Текст книги "Город (СИ)"

Автор книги: Сергей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Михайлов Сергей Юрьевич
Город

Город

В городе творилось что-то непонятное. Никто не хотел разговаривать с ним. Все спрятались, и ощущение было такое, что город затих в ожидании чего-то. Исчезли даже проститутки, всегда стоявшие на выезде c Елисейских полей у гаражей с надписями по-русски. Мент, встреченный у входа бар 'Макауми', на прямой вопрос – что происходит? – взглянул на него, как на идиота, и сбежал. Так же повел себя и расфуфыренный полицейский на гнедой кобыле – молча развернул коня и, хлестнув его плеткой, постарался побыстрей исчезнуть, только высокий плюмаж на шляпе закачался.

Сашка понял, что все-таки придется топать к Вовке-морячку – в его баре трется вся портовая шваль и тот всегда в курсе всего. Шагая по непривычно пустым улицам Москвы, он ломал голову над тем, что произошло тут за время его вынужденного отсутствия. Голова болела, три дня он пил в подвале с китайцем Ли и здоровенным толстопузым хохлом по кличке Цибуля. Сначала их компания отмечала удачное окончание одного дельца, принесшего некоторый доход, а после продолжали уже по привычке. В этом сраном городе не принято было пить по одному дню – все же время пройдет быстрее – этому их научил старый ацтек, которого научили пить еще конкистадоры:

– Спать надо до обеда, в гости ходить на три дня, а пить – не меньше недели, тогда ещё не так скучно... – бесстрастно вещал он, поглощая выпивку в баре на перекрёстке Пятой авеню и строгой, прямой как стрела, улицы имени Ким Ир Сена.

– Ты чё, идиот, припёрся в такую рань? – 'ласково' встретил Сашку, выглянувший в окошко двери негр Костя; его круглая чёрная рожа лоснилась, похоже, в заведении Морячка было жарко.

– Открывай!

У Сашки не было никаких сил вступать в перепалку с 'шестёркой' Вовки. Толстая дубовая дверь со скрипом отворилась, и чёрный бугай отодвинул пузо, чтобы пропустить гостя. Войдя в заведение, Сашка ошалел – заведение было пустым: не так как всегда, когда Вовка говорил 'заходи, у меня пусто', и это значило, что зал полон лишь наполовину. Нет, сегодня в зале все столы пустовали, и даже на барной стойке никто не спал. Он потряс головой – за все время пребывания в этой Москве не видел ничего подобного. 'Может, я все ещё сплю пьяный в нашем подвале? – подумал он. Уж очень реальность походила на кошмар.

– Где сам?

Негр молча ткнул пальцем в сторону кухни и, уронив голову на грудь, задремал в своём кресле у двери. Санька поплёлся к своему столику в дальнем от эстрады углу, и тяжело плюхнувшись на жесткий стул, задумался: 'Что сделать, чем подлечиться?' Решив, что всё-таки русский рецепт лучше, крикнул пустой стойке:

– Принеси рюмку чистого! И запить!

– Чё орешь? Не видишь, нет никого!

Из дверей, ведущих на кухню, наконец, появился хозяин. Он зашёл за стойку, булькнул из бутылки в гранёную стопку и, прихватив бутылку пива, направился к вошедшему.

– Отмечали?

Сашка кивнул, держа в трясущейся руке стопку со спиртом, потом решился и опрокинул содержимое в горло. Моряк сунул в его руку открытую бутылку, и тот залил раскалённый свинец тёмным английским пивом. Посидел, прислушиваясь к организму и вытирая выступившие слезы. Это было его личное изобретение – опохмеляться чистым спиртом – убыстрялся весь процесс лечения, правда, больше в этом городе никто так и не последовал его примеру.

– Как ты хлещешь чистый? – привычно сморщился Вовка. – Ладно, сам знаю, потому что ты настоящий сибиряк, а мы все так – шушера.

За годы, проведенные в городе, все уже знали друг о друге почти все. Сашка примиряюще махнул рукой:

– Брось. Я же так только по пьяни считаю.

Вовка усмехнулся:

– Ты и огребаешь только по пьяни...

