Текст книги "Искатель. 2014. Выпуск №9"

Автор книги: Сергей Саканский

Соавторы: Ирина Ярич,Алексей Клёнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– Благодарю, вас, месье Фрежюс, вы очень любезны, но о Митарре зря отозвались так незаслуженно, она мастерица вязать и спицами, и крючком… Не знаю, к сожалению, или к счастью, но я и не могу предположить, кто Жака… может быть, это все-таки трагическая случайность? Какому-то негодяю срочно понадобились деньги?.. – Клотильда вздохнула. – Ах, если бы вы знали, каким замечательным Жак был… – Клотильда будто поперхнулась. – А может быть, то была женщина? Завистливая и злобная оттого, что Жак ей не достался?! Не обращайте внимания, господа, это всего лишь фантазия пораженной горем женщины. – И Клотильда вздохнула, уж в который раз.

XVII

Комиссар и инспектор получили ответы на одни вопросы, но возникли другие. Нельзя сказать, что они не доверяли Клотильде, совсем наоборот, даже сочувствовали, но снимать полностью подозрения не имели права. Кто ее знает, изображает искренность или на самом деле откровенна. Конечно, очень не хотелось, чтобы Клотильда оказалась коварной настолько, что сама была той завистливой и злой женщиной, которой надоело делить его с женой. Приблизились ли они к убийце? Пока совершенно не ясно. Месье Фрежюс обескуражен тем, как он ошибся с Жаком Форси, ну кто мог подумать, что продавец мяса отобьет жену у знаменитого художника и их станет связывать не только постель, но и интеллектуальные интересы!

То, что Клотильда назвала предполагаемое орудие убийства, вначале их поразило, но, с другой стороны, именно женщинам спицы более знакомы и быстрее приходят на ум ассоциации с ними. Но Клотильда не вяжет, и это тоже настораживает, хотя есть много женщин, которые в руки ни спицы, ни крючка не брали, но знают, как они выглядят и для чего предназначены. Экспертиза показала, что на нитках клубка, который нашел комиссар в парке возле скамейки, где сидел погибший, обнаружены следы металла, а точнее, особого вида стал и…

У комиссара настроение скверное. Попробуй найди убийцу – мужчину или женщину, – когда у потерпевшего нет явных недругов и все отзываются о нем положительно и сожалеют о преждевременной кончине. А может, убийца случайно воспользовался первым, что подвернулось под руку? Ну, хорошо, клубок мог закатиться под скамейку, но чтобы вместе со спицами? Одну, допустим, схватил и ею ударил, а где вторая? Да и первая тоже? Выбросил? Куда? В нескольких десятках метрах от скамейки осмотрено все, чуть ли не каждая веточка и листочек. Случайный убийца не будет заботиться о сокрытии орудия убийства, он схватит то, что ему надо, и все. А может, этой спицей продолжают вязать?..

* * *

Луи Вермандуа отправил Фрежюса к соседям Форси, а сам направился к Барбаре, чтобы поговорить еще с ее сыном и служанкой.

– Не называйте меня Каспар, зовите Клод, я скоро поменяю имя.

– Почему? – удивился комиссар.

– Отец хотел меня назвать в честь Клода Моне, но мать настояла.

– Ты ненавидишь свое имя?

– Нет, привык к нему. Смену имени мать переживет, поворчит, конечно, и довольно долго, может быть, будет всю мою жизнь попрекать, но я решил. В память об отце. Что-то наподобие памятника ему, если возможно подобное сравнение.

– Хорошо, Клод, что ты думаешь об убийстве отца? Кто на это мог пойти?

– Я видел в морге лицо отца, и у меня сложилось впечатление, что он знал того, кто это сделал, и совершенно не ожидал такого именно от него или от нее.

– Предполагаешь, что могла быть женщина? Тогда она должна быть не слабой, удар нанесен стремительно.

– Не знаю. На кого-нибудь конкретного сказать трудно, что, мол, вот этот ненавидит отца до такой степени, что готов избавиться в любую подходящую минуту.

– Может быть, кто-нибудь из поставщиков или покупателей?

