Текст книги "Русский Белград"

Автор книги: Сергей Танин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Институты благородных девиц и прочие учебные заведения для детей

Кроме кадестких корпусов на территории Королевства СХС действовали два института благородных девиц, перевезенных из России. Первым из них был Харьковский институт императрицы Марии Федоровны (начальница – М.А. Неклюдова), вторым – Донской Мариинский девичий институт (начальница – Н.В. Духонина).

Харьковский институт, основанный в 1812 году, по прибытии в Королевство СХС, в 1920 году, был размещен в Новом Бечее. Он действтвал до 1932 года, а потом его воспитанницы были переведены в Мариинский институт.

Донской Мариинский институт, основанный в конце XVIII века, также прибыл в Королевство СХС в 1920 году и был расположен в сербском городке Бела Црква (Белая Церковь).

Кроме того, на территории Королевства СХС действовали 1-я Русско-Сербская девичья гимназия (начальница – Н.К. Эрдели), Русско-Сербская гимназия в Белграде, гимназия в Поновице, реальные училища в Земуне, Нови Саде, Загребе, Поновице.

Помимо них к 1923 году под руководством «Земгора» (объединения российских земских и городских деятелей, созданного в начале 20-х годов) работали следующие заведения: Белградский детский дом с подготовительной школой и женской гимназией, Панчевский детский дом с подготовительной школой и гимназией, Сараевский детский дом с подготовительной школой, детский дом в Нови Саде с подготовительной школой и гимназией, Загребский детский дом с подготовительной школой и гимназией, подготовительные группы в Герцег-Нови, Дубровнике, Бечкереке, Сомборе, Княжевце и Вршаце.

Наряду с профессиональными педагогами в перечисленных учебных заведениях работали княжна М.А. Оболенская, графиня Е.А. Уварова, полковник С.К. Коншин, полковник Генштаба Б.Н. Сергеевский. Последний, кстати сказать, состоял библиотекарем в Донском Мариинском институте, затем был преподавателем в Русско-Сербской гимназии в Белграде. В 1943 году он был назначен директором этой гимназии и в 1944 году выехал с ней в Германию.

Русская военная эмиграция

Как мы уже говорили, в 1921 году в Королевство СХС прибыли И 500 российских солдат и офицеров. Большинство из них организованным порядком устроились на пограничную службу, а также на строительство дорог и корчевание леса.

Всего в сербскую пограничную службу (стражу) в сентябре 1921 года поступили тысячи русских военных. На эту работу они устроились по контракту, и русское командование фактически утратило над ними контроль.

Отметим, что албанский участок границы Сербии считался тогда самым опасным на всем ее протяжении. Туда в основном и направляли русских, и они профессиональным отношением к своим обязанностям быстро отбили охоту нарушать сербскую границу, сделав для албанцев ее переход смертельно опасным занятием. За это русских в Албании просто возненавидели.

Тем военным, кому не повезло устроиться в сербскую пограничную службу, пришлось реорганизоваться в трудовые части и искать группового трудоустройства на менее квалифицированных работах. Они были разоружены и покинули свои казармы, а их мечта о долгожданном «новом наступлении» против большевиков стала еще более туманной и недостижимой. Фактически остатки русской армии в Королевстве СХС должны были быть переведены на самообеспечение, и к концу 1923 года этот приказ П.Н. Врангеля от 10 июля 1922 года уже был в основном выполнен. При этом все работающие чины армии обязаны были выделять часть заработанного в общую кассу, которая использовалась для лечения, страховки, кредитования и т. п.

Многие русские офицеры продолжили носить форму, а, например, Гвардейский дивизион собственного Ее Величества конвоя под командованием полковника А.И. Рогозина, работая на сахарном и лесопильном заводах, сохранял уклад воинской части вплоть до 1941 года.

Особенно тяжело приходилось простым солдатам и нижним чинам. Непросто было и высшим офицерам, хотя, согласно решению военного и морского министра генерала Петара Пешича от 3 декабря 1923 года, образование, полученное русскими офицерами в российских военных академиях и училищах, было приравнено (с незначительными оговорками в отношении училищ) к рангу соответствующих военно-учебных заведений Королевства СХС.

В качестве примера того, что многим (даже генералам) приходилось непросто, можно отметить, что генерал-лейтенант П.И. Аверьянов, прибыв в Королевство СХС, первое время преподавал математику в гимназии, а генерал-майор Т.И. Остроухов давал уроки верховой езды.