– Черт с ним, сам знаю, что пьяный – дурак. Ты мне скажи – где все люди?

Светлые серые глаза хозяина округлились:

– Так ты не прятаться сюда пришёл?

Теперь наступила Сашкина очередь вытаращивать зенки.

– От кого?

Вовка покачал ёжиком седоватых волос, на его худощавом, обычно бесстрастном, лице появилось любопытство.

– Сколько ты уже здесь?

– Наверное, года два...

Санька врал, он точно знал, сколько уже живет в этой непонятной реальности – год, семь месяцев и девять дней. В его конуре на стене висел календарь с зачёркнутыми числами. После того, как год кончился, он стал ставить маленькие цифры внизу на белом глянце. Для чего он это делает, он и сам не знал. Теперь это уже рефлекс: каждое утро, когда он дома, трезвый или пьяный, он берет лежащий на полке под календарём огрызок карандаша и рисует цифру. Как в армии – масло съели, день короче.

– Но это значит, что при тебе уже было...

– Что было? Что сегодня все на меня, как на дурака, смотрят?

– Ты мне скажи, где ты был тринадцатого января в прошлом году?

– Тринадцатого? – Сашка сделал вид, что задумался. – Кстати, какой сегодня день?

– Третье марта, если по-нашему, по-русски. Или ты перешёл на летоисчисление придурков из секты?

– Кончай шутить. У меня голова сегодня не варит.

Тринадцатое января прошлого года он помнил, очень хорошо помнил. Это ведь, если по правилам прошлой жизни, праздник – старый Новый Год. Здорово звучит 'старый новый' – совсем под стать всей окружающей сегодняшней жизни. Здесь все перепуталось: годы, страны, стороны света – все! И если задумываться об этом, то долго не протянешь – засосёт. Поэтому старожилы никогда не разрешают новичкам оставаться в одиночестве и надолго уходить в свои мысли. Слишком много уже здесь 'серых', скоро их не сможет вмещать «приют» – старый склад на причале, опоясанный двумя рядами колючки. 'Серые' почти не опасны, пока на них не найдёт, тогда их или связывать, или и того хуже... На его глазах франтоватый полисмен из старой Англии застрелил одного такого сбесившегося 'серого'.

Тринадцатого января Сашка познакомился с Элен. Тут его словно током ударило: 'За три дня пьянки я её ни разу не видел'. Она не любила, когда он пил и старалась в такие дни к нему не приходить.

– Слушай, Вован, ты Ленку не видел?

Сашка знал, что тот её недолюбливает, считая француженку слишком манерной и не приспособленной для этой жизни, но он никогда не соврёт, если она приходила.

– Видел я твою кралю, заходила, тебя искала. Думал, нашла.

– Когда?

– Позавчера.

Сашка вздохнул: "Идиот, как выпью, про все забываю".

– Про тринадцатое – так что, сегодня должны появиться охотники?

– Ну, ты, Санька, точно все мозги пропил. Старый негр предсказывал это уже три месяца назад.

– Так у него же предсказания пятьдесят на пятьдесят. Могут сбыться, а могут и нет.

– Это так, но уже три дня все оракулы об этом твердят.

– Так я, блин, как раз три дня и ...

– Понятно. Пробухал. На что пьёшь?

– С китайцем и хохлом одно дело провернули.

– Знаю я ваши дела. Опять ходили к дальнему складу?

Сашка не видел смысла отпираться и кивнул.

– Слышь, Вован, мне бы ещё стопарь.

– Иди к черту, ты уже заговорил. И сегодня не тот день, чтобы нажираться. Надо быть готовым ко всему. Вдруг появятся не охотники, а ангелы или ещё какая-нибудь неведомая хрень. И деньги свои мне не показывай! – Сказал он, увидев, как Сашка хочет высыпать камни на стол.

Сашка хотел было обидеться, но было не на что: 'Вован прав, пить сегодня нельзя, один раз мне удалось пережить прорыв по пьяне, во второй раз так не повезёт. Где же Ленка? Она-то про сегодняшний день точно знает, спряталась где-нибудь", – успокаивал он себя. Однако червячок сомнений продолжал понемногу подгрызать сердце: "Что это со мной? Никогда меня предчувствия не мучили". Но в этот раз его опасения оказались не напрасны.

