Текст книги "Священные камни Европы"

Автор книги: Сергей Катканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

И вот, наконец, Ричард прибыл в Святую Землю, прямо под Акру, которая пала под натиском Саладина так же, как и Иерусалим, несколько лет назад. Когда крестоносцы пришли в себя, они попытались вернуть Акру, штурм не удался, началась осада, которая длилась уже третий год. Под Акрой собрались значительные силы христиан, к которым недавно присоединился со всем войском ещё и король Франции Филипп. Но и Саладин не терял времени зря, он так же собрал большое войско, в свою очередь осадив осаждающих.

И тут на сцене появляется король Ричард – блистательный и великолепный, он весь – буря и натиск. Исламский хронист Боаэддин так об этом писал: «Король был страшной силы, испытанного мужества и неукротимого характера, он составил себе большую славу своими прежними войнами. Его флот состоял из 25 кораблей, наполненных воинами и съестными припасами. Он прибыл к Акре 8 июня 1191 года. Франки предались по этому поводу громким ликованиям и ночью зажгли огни. Христиане давно уже ожидали короля Англии, мы знали, что они отложили окончательный приступ до его прибытия – так высоко ценились ими его искусство и отвага. Появление короля Англии произвело большое впечатление на мусульман, ими начал овладевать страх… И вот на стенах Акры появилось знамя франков, в то же время раздались крики радости со стороны христиан. Мусульмане остановились на некоторое время… затем раздались плачь и рыдания».

Около трех лет топтались крестоносцы под Акрой, но стоило появиться здесь этому невероятному герою, и Акра тут же пала. Разумеется, Ричард не в одиночку взял Акру, последний штурм и без него был хорошо подготовлен, и всё–таки одно только его появление среди крестоносцев вдохнуло в них новые силы, которых оказалось достаточно для того, чтобы переломить ситуацию.

И Ричард радостно купался в этом море всеобщего восхищения. Ему и самому уже казалось, что в лучах его славы даже солнце должно померкнуть. Он уже верил, что в мире есть только один рыцарь, а остальные – лишь свидетели его славы.

Вот идет Ричард по взятой Акре и видит над одним домом знамя австрийского герцога Леопольда. Дом понравился Ричарду, и австрийское знамя по его приказу тут же сорвали и бросили на землю. Между тем, Леопольд проявил во время осады чудеса доблести и не заслужил такого с собой обращения. Но что он мог сделать, глядя, как срывают его знамя? Кто тут мог хоть слово сказать против Ричарда?

Ричард вообще очень легко оскорблял людей, но вовсе не потому, что ему нравилось видеть их унижение. Просто он никогда не думал о том, что чувствуют люди его окружавшие, и как они могут переживать из–за его поступков.

К примеру, король Филипп, конечно, не был таким блистательным героем, как Ричард. Но Филипп был королем. А Ричард унижал его на каждом шагу. Он, например, щедро раздавал награды вассалам Филиппа. Рыцари потом говорили: «Ещё никто не раздал столько за год, сколько он за месяц». А каково было королю Франции слышать, как его рыцари прославляют короля Англии?

Ричард задыхался без всеобщего восхищения, как без воздуха. Может ли такой человек быть религиозным? А он безусловно был религиозным, но его религиозность была страстной и нервной. Однажды, ещё в Мессине, он вдруг так глубоко почувствовал греховность своей жизни, испытал такое сильное раскаяние, что вышел к собранию епископов в одной сорочке, босой, при всех покаялся в своих грехах и потребовал бичевания. Кто знал натуру Ричарда – ни на секунду не усомнился в его искренности. Хронист писал, что Ричард «с того часа сделался богобоязненным, творил добро и избегал зла». Да куда там…

Однажды к Ричарду явился всеми уважаемый священник Фулько и сказал ему: «Говорю тебе, король, именем Всемогущего Бога, выдай как можно скорее замуж трех своих злейших дочерей. Одну зовут Гордостью, другую – Корыстью, а третью – Безнравственностью». Ричард, презрительно усмехнувшись, ответил: «Я отдаю мою Гордость за гордых храмовников, мою Корысть за корыстных цистерианцев, а мою Безнравственность за прелатов церковных». Иными словами: «На себя бы вы все посмотрели». К тому времени припадок раскаяния у Ричарда благополучно завершился, началась длительная ремиссия.

