Текст книги "Художник"

Автор книги: Сергей Кусков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Сергей Юрьевич Кусков
Художник

Пролог

Ну и рожа у тебя, Шарапов!

Из классики по сценарию братьев Вайнеров

Валерий Владимирович Лысых, главный редактор краеведческого и литературного журнала «Караван», посмотрел на часы, вздохнул и начал собираться домой. Ждать дальше не имело смысла…

Скрипнула дверь кабинета. (Маленькую, узкую, как вагончик, комнату перегораживал шкаф, в котором хранилось самое необходимое из журнального хозяйства. Половину комнаты, что ближе к входу, занимала Людмила Петровна, ответственный секретарь – сейчас, она, наверное, уже добралась до дома. Вторую половину, у окна, составляли владения главного редактора.) Валерий Владимирович выглянул из-за шкафа и увидел у стола Людмилы человека в куртке и зимней шапке, с загипсованной правой рукой на перевязи. Человек молча смотрел на редактора, редактор тоже смотрел, соображая, кто это такой и где он его видел, и наконец вспомнил и закричал:

– Паша! Ты где пропадал?! Я же уже уходить собрался!

Пришедший был тот самый человек, из-за которого Лысых третий день задерживался в редакции после работы, – художник Павел Ермаков. Но на кого он был похож! Лицо какое-то перекошенное: справа как будто осунулось, слева, наоборот, опухло, и левый глаз почти заплыл; шрам над бровью, и гипс в довершение всего.

Если бы Лысых знал наверняка, что у Павла есть брат, старше его лет на семь или еще больше, он подумал бы, что этот брат и явился в редакцию – тоже захотел узнать о судьбе художника. Но в существовании брата редактор не был уверен и поэтому, пусть и не сразу, признал в посетителе самого Павла Ермакова.

– Здравствуй, Валерий Владимирович. Где пропадал, говоришь? Сначала в поликлинику, – Ермаков качнул гипсом, – сам знаешь, сколько на это уходит времени. Потом в прокуратуру…

– Господи, а им-то что от тебя надо?!

– Им – ничего. Это мне от них надо. Подал заявление на следователя из РОВД. Вот за это, – он снова качнул гипсом, – и за все остальное. Тоже потянули кота за хвост…

– Брать не хотели?

– А какой им резон брать? Дело-то гиблое, ничего не докажешь… Потом домой заглянул. После этого надо бы снова в прокуратуру, но сегодня уже не пойду, хватит.

– А что дома?

– Дома все вверх дном после обыска. Цветы засохли… Хорошо, кошку не держу уже второй год… Ну, да ладно, не в кошке дело. При обыске забрали все видеокассеты, диски и винчестер из компьютера. Вещественные, блин, доказательства! Обещали вернуть, только у них там все время кого-то нет на месте, похоже, все уже растащили. А сейчас прихожу – монитора нет!

– Думаешь, они?

– А кто еще? Их печать на двери. Целая, между прочим!

– А хороший был монитор?

– Хороший. Большой, жидкокристаллический. Ты же знаешь, я последнее время на компьютере работаю чуть ли не чаще, чем на бумаге.

– Да, дела… – редактор задумался. – Вот что, попрошу-ка я юристочку из "Домостроя" тебе помочь. Они себя чувствуют некоторым образом обязанными, а у меня с ней отношения хорошие.

– У тебя с ней отношения не хорошие, а очень хорошие, – усмехнулся Ермаков, – так ты уж попроси ее встретиться где-нибудь здесь, на твоей территории. Не хочу я у них появляться.

– Так все-таки, где ты пропадал? Я не имею в виду сегодня. По моим данным, тебя позавчера еще должны были выпустить. Я тут всех на уши поставил, вплоть до областной прокуратуры.

– Вот за это спасибо, Валерий Владимирович. Если бы ты их на уши не поставил, я бы еще и сейчас сидел.