В обшитые железом двери раздался настойчивый стук.

– Что это, блин, сегодня? Совсем народ страх потерял, вместо того чтобы прятаться, все в кабак лезут, – проворчал Володя, выходя из-за стола. Стучал кто-то из своих, потому что негр стал открывать засов, не дожидаясь разрешения Володи. В зал вошел сухонький старичок – художник с площади Тяньаньмэнь – то ли чех, то ли словак, Сашка знал его, но знаком не был. Они прошли с Володей за стойку и что-то тихо обсуждали.

Саша провалился в воспоминания.

Тринадцатого января в прошлом году он уже с утра был на взводе. Надо сказать, что не просыхал он ещё с Нового Года, кто же пропустит такой классный повод побыть в забытьи? И он уже не помнил сейчас, как тогда занесло его в квартал к чёрным. Как раз из-за пьянки он и не придал значения тому, что в тот день предсказывали прорыв.

Воспоминания о том дне до встречи с Элен сохранились у него кусками, только после драки всё последующее вспоминалось более-менее связно. Он брёл по улице и с трудом соображал, где находится. Наконец, по боковым улочкам, забитым горами мусора, он понял, что попал в квартал к чёрным.

"И чего черножопые не убирают в своем доме, все засрали", – болталась в его мутной голове одинокая мысль. Черножопыми они ласково называли всех обитателей того квартала, не только негров. "А я ведь могу огрести здесь, – запоздало появилась ещё одна. – Да и хрен с ним, отобьюсь". Эта смелость говорила о том, что был он под хорошим градусом, то есть в том состоянии, из-за которого нормальные люди бухали с ним только до второй бутылки, после этого у него начинали чесаться кулаки, и редкая пьянка обходилась без драки.

Как обычно в жизни, подумай о плохом и оно появится. В переулке, до которого он ещё не добрёл, происходило что-то нехорошее: слышались быстрые голоса на испанском, перемежаемые инглишем, но все это перекрывал тонкий девичий крик. Если бы Саша не услышал этот голос, ни за что не полез бы в разборки латиносов.

Подхлёстываемый пьяной храбростью, он рванул за угол – и вовремя: два толстых негра, похожих на Володиного охранника, держали за руки черноволосого пацанёнка, а ухмыляющийся латинос с татуировкой на лице сдирал с него одежду. Сначала Сашка опешил – судя по голосу тут должна быть девушка. Паренёк отбивался и кричал что-то злым девичьим голосом. Язык он спьяну не разобрал. Это было что-то новенькое – явно не английский и не испанский.

Его заметили, латинос перестал раздевать жертву и спросил что-то на своём скоростном языке.

– Кончай, – нагло ответил Сашка. – Давай говори так, чтобы я понял.

Услышав ответ, к нему повернулись и оба чёрных жиртреста. Увидев белого, они удивлённо вытаращили глаза. Перекинувшись парой слов с главарём, они подтолкнули парня к нему, а сами, скорчив зверские рожи, направились к Сашке. Ему это совсем не понравилось, явно назревала драка, и даже пьяный он понимал, что ему тут наваляют. Наверное, разошлись бы миром, если бы он повернулся и ушёл, но в этот момент паренёк тоже повернулся, увидев его, забился в волосатых руках мексиканца и умоляюще обратился к Сашке. Что он сказал, тот так и не понял, но по общему тону было ясно – просит помощи. Только тут, разглядев красивое, почти кукольное личико, он понял – это девчонка лет четырнадцати. И она не из этого квартала – явно европейское лицо.

– Ах вы, суки черножопые! – вскипело у Сашки в груди. – Вам своих баб мало? Отпустите девчонку!

Те тоже не поняли, так как он спьяну начал разговаривать по-русски. Тогда он повторил все это на городском эсперанто и до них, наконец, дошло, что он сказал – все трое взревели как быки, главный отбросил жертву к забору и тоже кинулся к Сашке. Какой бы он не был пьяный, в прошлой жизни он отслужил в десанте, да и постоянные драки выработали определённый автоматизм, так что его глаза уже сами засекли валявшуюся у забора доску метра два длиной и толщиной сантиметра два. Та была выломана из какого-то ящика, уже потемнела от времени, на одном конце торчали ржавые гвозди. 'Самое то, что мне сейчас нужно', – сообразил Сашка.