Судьба барона Врангеля и его семьи

Непросто сложилась судьба и самого главнокомандующего Вооруженными силами Юга России (ВСЮР) Петра Николаевича Врангеля.

Уже в Константинополе, оказавшись без средств и не рассчитывая больше на поддержку стран Антанты, он вступил в переговоры с православными балканскими странами – Болгарией и Королевством СХС – о предоставлении убежища остаткам Белой армии. В результате ему удалось организовать переезд воинских частей в эти страны, где они были приняты на жительство. Сам П.Н. Врангель со своим штабом в 1922 году переехал из Константинополя в Королевство СХС, в Сремски Карловицы.

Там, с целью недопущения возможного раскола в среде военной эмиграции, он своим приказом от 8 сентября 1923 года зачислил в состав армии все уже образовавшиеся офицерские союзы и общества с подчинением их военным представителям главного командования на местах. Кроме того, он запретил чинам армии и членам воинских союзов одновременно состоять в каких-либо партийных и иных организациях, преследовавших политические цели. Во время выступления в одной из русских колоний в Королевстве СХС он заявил:

«Армия – последнее ядро национальной России. Вокруг него собираются все честные русские люди, которые ставят Россию выше партий и лиц. Со дня, когда армия станет орудием одной определенной партии, она перестанет быть национальным ядром… То знамя, которое из рук генералов М.В. Алексеева, Л.Г. Корнилова и А.И. Деникина перешло ко мне, я сохраню на чужбине. Я скорее сожгу это знамя, чем сотру начертанное на нем священное слово „Отечество“».

В сентябре 1924 года П.Н. Врангель преобразовал остатки своих войск в Русский Обще-Воинский Союз (РОВС). Он же стал первым председателем РОВСа.

В своих воспоминаниях Гойко Николиш, учившийся в то время в Карловацкой гимназии, пишет:

«Можно было встретить двухметрового, стройного и прямого, как мачта, с монашески удлиненным лицом, на котором все напоминало лезвие, зеленые глаза, как лезвие, – Врангеля, шагавшего необычайно спешно, как ныне шагают чемпионы по быстрой ходьбе, Врангеля в черной казачьей форме… Я тогда понятия не имел, кем действительно является эта ворону подобная фигура».

Преподавательница гимназии Теодора Петрович вспоминает:

«Самого Врангеля как сейчас вижу. Очень высокий, необычайно тонкая талия. По карловацким улочкам шагал быстрой, мелкой походкой, в длинном казачьем кафтане черного или коричневого цвета, настолько стянутом в талии, что казалось, вот-вот человек тут и сломается. Лицо его не отличалось выразительностью. Он будто бы скрывал свой взгляд ото всех…

По Карловцам он шагал лишь в окружении членов своей семьи, шаг-два ступая впереди них. Его отец, Николай, редко появлялся в этом обществе. И сам высокий, но полный, с одутловатым лицом, он тяжело передвигался, и создавалось впечатление, что с ним недавно произошел удар. И не пожил он долго».

Действительно, барон Николай Егорович Врангель умер в 1923 году. Чтобы попасть в Королевство СХС, он в 1918 году решился на поезде под видом больного немца бежать в оккупированный германской армией Псков, потом – в Ревель, а потом – в Финляндию. Его жене, Марии Дмитриевне (урожденной Дементьевой-Майковой), пришлось задержаться в красном Питере аж до конца октября 1920 года. Там она работала простой служащей Эрмитажа с поддельной трудовой книжкой с записью: «Девица Врангель-конторщица». Лишь в конце 1920 года они воссоединились в Дрездене, а в 1922 году перебрались к сыну в Сербию.

После себя Н.Е. Врангель оставил «Мемуары», которые были опубликованы уже после его смерти. Они заканчиваются грустными словами: «Жизнь окончена. Впереди одна смерть избавительница. Остается подвести итоги. России больше нет».

Когда генерал П.Н. Врангель 1 марта 1922 года появился в Белграде, это вызвало некоторую настороженность местного правительства. Министр внутренних дел королевства даже заявил:

«Пребыванию генерала Врангеля нельзя придавать никакого военно-политического значения. Генерал Врангель находится здесь как беженец, как почетный гость и, как таковой, он пользуется нашим гостеприимством, так точно и под теми же условиями, как и все прочие русские беженцы.