Дело первое, об умышленном убийстве

…Металлическая оправа от очков, ее деловито пронес мимо меня, держа двумя пальцами, третий милиционер, тут же скрывшийся за фургоном. Затем дверцы захлопнулись, машина выпустила из себя кубометр гнусного запаха и медленно укатила. Вот и все приключение, и спросить не у кого, что здесь произошло, потому что миновали времена, когда такого рода инциденты собирали зрителей. И я пошел своей дорогой.

А. и Б. Стругацкие. «Хромая судьба»

1

Евгений Петрович Бородин, генеральный директор фирмы «Домострой», был застрелен на лестничной площадке, у двери собственной квартиры, за месяц с небольшим до описанного разговора. Два выстрела прозвучали в подъезде в начале девятого вечера. Минут через десять соседка Бородина, слышавшая стрельбу, отважилась приоткрыть дверь и выглянуть на площадку…

На Павла Ермакова следователь Кучумов вышел через два дня, изучая связи убитого. К Павлу вели по меньшей мере две цепочки: во-первых, "Домострой" являлся одним из учредителей и основным спонсором журнала "Караван"; во-вторых, Елена Бородина, вдова генерального директора, раньше была замужем за Ермаковым.

Следствие рассматривало версии, как связанные с бизнесом покойного, так и личного плана. В последнем случае Павел был одной из наиболее подходящих фигур. Во-первых, бывший (отвергнутый ради другого?) муж. Во-вторых, некоторые из знающих его людей аттестовали его как человека несдержанного и склонного к ссорам. Другие, правда, утверждали, что он, наоборот, на редкость терпелив, но если все-таки его выведут из себя, то мало не покажется никому. (Вот и вывели, подумал Кучумов.) К тому же в молодости он однажды получил срок (правда, условный) за хулиганство, почему и был отчислен из университета за два месяца до защиты диплома.

Следователь позвонил в редакцию, там ответили, что Ермаков работает дома. Он позвонил домой и предложил подойти в райотдел для выяснения некоторых вопросов.

– Каких еще вопросов? – спросил Ермаков. Ему очень не хотелось отрываться от работы и тащиться куда-то по гололеду.

– Касающихся вашей бывшей жены, – ответил следователь.

– А, это про убийство, что ли? Раз такое дело, приду.

После обязательных вопросов (имя-фамилия, дата рождения, место жительства) следователь спросил:

– Павел Степанович, какие у вас были отношения с Бородиным?

– Никаких, – несколько удивленно ответил Павел. – То есть я, конечно, знаю, что журнал в основном живет на деньги "Домостроя". Бородина, естественно, знал в лицо, может быть, пару раз встречался на каких-нибудь вечеринках… И, пожалуй, все.

– Вы знали, что ваша бывшая супруга замужем за Бородиным?

– Да, – спокойно ответил Ермаков. "Выдержка, однако!" – подумал следователь.

– Давно вы это знаете? – спросил он.

– Полгода, может, меньше… Точно не помню.

Ермаков задумался. Кучумов не стал ждать, когда он вспомнит подробности, и задал следующий вопрос:

– Какие у вас отношения с Еленой Бородиной?

Павел задумался.

– Отношения? Как у двух людей, связанных каким-то общим эпизодом в прошлом. Не более того. Мы оформили развод год назад, когда у нее появились виды на Бородина, а до этого уже два года жили порознь. Нет, конечно, когда это случилось, я ей позвонил, так сказать, выразил…

– Откуда вы знали, что она вышла за Бородина?

– Сама сказала. Как-то я ее встретил в нашем здании. У нас там множество организаций, вы видели? "Домострой" тоже там. Я ее встречаю, спрашиваю: какими судьбами? Она говорит: к мужу пришла. Вот тогда и узнал.

– Когда это было, постарайтесь вспомнить поточнее, – сказал следователь, но Ермаков так и не смог это сделать. Полгода назад, скорее всего, даже меньше, а вот насколько меньше – не спрашивайте, все равно не вспомню.

– Павел Степанович, где вы были позавчера в восемь – начале девятого вечера?

Ермаков ненадолго задумался, потом ответил:

– Дома.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Нет. Я живу один, в тот день вообще никуда не выходил. С утра, с десяти часов и примерно до часу ночи работал. Ну, пару раз еще прерывался, чтобы сготовить поесть.