Он сделал вид, что бросается на ближнего негра. Тот остановился, готовый встретить его своими кулачищами, но вместо нападения Сашка рванул к забору и, подхватив доску, повернулся лицом к аборигенам.

– Ну, давайте, суки! Кто первый? – подзадоривая себя, закричал он. Увидев, что девчонка до сих пор стоит и пялит глаза на происходящее, он не выдержал: – Ты какого хрена ждёшь?! Беги, дура!

Остановившиеся, было, при виде доски чёрные снова двинулись на него. В руке латиноса появился нож, и по тому, как он держал его, было видно, что пользоваться им он умеет. Нельзя было давать время для атаки, надо нападать самому – этот урок всех драк Сашка запомнил с детства и всегда следовал ему. Закричав, он поднял над плечом доску и рванул вперёд прямо на главаря. Но вместо того чтобы бежать на остановившегося и изготовившегося к отпору низколобого латиноса, он на ходу развернулся, в один прыжок достиг правого негра и опустил доску ему на голову. Доска хрустнула и сломалась. Негр по-бабьи ойкнул и медленно присел на грязный асфальт; кровь из разбитой головы залила ему лицо. Негр стонал и мотал головой, темно-красная кровь брызгала вокруг, хотя Сашке всегда казалось, что у чёрных и кровь должна быть чёрная.

Он оторвал надломленный кусок доски, оставшись с коротышом. Эффективность такого оружия резко снизилась, но взамен этого, как только началась драка, и он почувствовал серьёзную опасность, Сашка почти отрезвел и, наконец, смог соображать, а не просто переть на рожон.

Негр первым оказался перед ним и сходу попытался достать его огромным армейским ботинком. Сашка чудом увернулся и обломком доски успел врезать противнику по лодыжке. В это время рядом уже был и второй. Нож оказался в опасной близости от так дорогого Сашке его собственного тела, и он понял, что дело принимало хреновый оборот – надо сматываться. Делая невероятные па и отмахиваясь обрубком, он уворачивался, стараясь не подпустить врагов на расстояние удара. Если бы не девчонка, до сих пор стоявшая и глазевшая на драку, он бы давно сделал ноги. Бегал Сашка хорошо с детства, а постоянные пешие маршруты во все концы города за последние полтора года добавили ему выносливости. Так что он не сомневался, что от чёрных он уйдет – те наверняка сдохнут на первых ста метрах.

Но девчоночка удивила его ещё раз – она вдруг что-то закричала по своему, теперь, протрезвев, он понял, что это французский – и, разгоняясь, побежала к дерущимся. "Она что?" – мелькнуло в Сашкином мозгу, пока он пытался отмахаться от, рыбкой ныряющего к нему, ножа. Все слишком поздно сообразили, что задумала пигалица: разогнавшись, она со всей силы толкнула мексиканца в спину. В последний момент тот попытался развернуться, но не успел и полетел на Сашку, который, отскочив, успел все же ткнуть обломанным концом доски в лицо мексиканцу. Похоже, попал в глаз. Латинос упал на колени и схватился за лицо. Нож из рук он не выпустил.

Негр остановился, соображая, что теперь делать, но он, явно, был тугодум. Ничего не предпринимая, он топтался на месте, кидая взгляды то на ругавшегося главаря, то на Сашку, то на девчонку. Это был самый подходящий момент, потом будет поздно – главарь уже пришёл в себя и, булькая ругательства на своём скоростном языке, поднимался с колен. Сашка кинул обломок доски в лицо негру, прыгнул к пигалице и схватил её за руку:

– Бежим!

Поняла ли она, но сопротивляться не стала и понеслась рядом с ним. К счастью, бегать она умела и почти не отставала. Сзади раздались крики и топот ног, было ясно, что такого позора, как получить звездюлей в родном районе, черножопые Сашке не простят. "Лишь бы им помощь не пришла, – билась в его голове мысль. – Сейчас выскочат впереди – и все, кранты – ...никто не узнает где могилка моя...".

