Текст книги "Вечный поход"

Автор книги: Сергей Вольнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Темник подал знак и все дунгчи тумена извлекли из труб тревожные пронзительные звуки: «Вижу врага!.. Вижу врага!.. Полная готовность!.. Ждать!.. Вижу врага!..»

Трубам отозвались лошади. Заржали коротко, заплясали под седоками. Почувствовали надвигающуюся угрозу.

И промолчали в ответ трубам люди. Заёрзали, врастая в сёдла, устраиваясь поудобнее. Сжали крепче поводья, принялись поправлять и без того ладно сидящие доспехи.

А холмы уже полностью залила людская лава. И этому потоку пехоты, казалось, не будет конца.

Павсаний вполголоса выругался.

Всё это поразительно смахивало на Граник. На самую первую большую битву Александра в Малой Азии. Неужели история повторяется? Ежели так, то ничего хорошего Павсаний от этого не ждал, будучи убеждён – любое повторение даётся богами только в том случае, если кто-то не усвоил, а может быть, даже и не заметил урока, преподанного небом. Да-да, именно на Граник… На ту неизвестную до поры строптивую реку, на правом берегу которой и случилась памятная бойня. Сейчас роль реки играл широкий ручей в пологой низине, во всяком случае издалека эта полоска воды выглядела именно так.

Павсаний закрыл глаза и вызвал из памяти давнюю, но врезавшуюся навсегда картину, когда они с марша упёрлись в водную преграду. На противоположном берегу, крутом и обрывистом, выстроилась персидская конница.

Рельеф местности не позволял видеть глубину конной армады, и казалось, что вся равнина на том берегу была покрыта бесчисленными всадниками. Правда, по левую сторону от илы, которой тогда командовал Павсаний, за персами просматривались плотные ряды гоплитов. Изменники! Греческие пехотинцы-наёмники… Македонские воины тогда совершили невозможное – атаковали, практически с ходу, огромнейшее войско! И не только атаковали, но – победили. Преодолели бурную реку под градом вражеских стрел, взобрались по крутому склону, рассеяли правый фланг персов…

На противоположном краю поля огромными тёмными пятнами шевелился неприятель, о появлении которого ещё вчера предупредили Александра его новые советники. Воины неведомого роду-племени располагались небольшими уступами, заполонив собою линию горизонта, и лишь в центральной части – спустились вниз по склону. Должно быть, оттуда и начнётся первый наступательный порыв.

Осмотрев поле предстоящей битвы, Павсаний снова поморщился. Хотя ни одна складка местности не укрылась от его цепкого взора. Хотя сразу же в голове возник чёткий план боевых действий… Что толку?! Никто не испрашивал на этот раз его мнения.

И опять, как тогда на Гранике, как на всех прочих полях сражений – главный удар, наверняка, нанесёт сам великий Александр, во главе своей царской илы. Храни его Арес! А вместе с ним и всех нас. Вот только… Стоит ли теперь так цепляться за собственную жизнь?

Конница на этот раз рванёт в атаку без него, Павсания… И всё дальнейшее, наверняка, произойдёт без его непосредственного участия. Возможно, ему даже не доведётся взмахнуть мечом. Главное оружие урага – язык и зоркий глаз… Вот и ори, хоть охрипни, на своих подчинённых!

Павсаний до боли в пальцах сжал медный амулет. Не мог простить царю незаслуженной обиды. Месяц назад, после пьяной перепалки на царском пиру, он – Павсаний, сын Никанора – был разжалован из илиарха до урага! Множество смутных недовольств, копившихся все эти годы внутри, как гной, рано или поздно должны были прорваться наружу. Так и вышло… Командир царской конницы, гиппиарх Клит Чёрный, сын Дропида и брат царской кормилицы Ланики – не иначе, как подзадоренный самим Вакхом! – не утерпел и упрекнул царя в том, что позабыты все былые заслуги тех македонян, с коими Александр однажды переправился на азиатский берег, чтобы начать эту бесконечную войну и завоевать всю Ойкумену. А потом напомнил Александру ту битву на Гранике, когда именно он, Клит, командовавший тогда царской илой, спас царя от верной смерти – отсёк вместе с кинжалом руку Спифридату, замахнувшемуся сзади…