– Вы работаете дома?

– Да. Я рисовал для журнала.

– Вы уже отдали им готовую работу?

– Нет. Собирался сегодня закончить и отдать, но вот к вам вызвали. А какое это имеет отношение к делу?

– Не знаю, – ответил Кучумов, сопоставляя улики (только косвенные, к сожалению), – может быть, и никакого… Павел Степанович, я предлагаю вам добровольно сознаться в убийстве гражданина Бородина Евгения Петровича. В таком случае можно будет засчитать этот наш разговор за явку с повинной.

– Вы что, считаете, что я убил Бородина?! – спросил ошарашенный Ермаков.

– Допускаю. Мотив у вас есть. Алиби на момент убийства нет. Этого достаточно для подозрения. Ну, как, оформляем явку с повинной?

– Нет! – решительно сказал Павел.

– Очень жаль. В таком случае я выношу постановление о вашем задержании, – сказал следователь, доставая из стола бумагу, похоже, давно заготовленную. – Распишитесь здесь. Меру пресечения назначит суд.

– Не буду я расписываться! – возмущенно сказал Ермаков.

– Павел Степанович, я прошу вас расписаться не в том, что вы согласны, а в том, что ознакомлены. Я ведь вас ознакомил?

– Дайте бумагу.

Прочитав бумагу, Ермаков размашисто расписался и бросил на стол ручку.

2

Суд в качестве меры пресечения избрал содержание под стражей: речь шла об убийстве, скорее всего, умышленном. На следующий день ездили на квартиру с обыском. В поисках понятых оперативники зашли в квартиру напротив, привели соседа. Звали его Петром, с Павлом у них были отношения не то что дружеские, скорее приятельские, потому что Петр сюда переехал не очень давно. Впрочем, друг друга они звали Петей и Пашкой и знали друг о друге некоторые подробности: например, о давней хулиганской выходке Павла, из-за которой он лишился диплома, и о том, что сосед отсидел два года за кражу. Его жена тоже была дома, оперативники хотели привести и ее, но Петя запротестовал: простыла, нечего ей по обыскам таскаться. Тогда позвали Семеновну, дворничиху.

Следователь объяснил, зачем они здесь и что ищут. Петя прокомментировал это сообщение так:

– Пашка убил?! Да он и мухи не обидит!

Семеновна промолчала, она, похоже, тоже не очень поверила.

Искали в первую очередь оружие, но, когда обнаружили видеозаписи с Еленой Бородиной, Кучумов приобщил их к делу.

– Это не Бородина, – сказал Павел, – здесь она еще Ермакова.

Кучумов оставил его заявление без внимания.

Файлы с фотографиями Бородиной (Павел настаивал, что Ермаковой) обнаружились еще и на винчестере компьютера. Чтобы не тратить сейчас время на просмотр, следователь изъял все видеокассеты и компакт-диски, какие нашлись в доме, а заодно и винчестер. Дискеты просмотрели сразу, ничего в них не нашли и оставили.

А оружия так и не было. Половину квартиры завалили вытряхнутыми вещами, дошла очередь и до цветочных горшков. Металлоискатель ничего в них не обнаружил, что, как известно, ни о чем не говорит. Оперативник примерялся, как бы вырвать растение.

– Людей не жалеете – хоть цветок пожалейте, – сказал Ермаков. – В столе во втором ящике инструмент. Возьмите там щуп из проволоки, проткните щупом.

Оперативник достал отрезок толстой проволоки со слегка заостренным концом – на оружие, пожалуй, не тянет, да и Бородина не закололи, а застрелили из пистолета. Он начал медленно вдавливать проволоку в землю.

– Есть что-то, – вдруг сказал он. – Круглое. Может, патроны?

– Это галька. Дренаж, – сказал Павел. – И вообще, кто так хранит патроны?

– Так хранить патроны, конечно, нельзя, – согласился Кучумов, – а вот прятать можно. Вытаскивайте цветок.

Оперативник ухватил правой рукой за ствол павловского лимона (Ермаков зажмурился), левой уперся в край горшка и медленно вытянул растение вместе с землей. Показались корни, комки посыпались на пол.

