Текст книги "Бремя стагнатора"

Автор книги: Сергей Чекмаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Первым рейсом «Возничий» благополучно доставил на Надежду отборный экипаж квартирьеров, немедленно приступивших к геологическим изысканиям, изучению местной микрофлоры и макрофауны и закладке первых городов будущей земной колонии. На гигантском плато, относительно безопасном сейсмически, был заложен космодром, около него возводился торговый и административный центр колонии, у разведанных в горах богатых месторождений урановых и полиметаллических руд строился укрепленный горняцкий поселок, через девственные леса пролегли железнодорожные ветки.

«Возничий» ушел к Земле, но через восемь лет прибыла «Новая Гея» со следующей группой переселенцев (в основном – шахтеров, металлургов и поддавшихся на рекламные обещания «новых земель» разорившихся фермеров). Еще через три года «Поднебесный» привез китайских колонистов.

КУЗНЕЦ

– Вам помочь, щедрый господин? Вот фрукты, свежие и засахаренные, печеные тыквы, сладости, просовый настой…

«Ну, конечно, – Косталан поморщился. По налобной повязке кузнечного цеха и черным от въевшейся шлаковой пыли рукам с десяти шагов видно, какой я „господин“. Но ведь торговка и последнего босяка назовет богачом, лишь бы прикупил чего-нибудь на пару медяков».

– Щедрый господин сегодня не при деньгах, – сказал он. – Так что придется твоим сладостям ждать другого покупателя.

Он придирчиво покопался в груде печеных тыкв, отложил в сторону несколько вчерашних, заветренных, наскоро прогретых на пару, чтобы казались свежими. Наконец отобрал две самые сочные и вкусные на вид.

– Сколько?

– Шесть! – сказала торговка и хитро глянула на Косталана.

Она была явно новенькая в их квартале – муж или зять привез вместе с целой повозкой фруктов и сладостей, посадил торговать. В припортовой деревеньке, откуда она родом, любой горожанин кажется состоятельным. Не грех и обжулить такого, назначив тройную цену против обычной. Небось, не обеднеет.

– Первый день сидишь? – спросил Косталан. – Ну, сиди, сиди. За шесть медяков я в следующем ряду полприлавка скуплю.

– Да у них старье и гниль одна! А у меня свежее все.

– Вот я и проверю. Если и вправду так, клянусь – буду впредь только у тебя покупать.

И он сделал движение, якобы собираясь уходить.

– Эй, постой! – переполошилась торговка. – Я ошиблась…

– Что случилось? Твои тыквы неожиданно подешевели?

– Пять. Согласен?

Косталан вздохнул.

– Объясняю… и только из уважения к твоим сединам, рейст-само…

Торговка насупилась. «Рейст-само» означало «бабушка».

– …я хожу через этот рынок каждый день. И почти каждый день покупаю здесь еду для своей семьи. И еще ни разу печеные тыквы не стоили больше одного медяка. Понятно?

Он снял со связки две самые мелкие монеты, подбросил на ладони. Отполированные сотней рук медные кругляши задорно сверкнули в лучах заходящего солнца.

– Ладно, забирай, – проворчала торговка и, не удержавшись, ехидно добавила: – Внучек…

Посмеиваясь, кузнец пристроил под мышку еще теплые «солнечные шары», кинул на прилавок монеты и махнул старухе. Сделал шаг вперед, остановился и улыбнулся чему-то своему. Лицо его сразу разгладилось, подобрело и стало видно, что он, в сущности, очень молод – вряд ли видел больше двадцати пяти зим. Кузнец снял с нитки еще одну монету:

– Ладно, уговорила. Дай сахарных орехов на медяк. Только, – он подмигнул, – действительно на медяк, рейст-само. Ведь мы оба знаем, сколько это будет, правда?

Ругаясь и ворча себе под нос, торговка отсыпала в бамбуковый туесок горсть орехов.

– Мало!

Она добавила еще, потом, повинуясь голосу Косталана, еще немного.