– Я не много бываю в магазине, помогаю в свободное от учебы время, но хочется еще и с друзьями и знакомыми куда-нибудь сходить. А покупатели и поставщики у нас нормальные, кто-то более деловой, очень занят и всегда спешит, кому-то нравится поболтать, пошутить, обменяться новостями, кто-то любезен, кто-то сдержан. В общем, обычные люди.

– А как соседи? Приходилось отцу ссориться с кем-нибудь из них?

– Нет, такого не помню, вот мать, бывает, к кому-нибудь придерется, потом дуется, обижается, не разговаривает, молча в магазине отпускает.

– А были ли у отца приятели?

– Да, конечно, но он мало проводил времени с ними – в основном, с нами или по делам магазина.

– Ну, а как служанка, то бишь помощница по хозяйству, как она относилась к твоему отцу?

– На первый взгляд, исполнительна. Да отец мало что ей поручал – в основном, ею командует мать. Хм-м. Митарра для меня – человек-загадка.

– Вот как? Почему?

– Аргументированно объяснить вряд ли смогу, больше основываюсь на ощущениях, а это не те факты, которые вам нужны.

– Да, Клод, ощущения к делу, как говорится, не пришьешь. И все же?

– Митарра напоминает мне ящик с двойным дном, от которого потерян ключ. Всегда рядом с ней мне дискомфортно. Такое ощущение, что она делает совсем не то, что хотела бы.

– Ну, парень, мы все делаем не то, что хотим, если не всегда, то очень часто. Я сейчас с удовольствием бы поиграл с внуком, а приходится искать убийцу.

– Вот видите, вы меня не поняли, трудно объяснить свои ощущения.

– Что вызывает тот дискомфорт, анализировал?

– Пытался. Это такие еле уловимые мелочи, которые составляют атмосферу, что ли, которая угнетающе действует на меня, Когда Митарра поблизости.

– Что, ничего конкретного сказать не можешь?

– Ну, это бывает жест, мимика, выражение взгляда, тон или мелодика голоса…

– Короче говоря, ты ее недолюбливаешь.

– Само собой, и мечтаю, чтобы она отсюда убралась, и неоднократно говорил матери, чтобы она ее уволила. Мать же находит причины, чтобы оправдать ее, а меня выставить почти идиотом.

– Клод, может быть, странное, на твой взгляд, поведение Митарры вызвано тем, что она к тебе неравнодушна?

– Она же старая!

– Ей немного за тридцать.

– По мне, ей больше шестидесяти! Нет, не может быть! Ой, мне она еще противней стала.

– Ну, или неравнодушна к отцу?

– Вот с этой стороны не думал.

– Тогда ты подумай, а я поговорю с Митаррой.

– Она еще не вернулась, мать послала с поручением в соседний квартал.

– Тогда пока побеседую с мадам Барбарой.

* * *

– Ой, господин комиссар, не обращайте внимания на слова Каспара, – воскликнула Барбара. – До Митарры у нас служила Жанетта. Довольно уже пожилая, ей было за шестьдесят, когда она ушла. Конечно, Каспар к ней привык, да и мы с Жаком тоже, но ей стало тяжело исполнять обязанности. Надо не только помогать с уборкой и стряпней, но и в отсутствие Жака вместе со мной мясо переносить в холодильник, когда привозят, Потом в магазин, часто снова в холодильник. Жанетта нашла место полегче, консьержкой. Иногда приходит в гости к нам, да и я изредка наведываюсь к ней. Каспар, можно сказать, вырос на ее глазах, около девяти лет проработала с нами. Потом я взяла Митарру. Кстати, до прихода на работу к нам Митарра уже стала нашей постоянной покупательницей. Служила Митарра тогда в другой семье, и даже не в нашем квартале, а мясо покупала у нас. Говорила, что только в нашем магазине мясо сочное и нежное.

– Мадам Барбара, почему вы взяли вместо Жанетты именно Митарру, а не кого-нибудь другого в помощники?

– Так вышло, месье. Митарра хоть и молчалива, но все-таки высказывает время от времени свое мнение, сочувствие. Вот и тогда она выказывала участие, заметила, что Жанетте уже не по силам делать свою работу. Потом, да и сама Жанетта посоветовала мне взять на ее место Митарру.

– Почему?!

– Сдружились они, приятельницами стали, прониклись друг к другу.

– Выходит, мадам Барбара, что к моменту устройства в магазин вы уже хорошо знали Митарру?