Внизу, естественно, была галька. Дренаж.

Два следующих горшка проволокой не протыкали, а сразу вытащили растения. Ермаков молчал, смотрел безучастно. Последней была роскошная сансевиерия, которую чаще называют "щучий хвост". Оперативник ухватил ее у корня, потянул – она не сдвинулась с места: стенки горшка у краев чуть загибались внутрь. Потянул сильнее – растение затрещало. Он отставил горшок, порылся в ящике с инструментом, достал молоток и вернулся к цветку.

– Иван Андреевич! – резко сказал Кучумов.

– Гражданин следователь, – поправил тот.

– Гражданин следователь, у вас ордер на обыск или на уничтожение имущества?!

– Постановление, – снова поправил Кучумов и приказал оперативнику:

– Погоди ломать. Возьми нож, отожми с краев.

В четвертом горшке, как и в предыдущих трех, не нашлось ничего, имеющего значение для следствия. И в других местах тоже. Кучумов, по-видимому, чтобы хоть что-то приобщить к делу, изъял еще два листа с карандашными набросками каких-то портретов: утверждал, что имеется сходство с убитым. Ермаков посмотрел, сказал:

– Ну-ну! На вкус и цвет… – и замолчал.

Когда кончили рыться и Кучумов приступил к оформлению протокола, Ермаков спросил:

– Можно мне вернуть цветы в горшки и полить их?

– Пожалуйста, – Кучумов пожал плечами, – только вряд ли стоит. Вы от нас быстро не выйдете. По вашей статье можно и вообще не выйти – при наличии отягчающих обстоятельств.

– Ничего, я Веру Семеновну попрошу пока за ними посмотреть. Вера Семеновна, вы приглядите? Я вам ключ оставлю. Пока пасмурно, их можно поливать пару раз в неделю.

Семеновна открыла рот, чтобы что-то ответить, но Кучумов опередил:

– И у нее вряд ли это получится. Квартиру я опечатаю.

Ермаков, не говоря больше ни слова, собрал с пола рассыпанную гальку, по возможности аккуратно вернул каждое растение в свой горшок и старательно полил их, не обращая внимания на то, что вода в поддонах перелилась через края и потекла на подоконник. Остальные так же молча смотрели на него. Кучумов писал.

Понятым дали для ознакомления протокол обыска. Петя, прочитав, спросил следователя:

– А кто он – которого убили?

– Генеральный директор фирмы "Домострой".

– А, новый русский! – сделал свой вывод Петя, подписал протокол и сказал:

– Пашка, если ты правда его грохнул, я тебя уважаю! Не колись!

Семеновна мельком глянула в протокол и молча, без комментариев подписала.

3

Назначенный следствием адвокат (своего у Павла не было, он же не генеральный директор) появлялся всего один раз. Судя по возрасту, это дело у него было одно из первых, но, судя по поведению, все-таки не самое первое, и он уже знал, что делать. Без ведома Ермакова он добился психиатрической экспертизы. Кучумов, впрочем, и не возражал, потому что, во-первых, при расследовании умышленного убийства такая экспертиза оправдана. А во-вторых, он заранее знал результат.

Панаев, главный врач психиатрического диспансера, за все время своей работы не выдал ни одного заключения о невменяемости подозреваемым в убийстве. Он был твердо убежден, что убийца должен отбывать наказание в тюрьме. Если он способен понимать значение своих действий, то там ему и место; если же неспособен, то у него выработается отвращение к убийству пусть не на уровне понимания, так хотя бы на уровне условного рефлекса.

После возвращения Павла из диспансера в СИЗО адвокат не появился ни разу.

4

– Ну подумайте, какой мне смысл его убивать?! – спрашивал следователя Павел. – Журналы нашего профиля сейчас вообще нерентабельны, а «Домострой» нас поддерживал. А теперь в нем сменится руководство, и как отнесется к журналу новый директор – неизвестно.

– Во-первых, люди, ослепленные ревностью, обычно не думают об отдаленных последствиях…

– Да при чем здесь ревность?!

