Текст книги "Люди против нелюдей (СИ)"

Автор книги: Сергей Катканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Так что за идеи? А вспомните, как офицеру, который решил покинуть армию, его сослуживцы напомнили о долге и чести. Среди современных офицеров такой разговор представить невозможно, если учесть, что говорили неформально. Если нынешний офицер в кругу сослуживцев скажет: «Пошло всё на хрен», так ему напомнят о чем угодно, только не о долге и чести. А если какой-нибудь лейтенант-романтик чё-то вякнет про долг и честь, на него посмотрят как на дурачка, и с этого времени он станет всеобщим посмешищем.

Те офицеры были другие, понятия долга и чести отнюдь не были для них пустым звуком, это были неформальные ценности офицерского корпуса. «Россия гибнет, господа, наш долг её спасти, кто не понимает этого, у того нет чести». Так говорили не на плацу, выступая перед личным составом, а после службы за стаканом водки, то есть так на самом деле думали.

Офицер-марковец писал в своих воспоминаниях: «Суровая и простая обстановка первых походов и в воинах, и в вождях создавала упрощенную быть может психологию добровольчества: „За Родину!“ Страна порабощена большевиками, их надо разбить и свергнуть, чтобы дать ей гражданский мир и залечить тяжёлые раны. В этом заключалась вся огромная, трудная и благородная задача добровольчества».

Марковец справедливо назвал эту психологию упрощенной, но заметьте – это именно психология, а не политическая доктрина. И согласитесь – это благородный настрой души.

Мы часто обозначаем противоборствующие стороны в любой войне при помощи лозунгов: одни были вот за то, а другие вот за это. Но загляните в душу вояки и задайте себе вопрос: он действительно готов умереть за этот лозунг, или для него это просто трескучая демагогия, а воюет он совсем по другим причинам? Правда войны в душе солдата. Нам трудно в это поверить, но содержание души вполне может совпадать с содержанием лозунга. Хотя, конечно, может и не совпадать. Так что же было в душе у белых? Какими они были?

Об этом очень искренне, с безжалостной честностью писал генерал Деникин: «Армия представляла из себя организм чрезвычайно сложный. В ней были и герои, наполнившие эпическим содержанием летопись борьбы, и мученики, оросившие её страницы своею кровью, и люди, пришедшие без подъема, без увлечения, но считавшие необходимым исполнить свой долг, и загнанные туда нуждой или просто стадным чувством. Были профессионалы войны, ищущие применения своему ремеслу, были исковерканные жизнью, которые шли, чтобы мстить, и потерявшие совесть – чтобы разбойничать и грабить. Наконец была ещё рыхлая безличная среда вольных и подневольных людей, попавших охотою, по мобилизации, случайно, по своей или чужой ошибке, их психология менялась диаметрально при колебаниях боевого счастья … В пестром калейдоскопе, который являла собой Добровольческая армия, каждый увидит тот свет или ту тень, которые пожелает найти».

В другом месте Антон Иванович писал: «Много уже написано, и ещё больше напишут о духовном облике Добровольческой армии. Те, кто видел в ней осиянный страданием и мученичеством подвиг – правы. И те, кто видел грязь, пятнающую чистое знамя, во многих случаях искренни … В нашу своеобразную Запорожскую Сечь шли все, кто действительно сочувствовал идее борьбы и был в состоянии выдержать её тяготы. Шли и хорошие, и плохие. Но четыре года войны и кошмар революции не прошли бесследно. Они обнажили людей от внешних культурных покровов и довели до высокого напряжения все их сильные и все их низменные стороны. Было бы лицемерием со стороны общества, испытавшего небывалое моральное падение, требовать от добровольцев аскетизма и высших добродетелей. Был подвиг, была и грязь. Героизм и жестокость. Сострадание и ненависть … Первые явления возносили, со вторыми боролись. Но вторые не были отнюдь преобладающими. История отметит тот важный для познания русской народной души факт, как на почве кровавых извращений революции, обывательской тины, интеллегентского маразма, могло вырасти такое положительное явление, как добровольчество, при всех его теневых сторонах сохранившее героический образ и национальную идею».