– Ну-у, хорошо – возможно, сказать так вряд ли верно, но представление, и довольно положительное, о ней у меня сложилось, к тому же Митарра принесла рекомендации от двух прежних работодателей, в которых подтвердилось, что она дисциплинированна, усердна, исполнительна и честна, что, согласитесь, очень важно, когда впускаешь в семью чужого человека.

– Эти рекомендации сохранились?

– Подлинники у Митарры, а у меня были копии. Если хотите, схожу посмотрю.

– Да, пожалуйста. Главное, мне нужны фамилии и имена тех людей, у которых служила Митарра, хорошо бы еще заодно и адреса, но если нет, ничего, я найду. И еще, если не затруднит, мадам Барбара, как мне найти Жанетту?

* * *

– Месье комиссар, отведайте чая с жасмином и печенье, которое я сама испекла. Или вы предпочитаете кофе?

– Не беспокойтесь, мадам Жанетта, впрочем, с удовольствием попробую печенье с чаем.

– Вот и хорошо, присаживайтесь. Странно, что вас заинтересовала Митарра, женщина малозаметная.

– Мы проверяем тех, кто причастен так или иначе к семье Форси.

– Так это из-за Жака? Бедный, бедный месье Форси! Такой был человек! Добрый, отзывчивый, бывало, пошутит, всех рассмешит. Бедная мадам Барбара, как она теперь управится с магазином? Она в последнее время стала чаще болеть.

– Да, а я и не заметил. Что с ней?

– Непонятно, и доктора с диагнозом затрудняются. Ей то нормально, то слабеет, за прилавком стоять не может. Тогда ее Жак подменял или Каспар, когда не на занятиях.

– Недомогания давно начались?

– Уж е год точно, а может, и больше того. Мадам Барбара даже как-то сказала, мол, ты ушла от нас, так я и захворала. И не раз повторяла, возвращайся, будешь со своей приятельницей хозяйничать, авось я выздоровею. В общем, иногда шутим на эту тему.

– Печенье ваше, мадам Жанетта, превосходно!

– Правда? Спасибо! Ешьте, не стесняйтесь.

– Если позволите, мадам, вернемся к Митарре. Спасибо. – Комиссар взял наполненную чашку, положил сахар, а хозяйка налила в свою чашку и села напротив гостя. – Почему вы посоветовали мадам Барбаре именно Митарру, вы же ее мало знали?

– Да, верно, месье, но мне стало тяжеловато с утра до вечера мыть, готовить, что-либо переносить с места на место, и мне приходила мысль, что надо увольняться. Но с другой стороны, что дома делать? Смотреть телевизор? Другую работу найти в моем возрасте – дело очень непростое. А к Форси я привыкла, да и они ко мне, мы были почти как родственники. Вот я и тянула. С Митаррой случайно познакомились возле магазина Форси. Кажется, она что-то спросила, я ответила, потом разговорились. Еще несколько раз случайно сталкивались, она приветствовала, интересовалась здоровьем. Ну, как-то в разговоре я поделилась, что возраст напирает, а куда денешься в мои годы? Митарра неожиданно для меня проявила участие. Оказалось, что искала среди объявлений такое, которое бы могло мне подойти. И даже вместе со мной ездила узнавать, возьмут ли меня консьержкой. Представляете, какая добрая девочка! Ну и, само собой, я посоветовала мадам Барбаре взять Митарру вместо меня. Конечно, в магазине нужна помощница – такая, как она, сильная и выносливая, а не старая, болезненная и слабая, как я.

– А Митарра сильная? Она же не спортсменка. – Комиссар положил печенье в рот.

– Насколько мне известно, родилась и выросла она в деревне. Это мы, городские, хилые да слабые в большинстве, а уроженцы деревень здоровые и сильные. К тому же у нее крепкие руки и ноги, и не поздоровится тому, кого она ударит, но это вряд ли, Митарра бесстрастна и незлобива.

– Вы навещаете друг друга? – спросил комиссар, выпил свой чай и налил еще.

– Да, но раньше виделись чаще, в последнее время она заходит редко. Да и какой интерес ей со старухой.

– Мадам Жанетта, не знаете, есть ли у Митарры Мужчина – сердечный друг или сексуальный партнер? – Комиссар потянулся к тарелочке с печеньем.