– Я не закончил, гражданин подследственный! Во-вторых, я усматриваю у вас еще одну причину для мести Бородину: когда у журнала два года назад сменились собственники, вашу единицу в штатном расписании сократили. Было дело?

– Ну, было. И что из этого? Что толку числиться в штате, если зарплату не платят? Мне журнал так и не заплатил за полгода.

– В каком смысле не заплатил?

– Гражданин следователь, в каком смысле в нашей стране не платят зарплату?! Не заплатил, и все! Как говорится, передай свой король мой пламенный привет!

– Тем более. Еще один мотив для мести.

– Да при чем тут Бородин?! Это же долги прежних учредителей! Если бы я мэра грохнул!.. Вот кого бы в самом деле стоило…

– Как вы заговорили, Павел Степанович! И после этого вы еще будете утверждать, что не склонны к ревности и мстительности? Опять же и судимость ваша…

– Вы и это раскопали?! Двадцать пять лет прошло, даже, наверное, больше. Дурацкая пьяная выходка, за которую потом самим было стыдно. Да и сроки-то дали условные.

– Наверное, стоило дать реальный срок. А алкогольное опьянение, как известно, не смягчает, а отягчает вину. Запирательство, кстати, тоже. Явки с повинной, к сожалению, у нас не получилось, так вы не ухудшайте свое и без того уже не блестящее положение. Советую вам чистосердечно признаться, каким образом вы убили гражданина Бородина Евгения Петровича.

– Да не убивал я, говорю же вам! И чем, по-вашему, я его убил?

– Убили вы его из пистолета, свидетели слышали два выстрела. Пистолет вы, очевидно, выбросили. Сейчас народ грамотный, детективы все читают, хранить дома улики никто не станет. Заодно поясните и куда вы выбросили пистолет, а потом мы поедем, и вы покажете на местности.

Павел замолчал: объяснять что-либо следователю, непоколебимо уверенному в своей правоте, было бесполезно.

– Значит, отказываетесь давать показания? Хорошо, так и запишем в протокол.

Прочитав написанный следователем протокол, Павел не нашел в нем никаких подвохов, написал "С моих слов записано верно" и расписался.

5

– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.

– Гражданин следователь, не убивал я Бородина. И пистолета в руках не держал, даже в армии. Я там больше лопатой работал. Откуда он у меня?

– Купили, наверное, сейчас все можно купить.

Следователь замолчал. Молчал и Павел, и тогда Кучумов сказал:

– Значит, отказываетесь давать показания? Хорошо, так и запишем в протокол. …

"С моих слов записано верно". Подпись.

6

– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.

Молчание.

– Значит, отказываетесь давать показания? Хорошо, так и запишем в протокол. …

"С моих слов записано верно". Подпись.

7

На четвертый день допрос начался вечером, довольно поздно. Павел откуда-то смутно помнил, что ночные допросы запрещены, но не знал наверняка, что это за закон, и с какого времени по этому закону считается ночь, и ничего по этому поводу не сказал.

– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.

– Гражданин следователь, вы что, пытаетесь меня убедить, что именно я его убил? В таком случае предъявите доказательства, чтобы я поверил!

– Значит, отказываетесь давать показания?

Следователь сунул руку под стол, как будто нажал там кнопку. Звонка Павел не услышал, звукоизоляция в служебном корпусе СИЗО была хорошая, а через пару минут появился какой-то прапорщик.

– Поработайте с ним, – сказал ему Кучумов.

– Пошли, – хмуро сказал прапорщик.

Они спустились по лестнице в подвал. Перед каждым пролетом прапорщик подталкивал его в спину, чем дальше, тем сильнее, и на предпоследнем Павлу пришлось после толчка ухватиться рукой за перила, чтобы не упасть. Тотчас последовал окрик:

– Руки за спину!

На последнем лестничном марше прапорщик толкнул Павла не вверху, а посреди пролета, когда тот уже не ждал толчка. Павел не удержался и, перелетев через четыре ступеньки, упал на бетонный пол. Пинком подняв, прапорщик повел его дальше, и они пришли в комнату, где обнаружился еще и сержант. Павел уже примерно догадывался, что будет дальше.