Мы не признавали генерала Врангеля как главу русского правительства даже тогда, когда он во главе своих войск победоносно шел на Москву, а потому совершенно неправдоподобно, чтобы мы теперь придавали ему какое-либо политическое значение. Во всех военных выступлениях, которые велись против России, наше правительство придерживалось строгого нейтралитета. Мы не помогли ни одному из этих выступлений, так как не хотели помогать одним русским убивать других. На происходящее в России мы смотрели, как на гражданскую войну, в которую мы не имели права вмешиваться.

А раз так, то совершенно необоснованны слухи, что мы можем допустить, чтобы на нашей территории готовилось выступление против нынешней России. Такое выступление, подготовленное на нашей территории и двинутое из нашей страны, означало бы, действительно, войну с Россией, а наш народ никогда не допустит, чтобы мы вели войну с Россией, даже в том момент, когда ею управляют большевики».

Генерал П.Н. Врангель прожил в Королевстве СХС недолго. В октябре 1926 года он уехал во Францию, а потом – в Бельгию. Умер он 25 апреля 1928 года в Брюсселе в возрасте сорока девяти лет. Многие тогда расценили его внезапную кончину как убийство. Предположительно, гостивший в доме Петра Николаевича брат его денщика, матрос советского торгового судна, о котором тот прежде даже не упоминал, подсыпал в еду генерала яд. Судя по всему, это был туберкулин, вызвавший у абсолютно здорового барона инфекционную болезнь легких, которая свела его в могилу в считаные недели. Мать Петра Николаевича тогда написала: «Тридцать восемь суток сплошного мученичества!.. Его силы пожирала сорокаградустная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался встать. Призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей».

Согласно завещанию, местом своего последнего приюта П.Н. Врангель выбрал Белград. В результате б октября 1929 года его останки были перенесены в столицу Королевства СХС и захоронены на «участке русской земли» в русской церкви Святой Троицы на Ташмайдане[13]

[Закрыть].

В настоящее время в Сремских Карловцах установлен памятник-бюст генералу П.Н. Врангелю работы российского скульптора Василия Аземши. Бюст на мраморном постаменте установлен в сквере возле здания старого городского госпиталя, в котором в 1921 году размещались чины штаба главнокомандующего Русской армии, принятые в Королевстве СХС.

Мать генерала П.Н. Врангеля, занимавшаяся после смерти мужа составлением архива русской эмиграции, умерла в 1944 году в Брюсселе.

Ольга Михайловна, супруга генерала, в Королевстве СХС состояла почетной председательницей Комитета помощи русским воинам и их семьям на Балканах. В 1922 году она открыла в Белграде санаторий для лечения русских беженцев из Крыма. Решением короля Александра I Карагеоргиевича после смерти мужа она получала пенсию. Умерла она в 1968 году в Нью-Йорке.

Из четверых детей генерала П.Н. Врангеля один, сын Алексей, родился в 1923 году уже в Белграде. Он стал писателем, спортсменом, специалистом по коневодству и умер в 2005 году. Старшая дочь Елена и сын Петр умерли в 90-х годах, а дочь Наталья Врангель-Базилевская до последнего времени жила в США.

Ее сын, адвокат П.А. Базилевский, в связи с предложением о перезахоронении останков барона П.Н. Врангеля в Донском монастыре в Москве от ее имени сделал в 2007 году следующее заявление:

«Известно, что главная черта характера генерала Врангеля – его принципиальность. Он боролся с большевизмом и порожденной им порочной системой не из чувства классовой ненависти, а из глубокого убеждения, что большевизм есть абсолютное зло, как для России, так и для человечества в целом.

За последние два десятка лет произошли огромные перемены в сознании россиян относительно сущности большевизма и советской власти. Однако не произошло главного: осуждения этого зла на государственном уровне. В результате, продолжается брожение в человеческих умах, следствием которого является такое положение дел, что при опросах населения в последние годы чуть ли не половина населения России считает, что Сталин – личность положительная.

