шульгин начал заниматься журналистикой и вскоре стал одним из ведущих журналистов основанной его отцом, а затем редактировавшейся его отчимом националистической газеты «Киевлянин».

Занимаясь политикой, В.В. Шульгин избирался от Волынской губернии во II, III и IV Государственные думы, где был одним из лидеров правых, а затем националистов. В Госдуме он выделялся подчеркнуто корректными манерами, говорил медленно, но искренне и весьма иронично. В 1908 году он выступил против отмены смертной казни, всегда был убежденным сторонником П.А. Столыпина и его реформ. Депутатскую деятельность в Госдуме он совмещал с работой в газете «Киевлянин», которую возглавил в 1913 году. С началом Первой мировой войны он добровольцем ушел на фронт и был там тяжело ранен. В августе 1915 года он был избран Госдумой в состав Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Одновременно с этим он сблизился с П.Н. Милюковым и М.В. Родзянко и вошел в состав руководства так называемого «Прогрессивного блока», требовавшего создания «правительства доверия».

После Февральской революции 1917 года В.В. Шульгин был избран членом Временного комитета Госдумы и принимал участие в формировании Временного правительства. 2 марта 1917 года он вместе с военным и морским министром Временного правительства А.И. Гучковым принял отречение Николая II в пользу сына Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича, а затем присутствовал при отказе последнего (он был в числе тех, кто готовил и редактировал акт отказа Михаила Александровича от престола).

После Октябрьской революции В.В. Шульгин, считая монархию высшей ценностью для России, стал одним из организаторов и идеологов Белого движения. Он был активным соратником А.И. Деникина и П.Н. Врангеля. Во время Гражданской войны он потерял двух своих сыновей: старший сын Василий был убит петлюровцами, а Вениамин, поручик Добровольческой армии, пропал без вести.

* * *

1920 год застал В.В. Шульгина в Одессе. Перебравшись в Румынию, в числе других солдат и офицеров он был разоружен и выдворен за пределы румынской территории. Вернувшись уже в «красную» Одессу, он нелегально прожил там до июля 1920 года, затем выехал в Крым, в армию барона П.Н. Врангеля. Из Крыма, потеряв в суматохе Гражданской всю свою семью, он выехал в Константинополь.

На эмигрантском пароходе он познакомился с дочерью генерала Д.М. Сидельникова. Мария Дмитриевна была вдвое младше его, но у них начался любовный роман, который продолжился за границей. Однако тут вдруг нашлась его первая супруга Екатерина Григорьевна, но В.В. Шульгин в 1923 году добился ее согласия на развод и уже осенью 1924 года обвенчался с Марией Дмитриевной. Отметим, что судьба Екатерины Григорьевны после этого сложилась трагически – она покончила жизнь самоубийством.

С осени 1922 года по август 1923 года В.В. Шульгин жил под Берлином, потом – во Франции и Королевстве СХС. С момента образования РОВСа он был членом этой организации и выполнял отдельные поручения начальника врангелевской контрразведки Е.К. Климовича, по заданию которого он связывался с руководством подпольной антисоветской организации «Трест» и нелегально посещал Советскую Россию. В частности, в ночь на 23 декабря 1925 года он нелегально перешел границу и прибыл в Минск, откуда переехал в Киев, а затем в Москву. Проживая на даче под Москвой, он провел несколько встреч с А.А. Якушевым, а также с другими членами «Треста».

Считается, что поездка В.В. Шульгина в СССР проходила полностью «под колпаком» ГПУ, которое фактически «инсценировало отвлекающий маневр – так называемую акцию Шульгина» для того, чтобы ввести в заблуждение белоэмигрантские круги[14]

[Закрыть]. В результате В.В. Шульгин «случайно» узнал, что его сын, пропавший без вести во время Гражданской войны, находится в сумасшедшем доме близ украинского города Винницы. Тогда он обратился к А.А. Якушеву с просьбой организовать ему тайный визит в Советский Союз, чтобы он мог повидаться с сыном. В.В. Шульгина переправили через границу, но вместо встречи с сыном ему устроили «своеобразные смотрины трестовской гвардии в Киеве, в Москве и затем в Ленинграде».