– Точно не знаю. Сколько раз спрашивала, но она всякий раз уходила от прямого ответа или отмалчивалась, будто не слышит. И все же я думаю, что ей кто-то нравится, хотя она почему-то тщательно скрывает.

– Печенье великолепно, мадам Жанетта, от него трудно оторваться; благодарю, разумеется, и за чудесный чай.

– Спасибо, месье, рада, что вам понравилось. Возьмите, пожалуйста, с собой хоть немного печенья.

– О нет, мадам, спасибо, в мои годы лишние калории только вредят.

– Ой, месье комиссар, годы! Вы преувеличиваете!

* * *

Чтобы встретиться с бывшими работодателями Митарры, пришлось отправиться в Вожирар[6]6
  Улица Вожирар – в пятнадцатом округе Парижа.


[Закрыть], один из самых густонаселенных округов на левом берегу Сены. Луи Вермандуа не любитель многолюдной суеты, толп на тротуарах и нескончаемого потока машин на дорогах, но что поделать, приходилось самому разрабатывать собственную версию, а если инспектор не разделяет ее, то пусть хотя бы не мешает. Он уже звонил, соседи никакой зацепки не дали, о Жаке Форси отзываются хорошо и недоумевают, кому и зачем понадобилось убивать его. О жене и сыне тоже никто ничего плохого не сказал. Насчет служанки тоже, можно сказать, ничего нового, кто-то к ней равнодушен и мало замечает, а некоторые ее недолюбливают, но рассказать почему– затрудняются, что, по словам Фрежюса, странно, и это могло бы послужить причиной для расследования или изучения, если бы был смысл, которого он не усматривает.

С улицы Вожирар, да и не только оттуда, виден почти монолитный столб из стекла и бетона, небоскреб в пятьдесят семь этажей, – Башня Монпарнас, которую терпеть не может Луи Вермандуа, как и Большую прямоугольную арку в своем районе Ля Дефанс и другие подобные строения, по которым глаз скользит, практически ни за что не цепляясь, и на которые совсем не интересно подолгу смотреть и тем более вспоминать их. Башня подавляла постройки в историческом Париже, от ее махины эти прекрасные здания, по мнению комиссара, рядом с ней казались мелкими и жалкими. В старых домах жильцы довольны пестрые, от зажиточных до далеких от престижа и достатка. Последние особенно сконцентрированы в комнатах мансардных этажей.

Чета Адель и Жюль Пьеж занимают почти половину последнего, четвертого этажа, к ним и направился Луи Вермандуа.

Дверь открыла Адель Пьеж, пожилая худощавая дама в каком-то странном комбинезоне. Луи Вермандуа представился и назвал цель своего визита.

– Проходите, господин комиссар, не хотите ли несколько глотков «Бордо»? Я непременно выпью. – Адель взяла с комода бутылку, из стеклянной витрины два бокала, налила вина, один бокал подала комиссару, тот кивнул, благодаря. – Жюль на крыше с пчелами, он скоро подойдет. Уже около года, как Жюль занялся пчеловодством, но я их до сих пор боюсь. Мне необходимо глотнуть вина. Ой, их там так много в каждом улье! Как Жюль не боится?! За ними интересно наблюдать, но недолго. Немного Жюлю помогу – и наутек. Смешно, правда? Как вы думаете, привыкну к ним?

Комиссар пожал плечами, неопределенно скривил губы.

– В зависимости от того, как себя настроить, берите пример с мужа.

– Пытаюсь, но пока получается плохо.

– Мадам Адель, извините, но мне надо узнать, что вы и месье Жюль думаете о Митарре?

– Ну, что думать? Вы видели, наверное, ее? Скрытная, в меру старательная-, не болтлива, я, знаете ли, не люблю, когда женщины постоянно о чем-то говорят, потому что многое из сказанного совершенно несущественно и неинтересно. Обидчивая, но не ранимая. Самолюбива. – Адель сделала очередной глоток и вздохнула с облегчением. – Еще, пожалуй, собственница и целеустремленная, если можно так выразиться, хотя не совсем уверена в точности того, что хочу сказать. Вот, например, понравится ей что-нибудь – и будет канючить, пока не выпросит. И что самое противное – таким монотонным голосом, будто на одной волне или в одной тональности с небольшими перерывами в несколько суток, но в течение дня по нескольку раз. «…Вы же спрашивали, что тебе подарить на день святого Сильвестра[7]7
  Новый год во Франции, 31 декабря.