Как часто в наше время можно услышать: не надо идеализировать тех, не надо идеализировать этих. Вообще ни кого не надо идеализировать. А что это, собственно говоря, значит? Не надо ни кого считать хорошим? Не надо ни в ком и ни в чем видеть ничего идеального? За этими увещеваниями просвечивает убогая обывательская псевдомудрость, считающая всех подобными себе и не способная увидеть в жизни ни чего кроме всеобщего стремления к удовлетворению самых примитивных потребностей. «Люди с идеями» кажутся обывателю подозрительными, ни кто ведь не хочет ни чего, кроме как сладко жрать и мягко спать, и не надо какими-то там идеями прикрываться.

Предоставим этих убогих самим себе и поймем, наконец, что любое идейное движение всегда оказывается облеплено грязью, потому что существует не в вакууме. Есть люди, которые способны воспринимать и анализировать только грязь, а грязь-то ведь на всех очень похожая – по одним дорогам ходим. А вот идеи – разные, причем именно идеи приводят в движение массы и сталкивают их между собой. Не надо удивляться тому, что в любом идейном движении большинство всегда составляют люди безыдейные – это инертная масса, которую приводит в движение идейное меньшинство. Наличие в движении безыдейной массы ни о чем не говорит и ни кого не характеризует. Об этом хорошо написал иеромонах Роман:

 
Что ж о горах не по вершинам судим?
Знать, житие влияет на аршин?
Сидящий в яме яму видит всюду,
Какое там сияние вершин.
 

Итак, о горах надо судить по вершинам, хотя чижу понятно, что ни какие горы из одних вершин не состоят. Мы порою очень увлекаемся созданием натуралистических картин реальности и тонем в малозначительных деталях, а потому суть реальности ускользает от нас. Но давайте попытаемся увидеть не картину, а икону реальности, то есть некий образ, отражающий внутреннюю суть явления, а соскабливанием грязи с поверхности предмета пусть занимаются те, кто ни на что другое не способен.

Мы начали именно с психологических, а не с идейных основ белого дела, чтобы показать, что всё это хорошо понятно, но не это главное. Одной только психологией офицерской среды феномен Белой Гвардии не объяснить. Психология скорее характеризует мотивации безыдейной части этого движения, но в чем же его суть? Деникин говорил о «национальной идее». А что за идея?

«Снова готовят нам царский трон»?

Когда начала понемногу развеиваться советская ложь о Белой Гвардии, на смену ей пришла другая ложь, в которую я поверил. Дескать, белые были сплошь либералами, за исполнение царского гимна в белых армиях наказывали, а деникинская контрразведка охотилась не столько за красными шпионами, сколько за монархистами в своих рядах. Это «открытие» сильно подорвало моё уважение к Белой Гвардии, потому что к тому времени я уже был монархистом, и либералы были мне ненавистны почти так же, как и коммунисты. Получалось, что Гражданская война шла по принципу: «Сатана сатану изгоняет», то есть в любом случае победили бы люди, желать победы которым не стоило. Только сейчас, получив достаточное количество информации, я узнал, что всё это если и не чистая ложь, то уж во всяком случае полуложь, очень сильно искажающая реальное политическое лицо Белой Гвардии.

Милюков писал: «В составе офицерства, собравшегося на юге, было 80 % монархистов». Во как … В такой среде вообще-то очень трудно наказать человека за исполнение «Боже, царя храни». Но может быть Милюков, для которого этот факт был весьма печальным, преувеличил масштаб «монархической угрозы»? Так ведь и генерал Деникин писал: «Громадное большинство командного состава и офицерства были монархистами». Похоже, белой контрразведке не имело большого смысла выявлять монархистов в своей среде, при таком раскладе им пришлось бы чуть ли не всю армию арестовать.