И Павсаний тоже не стерпел. Он поддержал своего командира и сотоварища-ветерана…

Тому теперь, как ни крути, а всё-таки легче – мёртвых уже нечем обидеть! Словесная перепалка закончилась страшно… Обидные слова и хмель – опасная смесь. Взбешённый Александр, не помня себя, вырвал у кого-то из приближённых копьё и метнул его в ближайшего сподвижника, говорившего горькую правду. И пал Клит, пронзённый насквозь…

Хотя, как потом перешептывались между собой ветераны, дело было вовсе не в царском гневе. Судя по всему, истинными виновниками случившегося являлись два жреца неведомой религии. Странные люди в широких полотняных одеждах тёмно-зелёного цвета, чьи лбы венчали широкие чёрные повязки из шерсти. Хотш Блоум и Баэс Шинн. Так их звали…

Впервые они возникли возле Александра после захвата древней резиденции мидийских царей – Экбатаны. Здесь оказался полуразрушенный храм, который эти двое выдавали за оплот своей веры, преследуемой персидским тираном Дарием. Что наговорили они царю – разве теперь узнать? Ясно только одно – всерьез уверовал Александр в их небесное происхождение. Клит Чёрный за месяц до смерти даже передал Павсанию историю, однажды рассказанную ему лично царём… Но разве же можно было в подобное верить?! Отнёс он эти росказни к пьяному лепету на исходе буйного пира. Будто бы случилось так, что Баэс Шинн специально вывел Александра из себя, потом раззадорил и сам же предложил царю ударить его мечом, что тот не задумываясь и сделал. И вот тут-то случилось невероятное! Как только царский клинок начал входить в тело жреца, тот попросту исчез! А через два дня – живой и невредимый! – как ни в чём не бывало, явился в царские покои в сопровождении неизменного Хотша Блоума…

Нет, давно не терял Павсаний голову от воздействия вина, был умерен в возлияних и терпеть не мог пьяного бахвальства. Потому и от слов Клита попросту отмахнулся…

А вот в том, что в гибели Клита повинны именно Хотш Блоум и Баэс Шинн, – был уверен. Не обошлось без их змеиных голосов. Видать, мешал им старый товарищ и соратник царя. Кто будет следующим?..

Наутро, протрезвев, Александр вместе со всеми оплакивал смерть одного из лучших македонских полководцев. Но, невзирая на это, не забыл никого, кто поддержал Клита в той роковой перебранке. Каждому нашёл место среди обычных воинов…

Павсаний впитывал увиденное, перебирал варианты. Далась ему эта река Граник! Пусть совпадения имелись, но скорее условные, с большой натяжкой. Неприятель, как и тогда, стоял на возвышении, но не вдоль берега ручья, а на значительном удалении. Хотя точно так же выжидал, что предпримут македоняне… А они, не мудрствуя, привычно построились фалангой в шестнадцать шеренг. Прикрыли более слабый правый фланг усиленным отрядом конницы, в том числе и царской илой во главе с Александром. Левый фланг прикрыли двумя илами конницы да поставили в арьергарде единственный резерв – двухтысячный отряд аргираспидов. Авось, пригодится! Хотя, до сих пор, вражеские мечи не добирались до «серебряных щитов»…

Кулак побелел. Павсаний оставил в покое амулет, разжал пальцы и размял затёкшую руку.

Ураг… Тот, кто стоит за спинами сражающихся воинов. Хотя, если поразмыслить, быть урагом сейчас даже предпочтительней. Не лезть на рожон во главе ряда, показывая пример подчинённым и принимая на свои щит и сариссу* первый, самый страшный, порыв-удар врага. Не выбираться из-под кровавого завала, мешанины из конских туш и человеческих тел, удивляясь, что снова уцелел в жестокой мясорубке.