М.И. Умнов в книге «Всемирная история шпионажа» по этому поводу пишет:

«Чекистам удается создать иллюзию многочисленности и влиятельности подставной организации. Его даже знакомят с подпольным „министром финансов“ оппозиции, роль которого исполнил агент Опперпут… Через год Шульгина, так и не повидавшего сына, которого якобы перевели в другую больницу, стали готовить в обратный путь. Вероятно, доверие Шульгина к „Тресту“ было безграничным, если Якушеву удалось уговорить Шульгина написать что-то вроде путевых заметок, в которых была бы отражена деятельность „Треста“. По прибытии в Белград Шульгин действительно набрасывает заметки о своем путешествии и даже посылает черновик в Москву для сверки».

В 1930 году В.В. Шульгин окончательно перебрался в Белград. Считается, что толкнула его на это его жена Мария Дмитриевна. Дело в том, что там жил ее отец-генерал, он был уже совсем пожилым человеком, и ей хотелось находиться рядом с ним. Многие не понимали тогда, как можно из Франции уехать в Югославию, что там делать, но влюбленный В.В. Шульгин всем отвечал, что все понимает, но поступить иначе не может.

Живя в Белграде, В.В. Шульгин работал бухгалтером и много печатается в эмигрантской периодике. В частности, он выдвигал идею о том, что «Белая Мысль» может восторжествовать под «красной оболочкой», что большевики фактически ведут дело к возрождению единой России, оплодотворенной энергией Белого движения. Впечатления от поездки в Советскую Россию В.В. Шульгин изложил в книге «Три столицы», которая была издана в 1927 году в Берлине. В этой книге он отдал должное успехам новой власти, что сильно подорвало доверие к нему со стороны русских эмигрантов. После этого В.В. Шульгин полностью отошел от какой бы то ни было политической деятельности и обосновался в Сремских Карловцах.

* * *

В 1944 году, после освобождения Белграда Советской армией, В.В. Шульгин был арестован СМЕРШем. По поводу того, как это произошло, существует две версии. Одну из них излагает К.И. Кривошеина, которая пишет:

«Далее я приведу рассказ самого Шульгина моему тестю И.А. Кривошеину:

„К концу первой недели входа Красной армии в Сербию звонят мне в дверь. Открываю, на пороге несколько советских офицеров, в руках огромные пакеты со снедью. „Вот, пришли навестить и отдать должное знаменитому человеку!“ – представились они. Улыбчивые, симпатичные, я пригласил их войти, накрыли стол, развернули продовольственные пакеты. Старший из гостей предлагает: „Давайте, выпьем!“ Я, говорю, совсем не пьющий. „Ну, за Победу, одну рюмку! Вы должны!“ Не посмел отказаться. Следующее мое воспоминание – гул самолета, летящего в Москву. Очнулся я на Лубянке“».

Согласно другой достаточно распространенной версии, 24 декабря, в семь часов утра В.В. Шульгин возвращался домой с бидоном молока. Он ходил за ним каждое утро на окраину города. На этот раз недалеко от дома его остановил солдат и попросил пройти к коменданту.

– Хорошо, – сказал В.В. Шульгин, – только занесу молоко домой.

– Да не стоит, – возразил солдат. – Ведь на пять минут всего.

Оказалось, что не на пять минут, а на всю оставшуюся жизнь…

Как бы то ни было, после проведения первичного допроса в комендатуре В.В. Шульгина арестовали, потом вывезли в Венгрию, а затем Москву, где его арест был оформлен процессуально. После предъявления обвинения и проведения следствия, которое продолжалось более двух лет, В.В. Шульгин, по решению Особого совещания при МГБ СССР, был приговорен «за враждебную коммунизму и антисоветскую деятельность» к тюремному заключению сроком на двадцать пять лет. Свой срок В.В. Шульгин отбывал во Владимирской тюрьме, где среди его сокамерников находились и философ Д.Л. Андреев, и князь П.Д. Долгоруков, и генералы вермахта, и японские военнопленные.

* * *

В 1953 году умер И.В. Сталин, и наступила иная эпоха. В результате, в 1956 году В.В. Шульгин был освобожден, и ему позволили поселиться вместе с женой[15]

[Закрыть]. Вначале они жили в доме престарелых города Гороховец Владимирской области, а затем во Владимире, где им выделили отдельную комнату. Более того, В.В. Шульгину позволили заниматься литературной деятельностью, и в 1961 году в своей книге «Письма русским эмигрантам» он написал:

«То, что делают коммунисты в настоящее время, то есть во второй половине XX века, не только полезно, но и совершенно необходимо для 220-миллионного народа, который они за собой ведут. Мало того, оно спасительно для всего человечества, они отстаивают мир во всем мире».

