Текст книги "Вечный поход"

Автор книги: Сергей Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава тринадцатая
Красная Речка

Удар!

Страшный. Леденящий кровь в жилах.

Хруст! Лязг! И дикий непрерывный крик! Вытягивающийся из глоток, как отрываемый заживо кусок плоти – и оттого всё усиливающийся и множащийся.

Кого-то раздавили между щитами. Кого-то перебросили через головы и тут же затоптали. Кого-то нанизали на страшные вертела длинных копий…

Бронированная лава панцирной конницы на полном скаку врезалась в стену пехоты, пугающую своей монолитностью. И даже не в саму стену, а сначала – в густой лес пик неимоверной длины, начинающийся за пять-шесть шагов от линии пехотинцев.

И первые всадники, поставив коней на дыбы в миг соприкосновения, обрушились на копья! Большинство копий соскользнуло с воронёных железных чешуек, щедро усеявших попоны-каркасы лошадей. Но слишком густо ощетинилась халангкха! Очень густо! Острые бронзовые наконечники находили незащищённые места – животы, глаза, распахнутые в хрипе рты. Они пронзали каждую лошадь в нескольких местах, покуда она обрушивалась на пехоту вместе со всадником. Туши валились на передовую шеренгу, придавливая собой вражеских воинов. Многие копья ломались. Многие, пронзавшие насквозь людей и коней, – становились неудобными и даже ненужными. Пехотинцы отбрасывали их и хватались за мечи.

Пехоте было не видно, что атакующие их всадники, на самом деле, в последний момент попридержали коней. С прежним пылом на халангкху обрушились лишь две первые шеренги. Остальные нукеры третьей тысячи взялись за луки… И тысячи стрел ушли по навесной траектории, вонзаясь в средние и задние шеренги шагающей стены. После нескольких сделанных залпов, собравших щедрый урожай смертей, монголы отхлынули от врага. И принялись, пользуясь тихоходностью вражеского построения, крутиться шагах в десяти, на полном скаку усеивая вражеские щиты стрелами. Но щит не может поспеть за всем телом – многие стрелы находили бреши и вонзались в плоть.

Когда же колчаны всадников третьей тысячи Хэргулая опустели, они слаженно, по команде – рассредоточились на мелкие отряды и уступили место новой атакующей лаве.

На этот раз, выскочив через проходы, образованные отступающими, в пехотинцев во многих местах вонзились конные клинья второй тысячи под началом Мунтэя. Этот неожиданный мощный удар потряс первые шеренги халангкхи, изогнул их волнами…

Длинные копья от натиска конной лавины изгибались и ломались пополам, но из задних рядов, на смену им, успевали передавать новые пики. Кроме этого, пехотинцы, стоявшие в глубине строя, усилили натиск, упираясь в спины передних. Но подоспевшая новая волна – атакующие всадники десятой тысячи – принялась обвально стрелять навесом над головами нукеров второй тысячи.

Эти смертоносные залпы, невесть откуда исходящие, расстроили усилия средних шеренг пехоты… И халангкха, под натиском сотен всадников, попятилась. Прогнулась назад в центральной части.

Дождавшись сигнала к атаке, по правому краю поля, вдоль редколесья, вперёд устремилась ведомая Шанибеком шестая тысяча, намереваясь единым махом смести подразделение вражеской конницы, прикрывавшее фланг халангкхи. Противостояли им всадники вдвое меньше числом, разбитые на два одинаковых клина. Но удар бронированной лавы степняков неожиданно и заметно ослабили несколько залпов лучников и пращников… Эти отряды, общей численностью до полутысячи воинов, после фронтальной атаки монголов сместились на фланги и сейчас здорово помогли своим; они дезорганизовали передние ряды атакующей конницы ордынцев.

Заметив угрозу слева, задние ряды нукеров перенесли стрельбу на легковооружённых пехотинцев, вынудив тех рассредоточиться. А передние кэкэритэн, достигнув врага, врезались во вражеские клинья… Смешались.

И завертелась яростная карусель конной сшибки. Ржание и предсмертные хрипы коней. Ругань и боевой клич. Стоны. И звон – непрерывный, нескончаемый звон боевого железа…

Ещё более яростный звон мечей стоял на левом фланге, где на полном скаку с обеих сторон врезалось друг в друга втрое большее количество всадников.