Сначала он не думал, куда они бегут, надо было просто как можно скорее вырваться из этого района. Постепенно оживший мозг начал узнавать места – они выскочили на улицу, где он уже бывал пару раз, когда забирали товар для бара 'Макауми' – япошка всегда брал в охранники русских. Теперь он понимал, почему улицы были пустынны, как будто все вымерли – горожане ждали прорыв. И только они, как идиоты, неслись по пустому городу. Но в то время он этого не понимал и лихорадочно искал выход – до конца квартала чёрных было ещё далеко.

Сашкины воспоминания оборвал художник, когда тот подошёл к нему, он не заметил и вздрогнул, почувствовав на плече чью-то руку. Словак (или чех) быстро убрал ладонь.

– Извините, вы же Саша – друг Элен?

Занятый своими мыслями, он равнодушно подтвердил, что все верно – это он и есть. Но следующие слова старичка заставили его вскочить со стула.

– А вы знаете, что Элен пошла в порт искать вас?

– Что?! – Саша схватил его за грудки. – Ты что несёшь?! Она не сумасшедшая!

– Я тоже так думал, – старик испугался, но старался держаться. Он безуспешно пытался вырваться из крепких рук Сашки. – Она казалась мне разумной девушкой, пока не связалась с вами...

– Ну-ка, отпусти его, – Володя разжал Сашкины руки и отвёл старичка за соседний столик. Тот подчинился и уселся.

– Она так любила смотреть, как я рисую...

Старик вдруг всхлипнул и уронил голову на руки.

– Совсем как моя внучка... – чуть слышно добавил он.

Сашка быстро подсел к художнику – ему надо было знать все точно. В это время подошёл морячок, он хотел было заорать на Сашку, но, увидев, что тот ведет себя спокойно, молча поставил на стол рюмку с каким-то пойлом и пододвинул её старику.

– Мне надо только поговорить, узнать, ты же видишь – я трезвый.

Володя махнул рукой – разговаривай, но предупредил:

– Смотри, забузишь – Костя выкинет тебя под копыта охотника.

– Прекрати, мне не до этого. Ты слышал, что он тут загонял про Ленку?

– Слышал, – Вован поморщился, но больше ничего не сказал.

Моряк был не из Сашкиного времени и ко всему относился серьёзно. Он, как и большинство русских, попал сюда вместе с куском города. Вообще, большинство населения здесь оказалось именно так – когда вдруг город прирастает ещё одним куском. Осколки были надёрганы из разных времён – город строится не один век – поэтому мозаика оказалась очень разнородной. Правда, по рассказам старожилов, город уже лет пятьдесят не прирастал. Все последние попадали сюда по "приглашению". Именно так попал Сашка, так же, по её рассказу, попала и Элен.

Сашка ждал, пока старик успокоится. Он понемногу отпивал из рюмки, что поставил перед ним моряк. Отпив, он опять замирал, словно прислушиваясь к чему-то и уставив взгляд в стену. Сашка ничего не знал о нем, но по тому, что на площади он бывал каждый день и всегда один, не трудно было догадаться, что все его близкие остались в том мире, и сейчас он, похоже, во власти воспоминаний. У Сашки тоже защемило сердце – неожиданно подкралось то состояние, которое он очень не любил – тоски по утерянному и никчёмности здешней жизни. Здесь нельзя поддаваться тоске – это прямой путь или в 'серые', или во "мглу".

Сашка стряхнул траурное настроение и, стараясь выглядеть как можно вежливее, осторожно тронул руку художника.

– Извините, не знаю, как вас зовут.

Старик посмотрел на него – в глазах начала проступать жизнь.

– Иржи. Зовите меня просто Иржи.

В его голосе прозвучало удивление – он не ожидал такого поведения от Сашки, который никогда не задумывался о том, как выглядит в глазах других людей – тех, которых было большинство в этом городе, тех, что живут обычной жизнью, а не проворачивают дела с бандитами из окраинных районов, не шарятся по заброшенным складам и не ищут площадки новых выбросов. Судя по поведению старика, выглядел Сашка не очень – один из тех, кто может истратить за раз столько камней, сколько обычному человеку хватило бы на год. Однако обычные люди не видят и не знают, каково это, идти по земле, словно по чужой планете, никогда не зная, что ждёт тебя за поворотом. Они видят только то, что те творят после выхода – пьянки, драки и женщины. Выбор развлечений был не велик.