[Закрыть]. Подарите мне брошь, у вас много…» Отвечаешь ей, что она мне тоже нравится; тебе подарю что-нибудь другое, если хочешь, куплю брошь, будет у тебя новая». Она опять свое: «Нет, хочу эту, мадам, пожалуйста». Так выводила, бывало, чуть ли не до нервного срыва, хотелось ее поколотить. В конце концов отдашь что просит, только бы отстала. В общем, ее жаль, сирота она. Мы с Жюлем рано остались без родителей, и детей нам Бог не дал, вот мы и жалели сиротку.

Комиссар маленькими глотками смаковал вино.

– А спицы или вязальный крючок Митарра у вас просила?

– Нет, господин комиссар, у меня их нет, я не умею вязать, в отличие от Митарры.

– Ой, мадам Адель, я совсем забыл, мне надо позвонить, а вы отведите меня потом к своим ульям, еще не приходилось видеть на крыше. По телевизору и на фотографиях, конечно, видел, а вот так, воочию, на парижских крышах, – нет.

– Пойдемте, только к ульям сегодня еще раз приближаться не хочу.

Комиссар позвонил Фрежюсу, который поехал к семье, где Митарра служила до того, как перешла к Пьежам, и попросил обязательно задать хозяевам новый вопрос.

Плоская крыша перегорожена в нескольких местах. В одной части, равной по площади квартире четы Пьеж, стоят пять ульев, но места хватит еще на десяток, а то и больше. Подальше от ульев размещаются ящики с поникшими, но еще цветущими георгинами, гладиолусами и бархотками, можно сказать, на последнем издыхании, потому что уже довольно прохладно, особенно по ночам. Вдоль ограждения по краям крыши, в кадках, какой-то кустарник, уже почти без листьев.

– Жюль, у нас гость – комиссар Луи Вермандуа. Спрашивает о Митарре и хочет посмотреть наши ульи. Покажи, а я пойду обратно.

Жюль Пьеж закрыл улей крышкой, снял защитную сетку с головы и лица, поздоровался.

– Что это Митаррой полиция заинтересовалась? Вроде бы не та птица и не тот зверь, чтобы выслеживать.

– Обычная процедура, собираем информацию по делу Форси.

– А что за дело такое, связанное с семьей Форси, если, конечно, не секрет?

– Нет, не секрет. А вам знакомы Форси?

– Конечно, до выхода на пенсию, около года назад, я возил в их магазин мясо от фермера из Гаскони.

– Вы были посредником?

– Скорее, водителем и экспедитором. Так что случилось у этих Форси?

– Мы расследуем убийство Жака Форси.

– Убийство? Жака убили?! Вот кто не заслуживал преждевременной смерти, так это Жак! Господин комиссар, найдите убийцу, я вас очень прошу! Надо же, Жак убит, кто бы мог подумать! За что? Когда? Где? Ну где справедливость?.. Может, и там, – Жюль кивнул в сторону неба, – нужны добропорядочные души? – Жюль подошел к скамье, присел, за ним комиссар.

– А как бы вы отнеслись, если бы узнали, что у месье Форси была любовница?

– У кого? У Жака? Вы не шутите? Ну кто бы мог подумать?.. Но, видно, на то были причины. Насколько мне известно, ни жену, ни сына Жак не обижал – напротив, всегда о них заботился.

– Да, это верно.

– Они к нам приходили на вечеринки, Жак и Барбара.

– Вот как? А Митарра тогда работала еще у вас?

– Да, конечно, я Жака знаю давно. А Митарра, как обычно, помогала Адели, приносила из кухни блюда на стол в гостиную.

– Значит, Митарра могла видеть супругов Форси?