И если мчавшееся неудержимым клином подразделение конницы, возглавляемое предводителем в золотом двурогом шлеме с пластиной забрала, с трудом продралось по узкому пространству между колоннами четвертой и пятой тысяч и сумело уйти в тыл монголов, то остальных – попросту сбили в единую массу. Пыль, поднятая тысячами копыт, не позволяла разобрать, кто одерживает верх в этой кровавой мясорубке.

Пользуясь тем, что конница неприятеля оказалась оторвана от пехотной халангкхи, нукеры девятой тысячи, по сигналу, полученному от посыльного, устремили своих коней на тысячный отряд щитоносцев, специально прикрывавших более слабый левый фланг. И практически смяли их…

Постепенно поле боя заволокла пыльная пелена, и стало сложно управлять разрознёнными отрядами. Хасанбек сделал знак своим телохранителям, развернул коня и поскакал назад, по направлению к ставке – оттуда виднее, куда склоняются весы удачи. Именно оттуда, с возвышенности, сумел он различить, как превосходящие силы монгольской конницы прижали к обрыву до сотни вражеских всадников и теснили, теснили своей массой, сбрасывая врагов вниз… Большая же часть конницы неприятеля сумела вырваться из кровавой сечи и теперь сумбурно отступала за левый край халангкхи.

Хасанбек понял, что наступил час решительных действий по фронту, и направил свой маленький отряд туда, где Великим был задуман главный манёвр…

Он уже не видел, как шестая тысяча, прорвав сопротивление малочисленной конницы, врезалась в правый фланг халангкхи. И тут же отпрянула, нарвавшись на отряд невиданной пехоты, стоявший в глубоком тылу… Около двух тысяч тяжеловооружённых воинов в серебряных доспехах, укрывшись за большими круглыми серебряными щитами, остановили их натиск. В начищенных до зеркального блеска щитах причудливо отражались наступавшие всадники, искажались и пугали лошадей. Скакуны шарахались, завидев наступавших на них причудливо извивающихся чудовищ, что рвали в беззвучных криках страшные пасти. Испуганные кони старались сбросить мешавших седоков, разворачивались и мчались прочь.

Атака была расстроена полностью. Понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя и перегруппироваться для нового удара…

А ещё – темник не разглядел главное событие, чуть было не поставившее жирную точку во всей битве!!!

Та самая, упущенная часть вражеской конницы, возглавляемая ни кем иным, как молодым вражеским царём, не спасала свою шкуру – потому, прорвавшись, не затерялась в степных просторах. Напротив, непостижимым образом – вначале убедительно создав впечатление, что они панически покидают поле боя, а после на некоторое время действительно исчезнув, – всадники возникли перед самой ханской ставкой… Смельчаки застали врасплох даже отряд багатуров, но Бурхул мгновенно среагировал на дерзкий прорыв. Выстроившись вогнутой дугой, «лучшие из лучших» ринулись на безумцев.

Предводитель неприятельской конницы по-прежнему скакал в первом ряду. Облачён он был в льняной панцирь, усиленный металлическими пластинами. Кроме этого, на нём была железная нагрудная пластина, наплечники и золотой двурогий шлем. И копьё «золоторогого», как отточенное продолжение его гнева и удали, целилось точно в сердце каждого, кто осмелился встать на его пути…

Как там ни крути – на волосок от гибели был Чингисхан! И это при том, что прорвавшийся отряд насчитывал вполовину меньше всадников, чем их было в отряде багатуров. Не сразу, далеко не сразу, ринувшийся поток бронированных монгольских воинов остановил натиск смельчаков. Тех словно со страшной силой притягивало к себе Белое Девятихвостое Знамя, развевающееся над ставкой хана.

В неистовой давке многие лошади валились наземь, всадники вылетали из сёдел. В том числе оказался на земле и командир в золотом шлеме, но ему тотчас же, даже в сумятице боя, ухитрились подать другого коня; царь, птицей взлетев в седло, продолжил командовать натиском. Яростно сражались прорвавшиеся конники, но удача отвернулась от них. И вот уже каждая мелочь стала оборачиваться ощутимыми реальными потерями. Валились один за одним воины, пронзённые стрелами. Особенно сказалось отсутствие стремян в конном снаряжении чужаков. Зачастую, во время рубки – потянувшись за ускользающим врагом или же уклоняясь от опасного удара – соскальзывали всадники с лошадиных спин, падали, не в силах удержаться. И уже немногие поднимались в страшном месиве мелькающих копыт и добивающих ударов.