Конечно, если он знал Элен, ему было ясно, что она Сашке не пара. Это было ясно и самому Сашке – если бы не перенос, они бы никогда не пересеклись. И не потому, что из разных стран, а потому, что из разных слоёв. Сашка и на "большой земле" был почти в самом низу социальной лестницы, недоучившийся студент, с позором изгнанный из университета и перебивающийся случайными заработками, а Элен...

Саша снова вспомнил тот день. Они прятались в заброшенном доме, что попался на пути. Когда он увидел его пустые глазницы, не задумываясь, свернул туда – огромный десятиэтажный домина, построенный, явно, ещё в двадцатом, а то и в девятнадцатом веке – прятаться там можно было всю жизнь. Теперь он понимал, что этот дом спас их не только от чёрных, но и от охотников.

Они стояли в крохотном сломанном лифте, заваленном мусором и обломками мебели, накопившейся за годы мародёрства. Он и Элен с трудом протиснулись в него. Негры, не заметив их, прошли по лестнице мимо; случилось то, чего Сашка и боялся – чёрных прибавилось, теперь их было уже человек шесть. Они с Элен стояли, прижавшись друг к другу, и слушали, как удаляются голоса местной гопоты. Сашка с удивлением почувствовал, как в него упираются маленькие твёрдые соски, и девчонка при этом ни капли не стесняется, словно не первый раз уже встречалась с мужиками. В голове у него понеслись мысли о французском распутстве и о раннем взрослении французских детей, он постарался отодвинуться на сколько это было возможно – ещё не хватало обниматься с подростком. Но взгляд, который девчонка кинула на него, когда он стал отодвигаться, поразил – в нем светилось взрослое женское понимание – как будто она старше него!

– Ты это, давай не прижимайся, – зашептал он. – Маленькая ещё.

Сашка не знал, поняла она тогда адскую смесь языков, на которых разговаривают в городе, или догадалась интуитивно, по-женски. Она вдруг жарко зашептала ему в ответ что-то по-французски. Он выхватил лишь одно слово, которое понял – лямур – и отодвинулся ещё дальше, вжимаясь в стенку – в его окружении подобную дрянь – связь с малолеткой – не прощают.

– Какой 'лямур', тебе четырнадцать лет.

Она опять быстро зашептала, часто повторяя одно слово. Видя, что он все равно ничего не понимает, девчонка подняла перед его глазами ладони и два раза сжала и разжала пальцы, потом разжала ещё четыре пальца на правой руке. Какой бы не был Сашка тупой, до него все-таки дошло, что она хотела сказать.

– Тебе двадцать четыре? Не звезди!

Даже потом, когда он уже точно знал, что ей двадцать четыре года, что она преподаватель истории культуры в колледже и год назад закончила магистратуру, ему все равно не верилось – уж очень юной она выглядела.

Сашка очнулся от того, что к ним за стол присел и сам Вовка-морячок. Он поставил перед собой литровую кружку с пивом – Сашка никогда не видел, чтобы он пил что-то крепче этого – похлопал старика по плечу и спросил:

– Ну что, Иржи, успокоился? – потом повернулся к Сашке: – Поговорили?

– Нет.

– Простите меня, расчувствовался, – старик смахнул ладонью одинокую слезу. – Может я и не прав и вы, Саша, прекрасный человек, но, все равно, зная ваш образ жизни, я очень переживаю за Элен.

Сашка больше не мог ждать, время шло, а художник так и не рассказал, куда ушла Элен.

– Иржи, кто вам сказал, что она пошла меня искать?

– Я сам видел, мы разговаривали с ней. Она была у вас, не нашла. Потом кто-то из ваших друзей, – в голосе старика послышались осуждающие нотки, – сказал ей, что вы давно ушли в порт и уже несколько дней от вас нет вестей. Девушка была сама не своя, и направлялась искать вас.

– Что за дурдом! – похмельная злость рвалась из Сашки. – Кто ей мог такого наговорить? Узнаю – убью!