– Вот и спасибо, – кузнец упрятал туесок за пазуху. – Хорошо поторговать, рейст-само.

Старуха проворчала:

– Да уж, с вами, скупердяями, наторгуешь. Разоришься скорее, да по миру пойдешь.

Но Косталан уже свернул за рыночную ограду и не слышал ее причитаний. А и слышал бы – не обернулся. Сама виновата: не тот квартал выбрала, чтобы на прибыльную торговлю надеяться. Надо было в Ясеневом, Ореховом, Самшитовом устраиваться или, если уж на то пошло, двигать прямиком в Мраморный город. Правда, там и место на рынке стоит совсем другие деньги, да и кварталы легионеров неподалеку. А Ресницы Всевидящего Ока любят по пьяни устраивать самочинные обыски мастеровых домов и рынков. Да так, что половины товара потом не досчитаешься: что с собой не заберут, разобьют или перетопчут. А что им – все равно оправдаются. Скажут, крамолу искали, оружие, припрятанное для лихих людей, или секретные письма. Блюдем, мол, чистоту Соцветия во славу императора!

Вот и думай, деревенский торговец, куда лучше податься – в Мраморный город, где рыночную пошлину и за три дня не окупить, или в Глиняный да Бамбуковый кварталы, в коих даже у всех жителей вместе взятых не наберется денег на твой товар.

Запахло гниющей тиной и нечистотами – отводной канал рядом. Обычно Косталан избегал ходить этой дорогой, пусть она и короче, но сегодня он хотел попасть домой пораньше. Кузнец пристроил тыквы поудобнее, задержал дыхание и перепрыгнул узкий каменный желоб с мутной, зеленоватой водой.

Жаль, «рейст-само» не видит этой красоты. Иначе сразу перестала бы причитать и торговаться с покупателем-скрягой. Живо бы сообразила, сколько здесь, в Глиняном квартале, таких, как он. Раз-два – и обчелся. Несколько младших подмастерьев с завода огненной смеси, портовые рабочие, помощники мелких чиновников – переписчики, курьеры, носильщики. В общем, все те, кому повезло работать на императора, да продлится вечно его правление!

Как и сам Косталан. Благодаря способностям к кузнечному делу, ему удалось подняться над обычным уровнем Глиняного квартала. Тяжелая, изматывающая, но все-таки интересная работа в императорских кузнях приносила ему треть серебряного чига, а то и больше! Хватало и на себя, и переправить десяток медяков родне с надежным человеком, и – с недавних пор – на Юнари.

Подумав о ней, Косталан улыбнулся. Разве можно сетовать на мир, горевать и причитать, когда она с ним? С ее появлением дом, выкупленный десяток оборотов назад у вдовы Набарги, как будто осветился изнутри, став нарядным и по-настоящему родным. Теперь кузнец торопился уйти с работы пораньше, зная, что дома его ждут, что Юнари считает мгновения до его прихода, волнуется, если он вдруг задерживается.

Но по дороге он видел непосильный труд соседей и друзей на заливных злаковых полях, что великанскими ступенями карабкаются на склоны холмов. И куда приходится доставлять на своем горбу каждую каплю воды. Видел, как измученные и усталые они сидят по вечерам перед своими домами, не в силах даже разговаривать. Кивок, вялое движение натруженного плеча вместо приветствия – вот и все общение.

Косталан очень хотел помочь им. Разве не его прозвали Хитроумным, после того, как он изобрел двойной сток для расплавленного металла? Разве не он вместе с мастером Хинновари нарисовали палитру каления железа? И не он ли, Косталан Манар-Гири, придумал охлаждать жерло бомбард раньше всего корпуса? Внешние слои бронзы остывали позднее, сжимая внутренние, словно в тисках, отчего орудие становилось устойчивее к разрыву. Правда, не все заготовки выдерживали неравномерное охлаждение, иногда ствол бомбарды трескался, разваливался на куски, и все приходилось начинать сызнова. Зато готовые орудия, скрепленные вдобавок коваными железными полосами, могли делать по сто, а то и по сто пятьдесят выстрелов, почти как лучшие солмаонские образцы. Из императорской канцелярии Косталану тогда прислали костяную пластинку с благодарностью и целый серебряный чиг премии!