В дальнейшем он принял участие в художественно-публицистическом фильме «Перед судом истории», снятом режиссером Ф.М. Эрмлером, сыграв самого себя. Ему позволили принимать гостей и даже иногда выезжать в Москву, где, например, в октябре 1961 года он был гостем XXII съезда КПСС. Очевидно, что официальные власти решили использовать «перевоспитавшегося» В.В. Шульгина в пропагандистских целях. Старика можно было увидеть рядом с Н.С. Хрущевым в правительственной ложе Большого театра. Его фактически представили советскому народу. И загранице тоже. Он считался чуть ли не любимцем Н.С. Хрущева. Постепенно к В.В. Шульгину началось паломничество. К нему, в частности, приезжал режиссер С.Н. Колосов, снимавший фильм об операции «Трест», приезжали А.И. Солженицын, М.Л. Ростропович, И.В. Ильинский, В.А. Солоухин, И.С. Глазунов и многие другие. В это же время неожиданно нашелся его младший сын Дмитрий, проживавший в США. Они вступили в переписку, и В.В. Шульгин обратился к властям с просьбой о поездке к нему. Однако на это пришел ответ: «Нецелесообразно». Сына он так и не увидел, а затем скончалась его супруга. Одинокому старику стали помогать соседи, которые готовили ему обед и ходили за покупками.

Василий Витальевич Шульгин умер во Владимире 13 февраля 1976 года на девяносто девятом году жизни, а в 2001 году по заключению Генеральной прокуратуры Российской Федерации он был реабилитирован.

Глава шестая
СТАБИЛИЗАЦИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ В 30-е ГОДЫ

Если в 1929 году на территории Королевства СХС, которое с 6 января этого года стало называться Королевством Югославия, проживало от 32 000 до 34 000 эмигрантов из России, то к 1934 году их численность сократилась до 27 500 человек. Примерно такой же она была и в 1936–1937 годах (27 400—27 150 человек).

Как видим, общее число русских эмигрантов в стране в 30-е годы стабилизировалось. Объясняется это тем, что в начале 30-х годов в условиях мирового экономического кризиса практически прекратилось организованное переселение беженцев в Западную Европу и Америку. Конечно, отдельные перемещения в поисках хорошей работы и лучшей жизни продолжались, но они уже не носили столь массового характера, как в 20-е годы. Некоторое же уменьшение числа русских в гораздо большей степени связано с отрицательным естественным приростом, то есть с превышением смертности над рождаемостью.

По словам профессора Мирослава Йовановича, «тенденция стабилизации числа русских беженцев на Балканах, начавшаяся в начале 1930-х годов, продолжилась до конца этого десятилетия».

СОСТАВ РОССИЙСКИХ БЕЖЕНЦЕВ

Если в 1922 году мужчины составляли почти 71 % беженцев, то к весне 1931 года их доля сократилась до 65 %. Соответственно, доля женщин увеличилась с 29 % до 35 %.

Возрастная структура русской эмиграции в 30-е годы практически не изменилась. Так, например, в марте 1931 года доля взрослых людей в возрасте от 25 до 60 лет составляла 79,9 %, что ни в коей мере не похоже на ситуацию в стране, из которой эти люди приехали.

При этом доля детей в возрасте до 15 лет несколько снизилась и составила 4,3 %, а доля пожилых людей в возрасте от 60 года и старше несколько возросла и составила 6,6 %. Объясняется это низкой рождаемостью в эмигрантской среде и естественным старением эмигрантской группы.

В 1931 году в среде русских эмигрантов в Югославии более 90 % приходилось на православных. Естественно, они стремились осесть в восточной (православной) части Югославии, население которой было дружески к ним расположено. Но более всего русские эмигранты стремились поселиться в Белграде. С одной стороны, многие из них только в столице могли устроиться на работу, где были востребованы их знания (как мы уже говорили, русские эмигранты по всем стандартам того времени были исключительно образованными и профессионально подготовленными людьми, принадлежавшими к типично городскому населению). С другой стороны, сельская среда просто не могла предложить всем эмигрантам адекватную работу.

Наибольшим спросом пользовались следующие профессии: преподаватели университетов, инженеры, техники и врачи. Но, и это понятно, количество подобных мест было ограничено, а спрос имел очень высокую степень географической концентрации. При этом, по оценкам, более 50 % русских эмигрантов в Югославии начала 30-х годов относились к группе материально необеспеченных, что никак не вязалось с их относительно недавней принадлежностью к общественной элите той страны, откуда они прибыли.