– Успокойся! – твердо сказал Володя. Сашка знал, что тот был офицером и участвовал в какой-то войне, там, в России. Сейчас прорезался его командирский голос. – Какой-нибудь твой прибацанный поисковик обмывал удачный выход, вот и разболтался. Ты, когда уходил, что ей сказал?

– Что ухожу на ночь. К следующему вечеру буду дома. Все так и получилось.

– То есть ты вернулся домой?

Сашка замолчал. Нет, конечно, все было не так – он не вернулся домой. С рюкзаками, полными образцов товара, они зашли сначала в подвал хохла и там решили сразу снять напряжение. Цибуля – Петр Цибульский, потому такое прозвище – достал литровую бутылку виски и все – они зависли. А про подвал хохла Ленка не знала, да и, вообще, мало кто о нем знал – хохол скрытный. Так что, как всегда, он сам во всем виноват – знал, что она будет переживать, но залил глаза и обо всем забыл.

– Так, может, она не пошла никуда? – с надеждой спросил Сашка. Надежды было мало, воли француженке было не занимать – настоящая Жанна Д'Арк – только ростом не вышла. А его она любила, в этом он мог поклясться и, наверняка, сходила тут с ума, не получая три дня весточки о нем. Поисковики пропадают без вести чуть ли не каждый день.

– Нет, она была с рюкзачком, с пистолетом и сама сказала, что пошла к дальним складам.

Сашка застонал: "Дура! Дура! Одна к складам! Поможет ей пистолетик..." Сказать, что он любил свою пигалицу, значит, ничего не сказать – жизнь без неё просто на хрен была ему не нужна! Он сотни раз благодарил бога или того, кто там, наверху, распоряжается людскими судьбами, за то, что он закинул его в этот мир, где он смог встретить свою Ленку. Сейчас он представил, что может с ней произойти в заброшенном порту и вскочил. "Надо идти!"

– Ты чё? Чё распрыгался? – Вовка на вид был спокоен. – Никак собрался идти за ней?

– Да! Она там пропадёт!

'К черту! – думал Сашка,– я спокоен'. В уме он уже прикидывал, что ему нужно взять с собой; рюкзак у него всегда собран, а в прошлый раз он почти ничего и не доставал оттуда – выход был лёгким, почти прогулка.

– А ты подумал, герой, что на улице уже скоро ветерки закружат?

"Блин! Про это я совсем забыл", – чертыхнулся Сашка про себя, но вслух сказал:

– Наплевать! Ленка там.

Ему на самом деле было наплевать на охотников. Эти их предвестники – кружащие по улицам ветряные смерчики – всегда появляются перед прорывом этих исчадий в город. Но Сашке на хрен не нужна была жизнь, если в ней не будет Элен. Он вспомнил, что тогда, при первой их встрече, когда они бежали по улице в черном квартале, на асфальте тоже начинали кружиться смерчи.

– Подожди, присядь, – Володя потянул его за рукав и усадил обратно. – Если решил, я тебя отговаривать не буду, хоть она мне и не нравится, но для тебя, вижу, она свет в оконце.

Саша согласно закивал.

– Все понятно, – продолжал Вовка. – За свою бабу можно и в пекло.

Он на несколько секунд замолчал, думая о чем-то своем, потом встряхнулся и продолжил.

– Времени совсем мало, до своей берлоги тебе топать и топать.

Сашка опять кивнул.

– Короче – пойдешь от меня, дам все, что надо. Я ведь когда-то тоже ходил к океану, рюкзак до сих пор лежит, ждет своего часа, – он усмехнулся. – Иногда хочется опять забросить его на спину и в порт. Ладно, шутки в сторону, кроме всего, я дам тебе одну штуку, будешь чувствовать себя уверенней. Ты без оружия?

– Сам знаешь, я по городу не таскаю, только на выход.

– Вот и я об этом, поэтому дам тебе 'калаш'. Тяжеловато, конечно, против пистолета, но зато и надежнее.

"Ни хрена себе! – Сашка опешил. – Автомат Калашникова в этом мире такая драгоценность, а морячок дает его мне, хотя и знает, что я могу не вернуться'.