И он продолжал творить такие дела, в которых любой христианин потом каялся бы до конца дней. В плену у Ричарда было 2700 мусульман, Саладин обещал заплатить за них выкуп, но когда подходил срок выплаты, он раз за разом просил подождать ещё, оправдываясь тем, что ещё не собрал необходимой суммы. Ричард понял, что Саладин просто водит его за нос и предупредил: не заплатишь к следующему сроку – всех обезглавлю. Саладин опять не заплатил, и Ричард приказал обезглавить 2700 человек.

Это страшное преступление до наших дней все ненавистники Ричарда (как правило – ненавистники рыцарства) с удовольствием ставят ему в вину. Хотя стоило бы задуматься – а какая была у Ричарда альтернатива? Позволять потешаться над собой, как над дурачком? Льва нельзя дергать за усы. И Саладин, когда тянул с выкупом, явно сознательно провоцировал Ричарда на преступление. Султан пожертвовал своими людьми, для того, чтобы выставить Ричарда палачом и лишить его героического ореола среди крестоносцев. И сами мусульмане упрекали за эту казнь не столько Ричарда, сколько Саладина, не пожелавшего спасти своих, выполнив условия договора.

Ричард был по–рыцарски прямолинеен и простодушен, он поступал так, как диктовала ему его буйная натура, и в этом он был абсолютно честен. Саладин – тонкий, изощренный политик, поступал только так, как это будет выгодно. Ричард всегда оставался самим собой, Саладин сознательно, продуманно и целенаправленно создавал «миф о Саладине», который, кстати, и по сей день имеет хождение в Европе.

Когда под Акрой Ричард тяжело заболел, Саладин посылал ему фрукты и даже врачей, рассчитывая всему миру продемонстрировать своё благородство и великодушие. Во время сражения под Яффой Саладин, увидев Ричарда пешим, воскликнул: «Как, такой король стоит пешим посреди своих людей! Это неприлично». Султан отправил королю коня, поручив вестнику сказать, что такой великий человек не должен оставаться пешим в столь великой опасности.

Ах, как это было красиво! Ну просто лубочная картинка, призванная запечатлеться в истории. Саладин ни на секунду не был искренен, он просто изучил психологию франков и хорошо знал, что такой «рыцарской жест» произведет на всех крестоносцев большое впечатление. Но с этим жестом вышел большой неудобняк. Ричард приказал сесть на подаренного коня одному из своих рыцарей а конь, вопреки воле всадника, понес его в лагерь мусульман. И все увидели, что Саладин – подлец. До крайности смущенный султан послал королю другого коня.

А Ричард сразу же после Акры немедленно приступил к совершению великих подвигов. Ему тоже хотелось в историю, но он намеревался туда попасть не при помощи красивых жестов, а совершая что–нибудь такое, что не по силам живому человеку. И у него получалось. Ричард наводил ужас на сарацин. Исламские женщины, когда ребенок плакал, говорили: «Молчи, рядом король Англии».

Под Арсуром крестоносцы встретились с 200-тысячной армией Саладина и с гораздо меньшими силами опрокинули её. Когда франки уже грабили лагерь, мусульмане, народ упертый, вновь напали, франки были готовы отступить, обратив победу в поражение, но тут появился Ричард, который «косил неверных, как жнец колосья» и это решило исход боя.