– Значит, так! – сказал прапорщик. – Если ты, мужик, все понял, то мы сейчас пойдем обратно, и ты подпишешь, что надо. А если не понял, то это ты зря!

Павел сделал вид, что не понял. 8, или 28, или 128 – Павел сбился со счета.

– Гражданин Ермаков, расскажите, как вы убили Бородина Евгения Петровича и куда вы спрятали или выбросили пистолет.

Молчание.

– Значит, отказываетесь давать показания?

Звонок. Прапорщик.

– Поработайте с ним

Лестница.

– Руки за спину, падла!

Подвал.

9. Или 10? Нет, все-таки 9.

Через две недели битья Кучумов сделал Павлу передышку. День его не трогали, а на следующий вызвали на допрос по-человечески – в десять утра.

– Павел Степанович, ну что вы так усложняете себе жизнь? Сознавайтесь. Вот и ваша супруга показывает, что вы грозились убить Бородина.

Кучумов намеренно обращался не "гражданин подследственный", а по имени и отчеству – рассчитывал, что это даст нужный результат. А вот насчет Елены он ошибся. Услышав о том, будто бы его обвиняет бывшая жена, Павел заявил:

– Я вам не верю! Не могла она это сказать! Делайте очную ставку.

– Здесь я решаю, какие следственные действия проводить! – резко ответил Кучумов.

– Что вы зациклились на мне? – спросил Павел. – У Бородина деловые связи. Партнеры, конкуренты, рэкетиры, в конце концов…

– Следствие отрабатывает все версии, – сказал Кучумов. – Или вы думаете, что мы не работаем?

Павел именно так и думал, но обвинять людей голословно не умел.

– Только в тех кругах пока ничего, – продолжал следователь. – И выходит, что все упирается в вас. Как говорил Шерлок Холмс, если отброшены все версии, кроме одной, она и есть верная, какой бы ни казалась невероятной. Павел Степанович, не ухудшайте своего положения, я же вам добра желаю!

– Хорошо. Пишите. Сознаюсь.

Следователь взял ручку. Ермаков продолжал:

– Двадцатого июля, а может, двадцать первого или двадцать второго – точно не помню – я, катаясь в парке на колесе обозрения, фотографировал миниатюрным фотоаппаратом "Киев-30" с верхней точки колеса территорию предприятия акционерного общества "Крылья" и прилегающей к нему воинской части. Да вы записывайте!

– Павел Степанович, бросьте валять ваньку, – устало сказал Кучумов, положив на стол ручку. – Или вы надеетесь, что вас передадут в изолятор ФСБ, а вы им пожалуетесь, что вас пытали? Не надейтесь. Во-первых, ничего нового вы им не сообщите. А во-вторых, они быстренько поймут, что вы все сочинили, и запросят, в чем вас обвиняют здесь. И, когда узнают, что в умышленном убийстве, вы тут же вернетесь к нам. Ну, так как вы убили Бородина?

Павел замолчал и больше не сказал ни слова. Несмотря на это, в тот день его не били.

10

Снова были прапорщик (а не он, так кто-нибудь другой), лестница и подвал.

Фамилии прапорщика и того сержанта, что был в подвале чаще других (и в первый раз он же), Павел случайно услышал и запомнил. Прапорщик Гормило и сержант Свинцов. Еще двоих, которые "работали" с ним реже, он по фамилиям не знал, а имена слышал пару раз и не разобрал, какое чье. Зато постарался запомнить их в лицо, а память на лица у него была профессиональная.

Снова били.

– Колись, Художник! – говорил ему сидевший вместе с ним в камере парень, которого поймали на карманной краже. – Подпиши, что требуют, а потом на суде откажись, скажешь, что били. Отпустить не отпустят, сейчас такие финты не проходят, а пару лет скостят. На зоне жить можно, а тут забьют насмерть, и ни хрена им за это не будет!

Карманнику было легче: взяли с поличным, он не запирался, и его не били.