Володя, похоже, понял его мысли.

– Жалко, конечно, но вернешься живым – должником будешь, не вернешься – на том свете доброе дело зачтется, если мы, конечно, умрем когда-нибудь.

– Если умрем... – эхом повторил старик-художник.

"Да, с этим здесь проблемы, – подумал Сашка, – если, конечно, хочешь умереть своей смертью. Вон ацтеку, наверное, уже тысячу лет".

– Спасибо, Володя, – в горле запершило, нечасто в Сашкиной жизни кто-то заботился о нем просто так, хотя Володька и прикрыл это словами о долге. – Тогда давай побыстрей, я двинусь...

Через двадцать минут уже полностью снаряженный Сашка стоял на улице у дверей заведения моряка. Все трое – Володя, Иржи и негр Костя – вышли провожать его. Сашке это было непривычно и странно, никогда в этом мире его никто не провожал – такое бывало только там, в забытом нереальном мире, о котором он почти забыл. Потоптавшись, он неловко попрощался:

– Ладно, мужики, пойду я – время...

– Давай, братан, – Володя сунул ему руку и крепко стиснул ладонь. – Патронов маловато, зря не расходуй.

Сашка кивнул: – Надеюсь, не пригодится.

Иржи вдруг шагнул вперед и порывисто обнял его.

– Найдите её, Саша! – его глаза опять заблестели.

Негр ударил пальцами по ладони, и на этом церемония прощания закончилась. Сашка развернулся и, не оглядываясь, пошагал по центру улицы.

Через три часа ходьбы по вымершему городу он вышел к окраинам порта. Здесь уже никто не жил, хотя все еще вокруг казалось нормальным, но он знал, что через полчаса, а то и раньше, начнется дурдом, и станет непонятно, где реальность, а где мираж. Все время пока он шел, небо, вечно серое, разгоралось за его спиной. Сейчас уже полнеба было багрово-черно-серым, если верить рассказам старожилов – верный признак прорыва. Во время перехода его ни разу не остановили – ни дружинников, ни ментов – все исчезли. Появление сил, на которых власть местного самоуправления не распространялась, заставило всех спрятаться.

По Сашкиным меркам, жить в городе было можно – еды хватало, выпивки тоже, женщин – валом, хотя сейчас, после появления Элен, он на них и не смотрел. Рассказывают, что раньше – тут никогда не знаешь, на сколько раньше, в прошлом году или в прошлом веке – здесь был просто разгул банд. Но с появлением нынешнего главы совета порядок наладился; он собрал всех служителей порядка, живших в городе, и уговорил их заняться тем же, чем те занимались в прошлой жизни. Сашка вспомнил, как он выпучил глаза, в первый раз увидев полицейского в форме, похожей на ту, что он видел в сериале про Шерлока Холмса. В нормальных районах и до этого уже функционировали свои отряды самообороны, следившие за порядком. Постепенно совместными усилиями они разогнали банды, хоть и не уничтожили до конца, но вытеснили их в районы к океану и к стене.

Поэтому, с одной стороны, Сашка радовался прорыву – ни один человек, если он не пьян, не рискнет выйти на улицу – никому не хочется попасть в лапы охотника или, того хуже, в объятья ангела. Значит, Ленке не придется встретиться с местными бандитами, которые, конечно же, не дали бы ей уйти, случись это в обычный день. По негласной договоренности они не трогали только поисковиков, да и то иногда случались стычки. Но поисковики – народ тертый: многие из них прошли немало войн – от Спарты до самых современных – Афганистан, Ирак; но были среди них и отморозки, как Сашка, которым просто нечего терять. Поэтому отпор был гарантирован. Однако в этот день ей грозила беда пострашнее людей-бандитов. На Земле страшней человека никого не было – он сам творил такое, что не нужно было никаких потусторонних сил, чтобы человечество в конце концов вымерло. Здесь же, в этом замкнутом мирке, появились те, кто заставлял всех жителей объединяться. Кроме охотников и ангелов, которые, несомненно, были разумными, гораздо чаще появлялись создания безмозглые – на уровне зверей – и появлялись они как раз здесь, ближе к Мгле – в порту и у стены.