Всадник в золотом шлеме сражался отважно, с невероятной силой. Да и окружавшие его плотным кольцом лучшие воины были ему под стать. Но повторный натиск багатуров опрокинул царский отряд и рассеял по полю…

– Поджигайте степь! – зычный голос Хасанбека долетел до исполнителей и без помощи посыльных.

Самое время призвать на подмогу ветер.

Полусотня всадников седьмой тысячи рванула поводья, направляя коней в разные стороны. В руках у них затрепетали огни заранее приготовленных факелов. Рассеявшись по полю, в основном напротив центральной части наступающей стены пехоты, они принялись умело сеять пламенные ростки в самых скоплениях пересохших трав.

Вспыхнуло!

Захрустели сухие стебли, перемалываемые хищными огненными клыками. Огонь, словно потягиваясь бесформенным высвобожденным телом, стал расползаться во все стороны от очагов возгорания. Вот уже жадные юркие языки, слизывая лакомые куски, доползли до себе подобных.

И слились в одну полыхающую ломаную полосу!

Для второй и десятой тысяч, которые врезались в густой лес чудовищных копий иноземцев и безуспешно пытались прорубиться, путь назад, казалось бы, был отрезан…

Но жутко завыли трубы дунгчи обеих сражающихся тысяч, предупреждая своих воинов о смертельной опасности. И тут же перешли на низкий будоражащий рёв, отзывающий всадников из дымно-огненной ловушки. Этот звук проник в сознание даже тех, кто с безрассудным самозабвением предался безумству схватки. Сигнал «Отступать сквозь огонь!» подхватили сотники, споро отдавая команды своим людям. В течение пары минут ордынцы схлынули назад, оставляя тела павших в смертоносном копейном коридоре.

Пламя, поколебавшись, медленно поползло в обе стороны – и к монголам, и к их противнику. И вот тут-то, наконец, в битву вмешался ветер. Его резкий порыв враз остановил пламя, пытавшееся ползти назад, и погнал его обратно, на выжженные участки. Там огонь безжизненно затих, дожирая нетронутые островки растительности.

Зато вперёд дорога была открыта! И ветер придал сил нараставшему огненному валу. Пламенная шевелящаяся полоса двинулась ещё одной линией наступления на халанкху.

Гвардейцы разворачивали коней и выхватывали из седельных сумок влажные куски ткани, смоченные загодя, ещё перед атакой. Торопливо вязали их на лица, чтобы не задохнуться в клубах дыма. Самые заботливые накидывали подобные маски на морды своим скакунам. Готовились к встрече с огнём – срывали притороченные к сёдлам бурдюки с водой, окатывали содержимым себя и лошадей.

Теперь почти всё зависело от поведения животных…

Навстречу им, набрав грозную силу, с пологого склона в ложбину катился огненный вал. Виден он был ещё только с лошадей, пехотинцам же мешал дым. Клубящиеся серые облака, сначала рванувшие к небу, временно притихли, образовали плотную дымовую завесу.

Вскоре к этой дымовой стене добавилась другая, неизмеримо более опасная, хотя и не такая заметная. Это, сгорая на корню заживо, вскипали соком, лопались, добавляли в дым свою ядовитую горечь и боль участки молодой травяной поросли. Зарождающийся белёсый дым – тяжёлый, отключающий сознание – проворно катился по склону. Расстилался, полз, обгоняя огонь, плотным шевелящимся покрывалом.

Подстёгиваемые приказаниями своих командиров, тренированные гвардейцы сноровисто перестраивались из мнимого хаоса в многочисленные плотные отряды. И, не мешкая, нахлёстывали коней, стремясь силой, окриками и плёткой преодолеть естественный страх животных перед огненной стихией. Это была единственная правильная тактика, выработанная временем. Так делали ещё предки, вначале просто спасаясь от степных пожаров, а потом научившись использовать их в военной тактике.

«Хурр… рагг… ххх!» – хрипы срывающих голос наездников.

«Ххх… ххххх», – хрипы беснующихся лошадей.