Один из самых ярких и авторитетных белых вождей, генерал Марков, не раз подчеркивал, что является монархистом. Офицер-марковец вспоминал: «Первый тост генерал Марков поднял за гибнущую Родину, за её императора. Во время беседы он сказал, что в этот черный период русской истории Россия не достойна ещё иметь царя, но когда наступит мир, он не сможет представить Россию республикой».

Когда Маркову предложили очередной генеральский чин, он ответил: «Я как был произведен в генерал-лейтенанты законным русским монархом, так и останусь им до тех пор, пока снова не появится законный хозяин земли Русской».

Сослуживцы Маркова вспоминали такой случай: «– Почему вы небрежно приветствуете генерала, – строго обратился Марков к проходившему мимо хорунжему, и сейчас же иронично добавил: – Впрочем, извините, вы же не русский, а республиканский офицер». Как видим, генерал Марков республиканца и за русского не считал.

Полковник Дроздовский, сыгравший в истории Белой Гвардии одну из ключевых ролей, ещё в конце 1917 года начал вербовку в тайную монархическую организацию внутри своего отряда. В эту организацию вступило до 90 % офицеров, которые пошли за Дроздовским. И позднее дроздовцы не скрывали, что их «отряд представляет из себя политическую организацию монархического направления».

Однажды случился такой казус. На совещании руководителей генерал Марков выразил неудовольствие деятельностью тайных монархических организаций. Дроздовский вспылил: «Не забывайте, что я тоже принадлежу к тайной монархической организации». Казус в том, что это сказал монархист монархисту. Смысл этой стычки трудно понять тому, кто не знает атмосферы Белой Гвардии. Генерал Марков, который не упускал случая, чтобы публично выразить свои монархические убеждения, одновременно с этим говорил: «В политике ничего не понимаю, политикой не занимаюсь, я – солдат». Сергей Леонидович – кадровый военный, его душа насквозь была пронизана духом старой русской армии, которая всегда была вне политики, да так ведь оно и правильно. Русская монархия была его любовью, и без царя он не мог себе представить Россию, но по отношению к любому политиканству он чувствовал только брезгливость. Поэтому Марков подчеркивал, что выявить свои убеждения можно только после окончания борьбы. Поэтому его так раздражали монархические организации в армии, которые зачастую занимались мелочными интригами и склоками, что было совершенно чуждо армейскому духу. А Дроздовский воспринял слова Маркова, как антимонархический выпад, и совершенно напрасно.

Что касается «тайных монархических организаций», то может возникнуть впечатление, что монархисты находились в Белой Гвардии на нелегальном положении, и им приходилось держать свои убеждения в тайне, опасаясь разоблачения. На самом деле – ни чего подобного. «Тайными» эти организации были лишь в том смысле, что в армии традиционно была запрещена деятельность каких бы то ни было политических организаций, а иметь монархические убеждения и открыто об этом говорить отнюдь не возбранялось, о чем, кстати, и свидетельствует то, с какой легкостью Дроздовский в присутствии всего высшего руководства армии признался в своей «тайне». И у Дроздовского в общем-то не было ни какой «организации», во всяком случае ни какой деятельности она не вела. В своё время офицеры, вступив в «тайную монархическую организацию», этим выразили свои монархические убеждения, на этом дело и закончилось – они не вылезали из непрерывных боев, им было не до политических интриг. А вот в тылу некоторые опереточные «монархисты» ни чем кроме интриг не занимались, и это раздражало в первую очередь настоящих монархистов.

Генерал Врангель писал: «Офицер старой императорской армии не мог состоять членом монархической партии, так же как не мог быть членом любой другой. Мы, старые офицеры, служившие при русском императоре во дни славы и мощи России, мы пережившие её позор и унижение, не можем не быть монархистами. Но мы не можем допустить, чтобы прикрываясь словами „Вера, Царь, Отечество“ офицеров вовлекали в политическую борьбу». Итак, генерал Врангель тоже был монархистом, который был против деятельности в армии монархических партий. Что бы это понять, надо просто знать, что такое армия, а сейчас об этом судят люди, имеющие представление лишь о политике.