Кое-какие задумки были; иногда, по вечерам, он даже чертил схемы огромных подъемных машин, способных доставлять воду на немалую высоту. Только движущей силой в них оставались все те же люди. В крайнем случае, верховые животные, которых – и Косталан прекрасно понимал это – имперские чиновники ни за что не отдадут для облегчения труда земледельцев. Плюнут, выругают, да и пошлют подальше, процедив сквозь зубы, что новых людишек для копания в грязи женщины еще нарожают, вон с какой скоростью плодятся, куда их еще-то девать?

Пошлют и хорошо если не прикажут вразумить странного изобретателя парой дюжин плетей. Ведь почти всех скакунов забирала армия, не зря кавалерия считалась в Соцветии основной ударной силой. Так что о четвероногих движителях можно смело забыть. Надо искать что-то еще.

Увидев знакомый поворот, Косталан приободрился: еще совсем немного и покажется знакомая желтоватая стена из речного песчаника. Сегодня он пришел рано, никого из соседей еще не вернулся с полей.

Мелькнула шальная мысль – подобраться к дому незаметно, тихо открыть дверь и, схватив Юнари в объятия, закружить по дому. Мелькнула… и ушла. Это для него все выглядит доброй шуткой, а девушка может и испугаться. Долго ей еще привыкать к нормальной жизни. И не скоро еще Косталан, просыпаясь по ночам, перестанет обнаруживать рядом с собой пустующую циновку, а саму Юнари – сжавшуюся в комочек на полу в купальной комнате. С мокрой половой тряпкой в руках.

Во сне Юнари возвращалась в свой старый мир, ей казалось, что пол не вымыт, ванны не отдраены, и что скоро придет распорядитель Коцеру, накричит на нее, изобьет бамбуковой тростью и снова прикажет не кормить нерадивую до завтрашнего утра. Она в ужасе просыпалась, бежала в купальню с первой попавшейся под руку тряпкой и наводила порядок до сверкающей чистоты. Усталость подкашивала ее сразу по окончании работы, и она засыпала, свернувшись по-кошачьи, прямо на свежевымытом полу.

В первый раз Косталан, не думая ни о чем плохом, подхватил девушку на руки, собираясь отнести ее на кровать. Юнари испуганно дернулась, очнулась и, не соображая, что происходит, закричала… ее потом пришлось долго успокаивать. Постепенно кузнец научился будить девушку осторожно, просыпаясь, она все понимала сразу, смущенно и доверчиво улыбаясь Косталану. Но на следующую ночь все равно бежала в купальню с тряпкой. Как заводная механическая кукла, что по слухам живет во дворце императора, да продлится вечно его правление!

Не успел кузнец подойти к дому и на две дюжины шагов, как дверь распахнулась и навстречу выбежала Юнари. Потупилась, на мгновение замерла, но потом все же кинулась на шею:

– Коста!

Девушка выдумала это ласковое прозвище в первый же день, когда он привел ее в дом. «Коста» на полузабытом говоре предков означало «лучший». Поначалу Косталан стеснялся, бормотал, что если уж он лучший, то кто тогда сама Юнари? Но вот привык же. И теперь бывало наоборот: придя поутру в кузню, он не сразу понимал обращенное к нему «Косталан-са», с трудом возвращаясь из сладкого тумана воспоминаний и родного «Коста, милый».

Кузнец обнял девушку, провел рукой по тугим косам, заплетенным по нынешней моде: три в одну. Отстранил, посмотрел с высоты своего роста – Юнари зарделась и снова прижалась к нему, спрятав лицо в складках пропахшего металлом кожаного передника. Больше всего она походила на дикого котенка, маленького, испуганного, забитого, которого, наконец, взяли в хороший дом и добрые руки. Он, бедняга, прячется под кровать, боязливо выглядывает наружу, готовый в любой момент забиться в самый дальний угол. Хочется играть, бегать, скакать… хочется, но боязно.