Не всякий, даже тренированный, боевой конь ринется в пламя! Стерпит любую плеть и скорее попытается сбросить седока, чем двинет через огонь.

В строю же – иное дело!

Бок о бок с себе подобными. С подбадривающими криками людей. В едином полубезумном порыве. Отряд за отрядом.

На полном скаку. Подстёгиваемые желанием выжить, врывались они в страшную шевелящуюся стену огня. И прорывались. Прорывались! Не успевая вспыхнуть, как огромные факелы. Только дымились заметными шлейфами водяных испарений.

Узрев появление отрядов всадников, прорвавшихся сквозь огненную завесу, Хасанбек облегчённо вздохнул – хвала тебе, о Сульдэ! И подал сигнал дунгчи всё той же, «огненной» седьмой тысячи: труби!

Согласно замыслу темника, им предстояло свершать доселе небывалое.

Не только поджечь степь, но и воевать в этом огне.

Ободрившаяся пехота ринулась вперёд. Но тела павших воинов и лошадей мешали сразу перейти в наступление, не ломая строй.

Пришлось взбираться на окровавленные, ещё дёргающиеся, кучи незатихшей плоти. Не имея ни времени, ни возможности на добивание раненых, смертельно опасных врагов. Рискуя получить вспарывающий удар снизу вверх.

Расстояние между шеренгами увеличилось, равнение нарушилось. И сразу же со всех сторон зазвучали резкие окрики линейных командиров: «Не растягиваться!.. Дистанция!»

Наконец-то первые шеренги увидели шевеление клубов наползавшего на них дыма, сквозь которые прорывались языки пламени. Но покуда всё заслоняла желанная картина – враг отступал! И это мешало им оценить реальную степень угрозы.

«Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх!» – живая стена опять ускорилась до полубега.

Но вскоре преследовать стало просто некого!

Поражённые пехотинцы не верили своим глазам: враги, нахлёстывая лошадей, мчали в невесть откуда взявшуюся огненную стену. Кони хрипели, сбоили… Но – тем не менее! – мчали своих седоков в самое пламя. И пропадали в нём!

Вскоре перед наступающей пехотой не осталось ни единого вражеского всадника. Только несколько раненых, хромающих навстречу огню, да бьющиеся в предсмертной агонии лошади.

И вот тут до пехотинцев наконец дошло, что это не просто пожар в степи, а самый настоящий союзник грозного конного войска. Огонь наступал на фалангу по всему фронту! Клубы дыма уже добрались до первых рядов, застилая обзор. Из задних шеренг по всем рядам понеслись предостерегающие окрики. Но не так просто было остановить, двигающуюся в атакующем порыве, громадину!

Павсаний поверх голов кричал своему декадарху* Эригию о необходимости срочного манёвра. И не менее срочного отступления! Кричал до хрипоты… Тот также кричал что-то на ближних к нему фалангитов и не слышал предупреждения Павсания.

Первые шеренги сначала интуитивно, потом осознанно принялись обматывать головы своими красными накидками. Попятились. Последующие шеренги последовали их примеру.

Огненный вал неотвратимо накатывался на растерявшуюся пехоту. Уже пахнуло в лица ощутимым жаром. Уже кто-то закашлялся и выронил сариссу… В средних шеренгах, лишённых не только возможности манёвра, но теперь и обзора – начиналось самое ужасное, что только было возможно в данной ситуации.

ПАНИКА!

Ещё немного – и задыхающиеся люди внесут в движение тот гибельный импульс беспокойства, который мгновенно разнесётся по всей фаланге. И бывалые, опытные воины, которые не испугались бы даже длительного боя в полном окружении – превратятся в обычных перепуганных животных, ведомых основным инстинктом: ВЫЖИТЬ!

Затем вся эта беспорядочная масса станет полностью неуправляемой… Люди озвереют, давя друг друга.

Нужно было действовать чётко и безотлагательно. Хотя, в зарождающемся хаосе, добиться выполнения команд было исключительно трудновыполнимо.

Если бы эту роль взял на себя любой из обычных урагов!

Но любая армия чтит настоящих воинов и командиров. Каждый фалангит знал – КЕМ ещё недавно был Павсаний. И потому, когда он, предварительно передав по своему ряду суть готовящегося манёвра, изо всех сил выкрикнул самую необходимую сейчас команду – ЕГО послушались.