Искренним монархистом был и генерал Алексеев, в чем его не многие могли заподозрить. На Алексееве лежала вина за крушение русской монархии. Он не мало сделал для того, чтобы вынудить Николая II к отречению, но, видимо, не многие тогда понимали, что он делал это с монархических позиций, связывая с воцарением Алексея или Михаила надежды на прекращение революции. Он разочаровался не в русской монархии, а в личности Николая II, но так вышло, что его деятельность привела к крушению самой монархии. Михаил Васильевич переживал это тяжело, как свой тяжкий грех, и не мог простить себе, что в феврале 1917 года послушался «некоторых людей» и способствовал царскому отречению.

В 1918 году генерал Алексеев писал: «Руководящие деятели армии осознают, что нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии, конечно с теми оговорками, кои необходимы для облегчения гиганской работы по управлению одного лица. Как показал продолжительный опыт пережитых событий, ни какая другая форма правления не может обеспечить целость, единство, величие государства, объединить в одно целое разные народы, населяющие его территорию. Так думают почти все офицерские элементы, входящие в состав Добровольческой армии».

Удивительно, но среди белогвардейских офицеров, не все и знали, что Алексеев – монархист. Например, подполковник Эраст Гиацинтов писал, что Алексеев «ни когда монархистом не был и монархия для него была чужда». Ошибался подполковник, а Михаил Васильевич о своих монархических убеждениях хоть и говорил открыто, но не кричал на каждом углу.

Кто же в Белой Гвардии принадлежал к противоположному, антимонархическому лагерю? Бесспорно – генерал Корнилов. Лавр Георгиевич открыто заявлял: «Я республиканец, если в России будет монархия, мне в России места нет». А некоторые белогвардейцы высказывались о нем ещё более радикально. Тот же подполковник Гиацинтов писал: «Корнилов был в полном смысле слова красный. Он в своих речах уже во время революции неоднократно подчеркивал свое пролетарское происхождение, что он сын землероба, казака Сибирского казачьего войска. Он же, надев громадный красный бант арестовал императрицу и детей…» «У корниловцев, так как и сам Корнилов был красным, были погоны пополам – красные и черные…» Но надо сказать, что Корнилов был единственным патентованным республиканцем среди белых генералов, к тому же он погиб в самом начале Гражданской войны и не оказал сколько-нибудь заметного влияния на формирование политического лица Белой Гвардии.

Был ещё генерал Шкуро, который и до революции имел репутацию социалиста, монархию ненавидел и заявлял: «Я хочу свободы для всех граждан России». Но Шкуро вообще очень трудно считать белогвардейцем, это был казак-партизан, он даже генеральский чин сам себе присвоил.

Антон Иванович Деникин – одна из ключевых и наиболее политически сложных фигур Белой Гвардии. Безжалостный Гиацинтов писал о нем: «Деникин был яркий представитель нашей либеральной розовой интеллигенции». Увы, это так. Сам Антон Иванович писал: «Я принял российский либерализм в его сущности без какого-либо партийного догматизма».

Но здесь надо сделать одну существенную оговорку: те старые русские либералы ни сколько не были похожи на нынешних. Современный либерал безошибочно опознается по двум признакам. Первый – брезгливое отношение к России с одновременным преклонением перед всем западным. Второе – радикальная антицерковность. А Деникин был горячим патриотом и человеком глубоко верующим, по-настоящему церковным. В наше время его считали бы ярким представителем антилиберального лагеря, а по тем временам он считался либералом. И означало это лишь то, что он полагал необходимым дать обществу больше гражданских свобод, чем давало ему самодержавие. Деникин называл себя сторонником конституционной монархии, то есть на монархию, как таковую, у него не было аллергии. В отличии от Корнилова, он ни когда не был республиканцем. Деникин отказался поднять монархическое знамя, но мало кто знает, что республиканское знамя он так же отказался поднять: «Из Парижа нам писали: для приобретения симпатий союзников необходимо сказать два слова: республика и федерация. Этих слов мы не сказали».