Другой сосед по камере, бухгалтер, посаженный за налоговые нарушения, тоже советовал:

– Павел Степанович, да сознайтесь вы, зачем так мучиться?! Все равно каждый человек в чем-то виноват, не в том, так в этом! А кто проскочит, кто попадется, и за что его посадят – это уже судьба. С ней не поспоришь.

Бухгалтер тоже не запирался и соглашался со всеми обвинениями, но надеялся (и не без оснований) с помощью своего адвоката и своей цифири так запутать суд, что никто не понял бы, чем он на самом деле занимался: налоговыми правонарушениями или нормальной хозяйственной деятельностью.

Павел и последовал бы этим советам, но было обидно, что его личная судьба приняла вид милицейского прапорщика.

11

Через месяц после начала допросов Павлу сломали правую руку. Видимо, это не входило в планы Гормило и Свинцова. Они поволокли его в медпункт, ругаясь между собой, ну, а все тычки и затрещины, которые они предназначали друг другу, достались ему. В медпункте его бросили на кушетку, отчего он почти потерял сознание. Дежурный медик (врач, или фельдшер, а может, вообще медбрат) пощупал руку, отчего Павел потерял сознание совсем, и сказал:

– Перелом.

– А то мы не видим! – ответил Гормило.

Медик почесал в затылке и на невзрачном листке бумаги, незаслуженно громко озаглавленном "История болезни", написал: "Вывих". Потом подумал и добавил ниже: "Споткнулся на площадке, упал с лестницы (со слов больного)".

Ему, в принципе, не жалко было и перелома, но по этому виду травм и так уже вышел прирост по сравнению с прошлым месяцем, а с кого спросят за рост травматизма? А по вывихам еще оставался запас.

Кое как, постоянно сверяясь с потрепанной общей тетрадью, он наложил на руку Павла гипсовую повязку, потом сунул ему под нос ватку с нашатырным спиртом. Как только тот открыл глаза, Гормило и Свинцов подхватили его и поволокли в камеру.

12

До утра его оставили в покое. Рука болела, Павел всю ночь не спал и, если бы утром Кучумов вызвал его на допрос, сознался бы в чем угодно: в убийстве Бородина, в покушении на римского папу, в том, что пронес под пиджаком в самолет взрывное устройство и в полете привел его в действие…

Кучумов, по-видимому, этого не знал и не вызвал Павла ни утром, ни вечером, а к следующему утру боль стала терпимой, хотя и постоянной. Павел был снова готов сопротивляться, тем более что в утреннем вызове усмотрел подвох.

– Павел Степанович, – обратился к нему Кучумов. Опять по имени-отчеству, что еще больше насторожило Павла.

– Павел Степанович, я подготовил постановление о вашем освобождении, – сказал Кучумов, и это было уже вовсе неожиданно.

– Что, нашли?! – спросил Павел.

– Да, мы нашли убийцу. В связи с этим с вас все подозрения снимаются, и уголовное преследование в отношении вас прекращается. Распишитесь вот тут, и через полчаса вы будете за воротами.

Следователь протянул Павлу бумагу с напечатанными на ней двумя абзацами убористого текста, показал под ними место для подписи.

– Что это? – спросил Ермаков.

– Расписка в том, что вы не имеете к нам претензий.

– Ваши костоломы сломали мне правую руку, – хмуро сказал Павел. – Я что, левой должен расписываться? Эту подпись потом ни один суд не признает, и я же первым от нее откажусь…

Он отчаянно блефовал. Он был левша и во всех документах расписывался на глазах следователя левой рукой, но уже давно подозревал, что у Кучумова начисто отсутствует наблюдательность. Сейчас представилась возможность проверить это подозрение, и он оказался прав. В глазах следователя появилась растерянность. -…И я же первым от нее откажусь. Это во-вторых.

– А что во-первых?

– А во-первых, у меня есть к вам претензии, и я не намерен от них отказываться.

Кучумов вздохнул.

– Павел Степанович, если бы вы понимали, как вам повезло, вы бы оставили свои претензии при себе. Ну, хорошо, так как вы все-таки имели некоторое отношение к делу, я пойду на маленькое нарушение, расскажу вам кое-какие подробности.