– Делать, как мы! Внимание, декас* пятьдесят пять! С третьего по пятнадцатый! Кру-у-го-ом!

Декас, за порядок в построении которого отвечал Павсаний, услышав знакомый командный голос, слаженно развернулся. Только сам декадарх Эригий да стоящий за ним фалангит остались на местах. Так и было задумано – должен же кто-то прикрывать отступление. Вскоре подобные команды стали давать и другие ураги, а чуть позже и декадархи. Некоторые декасы, следуя примеру соседей, разворачивались сами.

– Всем декасам! Дублировать команду!! К воде!!! Бего-о-о-ом!!!!!

Павсаний давно так не рвал лёгкие… В кавалерии было проще. Там в большинстве случаев хватало команды «Делай как я!».

Огромное тело фаланги начало разваливаться на куски. Те декасы, что не успели присоединиться, разворачивались с запаздыванием и догоняли своих соратников. С наибольшим опозданием развернулись первая и вторая шеренга. Теперь уже можно было не пятиться от огня, а отступать более подвижно. Две передовые шеренги принялись спешно догонять основную часть фаланги.

Огонь уже вошёл в силу и настойчиво рвался в эти нестройные ряды, чтобы слизнуть их с лица земли, проползти по обугленным комьям и двинуть дальше.

До отступающих донеслись какие-то команды и громогласные крики тысяч глоток. Там – за стеной огня. Но это было что-то нереальное сейчас… только дым! только огонь!

«Хурр… рагг… ххх!» – придушенно хрипела даль. Ещё громче и страшней, посмертно хрустели обугливающиеся травы.

Злобно трещали языки пламени.

Воины авангарда, держа огонь за своими спинами, уже вполовину сократили расстояние до фалангитов третьей шеренги. И вдруг…

Один за другим начали падать, пронзённые невесть откуда прилетевшими стрелами!

Стрелы летели прямо из клубов серо-чёрного дыма. Сквозь огонь. Разили. Жалили во все незащищённые места, как неисчислимый степной гнус. Вот только укусы, в большинстве своём, были не просто болезненными, но – смертельными…

Павсаний, в отличие от декадарха Эригия, видел, как вниз по склону к ним мчалась очередная волна всадников. Видел поверх дыма и огня. Потом враги опустились ниже и сравнялись с дымно-огненной стеной. Но даже не спешили пытаться преодолеть её. Предоставили воевать огню.

Стрелы разили незащищённые спины. Каждый залп оттуда, из-за огненной завесы, вырывал из шеренг десятки человек, валил лицами в травы… устилал дорогу наползавшему огню. Яростно кричащий на своих подчинённых Эригий отступал полубоком, постоянно оглядываясь назад. Он сумел наконец-то оценить новую угрозу и понял – эффективной защиты от этих залпов не существует. Можно было бы, конечно, всей шеренгой бухнуться на колени и прикрыться с головой щитами.

И стать лакомой добычей наползавшего огня!

Тем не менее, он успел скомандовать: «Кру-у-гом! Отступать лицом к врагу!» Успел увидеть, как начала исполняться его команда. Как разворачивались его воины обратно, лицом к огню, чтобы отступать, пятясь.

Больше он ничего не успел – стрела вошла прямо в правый глаз.

Резкий удар опрокинул декадарха на землю.

Разглядев манёвр врага, Хасанбек скрипнул зубами: «О демоны!»

Ещё немного – и смешавшая свои ряды халанкха преодолеет оставшееся до речки расстояние и войдёт в воду…

В пылу схватки Хасанбек не заметил, как опустились сумерки. Как сгустились они.

Темнеющий воздух впитал в себя сначала цвета, потом очертания. Вскоре на поле битвы началась совершеннейшая неразбериха. Отряды приостанавливали рубку. Лучники выбрасывали стрелы наобум, стреляя не по целям, а по направлениям. Посыльные разносили приказы, с трудом находя нужные отряды. Или – не находя…

Хасанбек выходил из себя.

Он срывал зло на своём скакуне, стараясь поспеть везде и лично подтолкнуть удачу – ну, ну, ещё чуточку! Но, подобно растворяющимся в темнеющем воздухе краскам, победа – ускользала из рук монголов. Ещё бы один мощный порыв – и разломанная пополам халангкха опрокинется, расколется на куски. А конные отряды довершат избиение деморализованной пехоты.