Наши «союзники» были редкостными негодяями. Ведь ни Британия, ни Франция не были федерациями, а Британия не была и республикой, но Россию они обязательно хотели видеть республикой и федерацией. Заморские умники прекрасно понимали, что эти два принципа погубят Россию, то есть именно погибели России они и добивались. Но от честного русского патриота Деникина они не смогли ни чего добиться.

В мировоззрении Антона Ивановича совмещалось несовместимое. После февральской революции он говорил: «Революцию приемлю всецело и безоговорочно». Это плохо сочетается с его приверженностью пусть и к конституционной, но всё-таки монархии. И ведь у него же сердце кровью обливалось, когда он видел, что «безоговорочно» принятая им революция развалила армию. Ещё он говорил: «С наших старых знамен – не бойтесь – стерто имя самодержца, стерто прочно и в сердцах наших. Его больше нет. Но есть Россия». А уж он ли не видел, что после устранения самодержца Россия рухнула в грязь.

Шмелев в эмиграции писал, что Деникин имел своим девизом три слова: «Бог. Россия. Свобода». Антон Иванович не смог понять того, что свобода в её либеральном понимании направлена против Бога и против России. Его политическая наивность была вызвана тем, что на самом деле он был человеком совершенно аполитичным.

Итак, большинство белогвардейцев, включая вождей, были монархистами. Даже либеральное меньшинство в Белой Гвардии было либеральным совершенно не в том смысле, на который мы можем подумать, исходя из нашего опыта. Так почему же белогвардейцы открыто не заявили, что они «снова готовят нам царский трон»? Деникин говорил об этом так:

«Наша единственная задача – борьба с большевиками и освобождение от них России. Но этим положением многие не удовлетворены. Требуют немедленно поднять монархический флаг. Для чего? Чтобы тот час же разделиться на два лагеря и вступить в междоусобную войну? Чтобы те круги, которые теперь если и не помогают армии, то ей и не мешают, начали активную борьбу против нас? Чтобы 30-тысячное ставропольское ополчение, с которым теперь идут переговоры и которое вовсе не желает монархии, ушло в Красную Армию?.. Хорошо – монархический флаг. Но за этим последует естественное требование имени. И теперь уже политические группы называют десяток имен… Что же, и этот вопрос будем решать поротно или разделимся на партии и вступим в бой? Что касается меня, я за форму правления бороться не буду. Я веду борьбу только за Россию… Ни сколько не насилуя совесть, я считаю возможным честно служить России и при монархии, и при республике, лишь бы знать уверенно, что народ русский в массе желает той или другой власти. И, поверьте, все наши предрешения праздны. Народ сам скажет, чего он хочет».

Я мог бы много что возразить Антону Ивановичу на эту его зажигательную речь. Мог бы сказать, что большевизм – это тоже форма правления, и если за форму правления он бороться не желает, тогда и с большевиками сражаться нет смысла. Мог бы сказать, что разница между монархией и республикой не декоративная, а сущностная, и что православный человек не может с одинаково чистой совестью служить и помазаннику Божьему, и тем, кто его сверг. В связи с тем, что «народ сам скажет, чего хочет», я мог бы напомнить генералу о том, что он своими глазами видел на фронте летом 17-го, как целые полки превращались в грязных безумных оборванцев, потерявших человеческий облик. Вот это и был тот самый «народ», который «сказал, чего хочет». Народные массы не в состоянии сами для себя выбрать форму правления, и уж он-то, видевший, во что превращается народ без руля, должен бы это понимать. Народ пойдет туда, куда его поведут, а если вожди говорят, что они поведут народ туда, куда он хочет, то народ просто немедленно потребует «бочку варенья и корзину печенья», и вот пусть тогда генерал попробует служить России.