Именно поэтому, несмотря на то, что общее число русских беженцев в Югославии сократилось, в Белграде их количество постоянно росло, вопреки неоднократным попыткам властей законодательно ограничить русским эмигрантам возможность селиться в столице.

По некоторым оценкам, в начале 30-х годов уже примерно треть всех русских, осевших в Югославии, проживала в Белграде. Таким образом, можно утверждать, что «русских белградцев» было примерно 10 000 человек.

«СВОИ» – «ЧУЖИЕ»

Как утверждает профессор Мирослав Йованович, в 30-е годы в Югославии «разноликая масса беженцев перерастала в специфическую социальную группу с особыми представлениями о себе и целях, к которым следует стремиться».

Фактически можно утверждать, что русские в Югославии представляли собой специфический срез общества, характеризующийся пусть родственной, но все же весьма отличной культурой. Как следствие, контакт «русских» и «местных» привел к созданию особых взаимоотношений, которые могут быть выражены понятиями «свои» и «чужие». «Свои» при этом абсолютно доминировали по численности, правам и общественному положению, а «чужие» находились в подчиненном и зависимом положении. При этом, по словам Мирослава Йовановича, «эмигрантская группа не имела никаких реальных и действенных рычагов, которыми бы она могла изменить свое политическое и общественное положение».

«Русский мир» в Югославии был в основном городским и образованным, «местный» – в основном сельский (80 % населения Югославии проживало в деревнях) и неграмотный (свыше 50 % населения Югославии не имело образования). При этом, безусловно, отношение к русским среди тех же сербов всегда было братским, учитывающим все то, что Россия сделала для Сербии. Но, несмотря на это, к сожалению, «чужим» не повезло: они оказались в мире сельской патриархальной Югославии, которая, особенно в провинции, просто не имела ни потребности, ни возможности использовать знания и образование русских.

ИНТЕГРАЦИЯ РУССКИХ В ЮГОСЛАВСКОЕ ОБЩЕСТВО

Говоря об интеграции русских в югославское общество, нельзя не упомянуть о ряде неприятных инцидентов в русско-сербских отношениях, имевших место в 30-е годы. В частности, в 1932 году в мировой прессе, в том числе и в югославской печати, началась травля русских беженцев в связи с убийством эмигрантом Павлом Тимофеевичем Горгуловым президента Франции Поля Думера.

Этот человек был родом с Кубани, участвовал в Первой мировой войне и в 1921 году покинул Россию. Несколько лет он жил в Праге, окончил там Карлов университет, а потом переехал в Париж, где занимался врачебной практикой и литературой (под псевдонимом Павел Бред в 1932 году он даже издал сборник повестей и стихов «Тайна жизни скифов»). По своим взглядам он был националистом, склонным к фюрерству и жесткой дисциплине. 6 мая 1932 года он несколько раз выстрелил в президента Франции Поля Думера, считавшегося воплощением республиканских добродетелей и патриотизма.

Советская и зарубежная левая печать тут же изобразила П.Т. Горгулова типичным «озлобленным белогвардейцем», стремившимся вовлечь Францию в войну с СССР. С другой стороны, выдвигалась версия, согласно которой П.Т. Горгулов мог быть агентом ОГПУ – провокатором, чей поступок должен был восстановить французское правительство против русской эмиграции. Как бы то ни было, 1 сентября 1932 года П.Т. Горгулов был казнен.

В это время в газете «Jugoslovenska politika» появился ряд статей, в которых, намеренно сгущая краски, резко противопоставлялась «роскошь русских» и «прозябание югославов». Об этом свидетельствуют, например, такие заголовки статей, как «Русские наслаждаются – наши голодают», «Русские нас давят», «Русские взбесились».

Конечно же, все это имело мало отношения к реальной действительности, в которой многим русским в Югославии приходилось жить подаянием. В самом деле, до роскоши ли было тем, кто не смог приспособиться к новым условиям жизни и не смог выучить сербский язык.

В письме русского представителя В.Н. Штрандмана от 1 сентября 1936 года принцу-регенту Павлу говорилось: «Министерство внутренних дел, за весьма редкими исключениями, отказывается принимать эмигрантов в югославское подданство, что лишает их права искать заработок даже на иностранных предприятиях, которым предлагается оказывать строгое предпочтение национальным рабочим… Уже сейчас имеются весьма тяжелые случаи, например, отказ принимать на работу русских только потому, что они русские… Число погибающих русских, умирающих вследствие острого недоедания, с каждым днем увеличивается, а зачастую имеются случаи, когда люди доходят до полного отчаяния».