Ещё чуть-чуть!.. Хасанбек скрежетал челюстями. Обратив лицо к Небу, шевелил губами. Он искал ответный взгляд, но Небо сейчас не смотрело на него. Небо вообще исчезло – над головой нависала сплошная тьма. И в этой тьме застревали молитвы, как стрелы во вражеском щите…

– Хасан! – окрик вывёл темника из молитвенного оцепенения. – Хасан! Труби отбой!..

Голос Великого Хана, невесть как очутившегося рядом с ним, привёл Хасанбека в чувство. Он успокоил коня, пустил его рядом с ханским скакуном.

– Ты славный нойон, Хасан. Ты всё сделал отменно. Даже я бы не сделал лучше. Но Вечное Небо даёт знак – остановиться. И я услышал этот голос Неба. Труби отбой, разбитая на куски халангкха завтра станет нашей лёгкой добычей. На рассвете мы вновь рассеем их по ручью. Уже навсегда…

И завыла, как волк по пропавшей луне, труба дунгчи первой тысячи, даруя кому-то жизни, останавливая на яростном взмахе занесённые мечи. Ей отозвались остальные дунгчи, отзывая своих нукеров из огромной мясорубки.

С обеих сторон зазвучали команды, они прекращали бойню, ставшую неуправляемой и бестолковой.

Ураг Павсаний временами отвлекался от кровавого месива шевелящихся тел и улетал тревожными мыслями в даль, укрывшую конников Александра: «Жив ли?!» И тут же вспыхивали досада и недовольство действиями неистового царя – не бережет себя, а значит, не до конца думает об успехе битвы. Разве можно опровергнуть давнюю истину: «Военачальник, который находится во главе своих войск, доступен взору каждого, но сам не видит никого!»

Павсаний стоял по пояс в воде на середине неглубокой речки. Всего-то десятка два шагов по чуть илистому дну. Хотя сейчас речка стала вдвое шире – выплеснулась из берегов от тысяч вошедших в её русло пехотинцев. Люди искали спасение в воде и таки НАХОДИЛИ – огонь, неожиданно наткнувшись на своего злейшего врага, бесновался на берегу и медленно умирал, сжирая сам себя.

Но тут же огненную стихию дополнила ожидавшая своего часа стихия людской ярости. Уже не обращая никакого внимания на чахнущий огонь, с берега на фалангу валилась, давила собой и сминала закованная в железо упругая масса вражеских всадников. Казалось, воды речки начинают закипать – так бурлило под ногами и наносящими удары руками!

В затянувшем низину дыму невозможно было разобрать, что происходит на поле боя. К тому же нежданно сгустились сумерки. Сколько времени прошло с момента начала этой бойни?! Павсанию казалось – вечность…

Когда зазвучали трубы, исторгая непонятные сигналы, ураг даже не сразу понял, что они летят со стороны врага. Какая там ещё смертельная ловушка приготовлена у этих свирепых всадников?! Нет спасенья от их ярости…

* * *

Зажглись факелы. Заметались по полю. Но не для боевых действий – больше для того, чтобы служить указателями для сбора дезориентированных воинов.

По полю, усеянному порубленными телами, шествовала ночь. Перешагивала через туши лошадей. Брела по травам. Спотыкалась о трупы, трупы, трупы…

Со временем угасли почти все звуки. Стихла агония битвы.

Только откуда-то с левого края поля доносился неясный гул, он напоминал одновременно бормотание, причитания и смех. Может быть, где-то там, в месте падения речки с крутого обрыва, сидел бог войны Сульдэ и хищно щерился своими белоснежными клыками. И бормотал, глядя как внизу речка разбивается в брызги. И причитал по самым лучшим воинам, которых в пылу битвы не успел уберечь. И безумно хохотал вполголоса, глядя на воды речки. И было от чего – воды её стали КРАСНЫМИ…

Красная речка. Невидимая никому. Пропитанная кровью. Настоянная на крови. Оттого ещё больше она чернела, поблёскивая на перекатах.

И покачивались лодочками от её движения опустевшие шлемы, прибившиеся к прибрежным травам.

И шевелились тяжёлые щиты, наполовину утопая.

А может, и ночь пришла насквозь окровавленная.

КРАСНАЯ.

Может быть, она только казалась чёрной?