– Безусловно, и много раз. Мы с Жаком приятели… были. До моего выхода на пенсию виделись часто, и не только когда я доставлял им туши свиней и овец. Иногда ездили на рыбалку, несколько раз бывали с ним у пчеловодов с многолетним опытом. Я давно хотел заняться разведением пчел, а Жаку было интересно наблюдать, но не самому с ними возиться. А меня очень увлекает. С ними тут я по нескольку часов, даже Адель стала обижаться, говорит: на пенсии, а все равно что на работе, днями пропадаешь на крыше. А как же иначе, надо вникать в дело. Я учился на двухдневных курсах, получил азы и представление, теперь хочу разобраться до тонкостей, тут тоже нюансов предостаточно, как, впрочем, и в любом деле. Да еще сезон на сезон не приходится, многое зависит от погоды.

– Верно, месье Жюль, я слышал, что с пчелами только на первый взгляд кажется просто, а станешь заниматься, тут и пошли проблемы.

– Вот именно, мне хочется стать в пчеловодстве мастером, чтобы мои пчелки вкусный мед давали, а ко мне когда-нибудь за советом и опытом приезжали.

– А мед уже удалось собрать?

– Да, его уже разобрали наши знакомые и соседи, и еще заказали. Мед, скажу вам, отличный, вкуснотища. Ну можно ли подумать, что такой мед возможно собрать в мегаполисе?

– Что вы, месье Жюль, я теперь тоже покупаю парижский, когда попадается.

– Ну можно ли было подумать, господин комиссар, что мед, собранный в Париже, экологически чище, чем где-то в сельской местности?! А все из-за этих удобрений, чего только на поля, сады и огороды не сыплют и чем их только не поливают! А в Париже полно клумб, и все без удобрений!

– Да и у вас тут возле ульев собственные клумбы.

– О, это Адель старается. У нас с ранней весны до поздней осе. ни, как видите, цветы не переводятся. Красота, и пчелкам есть чем поживиться. Придем с Аделью сюда, вокруг нас разноцветье, пчелы суетятся с цветка на цветок. Красота. Мы еще хотим будущей весной деревья фруктовые карликовые в кадках поставить; может быть, маленький огородик в ящиках разведем. Красота! И ездить за город не надо на природу, разве что в соседний Булонский лес для разнообразия. Река тоже недалеко, через два квартала.

– Месье Жюль, у вас так здорово, что и уходить не хочется. Вам надо брать плату за релакс.

– Скажете тоже, господин комиссар.

– Месье Жюль, а Митарра все это великолепие видела?

– Когда она от нас ушла, ульев еще мы не купили, цветы тут давно, но были другие сорта. Мы с Аделью удивлялись почему Митарра ушла к Форси, ведь у нас ей было легче… там еще и магазин, надо и, витрины мыть каждый день, и холодильник в чистоте держать, а это две довольно просторны комнаты. Да и в магазине пол, соответственно, грязнее, чем в квартире.

– Вы у нее спрашивали?

– Конечно, более того, разубеждали, пытались доказать что она уходит на более тяжелую работу. Митарра отвечал какую-то ерунду: на крышу боится выходить, да ее никто и не заставлял; боится высоты, в чем я сомневаюсь, говорила, что там второй и первый этажи, к земле ближе, а у нас четвертый что для нее, мол, большая разница.

– Ну почему вы сомневаетесь, месье Жюль, возможно она действительно боится высоты.

– Хорошо, господин комиссар, тогда объясните вот что: в первый год службы у нас, а проработала Митарра около четырех лет, мы взяли ее с собой в отпуск в Альпы. Она ездила на фуникулере и из кабинки свешивалась, разглядывая ущелья и то, что делается внизу, настолько, что мы с Аделью были ни живы ни мертвы, вдруг девочка выпадет, и боялись сказать ей, чтобы не напугать. Неоднократно стояла на краю скал, обрывов, выступов – и хоть бы что. А на четвертом году жизни в нашей квартире стала бояться высоты. Логики я не нахожу.

– Да, месье, странно.

– Но я на Жака, что переманил Митарру, зла не держал. Подумаешь, ушла, дышать стало свободней. От ее угрюмости как-то не по себе. А когда на пенсию вышел, сам помогаю жене, так вдвоем и справляемся.

– А как Жак Форси Митарру переманил?

– Это я так, в переносном смысле сказал. Митарра несколько раз спрашивала, кто такой, где живет, кем работает.

– А о мадам Барбаре тоже спрашивала?