Я мог бы всё это сказать, и я действительно так считаю, но вот сейчас подумал: а что бы я сказал, если бы услышал эти слова Деникина тогда, в 19-м году, находясь в самой гуще разномастной белогвардейщины? Может быть, вообще ничего не сказал бы. А про себя подумал: старик многого не понимает, но здесь и сейчас он прав. Армию нельзя погружать в политическую склоку, потому что это уже будет не армия, а вооруженный парламент.

Я и сам раньше писал, что если бы белые подняли монархическое знамя, они могли бы победить. И вот недавно я нашел подтверждение этой своей старой мысли у белогвардейского подполковника Гиацинтова: «Врангель в глубине души был несомненно монархистом, но по соображениям с моей точки зрения ошибочным, он открыто монархистом себя не признавал, а встал на точку зрения непредрешенчества, то есть мол сам русский народ должен выбрать форму правления. В подтверждение мысли, что наши генералы-главнокомандующие напрасно не подняли монархического знамени приведу слова Троцкого, ярого большевика, палача и негодяя: „Если бы Добровольческая армия шла под эгидой какого-нибудь даже незначительного кулацкого царя, то, конечно, мы бы не выдержали“. Этому я вполне верю».

Конечно, мне, как монархисту, эти слова ласкают слух, да к тому же я нашел подтверждение своих теоретических мыслей у настоящего белогвардейца: вот ведь, человек был там и думал так же, как и я. Это не может не радовать. Да тут ещё я набрел на суждение адмирала Колчака, который как-то заметил, что все слои русского народа, начиная с крестьян, думают только о восстановлении монархии и призвании царя.

Но теперь я начал чувствовать фальшь этих суждений. Теперь интуиция подсказывает, что монархическое знамя ни чего бы не дало Белой Гвардии, кроме внутренней склоки, ни кого бы ни с кем не сплотило и не воодушевило бы народ. Дело даже не в том, что казачество, почти поголовно настроенное антимонархически, в лучшем случае повернулось бы к Белой Гвардии спиной, а то и развернуло бы против неё штыки. В условиях гражданской войны это тоже не было бы пустяком, но дело даже не в этом. Главное в том, что в умах тогда царил страшный кавардак, даже умнейшие люди с хорошим образованием и широким кругозором были совершенно дезориентированы, запутаны и ни на какие идеи почти не отзывались. Что уж говорить про широкие народные массы, в большинстве своём хотевшие только одного – чтобы их оставили в покое и те, и эти. Боюсь, что суждения Колчака были основаны на разговорах с несколькими людьми, настроений широких масс он не знал, и вообще адмирал ориентировался в политике примерно так же, как и в целом на суше, то есть весьма неважно. А уж мысль Троцкого о том, что белые победили бы даже с «незначительным кулацким царем» так и вовсе экзотична. Белые ведь не были клоунами, чтобы таковым обзаводиться, а если бы обзавелись, Белое дело просто превратилось бы в оперетту.

В тех условиях думать, что крестьяне поднялись бы за царя, это мягко говоря – выдавать желаемое за действительное. Крестьянина тогда было не зажечь ни какой идеей. Все уже настолько отупели от творившихся вокруг ужасов, что единственным чувством, которое испытывали массы, была смертельная моральная усталость. Народ хотел только покоя, да ведь это и понятно.

И.М.Ходаков пишет: «Как же наивны те, кто упрекает белых вождей за то, что они не начертали на своих знаменах „За веру и царя“. Да это было просто бессмысленно, поскольку большинство народа равнодушно относились и к Церкви, и к самодержавию». Боюсь, что это так и есть. И в том, что генералы-монархисты Марков, Алексеев, Дроздовский, Врангель так и не подняли монархического знамени, не было ни какой ошибки. Просто они хорошо чувствовали момент.

Интересно, однако, и то, что в Белой Гвардии ни кто не требовал поднять республиканское знамя, это вообще не обсуждалось, и Деникину не приходилось ни чего отвечать республиканцам. Видимо, потому что, если они там и были, то помалкивали, осознавая, что находятся в абсолютном меньшинстве.