Говорят, что на равнинах Рамлы, хотя там и не было крупных боевых столкновений, Ричард все же исхитрялся сносить до 30 голов неверных ежедневно. Прикосновения его меча были смертельны. Если для императора Конрада III разруб «от плеча до седла» был редким ударом, то для Ричарда это была норма. А уж что он вытворял под Яффой…

Когда мусульмане захватили Яффу, Ричард посадил своих на корабли и устремился туда. Не дожидаясь, когда корабли подойдут к берегу, он прыгнул в воду и чуть ли не в одиночку выгнал сарацин из города, прежде, чем они поняли, что произошло. Расторопный Саладин тут же бросил на Яффу основные силы, подоспев туда ночью. Крестоносцы босиком, некоторые в одних рубашках, пытались остановить врага. У них было всего 10 лошадей, на одну из них вскочил Ричард и сразу же врезался в гущу врага лишь с несколькими рыцарями, распространяя вокруг себя ужас, он гнал перед собой целые толпы. Но вот враг проник в город через другие ворота. Ричард в сопровождении всего двух рыцарей бросается туда. Чуть ли не в одиночку выгнав врагов из города, он возвращается на равнину. Здесь он молниеносно вклинивается в гущу мусульман, исчезает в их толпе и его уже считают погибшим. Но мусульмане вдруг начинают разбегаться. Когда после победы Ричард вернулся к своим, его конь был полностью залит кровью, а сам он «весь пронзенный стрелами, напоминал подушечку, утыканную иголками».

Эту невероятную победу одного человека над целым войском современники считали самым чудесным событием в летописях человеческого героизма. Когда Саладин стал упрекать своих эмиров, что они были повержены одним человеком, он услышал: «Да разве это человек? Все его действия превосходят доступное разуму».

Ричард стал самым ярким воплощением рыцарского образа боя за всю историю рыцарства, наглядно показав, что рыцарь на поле боя – это не просто боец, – его сила равна целому подразделению. Вы представляете, какое чувство собственного достоинства должно быть у такого бойца, если он хорошо знает, что являет собой нечто большее, чем просто отдельный человек? И каковы в этом случае соблазны гордыни.

Навсегда останется загадкой, почему Ричард, одержавший столько блестящих побед, так и не пошёл на Иерусалим. Половины затраченных им усилий хватило бы на то, чтобы взять Святой Град, освобождение которого вообще–то и было целью похода. Даже если считать, что Гроб Господень был Ричарду совершенно безразличен, то ведь он же понимал, что слава освободителя Иерусалима будет самой громкой, какую только можно себе представить. Говорят, что бесстрашный король был человеком нерешительным, если речь не шла о личном участии в бою. Как только речь заходила о решениях полководческих, он мялся, не зная, что предпринять и, с большим трудом поставив перед собой цель, вдруг неожиданно её менял, а потом опять менял.

Уже после Арсуфа можно было сразу идти на Иерусалим, но Ричард вместо этого пошёл к Яффе и начал её восстанавливать, кажется, лишь затем, чтобы хоть чем–то себя занять. Потом он вдруг принялся восстанавливать Аскалон. Войско роптало: «Мы пришли сюда не строить Аскалон, а освобождать Иерусалим». А он всё никак не мог решиться пойти на Святой Град.

Посреди побед Ричард начал задумываться, уединяться, решимость соратников словно наводила на него тоску. Он вдруг заговорил, что возвращается в Европу, потом так же неожиданно сообщал, что остается. Встав лагерем в 7 милях от Иерусалима, он простоял здесь несколько недель, так и не решившись отдать приказ о последнем рывке. Всякий раз, когда христианская армия устремлялась к Иерусалиму, на него вдруг нападала необъяснимая медлительность и осторожность. Однажды, увлеченный погоней за неприятелем, он доскакал до высот Эмауса, откуда был виден Святой Град. Ричард не смог сдержать слез и закрыл лицо щитом, словно стыдясь смотреть на ускользающую цель его похода.