– Нет, только о Жаке: Сначала я не обратил внимания, Митарра о многих наших гостях расспрашивала. Но потом мне показалось, что слишком уж подробных хочет ответов, и даже подумал, не приглянулся ли ей Жак, ведь он нравился женщинам – галантный, предупредительный, начитанный. Когда Митарра ушла к ним работать и никаких симпатий не выказывала, решил, что тогда интересовалась, чтобы сменить место… Что-то зябко стало, пойдемте, господин комиссар, чаю с медком выпьем.

– С удовольствием, месье Жюль.

XVIII

Клотильда ощущала пустоту, которая возникла после смерти Жака. Все вокруг у нее вызывали недоумение, разве можно жить как прежде после того, как Жака не стало?! Разве можно беззаботно смеяться, да и вообще до смеха ли, когда Жака нет?! Все вокруг будто делают вид, что ничего не произошло. Счастливые люди! Они счастливы в неведении, а вот Клотильде известно, что Жака в этом мире нет. Как страшно и пусто после этих слов. Как страшно и пусто продолжать жить в одиночестве. Да, именно так, потому что все люди, что движутся по всей земле, – это лишь фон, безучастный к ее горю. Оказывается, что пережить любимого – это тяжелейшее испытание. Как его вынести? Где собрать силы? Когда никто и ничто больше не нужны? Даже чувство ответственности и заботы к Туссену померкли и стали казаться малозначительными по сравнению с потерей Жака. Больше никогда они не встретятся! Не обнимут друг друга! Клотильде больше не видеть сияющих или грустных глаз Жака! Все! Больше никогда… если только там, на том свете… И Клотильда просила Жака, чтобы он приснился ей, хотя бы во сне увидеться. И Жак стал сниться, изредка и обычно в толпе, будто не замечает Клотильду, потом взглянет, улыбнется. Она обрадуется, пытается пробиться к нему… Где же Жак? Клотильда не находит. Просыпается с двояким чувством, довольная, что увидела Жака, обменялись взглядами, и грустная, что опять потеряла. Вздыхает, понимая, что ей туда, к нему, еще рано.

* * *

Внезапные, как показалось Клотильде, проблемы со здоровьем Туссена заставили ее мобилизовать терпение, стойкость и самообладание, а также вынырнуть из колодца, наполненного горечью утраты, и вернуться к прежним обязанностям заботливой и предупредительной жены. Туссен стал плохо видеть и, соответственно, ориентироваться в пространстве, даже в своей мастерской. Клотильда отвезла Туссена к офтальмологу. Осмотр ситуацию не прояснил. Никаких повреждений обнаружено не было, и, по мнению доктора, с такими глазами пациент должен видеть совершенно нормально, а не то, что тот описывает. Посоветовал лечь в клинику на обследование.

* * *

«Что за уродливый узкий шкаф принесли? – думал Тостивен, обратив взор к входной двери свой палаты. – О, он на колесиках, так плавно передвигают его, а кто – и не видать. Наверное, к окну поставят, за моей кроватью?.. – Художник почувствовал, что чья-то рука гладит его по голове. – Пахнет Клотильдой».

– Дорогая, я и не заметил, как ты вошла. – Тостивену надоело лежать, он приподнялся, сел и оперся спиной о подушку, которую поспешно приподняла жена к спинке кровати, чтобы ему было удобнее.

– Как ты, милый?

– Если честно, то не очень. Голова кружится, и все вокруг как-то зыбко, предметы меняют форму, как и когда им вздумается. Да и вообще как-то нехорошо, но объяснить затрудняюсь.

Клотильда задумалась и машинально гладила его волосы, поредевшие за последние годы.

– Не мешает?

– Нет-нет, дорогая, напротив, приятно, продолжай, пожалуйста. Что за погода, расскажи, я что-то не разберу.

– Шел дождь, но сейчас уже закончился. Ветер с Атлантики сменился на северный, явно холодает, надеюсь, до морозов еще далеко. Листьев осталось на деревьях совсем мало, все на земле и тротуарах, от длительного дождя потемнели и побурели. Пахнет поздней осенью. Скоро зима, совсем скоро. В Нормандии, говорят, уже шел мокрый снег, но быстро растаял. Возможно, через день-другой и к нам дойдет северный циклон со снегом. И тоже скоро растает…

Клотильда прислушалась, Тостивен заснул, но, судя по дыханию, сон странный. Клотильда разыскала лечащего врача, попросила сходить в палату к мужу.