По оценке В.И. Косика, «в этих строках было намеренное обострение ситуации. Но здесь не надо забывать, что король Александр был уже в могиле, а в самой Сербии подросло послевоенное поколение, требовавшее, своего „места под солнцем“. Русские, оставившие свою „богатую родину“, стали мешать».

В.А. Маевский в своей книге «Русские в Югославии», изданной в Нью-Йорке в 1966 году пишет:

«В 1936–1937 гг. сербское государственное радио занималось тем, что издевалось над русской нацией и, перейдя все границы приличия… В сербскую народную массу бросали по радио… ложь, что русские позанимали места в министерствах, что они сидят паразитами на шее сербов… Травля национальной русской эмиграции выгодна была и для просоветских элементов. Все мы знаем, что „в семье не без урода“… но это… не дает никому права из-за таких уродов клеймить всю нацию. Только в феврале 1937 года ряд русских и сербских деятелей посетили директора „Радио А.Д.“ генерала Калафатовича и заявили следующее: „На всем свете нет ни одного радио, которое бы так возмутительно дискредитировало русскую эмиграцию, кроме… Белграда и Москвы. Мы, сербы, в своем же доме позволяем себе оскорблять русских, – тех русских, которые в европейскую войну защищали Белград и погибли на Салоникском фронте… Но, не говоря уже о мертвых, просто недостойно для сербов оскорблять тех братьев-русских, которые теперь в беде, потеряв свою родину, мучаются и страдают по всему свету… Есть две нации без отечества: это – русские и евреи. Однако почему-то нападают только на русских“».

Протест был принят, и травля была прекращена.

Как видим, интеграция русских в югославское общество в 30-е годы происходила не без «накладок», однако в целом можно утверждать, что официальная политика Белграда по отношению к русским эмигрантам отличалась толерантностью и «культурным плюрализмом».

И.Г. Грицкат-Радулович по этому поводу пишет:

«В Сербии русские живут и хорошо, и плохо, и на уровне своих возможностей, и ниже его, порой нечисто и комично, бедно и убого. Но им в этой стране все-таки досталось меньше всего унижений. Тут почти и нет той кабацкой распоясанности и слезливости, которую мы достаточно часто можем встретить там, у парижских шоферов или нью-йоркских ночных сторожей».

По словам Мирослава Йовановича, благодаря правительству Югославии культурные образцы и правила поведения русских «поддерживались и сохранялись», в то время как в Румынии или Турции государственная политика «была крепко связана с идеей ассимиляции, понятой как полное принятие эмигрантами культурных образцов и правил поведения». По его мнению, приспособление русских к жизни в Югославии шло «от идеи скорого возвращения к идее „миссии“ русской эмиграции».

* * *

Говоря о «миссии» русской эмиграции, нельзя не отметить, что в 30-е годы в Белграде был создан ряд организаций, которые призваны были содействовать сохранению русского языка и русской культуры. Так, например, в конце 20-х годов был создан Союз ревнителей чистоты русского языка, программа которого основывалась на лозунге «Человек, который не говорит и не думает на русском языке, перестает быть русским». В конце 30-х годов в этот Союз входили 114 человек, в основном преподавателей и учеников Русско-Сербской гимназии в Белграде.

В 1931 году в Белграде были открыты Высшие военно-научные курсы под руководством генерала Н.Н. Головина, на которых русские офицеры могли обучаться по полной программе курса академии Генштаба. Их руководящий и профессорский состав состоял из 19 человек, состав которых был дополнен восемью лучшими выпускниками первого выпуска. Всего в Белграде на курсах обучалось около 200 офицеров, из которых полный курс закончили 77 человек. Главным руководителем курсов был генерал-лейтенант Н.Н. Головин, его помощниками – генерал-лейтенант М.И. Репьев, полковник А.А. Зайцов и полковник Н.В. Пятницкий.

Для помощи «своим» организовывались кассы взаимопомощи и различные фонды. Одна из таких касс взаимопомощи существовала при Союзе русских инженеров в Югославии. Известно, например, что для того, чтобы обеспечить эту кассу средствами, в 1936 году был организован ряд благотворительных вечеров. В 1938 году было проведено два таких вечера с лотереями. Выручка в 2600 динаров была сразу отдана взаймы наиболее нуждавшимся членам.