Рискну предположить, в чем была причина его необъяснимой нерешительности. Ричард боялся Бога, а потому боялся идти в Град Господень. Овеянный неслыханной земной славой, в глубине своей чувствительной поэтической натуры он ощущал, что перед Богом он мелок и незначителен. Он очень болезненно переживал эту свою духовную ничтожность. Ричарду казалось, что стоит ему вступить в Святой Град, как все увидят, насколько он незначителен рядом с великими святынями. Несмотря на всю свою грубость, в глубине души он был довольно религиозным человеком, у него были с Богом свои очень живые отношения. В нем жил страх Господень.

Позднее безбожный император Фридрих под гром литавр вступил в Иерусалим и не убоялся короноваться в храме Гроба Господня. Этот самодовольный безбожник не чувствовал своего духовного ничтожества. А Ричард чувствовал. И убоялся.

И вот из Европы пришло известие, что брат Ричарда Иоанн (известный нам, как «принц Джон») изгнал поставленного им наместника, а король Франции, уже вернувшийся в Европу, начал против Англии боевые действия. Ричард, кажется, даже обрадовался, что у него теперь был такой прекрасный повод вернуться в Европу. Он тут же заключил с Саладином перемирие на три года. Условия договора были весьма неплохими – за крестоносцами осталось почти всё побережье, султан гарантировал христианам свободный доступ в Иерусалим.

Прежде, чем отбыть на родину, крестоносцы безоружными паломниками отправились в Иерусалим. Ричард с ними не пошёл. Он боялся Святого Града. И этим он выразил куда более трепетное преклонение перед Гробом Господним, чем те, кто бездумно бился головой о его камни.

Когда Ричард садился на корабль, провожающие плакали. Его очень многие любили. Он тоже не мог сдержать слез и сказал: «О, Святая Земля! Поручаю народ твой Господу Богу, и да позволит Он мне вернуться и помочь тебе». Бог ему этого не позволил. Ричард оказался недостоин Иерусалима. И сам он это понимал гораздо лучше других.

Он возвращался на родину тайком, зная, что в Европе его многие ненавидят. И вот, когда он был на территории Австрии, его инкогнито раскрыли, герцог Леопольд приказал его арестовать и бросить в темницу. Для Ричарда пришло время платить по счетам. Леопольд припомнил ему австрийское знамя, брошенное в грязь. Глубокую обиду австрийского герцога можно понять, но он поступил совершенно не по–рыцарски, как низкий человек. Тихо выждал, когда на Ричарда можно будет навалиться всем герцогством и восторжествовал. Этим поступком он навсегда себя опозорил.

Император Германии, узнав, что у его вассала столь знаменитый пленник, поступил ещё более низко – он приказал отдать ему Ричарда и так же бросил его в темницу, словно пленника, взятого на поле боя. Короля Англии перевезли из Вены на берега Рейна, в одну из имперских крепостей. Ни в чем не виноватого перед империей короля–рыцаря, теперь держал в заключении император, доказавший, что слово «честь» для него ничего не значит.

Король Франции Филипп тот час поздравил императора и попросил его стеречь пленника как можно лучше. Ещё один подлец. Покидая Святую Землю, Филипп поклялся Ричарду, что в его отсутствие он не нападет на английские владения. И сразу же, как вернулся – напал. А эта трусливая радость, что его враг в тюрьме, показала, как сильно он боялся встретить Ричарда на поле боя. Филипп на весь мир торжественно провозгласил, что он не только подлец, но и последний трус. Это нельзя оправдать ни какими соображениями государственной пользы. Если трон становится транслятором подлости и трусости – страна своё получит. И Франция ещё умылась слезами.

А уж как веселился братец Ричарда Иоанн, требовавший от всех вассалов короля присягнуть ему, потому что Ричард уже не вернется. Он сразу же снюхался с Филиппом, заклятым врагом своей страны. Подлость принца Джона хорошо известна нам, благодаря Вальтеру Скотту и легендам о Робин Гуде.