Ураг… Задний. Замыкающий командир ряда. Подающий команды и ответственный за перемещения и сохранение строя при любых условиях. Была у него и ещё одна незавидная обязанность – не допустить бегства. Любой ценой. Даже если для этого пришлось бы перебить поочерёдно всех шестнадцатерых фалангитов своего ряда! Да только не доходило пока до этого, ни разу. Куда бежать-то?! Вокруг – сплошь и рядом земля ЧУЖАЯ. Переловят, как мышей, днём раньше – днём позже…

Последний отряд измождённых разведчиков – полусотня легковооружённых всадников – наконец достиг расположения выстроившихся кэкэритэн. Вернувшиеся проскакали на взмылённых лошадях по коридору между кэлем и барун-гаром. Туда, где развевалось Белое Девятиножное Знамя. Войско встретило смельчаков подбадривающими криками. Проводив их взглядом, темник опять обратил свой взор на врага.

Он уже разобрал, что чужеземцы движутся не сплошной линией, а близко расположенными отрядами. Издалека эти подразделения сливались в единое целое, напоминая вооруженную линию горизонта. Ширина вражеского строя поражала всякое воображение – никогда ещё Хасанбеку не доводилось видать ничего подобного!

Покуда ещё не была видна глубина этого чудовищного построения, как и не было понятно, что прячется за ним в тылу, но размах его внушал подспудный трепет, который не имел ничего общего с трусостью, а больше напоминал зловещий шёпот Судьбы.

До его чуткого уха уже начали долетать звуки чужих команд. Заунывно взвыли незнакомые трубы, приостанавливая вооружённую лаву. Хасанбек неотрывно наблюдал, как за считанные минуты чужие мелкие подразделения чётко и слаженно выстроили настоящую монолитную стену. Поистине грандиозное сооружение из человеческих тел, доспехов и оружия, двигающееся как единый живой организм.

Темник вспомнил мудрёное слово, которым Кусмэ Есуг обозвал этот боевой строй пришельцев, когда что-то там пояснял Великому Хану.

Халанкха!*

Что это означало на чужеземном языке – темник не расслышал, а может, «посланник Неба» и не разъяснял, но наилучшим переводом могло быть только одно: «смертоносная стена».

Увиденная картина напомнила темнику древние легенды о великих битвах прошлого. В некоторых из них враг тоже наступал поистине сплошной стеной!

Блистая на солнце начищенными медными шлемами, закрывшись стеною массивных круглых щитов, халанкха, повинуясь многократному пересказу исходной атакующей команды линейными командирами, сдвинулась с места.

И случилось невозможное: огромная махина, состоящая из крохотных частиц – человечков, сжимавших оружие, – пришла в движение. Она не побежала. Можно было ожидать, что воины бросятся вперёд, лишь на первых порах пытаясь сохранять подобие строя, чтобы вскоре, смешавшись в единую вооружённую толпу, подбадривать себя непрекращающимся боевым кличем, сливающимся в яростный рев…

Но – она не побежала!

Хасанбек, как заворожённый, наблюдал эту по-своему красивую и смертельно опасную процессию. Халанкха мерно и упруго двинулась на монголов шагом, который, несмотря на его неспешность, никому не пришло бы в голову назвать «походным». Должно быть, именно такой размеренной походкой настоящие воины, проламываясь сквозь врага, уходят в Вечность.

Она напоминала ощетинившуюся копьями крепостную стену, которой вдруг вздумалось, презрев все законы мироздания, самой двинуться на врага, не дожидаясь, пока это с большими потерями сделают её защитники. Монолитная стена, соблюдая равнение в шеренгах, шла вперёд неспешным, тяжёлым шагом. И ещё – она шагала молча! Если не считать звуками короткие выкрики линейных, требующих держать равнение, да специальные команды, плывущие над строем хриплым пульсом этого страшного организма, задающие темп движения.

«Ха-ук-кх-ххх! Ха-ук-кх-ххх!»

Лошади передовых чамбулов Чёрного тумена тревожно заржали, прядая ушами.

«Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх!»

Халанкха перешла на полубег.

Из-под шлема по виску Хасанбека противно и медленно поползла капля пота.