Важную роль в сохранении «русского духа и русской культуры» играл и созданный в 1928 году Русский научный институт (РНИ), содержавшийся на деньги югославского правительства.

Вначале в состав РНИ входил 21 специалист. Большинство были инженерами: В.И. Баскаков, Ю.Н. Вагнер, Н.И. Васильев, Д.Ф. Конев, А.И. Косицкий, Т.В. Локоть, И.П. Марков, Г.Н. Пио-Ульский, И.С. Свищев, В.В. Фармаковский. В 1938 году в составе РНИ было уже 58 ученых.

Первоначально Институт размещался в здании Сербской академии наук и искусств, в самом центре Белграда, и только после постройки Русского дома в 1933 году Институт переехал под «русскую крышу».

Председатель РНИ академик Ф.В. Тарановский, выступая на открытии Русского дома, сказал:

«Мы, русские ученые, прибывшие в Югославию, оказались в положении лучшем, чем все наши коллеги в эмиграции, ибо в значительном большинстве, почти все, мы оказались у своего дела и остаемся при нем либо в качестве преподавателей в высших учебных заведениях, либо в качестве сотрудников в различных специальных учреждениях научного характера… Наш долг заключается в том, чтобы культивировать свободную русскую науку. Ради осуществления этой задачи, мы с самого начала объединялись, дабы соединенными силами продолжать славные традиции русской науки и в них воспитывать нашу русскую молодежь. К этого рода деятельности нашей относятся наши лекции по русской истории, русской литературе, русской философии, русскому праву, которые мы читали в местных университетах на русском языке специально для студентов русских и в русских народных университетах для более широких кругов русской эмиграции… Все, что мы раньше делали для культивирования свободной русской науки, приобрело с основанием Института прочность и обеспеченность для дальнейшего систематического развития. Русский научный институт в Белграде стал в значительной мере общим научным центром для всей русской эмиграции».

С этими словами трудно не согласиться – ведь по приглашению Института в нем работали Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт и Игорь Северянин, известный специалист по аэродинамике Д.П. Рябушинский, выдающийся биолог, член Пастеровского института в Париже С.И. Метальников и многие другие выдающиеся ученые и деятели русской культуры. РНИ выделял стипендии молодым талантливым исследователям, например К.П. Воронцу, чья последующая научно-исследовательская деятельность прославила Россию и Сербию в области теоретической и прикладной механики.

В 1928 году в Белграде был создан Русский культурный комитет (РКК), который, по словам его председателя Александра Белича, которого по праву называют «опекуном» русских, имел целью подъем и развитие тех граней жизни, «без которых особенно русский интеллигентный человек считает себя вычеркнутым из культурной жизни».

2 февраля 1930 года в РКК была поставлена задача постройки Дома русской культуры имени императора Николая II. В качестве архитектора пригласили В.Ф. Баумгартена, исполнителем строительных и столярных работ стало предприятие архитектора М. Секулича, остальные работы по установке необходимого оборудования доверены фирме «Прогресс». Дом был построен в рекордно короткий срок – уже в 1933 году все работы были завершены. Этот дом, дорого обошедшийся югославской казне, стал центром политической, научной и культурной жизни русской эмиграции в Белграде.

В нем в 30-е годы были открыты Русский научный институт, Русская публичная библиотека и издательский комитет, Музей императора Николая II, Музей русской кавалерии, мужская и женская русско-сербские гимназии, Русское музыкальное общество, Союз русских художников, концертно-театральный зал, читальни, выставочные салоны. По словам В.И. Косика, «все эти учреждения, объединенные под одной крышей, являлись средоточием всего того, что русская диаспора создавала в королевстве Югославия».

В великолепном концертно-театральном зале Дома русской культуры шли спектакли Русского общедоступного театра, выступали многие знаменитости. В частности, «русские белградцы» могли видеть там Ф.И. Шаляпина, на короткое время заехавшего в Белград. Там пела и Н.В. Плевицкая, там в 1933 году с успехом проходили гастроли замечательной русской актрисы Е.А. Полевицкой, там в 1934 году выступил с несколькими лекциями генерал А.И. Деникин, посетивший Белград (наибольший интерес вызвала его лекция «Международное положение России и эмиграция»).

Профессор Мирослав Йованович по этому поводу замечает:

«Объединение эмигрантов в различные общества и союзы представляло собой попытку сохранить в изгнании наиболее важные элементы утраченной русской общественной жизни, жить „по-старому“ и сохранить старые общественные ценности».