Леопольд – Генрих – Филипп – Иоанн – удивительно длинная цепочка подлецов, каждый из которых формально был рыцарем, но ни один из них не имел в душе ничего рыцарского. А Ричард порою был очень жесток, порою он легкомысленно оскорблял окружающих, но он никогда не был подлецом, его рыцарская честь всегда была вне всяких сомнений. За всю свою жизнь он не совершил ни одного низкого поступка, какие совершали его враги.

Да, Ричарда многие ненавидели, он умел быть невыносимым, но и любили его так, как редко кого–то любили. И друзья у него были такие, что позавидуешь. Его друзья сбились с ног, пытаясь выяснить, где подлый император держит Ричарда. Рыцарь–трубадур Блондель обошёл всю Германию в поисках пленного короля. Подойдя к замку, где, как ему сообщили, томится какой–то знатный пленник, Блондель услышал голос, напевавший начало песни, которую он когда–то сочинил вместе с Ричардом. Блондель тотчас пропел второй куплет. Ричард узнал его. И Блондель сразу же устремился в Англию сообщить, что нашел тюрьму короля. Теперь уже даже папа римский потребовал для Ричарда свободы.

Император устроил над Ричардом недостойное судилище, предъявив ему бредовые обвинения. Когда Ричард произнес свою оправдательную речь, епископы и бароны залились слезами, что не помешало императору потребовать за Ричарда огромный выкуп. Выкуп принято было требовать только за взятых в бою пленных, а ведь Германия даже не воевала с Англией.

Ричард был вынужден пообещать, что заплатит, он и так провел в плену два года, а враги тем временем разоряли английские владения. И Англия, без того разоренная «саладиновой десятиной» – налогом на крестовый поход, а так же бесчинствами принца Джона, теперь отдавала на выкуп последнее – приходилось продавать даже церковную утварь. А император потирал ручонки, радуясь, как ловко он провернул это выгодное дельце.

Вернувшись в Англию и построив принца Джона по стойке смирно, Ричард сразу же отправился воевать со своим заклятым другом Филиппом во французские владения анлийской короны. Так он провоевал ещё пять лет, пока во время осады одной крепости не был ранен в шею отравленной стрелой. Без яда враги всё же не смогли его победить.

Ричард ещё был жив, когда стрелка схватили и привели к нему. Поговорив со своим убийцей, Ричард приказал отпустить его на свободу, то есть он умер христианином – всех простив. Но когда душа его отлетела, вассалы Ричарда впервые не выполнили приказ своего короля – с убийцы, который намазал свою стрелу ядом, живьем содрали кожу. И никто их за это не упрекнул.

***

Жозеф – Франсуа Мишо писал: «Имя Ричарда было на протяжении столетия ужасом Востока. Мусульмане употребляли его имя в поговорках, как символ зла. Он был поэтом, трубадуром, но это не смягчило его свирепости. Он мог насмехаться над религией и жертвовать собой ради неё. Он не знал границ в ненависти, как и в дружбе. Страсти, кипевшие в нем, редко позволяли ему иметь одну цель. Он не был способен управлять людьми, поскольку не мог управлять собой. Он должен был принадлежать скорее рыцарским романам, чем истории».

И всё–таки без Ричарда Львиное Сердце сейчас уже невозможно представить себе историю средневековья, историю рыцарства, и чьё–то желание сплавить его имя куда–то в область романистики ничего не может в этом изменить. Ричард с максимальной яркостью воплотил в своей жизни как величайшее достоинства рыцарства, так и его тягчайшие пороки. Ричард потому и завораживает, что само его львиное сердце было ареной жесточайшей борьбы добра и зла. А ведь это и есть жизнь. Поэтому Ричард и теперь живее всех живых. На радость нам и на беду.