Генерал Врангель скончался в Брюсселе в 1928 году, но более года спустя был, по собственной воле, изъявленной при жизни, похоронен в склепе русской церкви в Белграде. Там он покоится по сей день, а недалеко, на кладбище, лежат тысячи сослуживцев, чинов его армии, бесконечно ему преданных, которым и он отдавал последние свои силы. Это взаимное доверие главнокомандующего и его подчиненных не имеет пределов – оно не ограничено ни его смертью, ни давностью лет. Как в жизни, так и в смерти, он находится в строю, вместе со своими офицерами, солдатами, казаками. Взять сейчас его – одного – для перезахоронения в Москве, взять его из рядов преданных ему подчиненных (и преданных его памяти потомков их), можно только по очень уважительной причине. Будь он жив, вряд ли бы он сам согласился бросить свою армию для чести ехать в Москву один, зная, что там до сих пор почетное место рядом с Кремлем занимают Ленин и Сталин».

Русская профессорская эмиграция

Будучи своеобразным срезом общества, русская эмиграция по своему социальному, имущественному, культурному и политическому составу была чрезвычайно пестрой. И все же очень важно подчеркнуть, что для традиционно аграрного Королевства СХС, в котором около половины населения не умело читать и писать, она была прежде всего «профессорской».

В 20-е годы правительство королевства с энтузиазмом встретило выдающихся ученых из России, которых охотно стали брать на государственную службу, устраивать в местные университеты или средние школы. Весьма характерен, например, такой факт: благодаря своей научной деятельности и знаниям в академики сначала Сербской королевской академии, а потом Сербской академии наук и искусств (SANU) было принято одиннадцать русских ученых-эмигрантов – это А.Д. Билимович, В.Д. Ласкарев, Н.Н. Салтыков, Е.В. Спектор. ский, Ф.В. Тарановский, Ю.М. Хлытчиев, С.М. Кульбакин, В.В. Фармаковский, Н.А. Пушин, К.П. Воронец и Г.А. Острогорский.

Уже в первый после массового прибытия беженцев учебный год (1920–1921) в Белградском университете работали 33 русских преподавателя. Это составляло четверть от всех профессоров и лекторов, в то время как доля русских в населении королевства не превышала 0,35 %. В их числе можно отметить А.А. Брандта (термодинамика), Н.А. Житкевича (гидротехника, основы строительных конструкций и промышленных сооружений), П.Э. Зайончковского (математика), А.И. Косицкого (газовые двигатели), Д.С. Красенского (системы отопления и вентиляции), Г.Н. Пио-Ульского (термодинамика и паровые турбины), П.Н. Рышкова (строительство железных дорог и мостов), И.С. Свищева (геодезия), А.П. Доброклонского (церковная история), П.П.Фетисова (архитектура старого Востока), Н.И. Васильева (агрохимия), И.П. Маркова (анатомия и физиология), А.И. Стебута (почвоведение), Е.В. Аничкова (сравнительная литература европейских народов), В.В. Зеньковского (экспериментальная психология), А.Л. Погодина (русская литература и польская история), К.М. Смирнова (римское право), А.В. Соловьева (история славянского права) и др.

Всего, по оценкам Мирослава Йовановича, «свыше 100 русских профессоров и ученых преподавали во всех университетах страны», а еще «в начальных и средних школах Королевства СХС трудились по меньшей мере 600 русских преподавателей и наставников».

Десятки инженеров-строителей и архитекторов из России принимали непосредственное участие в проектировании большого количества монументальных построек, таких как Министерство торговли и промышленности, Управление Генерального штаба, медицинский факультет Белградского университета. В целом только в Белграде они спроектировали и построили не менее 250 частных домов.

Чтобы яснее представить себе картину «русской инженерной оккупации» Белграда, достаточно сказать, что русские специалисты работали почти во всех югославских министерствах. В городской управе Белграда, например, насчитывалось свыше 130 русских эмигрантов, в Министерстве строительства их было 90 человек, в Министерстве путей сообщения – 65 человек и т. д.

Живший в эмиграции в Белграде профессор Г.Н. Пио-Ульский по этому поводу в 1938 году написал:

«Квалифицированная русская интеллигенция, в которой новое славянское соединенное государство особенно нуждалось, нашла применение своих сил по своей специальности. К этой части интеллигенции принадлежат доктора, инженеры и профессора. Многим из них дана возможность правительственной службы, профессорам же университета, так как в лице их государство получило готовых ученых, на образование которых оно не потратило ни одного динара, вполне справедливо были облегчены условия получения пенсии с зачетом времени службы тех лет, которые они провели на службе в России. Некоторые инженеры, которые имели небольшие денежные ресурсы, сделались подрядчиками и благодаря настойчивости, своему опыту и знаниям скоро завоевали себе некоторую часть строительной деятельности.