Темник помимо воли отметил, что солнце на этот раз благосклонно согласилось подсобить монголам, оно наступало по всему мыслимому фронту, падая по косой линии атаки, из-за левого плеча – направо. И это было первое выигрышное преимущество – помощь извне при полном отсутствии союзников. Солнце слепило неприятелю глаза, скользя по начищенным медным шлемам и доспехам и, казалось, весь горизонт блистал, зайдясь красновато-жёлтым тлеющим свечением.

Вторым союзником был ветер – он также стремился на запад. И это обязательно нужно было использовать, но чуть позже.

«Хаук-кх! Хаук-кх!» – шеренга за шеренгой спускались по пологому склону пехотинцы.

Вся халанкха уже давно выползла из-за холмов и теперь можно было рассмотреть глубину строя. Хасанбек насчитал целых шестнадцать шеренг отборной тренированной пехоты! Воинский навык наверняка приобретавшей далеко не в одном жарком сражении…

Все как один в куполовидных жёлтых шлемах, в накидках из красной ткани, под которыми угадывались доспехи. У каждого неприятельского воина были одинаковые круглые щиты, прикрывавшие тело от подбородка до середины бедра. К низу многих щитов крепились привесы, должно быть, из кожи либо войлока, для защиты ног. Но наибольшее удивление вызывали чудовищно длинные копья.

Тут же вспомнилось…

Прищуренные глаза ненавистного Кусмэ Есуга. И слова: «…их копья, поставленные вверх остриями – царапают облака… а направленные на врага – убивают на дальних подступах…»

Над халанкхой вздымался лес копий неимоверной длины, направленных своими наконечниками верх.

«Царапают облака…»

И это почему-то неприятней всего поразило Хасанбека. Ему ещё не доводилось сражаться с воинами, что ожидали нападения даже с Небес, но тем не менее от этого совсем не казавшихся испуганными. Нойон некстати вспомнил, вернее даже – память сама подсунула ему картину, на которой испуганный тумен отбивался от небесных всадников, стремясь прорваться в Облачные Врата.

Рука непроизвольно судорожно стиснула рукоять меча и… он вдруг, казалось, шевельнулся, напомнив о себе, вдребезги разбив этим движением ненужное сейчас видение. Боевой конь, уловив напряжённой кожей этот крохотный импульс, мгновенно напрягся и запрокинул голову назад и вверх, кося на хозяина вопрошающим глазом. Хасанбек успокоительно сжал коленями бока жеребца, отпустил меч и провёл рукой по мощной красивой шее. Скакун, переступив с ноги на ногу, вновь замер, ловя ноздрями воздух, как бы выискивая дурманящие запахи надвигающейся битвы.

Враг уже подошёл к речке и несколько замешкался на том берегу.

Но, как выяснилось несколькими минутами позже, – лишь затем, чтобы сократить дистанцию между растянувшимися шеренгами. Как только строй уплотнился, опять зазвучало противное въедливое: «Хаук-кх! Хаук-кх!»

Речка выплеснулась из берегов от тысяч ног, вошедших в извилистое русло.

Это был именно тот рубеж, который для себя обозначил Хасанбек. Дальше тянуть не следовало – можно было отдать врагу все ключевые позиции.

Выстроившиеся тысячи панцирной конницы терпеливо ждали сигнала своего темника, которому Великий Хан вверил судьбу битвы. А нойон – ждал наступления какого-то неведомого, одному ему известного, мгновения. Он не знал, когда оно наступит, но был уверен, что обязательно учует: пора!

Ветер беззаботно играл гривами и хвостами напряжённо застывших лошадей.

Подрагивали в такт размеренным шагам угрожающие рисунки на щитах вражеской пехоты.

Чего там только не было!

Орлы, хищно раскинувшие когтистые лапы. Чёрные солнца на багровом фоне. Белые змеи. Глаз с гневно выпученным зрачком. Оскаленные пасти неведомых чудовищ…

Перед халанкхой врассыпную передвигались легковооружённые воины; они не держали никакого строя, возможно даже, совсем не были приучены к нему. У них не имелось щитов, только луки и дротики. Но зато по обоим бокам наступающей халанкхи – покуда неспешно, шагом, передвигались большие отряды конницы. Причём на левом крае – всадников было чуть ли не втрое больше. Среди вражеских всадников выделялся предводитель на рослом сильном коне. Голова командира была почти полностью закрыта роскошным золотым двурогим шлемом, оборудованным спереди пластиной-забралом с прорезями для глаз.