– Заждалась? – спросил Косталан.

Юнари что-то ответила, но голос ее прозвучал приглушенно, и кузнец ничего не понял.

– Смотри, что я принес. Сумеешь приготовить много вкусного из этих маленьких желтых комочков?

Ему очень нравилась наблюдать, как в Юнари просыпается хозяйка. Маленькая, пока еще не слишком умелая, но хозяйка. Вот и сейчас девушка смотрела на тыквы, что-то прикидывая в уме. Наверное, в воображении уже подвешивала котелок над очагом, размышляя: сварить ли просяную похлебку с тыквой или разбавить кашу печеными кусками.

«Ничего, – подумал Косталан, – сейчас серьезная хозяйка снова превратиться в маленькую девчонку, что не отвыкла еще радоваться простым знакам внимания: подаркам, сюрпризам, сладостям».

– А это кое-кому в награду! – провозгласил он, доставая берестяной туесок. – Купил вот по случаю, а кому подарить – не знаю. Может, подскажешь?

Конечно, тут же начались визги, «ой, это мне?», поцелуи. Юнари сунула за щеку сразу несколько орехов и закружилась вокруг него.

– Спасибо, Коста, милый…

– Пойдем, – он увлек ее в дом, – пока ты готовить будешь, я помоюсь.

«Весь день рядом с печью, пропах, небось, путом и раскаленным металлом».

Однажды Косталан сказал об этом Юнари. Она, как обычно, сначала смутилась, покраснела, но потом честно сказала:

– Мне нравится этот запах. Он твой, Коста. Такой же большой и мужественный.

Он тогда рассмеялся, чмокнул девушку в щеку. Она топнула ножкой:

– Не веришь?! Ну и ладно, – и даже немного обиделась.

Но купальню – большой, позеленевший от времени медный чан, доставшийся Косталану от старой хозяйки – готовила по всем правилам. Сама наполняла водой, грела, да подкладывала щипцами раскаленные в очаге камни, чтоб не остыло. Что-что, а это она умела.

Вот и сейчас от наполненной почти до краев купальни поднимался пар, пахло травами. Когда Юнари в первый раз сыпанула в воду какие-то сухие листочки, Косталан пробовал спорить. Однако девушка тут же бойко объяснила, что вот это – «ведьмин корень», помогает снять усталость, а это – «черный лист», лучше всего успокаивает натруженные до мозолей ладони. Темно-красный корешок оказался «ножкой танцовщицы», от которого почему-то красиво блестят волосы. И пошла, и пошла… Косталан только руками развел, пораженный столь глубокими познаниями.

Кузнец скинул одежду, потянулся, чувствуя, как уходит непомерная тяжесть с натруженных плеч, и с наслаждением погрузился в воду. Не слишком горячую, но и не прохладную – как раз такую он и любил. Он закрыл глаза и почти тут же ощутил, как на лоб легла прохладная ладошка.

– Устал?

– Немногм-мм…

Договорить до конца не удалось, потому что Юнари сунула ему в рот орешек. И захрустела сама, где-то совсем рядом. Не открывая глаз, Косталан поймал ее руку, погладил пальцы.

– Что подать доброму господину?

Да, сейчас это просто игра. Но всего лишь четыре оборота назад не только он слышал от нее эти слова.

Юнари рассказала, что ее семья разорилась во время последнего наводнения. Их надел располагался на самом удобном, нижнем уровне. Но «самый удобный» – не всегда самый защищенный. Разъяренная весенними дождями река заполонила долину, добралась до самого подножья холмов. Смыла перегородки между наделами и ушла, унося с собой и верхний, только что удобренный, слой земли, и высаженные зерна. Десятки семей разом оказались нищими. Император, да продлится вечно его правление, приказал наместнику провинции выделить в помощь пострадавшим новый надел и немного посевного зерна. К несчастью, желающих оказалось слишком много, и на каждую семью хватило лишь по двадцать алинов – то есть немногим более заплечного мешка.