– Он не спит, – сказал врач, – ваш муж, мадам, без сознания…

XIX

Двое в комнате без окон, но с зеркалом, через которое из соседнего помещения наблюдает инспектор Фрежюс, готовый прийти на помощь патрону, потому что от задержанной можно ожидать всякого, то есть ничего хорошего. За столом, друг напротив друга, Луи Вермандуа и мадам Версаль, которая впилась в комиссара таким ненавидящим взглядом, будто задалась целью пронзить насмерть или испепелить.

– Как вы смели меня арестовать? – женщина процедила сквозь зубы.

– У меня работа такая. К тому же не арестовали, а задержали. Может, уже скажете, почему вы убили Жака Форси?

– Я не обязана отвечать на этот бред.

– Даже так… Тогда объясните, почему на одном из ваших вязальных крючков обнаружены следы крови?

– Очень просто, на кухне порезала палец, поэтому, возможно, и запачкала крючок кровью.

– Кровь пытались смыть, но все же экспертам удалось выделить ДНК. Вывод однозначный: на крючке кровь Жака Форси. Как она попала на крючок, который находился в вашей сумке?

– Понятия не имею.

– Вместе с крючком в сумке лежал клубок коричневой пряжи. Идентичная пряжа найдена около скамьи, где сидел месье Жак, и на ней выделен химический состав металла, именно из него сделан тот самый крючок. Кстати, крючок, изъятый из вашей сумки, довольно длинный, с другого края заострен и может быть использован как спица. Именно с этой заостренной стороны крючка больше следов крови Жака Форси.

– Наверное, кто-то выкрал мой крючок, потом снова подложил, чтобы очернить меня.

– Допустим. Кто, мадам, по вашему мнению, коварный убийца?

– Ну, уж и коварный, хотя в уме ему не откажешь, верно, комиссар?

– Несомненно, но почему ему, это может быть и она, как вы думаете?

– Разве я в состоянии думать о таких сложных делах?

– Ну, мадам, не скромничайте, тем более с такой фамилией, а, мадам Версаль. Кстати, зачем вы поменяли свою фамилию на столь помпезный псевдоним?

– Это моя фамилия.

– Ну, что вы. Ваша фамилия, которая досталась от родителей, была Дюфюр. Ваше настоящее имя – Бернадет Дюфюр. На мой взгляд, Митарра[8]8
  Митарра – означает дикий.


[Закрыть] Версаль – имя и фамилия не сочетаются. Хотя, судя по тому, что нам стало известно, прозвище Митарра, которое дали вам соседи, отвечало нраву девочки, которую они знали.

– Ну и что? Имя менять законом не запрещено!

– О да, конечно, а вот воровать и тем более убивать…

– Что воровать?

– Сущая безделица, мадам Митарра, крючок вязальный, тот самый.

– Это мой!

– Утверждаете убедительно. А не припомните, как он к вам попал, ведь таких теперь не продают. Крючок сделан из старого и прочного металла. Как и когда, не знаете?

– Этот крючок мне подарил отец много лет назад. Где он взял его, не знаю.

– Наверное, так же, как не знаете, где ваш отец. Я сказал, что фамилия вам досталась от родителей, я оговорился – вернее, от родительницы. Отца у вас не было, как и потом у ваших младших братика и сестренки.

– Это ничего не значит. Отец нашел меня незадолго перед моим отъездом в Париж.

– Допустим. Почти перед отъездом сгорел дом, где вы жили. Среди пепелища найдены трупы вашей матери, сестры и брата. По утверждению местной жандармерии, мадам Синдриллон Дюфюр, то есть ваша мать, сильно пила и почти не работала. Вам, тогда подростку, приходилось искать хотя бы временный заработок, чтобы выжить самой и прокормить семью, что, мягко говоря, не приводило вас в восторг. До сих пор бывшие соседи помнят, как вы ругались с матерью, перепадало и малолетним братишке и сестренке, забота о которых свалилась на вас. По версии жандармерии, хотя и не вполне доказанной, был поджог, и даже предполагали, кто поджигатель. Но версия настолько чудовищная, что сами жандармы боялись в нее поверить, а для подтверждения улик оказалось… впрочем, вам известно все лучше, чем мне.