«Вот… ПОРА!!!»

Хасанбек уверенными движениями достал из саадака свой верный номо. Закрепил на тетиве хвостовик стрелы с костяным свистунком. И, с силой растянув плечи лука, на несколько мгновений замер, молитвенно прикрыл глаза. Его губы непрерывно шевелились, посылая в Небеса мольбу о покровительстве и помощи. Но вот губы замерли. Сжались в тонкую суровую линию. Окаменели.

И вырвалась тетива из отпустивших её на свободу пальцев. С низким жужжанием ушла ввысь по большой дуге стрела, чей окрас был известен каждому нукеру Чёрного тумена. Три кроваво-красных кольца шириною в ладонь. Словно искры высеченного кресалом огня.

И степь полыхнула.

«Хур-р… – Звериный будоражащий рёв из глоток тысяч ордынцев. – …раг-г-х-ххх!»

Уже истомившаяся, давно готовая к атаке третья тысяча под началом Хэргулая, рванула с места в карьер, быстро набирая скорость. Застоявшиеся скакуны, выбивая клубы пыли из пересохших степных трав, помчали вперёд. Туда – всё ближе и ближе к страшной шагающей стене. Вперёд…

«Хур-раг-гкх-ххх!»

Вперёд! Только вперёд!!

«Хур-раг-гкх-ххх!!!»

Закованные в железо всадники упругими шеренгами рвались навстречу врагу. И всё ближе и ближе к всесокрушающей монгольской лаве громыхало ненавистное: «Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх! Хаук-кх!»

Глава двенадцатая
Жертвы эволюционных войн

Сон отпрыгнул от меня, как перепуганная кошка на пружинистых лапах. Вот только что лежала, накрыв лицо тёплой мглистой пеленой, грела пушистым тельцем и давала отдохнуть. И вдруг – этот прыжок. Как экстренное всплытие водолаза со всеми прелестями перегрузок и кессонной болезни.

Куда лучше – осторожно открыть глаза уже после того, как проснулся. Именно так и надлежит просыпаться профессионалу в неизвестной враждебной местности. Хотя вездесущие наставники настоятельно советовали миновать подобную местность, не отвлекаясь на такие вредные глупости, как сон. В идеале – только так… Кстати, советовали, предварительно выспавшись. А что делать, если вся бесконечная местность – сплошь неизвестная и всячески враждебная?

Как ни стыдно это осознавать – я до сих пор не представляю, куда загнало меня моё согласие, последнее моё слово «да»… В каком медвежьем углу планеты расположен этот… гм, суперполигон? Пространственно-временная флюктуация какая-то, чтоб ей ни дна ни покрышки… причём ругательные слова в этом предложении – первые три.

Хотя, признаюсь, уж кого-кого, а медведей я тут пока не видал, но всё больше и больше склоняюсь к мысли, что вся геометрия здесь – состоит из одних углов. И что единственная фигура для изучения – я. А значит, всем хочется меня изучить, разобрать и заглянуть внутрь. И – само собой – загнать в эти самые углы. Преимущественно «пятые»…

Ну ладно, хватит бурчать! Следует признать, что профессионального пробуждения не получилось. Позор на весь «Эпсилон»! Однако и сны ведь не отпрыгивают обычно, как перепуганные кошки.

Где-то поблизости – «собаки».

Через мгновение я был готов. И моментально услышал ниже по склону слабый глухой шум. Кто-то, мягко ступая, но всё же не будучи совершенно невесомым, двигался сквозь густой кустарник. Этих «кого-то» было много. И ещё – они приближались ко мне.

Внизу. Прямо по склону. Шагах в сорока…

Пять секунд на сборы.