Неквалифицированная часть интеллигенции, несмотря на оказываемую во многих случаях социальную помощь со стороны специально созданного правительственного учреждения, названного Державной комиссией по устройству русских беженцев, принуждена была спуститься по наклонной плоскости деклассации. Для поддержки этой части интеллигенции, перебивающейся в борьбе с общей безработицей, государство, конечно, не имеет достаточных средств, и потому существование ее иногда оказывается очень тяжелым. Деклассация среди этой части интеллигенции сделала то, что часто полковники, чиновники, юристы и т. п. стали сапожниками, разносчиками газет, мелкими в разноску торговцами, лавочниками на базаре и т. п.

Говоря о благородном и широко гостеприимном отношении Югославии к русской эмиграции, нашедшей применение своих сил в области государственной и общественной жизни страны, не следует замалчивать о том, что за это русские люди не остались в долгу перед Югославией и, благодаря особенности русской природы, своим трудом не за страх, а за совесть, оказали стране несомненные услуги. Много прекрасных правительственных зданий, украшающих города Югославии, есть дело рук и таланта русских инженеров. Русские профессора издали массу ценных учебников, организовали ученые кабинеты, создали учебные клиники и вообще в учебное дело внесли весь свой опыт и знания. Местная авиация, особенно вначале, получила свое развитие также в значительной мере благодаря русским летчикам».

Русская культурная эмиграция

Белград стал домом и творческой мастерской для многих деятелей культуры, эмигрировавших из России. Одни из них приехали в Королевство СХС уже зрелыми мастерами, известными в Европе и в мире, другие росли и вырастали, приобретали имя, свой стиль уже на сербской земле.

Профессор Мирослав Йованович пишет, что в Королевстве СХС «в 1920–1941 гг., по приблизительным оценкам, работали свыше 50 представителей русского изобразительного искусства и зодчества (30 художников, 5 скульпторов и не менее 15 архитекторов)».

Наиболее значительными русскими живописцами, приехавшими в Королевство СХС, были С.Ф. Колесников, А.В. Ганзен, А.И. Лажечников, Б.И. Пастухов и А.И. Шелоумов. Это дало право искусствоведу Ирине Суботич написать, что «Белград стал наиболее крупным центром, где жили и выставлялись русские художники».

Академик живописи Степан Федорович Колесников, например, эмигрировал в Белград в 1920 году. Там он быстро снискал известность и вошел в моду. Уже в январе 1922 года белградцы смогли посетить выставку картин С.Ф. Колесникова, на которой экспонировались полотна под незатейливыми названиями «Базарный день на Волге», «Разлив», «Помидоры», «Тает снег». Но публике были представлены и картины совсем иного свойства: например, «Тайная Вечеря», а также изображения святых для церкви в Летнаваце, что в восьмидесяти километрах от Белграда. Особенно сербской прессой было отмечено изображение святого Николая Чудотворца. Говорят, что ко времени открытия выставки С.Ф. Колесников написал, находясь в эмиграции, около ста картин.

Следующая выставка художника состоялась в ноябре 1925 года, и она была удостоена посещения королевской четой. На этой выставке сюжеты многих картин уже были связаны с недавним боевым прошлым сербов (в частности, полотно «За отечество на Каймак-Чалане»), а также с красотой сербской природы («На дороге Сараево – Мостар», «У Прилепа», «Осень около Лукова»).

За полотна С.Ф. Колесникова боролись все лучшие белградские дома. Цена на его картины подскочила еще выше, когда он расписал подкупольное пространство (композиция «Богиня Талия на квадриге») в обновленном Народном театре в Белграде. Фактически после этого художник стал «белградским Марком Шагалом». Его картины украшали дворец короля, столичный отель «Палас», радовали пациентов Городской больницы и клиентов Экспортного банка.

Из скульпторов, оказавшихся в Королевстве СХС, можно отметить Р.Н. Верховского и В.П. Загороднюка.

Роман Николаевич Верховский, окончивший Императорскую академию художеств в Санкт-Петербурге, эмигрировал в 1920 году. Он работал в дворцовом ведомстве, в министерстве строительства, держал свое ателье. Жил он в Земуне, пригороде Белграда. На первой русской выставке в 1922 году он сразу привлек к себе внимание весьма символичной композицией, на которой были изображены большевистское чудовище в виде змеи на гребне огромной волны, конный белый воин с глазами, возведенными к небу, как бы ожидавший помощи Бога, а внизу – мертвый лев, символ царской России.