Король Людовик IX Святой

Людовик IX вступил на трон ещё ребенком. Его короновали в 12 лет после неожиданной смерти отца. Но прежде, чем он отправился в Реймс на коронацию, в Суассоне его посвятили в рыцари. Это было сделано в нарушение обычая, который предписывал посвящать в рыцари юношей по достижении 21 года. Но в XIII веке Франция уже не могла представить себе на троне не рыцаря. Тем миром должен был управлять обязательно и только рыцарь. Даже если это ребенок. И Людовик всю свою жизнь очень внимательно и серьезно относился к своему рыцарскому достоинству. Оно много для него значило, хотя великих подвигов ему не суждено было совершить.

Рано стало заметно, что Людовик предназначен для подвига духовного, впрочем и в этом проявлялось благородство его рыцарской натуры. Вот он приказал построить аббатство Ройомон. Король–ребенок уже строит аббатства. Причем, ему мало приказать, ему надо самому строить. Посетив стройку, он вместе с одним монахом стал носить носилки, груженые камнями, повелев братьям–принцам последовать его примеру. Братья хотели на полпути передохнуть, но он очень серьёзно сказал им: «Монахи не отдыхают, и нам не следует отдыхать». Братьям хотелось поболтать и покричать, но он их урезонил: «Монахи здесь не шумят, и нам не следует шуметь».

И вот, повзрослев до боеспособного возраста, Людовик тяжело заболел. Уже думали, что король умер, но вдруг он очнулся и тотчас потребовал, чтобы ему «дали крест». Людовик сказал: «Уже давно дух мой за морем, и вот, если будет угодно Богу, тело моё отправится туда же и завоюет землю сарацин».

Его мать, вдовствующая королева Бланка Кастильская, не одобрила намерения сына. Она внушала ему, что он принес обет будучи больным и не совсем в себе. Тогда Людовик сорвал нашитый на одежду крест и вновь потребовал его у епископа Парижа, «чтобы больше не говорили, что он взял его, не ведая, что творит». Людовик умел быть жестким, в том числе и со своей властолюбивой матушкой.

Почему для Людовика было так важно отправиться в крестовый поход? Тонкий Жак ле Гофф пишет: «Он шёл на Восток не для того, чтобы увидеть Гроб Господень, он шёл не в Иерусалим, хранящий память о страстях Христовых. Он шёл, чтобы попытаться стать Христом. Цель – Сам распятый Христос. Король страждущий постепенно трансформировался в короля–жертву, короля Христа».

Эти слова могут показаться звучащими несколько… чрезмерно, но ведь подражание Христу, уподобление Ему – это задача, которую должен ставить перед собой каждый христианин. Речь, собственно, лишь о том, что Людовик был очень глубоким христианином.

Каким он был бойцом? Говорят, что Людовик оказался достойным сыном своего отца, равного которому не было на поле брани. Верный друг короля сенешаль Шампани Жан де Жуанвиль писал о нем: «Никогда в жизни не видел я столь прекрасного рыцаря, ибо он возвышался над плечами своих людей с золоченым шлемом на голове и немецким мечом в руке».

Жуанвиль рассказывает так же о бесстрашии, с каким король шёл навстречу опасностям морского похода, и не терял хладнокровия ни тогда, когда корабь сел на мель, ни во время морского сражения.

Когда корабли крестоносцев подошли к египетской Дамиетте, к порту было не подступиться, мусульмане осыпали корабли стрелами. Король, увидев, что христиане остановились, прыгнул в море со щитом на шее, и копьем в руке, вода была ему по пояс. Выбравшись на берег, он сразу вступил в бой. Когда крестоносцы увидели, что сделал король, они тоже прыгнули в море и вступили в сражение.

Судя по всему, Людовик был хорошим бойцом, храбрым и умелым, но хронисты очень скупо рассказывают о короле на войне. Великих боевых подвигов он не совершил, хотя вполне соответствовал требованиям, которые можно было предъявить к рыцарю. Вообще, Людовик неплохо разбирался в военном деле, в Египет он, например, привез целый парк боевых машин, особенно осадных устройств.