Нападения справа-слева-сзади я не боялся – его просто не могло быть. И вовсе не потому, что был я простодушно уверен в миролюбивости этих сторон. Всё объяснялось гораздо проще – я находился в пещере. Небольшой, случайно подвернувшейся вчера ближе к сумеркам. Вход в неё не зиял, будучи поросшим густым цепким колючим кустарником. Я сам заметил его в последний момент, лишь оказавшись впритык, и это определило мой выбор. Может быть, в этой гористой местности были и получше места для ночлега, но я не собирался провести полночи в поисках.

«Ну что ж, спасибочки за гостеприимство, товарищ Домовой. Или как там тебя… Пещерный? Извиняй, если что не так. Может быть, храпел? Ну, это с устатку…» – беззвучно шевелил я губами, быстро маскируя свою увесистую поклажу в расщелине у стены. Завалил её несколькими массивными камнями, приблизился к выходу и краешком глаза выглянул из пещеры.

Солнце ещё не встало. Вернее, не преодолело цепь плоских гор, запуталось в лесах, что топорщились на горных склонах. Пока-а-а ещё добредёт. Разлитый вокруг свет щедро разбавил темноту и даже избавился от плотных серых тонов, добившись господства какой-то грязно-молочной дымки. Местами, в низинах, она была настолько плотной, что я подумал о начавшемся сезоне туманов.

«Хрум-м-м!»

Хрустнула, словно ударила плетью, ветка, сломанная чьей-то оступившейся конечностью.

Справа.

Это уже значительно ближе…

Я бесшумно выбрался из пещеры. Полусогнутой подвижной тенью. Осторожно перешагнул через тонкие стальные нити, концы которых крепились к двум запалам от ручных гранат. Эти сигнальные растяжки я поставил вчера перед сном. Просто по привычке. Или – на всякий случай.

Прощай, уютное гнёздышко! Похоже, ты вот-вот станешь смертельной западнёй.

Теперь назад и вверх по склону. Желательно – шустро и без единого звука…

Мне хватило минуты, чтобы переместиться метров на тридцать выше и расположиться за каменной грядой. В моём распоряжении имелся превосходный сектор обзора, а при желании и обстрела. Вот только сверху вход в пещеру был почти не виден – взгляд скользил по веткам кустарника и тонул в зарослях, буйствовавших значительно ниже. Справа от входа склон просматривался прекрасно, представляя собой небольшую площадку, нетронутую растительностью.

Площадка была сплошь усеяна мелкими колотыми камнями, присущими подножиям старых гор. Усталая горная порода. Враг любого разведчика. Того и гляди, осыплется под ногами в самый критический момент. Однако сейчас я рассматривал эти камни уже как своих кратковременных союзников.

Распластавшись за валуном, я принялся анализировать ситуацию: «Так. Некто наступает. На кого? А может, просто прочёсывают редколесье? А может быть, просто толпа туристов?»

Усмехнулся. В туристов я не верил. В этой пересечённой, мягко выражаясь, местности – можно встретить кого угодно, только не туристов. Исходя из моего горького опыта. Скорее уж, охотников на мамонтов с самим мамонтом в придачу – для пущей убедительности. Да и когда лес прочёсывают – не крадутся.

Термин «пересечённая», кстати, можно употребить и в буквальном смысле. Кто тут только ни пересекается… и с кем!

С левой стороны склона, где начиналась уходящая в сторону гряда ещё не развалившихся на части валунов, мелькнула чья-то неясная тень.

Глухо стукнулся о землю камень. Запрыгал вниз, гася удары в траве.

«Та-а-ак! Похоже, снова начинается „кино“… Конец первой серии. Вторая серия».

Мой взгляд, усиленный оптикой, буквально ворвался в зелёную пелену зарослей, зашарил по листве. Я направил бинокль на место возможной остановки неведомого врага. И даже успел уловить еле различимое покачивание веток.

И больше ничего.

Странно.

«Уже горячей – идут неспроста. По делу. Неужто за мной?.. И кому ж я опять понадобился?»

Ещё с минуту понаблюдав за хитросплетениями веток, усеянных листьями в высшей степени гениально просто и беспорядочно, я убедился в тщетности этого занятия. И тут же снова напомнил о себе противник справа. Но, как назло, он проявился именно на том небольшом фрагментике площадки, что примыкал ко входу, и оставался прикрыт от моего взгляда несколькими одиночными и пышными кустами.