Первым и весьма удачным началом деятельности Верховского-архитектора была разработка фасада здания на улице Кнез Михайлова в самом сердце Белграда. Произведения Р.Н. Верховского, представленные в 1928 году на большой выставке Общества русских художников, получили отличные отзывы в печати. В частности, в них отмечалось, что его работы «выделяются яркой художественной индивидуальностью», что, «в совершенстве владея всеми богатствами красок, он тяготеет к византийскому стилю» и т. п. Сам король Александр I имел в своей коллекции несколько его творений.

Среди работ Р.Н. Верховского можно отметить монументальную скульптуру на здании Скупщины, детали для украшения королевского дворца на Дединье, фонтан «Геркулес» («Лаокоон») в Топчидерском парке, а также два величественных мемориала, расположенных на Новом кладбище (один из них посвящен погибшим защитникам Белграда в 1914–1915 гг., второй – русским воинам, павшим в войне 1914–1918 гг.). На последнем памятнике высечены российский герб и несколько надписей, одна из которых, на русском языке, гласит: «Вечная память императору Николаю II и 2 000 000 русских воинов Великой войны», другая, на сербском: «Храбро павшим братьям русским на Солунском фронте. 1914–1918 гг.». Сам этот мемориал строился весьма непросто, так как было очень трудно достать на него средства. Инициатор постройки полковник М.Ф. Скородумов, георгиевский кавалер, имевший одиннадцать ранений, организовал сбор необходимых средств. Сам он позднее написал в своих воспоминаниях:

«Дабы остановить развивавшиеся симпатии сербов к Совдепии и вернуть их к царской России, я затеял постройку памятника русским воинам и переноску останков русских офицеров и солдат с Салоникского фронта в Белград. Казалось бы, что это в интересах всех русских эмигрантов… Но не тут-то было, поднялся страшный шум, интриги, грязь, анонимки и борьба, чтобы во что бы то ни стало вырвать у меня эту инициативу. Чуть не сорвали все дело. Писали королю, писали министрам, писали моим приятелям сербам, что я коммунист, сумасшедший, что я убил своего отца и мать, что я криминальный тип, и вообще все, что хотите. Этим занимались верхи, то есть возглавители эмиграции, но и низы немногим оказались лучше».

Тем не менее мемориал был построен, и митрополит Антоний торжественно освятил памятник-часовню в присутствии представителя короля.

Владимир Павлович Загороднюк, родившийся в Одессе, также эмигрировал в Королевство СХС в 1920 году. В 1921 году он был принят в Народный театр в Белграде в качестве художника и сценографа. Всего за время работы в театре он сделал сценографию к 19 драмам и 12 операм. С 1927 года он много занимался декоративной скульптурой в строительстве, а также памятниками. В частности, он является автором многочисленных скульптур на Русском кладбище в Белграде. В.П. Загороднюк регулярно выставлялся в «Салоне архитектуры», был участником выставок группы русских художников «Круг».

Большой след в искусстве Белграда оставили также русские театральные художники Л.М. Браиловский, В.И. Жедринский и А.А. Вербицкий, творчество которых также неотделимо от Народного театра в Белграде. Именно с деятельностью этих русских мастеров был связан всплек активности в постановке сербских исторических драм, требовавших отличного знания сербской архитектуры и сербской старинной одежды.

Владимир Иванович Жедринский, например, поступил в белградский Народный театр в апреле 1921 года. Его дебют был связан с постановкой Ю.Л. Ракитиным «Ревизора», всего же за много лет работы им было оформлено примерно 400 спектаклей, в том числе опера «Саломея» Штрауса, «Сорочинская ярмарка» Мусоргского, «Женитьба Фигаро» Моцарта. В одном Белграде с 1921 по 1970 год в качестве театрального художника В.И. Жедринский участвовал в 175 премьерах.

Кроме того, он по праву считался лучшим иллюстратором в Белграде: им было проиллюстрировано свыше восьмидесяти книг, выпущенных разными издательствами.