При Мансуре 9 февраля 1250 года крестоносцы одержали большую победу. Это был триумф короля–рыцаря, но триумф, увы, единственный. Вскоре последовало поражение, в результате которого король попал в плен.

В плену король постоянно думал и говорил о других пленных крестоносцах, об их участи, о том, возможно ли её смягчить. Он наотрез отказался делать какие–либо заявления, которые бы противоречили христианской вере. Он провел в плену месяц и его выкупили. Король очень разгневался, узнав, что его доверенные лица обсчитали мусульман на 20 тысяч ливров. Он считал, что обязан держать слово, данное кому бы то ни было, включая неверных. И в плену, и при освобождении он являл собой пример безупречного рыцарского поведения.

После освобождения Людовик отправился в Акру, некогда освобожденную Ричардом Львиное Сердце, и надолго остался здесь уже в качестве простого паломника. Всего он провел в походе почти шесть лет – с августа 1248 по июль 1254 года. Ни один король Франции, отправившись в Святую Землю, не оставался здесь так долго.

В чем была причина того, что он не торопился на родину? Можно осторожно предположить, что во всяком случае одна из причин заключалась в его матери. Бланка Кастильская, женщина чрезвычайно властолюбивая, фактически правила Францией от имени короля–ребенка. Когда Людовик достиг совершеннолетия и о регентстве надлежало забыть, привычка править у Бланки, конечно, не исчезла. Она по–прежнему пыталась диктовать свою волю и Франции, и сыну – королю. Для Людовика, как для любящего сына, из этой ситуации не было хорошего выхода. Надо было либо отказаться от своего королевского и мужского достоинства, во всем «слушаясь маменьку», либо постоянно входить с ней в конфликт и жестко ставить на место, нарушая заповедь о почтении к родителям. Король нашел выход, оставшись в Святой Земле. Не отрекаясь от своего королевского достоинства, он фактически отрекся от власти.

Едва только пришла весть о смерти его матери, он тотчас отправился во Францию. Теперь это был настоящий король – зрелый, возмужавший, закаленный. Более того – это был невиданный и неслыханный король.

Он никогда не носил одежду ярких цветов, не использовал предметов роскоши, отказался от золотых и серебряных украшений, предпочитая простое железо. Он редко расставался с той грубой одеждой, в которую облачился, как крестоносец, был совершенно неприхотлив в еде, никогда не заказывал себе ни каких блюд. Вино пил сильно разбавленное водой из простого стеклянного кубка. Его называли монахом на троне.

Впрочем, этот король–монах был крепким государственным деятелем, он очень много сделал для своих подданных именно как правитель, при этом не забывая творить добро своим подданным, как человек. Людовик щедро раздавал милостыню, где бы он в своём королевстве не появлялся, везде много жертвовал на храмы, лепрозории, больницы. Каждый день он кормил великое множество бедняков, при чем многих – в своих покоях, часто сам резал им хлеб и подносил питьё.

Душа Людовика неустанно трудилась над осмыслением нравственного и общественного порядка. Король постоянно думал о защите слабых и советовал своему сыну в «Поучении»: «Если случится ссора между бедным и богатым, стой на стороне бедняка, пока не выведаешь правду, а как только выведаешь – верши суд».

При этом добрый король Людовик умел быть не только суровым, но и жестоким. Случилось, что один парижанин среднего сословия мерзко поносил имя Господа и богохульствовал. За это король велел заклеймить ему рот раскаленным железом. Времена тогда были суровые, но даже по меркам того времени это многим показалось «через край». Но, когда короля упрекнули в жестокости, он ответил, что с радостью дал бы заклеймить каленым железом себя самого, если бы благодаря этому все мерзкие богохульники исчезли из его королевства. И это не были пустые слова.