Посыпались с громким шелестом мелкие камешки. Ну, чем не союзники? Осыпь сразу же затихла, но продолжения не последовало. Выжидательная тишина.

Где-то выше меня по склону тревожно прокричала какая-то крупная, судя по солидному голосу, птица. Ей ответили еще несколько.

Шелест листьев. Равнодушие усталых гор, неспешно покидающих этот бренный мир. Оседающих назад – в недра. Молчание трав и безмолвие небес. Дыхание Вечности. И вдруг…

Взрыв!

Это сработали растяжки. Как они смогли незаметно подобраться к самому входу в пещеру?! Правда, этот участок и не просматривался. Но всё-таки…

И сразу же вой… Жуткий, отчаянный вой!

Я не считаю, что силён в глубинных эмоциях, но, сдаётся мне, – это не было воем тяжело раненого или же смертельно перепуганного. Скорее, протяжный крик обманутого в своих ожиданиях злобного и сильного существа.

Лёгкий дымок от взрыва инициирующего заряда гранатного запала. Громкая возня в кустарнике перед входом в пещеру. И спустя десяток секунд – второй взрыв. Наверняка существо запуталось в паутине стальных нитей.

Отчаянный рёв… Воем это уже назвать нельзя – слишком скромный эпитет.

Признаться, что мне стало не по себе, – не сказать ничего. На шее противно запульсировала сдрейфившая жилка.

«Кому ж это я соли на хвост насыпал? Какому кошмарному чуду-юду?..»

Но это не шло ни в какое сравнение с тем чувством, что я испытал, нежданно-негаданно наткнувшись взглядом на… физиогномию одного из «чуд». Он вырвался из зарослей чуть правее дымки от взрывов. Как раз в тот момент, когда я повёл биноклем в ту сторону и в аккурат выхватил морду, искажённую нешутейной злобой. Одновременно с его прыжком из кустов. И это была-таки – именно! – МОРДА.

Усеянный короткой коричневато-серой шерстью мордоворот резко поумневшей большущей обезьяны, двигавшейся нелепыми полупрыжками. Эти движения чередовались с раскачивающимися, вихляющими широкими шагами. И ещё – с постоянными наклонами и касаниями непомерно длинными руками земли… Хотя это могло быть вызвано и крутизной склона. Существо было настолько близко от меня, что после одного из прыгающих шагов я не выдержал столь устрашающего зрелища.

Блестящие и даже будто горящие глаза жгли меня сквозь линзы. Из полуоткрытого рта текла струйка слюны. А может пены? Блестели донельзя убедительные клыки.

Прыжок прямо на меня!

Я непроизвольно дёрнулся назад, инстинктивно закрываясь блокирующей левой рукой. Эффект близости и реальной опасности был настолько силён, что я забыл о творце этого эффекта – моём бинокле. И чуть было его не выпустил… Но всё же, опомнившись, успел перехватить жизненно важный прибор, так и не начавший толком своё падение.

Чтоб вы так жили, как я вспотел!!!

Может быть, если выживу и вернусь куда-нибудь в мало-мальски знакомые, по-человечески понятные места, когда-нибудь я ЭТО опишу. С животрепещущими подробностями. С фонтанирующими эмоциями. А сейчас – какие на хрен брызги эмоций… Одни вариации на тему «итить его». И эти вариации безудержно множились. Особенно, когда я принялся детально рассматривать существо в бинокль. Бармалей по сравнению с ним был распрекрасным милым дедушкой, только-то и того, что выжившим из ума и бродившим по Африке, запугивая и без него запуганное местное население. «Страшный и ужасный» Бармалей мог бы отдыхать не реже семи дней в неделю, если бы где-то рядом бродили этакие, отродясь ни разу не бритые, угрюмые и отвратительные парни.

От него пахло зверем!

Это пронзало на расстоянии, сквозь линзы бинокля, входило в нутро исподволь, каким-то невнятным первобытным трепетом.

Тяжёлые надбровные дуги, массивная нижняя челюсть, покатый лоб – живой памятник незабвенной теории Ломброзо. Может, это и были перезвери, но уж во всяком случае точно – недолюди…

«И что же дальше?»