Среди русских архитекторов-эмигрантов, работавших в Белграде, можно отметить Н.П. Краснова, В.М. Андросова, Г.П. Ковалевского, В.В. Лукомского, В.Ф. Баумгартена и Г.И. Самойлова. Андросов, в частности, спроектировал здание Главной почты, Баумгартен – здание Русского дома имени императора Николая II, Лукомский – здание Патриархии Сербской православной церкви. По проектам российских зодчих было возведено множество крупных градообразующих сооружений – дворцовый ансамбль Александра I Карагеоргиевича на Дедине (район Белграда), строения Министерства финансов и Министерства лесных и природных ресурсов, здание Генерального штаба армии. Конечно, и православные церкви в Белграде были возведены российскими архитекторами. Среди них наиболее значительными считаются храм Святой Троицы в районе Ташмайдан, храм Святого Александра Невского, храм Архангела Гавриила и Иверская часовня на Новом кладбище, воздвигнутая в память разрушенной в Москве одноименной часовни.

По словам профессора Мирослава Йовановича, «в Историческом архиве Белграда, в фонде Технической дирекции мэрии города Белграда, из 20 тысяч сохранившихся проектов около 10 % составляют проекты, созданные русскими архитекторами-эмигрантами».

Что касается театрального искусства, то тут важно отметить, что в 20-е годы в Белград прибыла часть труппы МХТ под руководством О.Л. Книппер-Чеховой и В.И. Качалова. Многие русские артисты и театральные деятели остались в Белграде, оставив глубокий след в театральной жизни Королевства СХС.

Прежде всего тут нужно отметить режиссера Ю.Л. Ракитина, оперных певцов Е.И. Попову, К.Е. Роговскую, С.Р. Драусаль, Г.М. Юренева, Е.С. Марьяшеца, М.Н. Каракаша и П.Ф. Холодкова, балерин К.Л. Исаченко, М.П. Фроман и Е.Д. Полякову.

Музыковед Мирка Павлович по этому поводу дает следующую оценку:

«Разумеется, это не был ранг Шаляпина или Собинова, Павловой или Карсавиной. Но это были серьезные профессионалы, мастера своего дела, многие из которых впоследствии заняли видные места на европейских театральных подмостках».

Елена Дмитриевна Полякова, в частности, танцевала сольные партии в Мариинском театре в Санкт-Петербурге и в Русском балете Дягилева в Париже. Оказавшись в 1922 году Белграде, она открыла свою студию, а с 1937 по 1941 год вела балетный класс в школе при Музыкальной академии в Белграде. В этих учебных заведениях готовились артисты и артистки балета, мастерство которых потом восхищало поклонников этого завораживающего своей красотой искусства. В русской прессе о ней писали: «В школе Поляковой, кроме русских, много и сербских учениц, – сама школа так прочно срослась с Белградом, стала неотъемлемой частью его культурной жизни, – что восторженные отчеты сербских газет с одинаковой радостью называют, независимо от национальности, имена новых балерин, созданных школой Поляковой».

Профессор Миодраг Сибинович констатирует:

«Опера и балет в Сербии созданы непосредственно русскими эмигрантами. Они же – зачинатели нашей кинематографии, сценографии, искусства графической коммуникации (комикса)».

Говоря о Ю.Л. Ракитине, следует отметить, что его настоящее имя было Юрий Львович Ионин. Этот выпускник Императорского театрального училища в Санкт-Петербурге и ассистент В.Э. Мейерхольда прибыл в Белград в декабре 1920 года и свои самые известные постановки осуществил на сценах белградского Народного театра и новосадского Сербского народного театра.

В своих «Мемуарах» он потом написал:

«Я вошел в двери театра, когда еще светила тихим угасающим светом Великая Плеяда нашей реалистической школы, начатая в Москве Щепкиным, а в Петербурге Мартыновым и Сосницким. Я застал последних могикан, когда они, на склоне дней, венчали своими гениями русский драматический театр… Участвовал я в работе Московского художественного театра, в дни его высшего расцвета. Прикасался к работам великих русских режиссеров-мастеров, академиков В.И. Немировича-Данченко и К.С. Станиславского. При мне окончательно созрели и стали блистать своим творчеством и талантом на всю Россию и Европу „художественники“ О.Л. Книппер, И.М. Москвин, В.И. Качалов, М.П. Лисина, Л.М. Леонидов. Я был сотрудником, деятельным и ближайшим, огромного русского режиссера, новатора В.Э. Мейерхольда… Наконец, ставши сам режиссером Императорских театров в Петербурге, присутствовал при последних днях падения Старой Императорской сцены и последних судорог царственного Петербурга».