Король–монах, король–слуга никогда не забывал о том, что он король–рыцарь, придавая всему, что связано с рыцарством большое значение. В XIII веке юный аристократ превращался в мужчину только когда становился рыцарем. И вот, всегда и во всем скромный, Людовик устроил великолепное посвящение в рыцари своего наследника Филиппа. В 1267 году, в день Святой Троицы, в саду парижского дворца в присутствии многочисленных вельмож и при огромном стечении народа состоялось торжественное посвящение в рыцари дофина Филиппа. Вместе с ним были посвящены в рыцари многие молодые аристократы. Для Людовика это был праздник чести.

Но более всего король удивлял подданных своим благочестием. Его исповедник говорил, что желание поста у короля была настолько неодолимым, что пришлось запретить ему поститься по понедельникам, как он того хотел. Он ежедневно присутствовал на мессе. Ближе к полуночи король имел обыкновение подниматься, чтобы петь заутреннюю со своими капелланами, а, вернувшись с заутрени, использовал время отдыха, чтобы молиться у своего ложа. Каждый вечер король молился после повечерия вместе с капелланом в своей капелле. Капеллан уходил, а король продолжал молиться. Ежедневно король делал 50 земных поклонов. Каждую страстную пятницу он читал всю Псалтирь целиком.

Известна его любовь к нищенствующим орденам – доминиканцам и францисканцам. Он даже надеялся, что второй и третий его сыновья станут монахами: один – доминиканцем, второй – францисканцем. Наследнику Филиппу в «Поучении» он пишет: «Любезный сын, моя первейшая тебе заповедь – люби Бога всем твоим сердцем и всем существом, ибо без этого нет человека».

Своё поражение в крестовом походе он объяснил так: «Бог этими угрозами отверзает нам глаза, чтобы мы ясно узрели пороки наши и отринули то, что Ему претит».

Однажды он спросил Жуанвиля: «Что бы вы предпочли: быть прокаженным, или совершить смертный грех?» Жуанвиль сказал: «Уж лучше бы совершить тридцать смертных грехов, чем быть прокаженным». Людовик на это ничего не ответил, поскольку рядом были посторонние, но на другой день сказал своему верному другу: «Вы говорите, как пустомеля, ибо, к вашему сведению, ни какая проказа не сравнится со смертным грехом, так как душа, пребывающая в смертном грехе, подобна дьяволу».

И вот Людовик IX вновь решает отправиться в крестовый поход. Цель похода – Тунис – откровенно говоря, была очень странной. Когда предыдущий крестовый поход был направлен на Египет, это было объяснимо, поскольку Египет – ключ от Палестины. Но от Туниса до Святой Земли слишком далеко. Похоже, эту цель подсказали Людовику люди, которые руководствовались соображениями чисто прагматическими. Тунис – одна из тех ключевых точек в Средиземном море, которые позволяют его контролировать.

Почему же король, далекий от подобной прагматики, согласился на это? Похоже, ему было всё равно. В своём первом крестовом походе он не достиг только одной своей желанной цели – не умер за Христа. Он явно только этого теперь и хотел.

Перед отплытием в Тунис он посетил парижские монастыри и, опустившись на колени перед монахами, в присутствии рыцарей и слуг, просил молиться за него.

В Тунисе крестоносцы не одержали ни каких побед, и король вскоре тяжело заболел. Когда силы его были уже на исходе, а голос замирал, он всё так же неустанно из последних сил взывал к святым, которых особенно почитал, а больше всех – к святому Дионисию, покровителю своего королевства. Он много раз повторял конец молитвы, которую произнес в аббатстве Сен – Дени: «Молим тебя, Господи, сподоби нас отринуть блага земные и не убояться превратностей судьбы».

Говорят, что в ночь перед кончиной он прошептал: «Мы войдем в Иерусалим». Может быть, он уже видел Небесный Иерусалим. Его мечта сбылась – он умер за Христа.

Жак ле Гофф писал: «Его воспринимали, как идеального крестоносца, хотя оба его похода провалились. Эти катастрофы окружили его ореолом более чистым, чем ореол победы. Для историков он останется последним великим крестоносцем, на нем это приключение закончилось».