Дальше они явили себя неблагодарному зрителю – мне. Ещё парочка грубых и невоспитанных существ выломилась из высокого кустарника. Одно сжимало внушительную и, надо понимать, увесистую дубину. Другое – типа копьё, «скомустряченное» из каменного наконечника и достаточно прямой сучковатой палки.

Наконец-то они решили, что обнаружены, и открыто ринулись к манящей их пещере.

Теперь у меня уже не осталось сомнений, что они рвались к месту моего ночлега. «То-оже мне, блин, опергруппа… Ё-моё, что за ментовские замашки – брать за малость до рассвета… И само собой – тёпленьким. Ну ничего, сейчас я с вас погоны-то посрываю… Вместе с шерстистостью и повышенной лохматостью».

Пока, насколько я мог оценить показания всех моих органов чувств, этих реликтов передвигалось не менее пяти. А если точнее – четверо. Был ещё и пятый, но он не передвигался, а до сих пор скрывался в зарослях с левой стороны.

«Нет, всё ж таки ЗВЕРИ!»

И от этого звериного нутра, не торопившегося отмирать, и даже, наверное, в чём-то очень даже помогавшего им выжить, нельзя было ни отмахнуться, ни прикрыться. Ни шкурами убитых животных, обмотанных вокруг тела. Ни примитивным оружием, коим являлись дубины и копья.

Определённо в упор непонятно, какого хрена я здесь делаю?! Каменный век на улице, а я ещё не завтракал! Нужно утридцатитроить бдительность. А то, если эдакая хренотень пойдёт и дальше, как бы случайно в кустах на динозавра не наступить. Геологическую эпоху напролёт потом извиняться придётся. Да ещё извинят ли? Надо будет пожаловаться Великому Бледнолицему Богу на своих «резидентов» – не того взяли.

Для этого дела персонально Дарвина нужно было вербовать. Вот бы старикашка порадовался, что не зря несколько лет на нарах парился в английской тюрьме. Да, да, за идею пострадал, за свою-то дерзкую теорию… Вот бы и пообщался. В первый и, наверняка, сразу же в последний раз. А я-то при чём? Мне ж их теперь не изучать. Мне теперь их убивать придётся. Да ещё и как они-то посмотрят на такую альтернативную историю… Наверняка у них другие планы. А если допустить совершенно шальную мысль: может быть, один из них – ни много, ни мало! – мой неандертальский прадедушка?! Тогда и вовсе себя чувствуешь мерзавцем, душегубом и праотцеубийцей.

Только одно и утирает сопли совести – всё-таки, вроде бы, хомо дважды сапиенсы от другой породы вывелись…»

Они уже поняли, что пещера пуста. И после невнятных хрюкающих звуков начали подниматься вверх по склону. Причём, большинство медленно двинулось между входом в пещеру и валунами, а если открытым текстом – по той тропе, уступами которой несколько раньше отступил я.

Они шли по следу.

По моему следу!

Я сам в трудную минуту пользовался навыками, которыми щедро делился с нами настоящий таёжный следопыт, сделавший это не только ремеслом, но и образом своей жизни. И, в общем-то, был я первым учеником в нашей непростой учебной группе. И в лучшие свои минуты озарений и взаимопроникновения в рассеивающуюся на глазах энергетику оставленных следов контакта преследуемого с окружающим миром несказанно радовал Акима Данилыча. Так звали нашего неподдельного следопыта, наставника в безболезненной пытке следов.

Но здесь было абсолютно ИНОЕ!

Эта мысль пронзила меня, как булавка жука, ещё не понявшего, куда он попал. Она возникла синхронно действу, увиденному мною в окуляры бинокля.

Я мгновенно выхватил целый комплекс информации из двигающейся картинки, в которую до конца просто ещё не верил. И автоматически вычленил то, что не накладывалось на шаблон человеческого поведения. На мой собственный шаблон. Эти непривычные движения сами бросались в глаза.

Опускающаяся вниз и одновременно вытягивающаяся вперёд шея, подающая голову по ходу движения.