Кое-какие подробности

Убийцу Бородина поймали случайно, расследуя другое дело, к которому не имели отношения ни он, ни тем более Ермаков.

Нашли труп. По показаниям местных жителей – бомж. По результатам вскрытия, как и по другим признакам – несчастный случай. Оперативники, чтобы подтвердить эту версию и на том благополучно закрыть дело, собирали сведения, опрашивая население. И один из них, молодой, начинающий и еще не утративший любопытства, услышал от одной бабули о некоем Славике, про которого знакомые девчонки говорили, что он ходит с пистолетом.

Пистолет вообще не мог иметь отношения к этому трупу, но оперативник был начинающий и еще не понял, что его дело – расследовать заведенные уголовные дела, а не бороться с преступностью вообще. На девчонок он вышел с помощью той же бабули, показал им удостоверение, они, испугавшись, рассказали все, что знали. Так милиция вышла на Вячеслава Губина, восемнадцати лет, студента речного техникума, известного среди знакомых под кличкой Гоблин.

Из всего разумного, доброго, вечного, посеянного в его душе родителями и школой и скорректированного средой и телевизором, Гоблин вывел для себя два моральных принципа с одной оговоркой. Первый заключался в том, что чем больше у тебя денег, тем лучше, второй – что способ приобретения оных не имеет значения. Особенно когда речь идет о больших деньгах. Оговорка же состояла в том, что границу между просто деньгами и большими деньгами Гоблин для себя пока не провел.

На практике дела с деньгами обстояли хуже, чем в теории. Для успешной карьеры требуется образование, а для того, чтобы учиться после школы дальше, – либо базовые знания, либо опять же деньги. А все, что было отложено семьей на продолжение образования Славика, без остатка ушли на отмазывание его от армии. Мать, зная сына, решила, что так будет надежнее, чем искать вуз, куда примут за взятку. Принять-то примут, а сколько он там продержится? А вылетит – что дальше?

Славик теперь был к военной службе негоден, а в речной техникум поступил, потому что с его знаниями только это и получилось. Техникум не пользовался популярностью, и не из-за низкого уровня подготовки – с этим-то как раз все обстояло нормально. Но основную массу студентов в нем всегда составляли те, кто собирался после учебы действительно работать в речном флоте, а таких было и есть не слишком много.

Предложение убить Бородина Гоблин получил от одного бывшего одноклассника, который после школы никуда не поступил, а при встречах на вопросы "Как устроился? Где работаешь? Сколько получаешь?" отвечал уклончиво. В разговорах знакомых проскальзывало, что он связался с какой-то бандитской группировкой. Славик и сам был не прочь, и полученное предложение посчитал первым шагом на этом пути. А деньги, над какими долго смеялся бы профессиональный киллер, были самым большим заработком за всю его жизнь. Заказчик либо не сумел найти профессионала, либо не имел нужной суммы, а может, просто пожадничал.

Задача оказалась донельзя простой. Пистолетом его снабдили, подробной информацией об объекте – тоже. Гоблин все сделал, как ему сказали, и все было тип-топ.

Лишь в одном пункте Гоблин нарушил инструкцию: он не избавился от пистолета (лучше всего, говорили ему, сразу и незаметно выбросить его в реку). Он принял это решение в тот момент, когда впервые почувствовал тяжесть оружия в руке и понял, что стал теперь другим человеком. А может быть, вообще только сейчас и стал человеком.

А то, что хвастался девчонкам – так ведь восемнадцать лет и бутылка пива!..

Взяли его на улице. Два оперативника посмотрели с небольшого расстояния, наметанным взглядом определили, где под курткой спрятана пушка, подошли:

– Ваши документы, гражданин!

Из документов у гражданина не было с собой даже студенческого билета.

– Придется пройти для выяснения личности.

Гоблин побледнел, но ничего не сказал. Он развернулся, сделал два шага с оперативниками, а потом вдруг рванулся и побежал, расстегивая куртку на ходу. Когда показался пистолет, его действия приобрели характер вооруженного сопротивления сотрудникам милиции. Это уже серьезно, и заниматься такими вещами без подготовки не стоит.