Ходят слухи, что солмаонцы, которым тоже не всегда хватает запасов на долгую, студеную зиму, в таких случаях выносят на мороз «лишних» детей. Варвары – что с них взять? В Соцветии, хвала Небесному Диску, до чадоубийства не доходят даже самые отчаявшиеся. По укоренившемуся невесть с каких времен укладу крестьяне продают лишние рты в услужение – старших детей, чаще девочек, достаточно взрослых, чтобы работать, но не вошедших еще в пору замужества. И жива останется родная кровинка, и пригоршня медяков не покажется лишней обедневшей семье. Вот и ползут караваны перекупщиков вслед за речным половодьем, переполненными возвращаясь в город.

На торгах крестьянских детей с охотой разбирают прачки, торговцы, владельцы постоялых дворов, портомоен и трактиров. Потому что знают: стараясь услужить, девчонки будут работать изо всех сил, чтобы – не приведи Небесный Диск – не разгневать хозяйку, иначе снова выставят на торг. Неизвестно еще, куда попадешь, и не будет ли там во сто крат хуже! Особой платы прислужницам не положено: кормежка, одежда раз в три оборота и место, где спать. Дешево и выгодно.

Конечно, одинокие мужчины и хозяева Веселых домов прикупали бы девчонок с неменьшей охотой и за большие деньги, но это строго-настрого запрещал специальный эдикт императора, да продлится вечно его правление. В том же эдикте предписывалось через пять лет отпускать трудолюбивую «покупку» домой, снабдив десятью медяками на дорогу. Но чаще всего почему-то получалось так, что за время служения девчонки портили или ломали целый ворох дорогущих вещей и, отрабатывая стоимость, трудились отнюдь не по пять лет. Некоторые попадали в кабалу навсегда. Рассказывали, впрочем, что и содержатели Веселых домов все-таки получали свою долю молодых и неопытных тел, встречая повозки перекупщиков за стенами города, куда не достигает бдительный взор стражников и легионеров. Врали, наверное… кто же осмелится нарушать императорский приказ.

Юнари повезло, если, конечно, это можно так назвать. Перекупщик попался не вредный – кормил в дороге сносно и почти не обижал. Она благополучно добралась до города вместе со всем караваном, отстояла свое на торгах и попала в прислужницы к мастеру-распорядителю Коцеру, тощему старику с сухой пергаментной кожей, владельцу самых больших в городе общественных терм.

Там Косталан впервые ее и увидел. Увидел – и не смог отвести взгляда, хотя смотреть там было особо не на что. Самая обычная девчонка, мокрая и босоногая, с грязными, спутавшимися волосами. Руки в извечных цыпках, красные, неухоженные, с обкусанными ногтями. На лице – гарь и медные чешуйки сотен оттертых котлов, алые пятна от жары. Но ведь было в ней что-то, совершенно необычное, сказочное, нездешнее .

Косталан до сих пор недоумевал: как же ему удалось все это разглядеть?

Он сидел на невысокой скамье, завернувшись в простыню, отдыхал от жара парной. Мимо порскнула девчонка-прислужница, и кузнец остановил ее. Хотел попросить ковшик холодной воды…

И пропал. Так и рассказывал эту историю друзьям: «Пропал, ребята, совсем пропал, сижу, молчу, рот в глупой ухмылке растянул, зубы скалю».

Да и девушка почему-то не слишком торопилась высвобождать руку из его задубевших ладоней. Спокойно смотрела на него и также улыбалась.

За что и поплатилась.

Из-за двери послышались невнятные проклятия, потом она с треском распахнулась, и в комнате появился распорядитель Коцеру.

– Где эта тупая неумеха?! Юнари!!! Куда ты подевалась, глупое отродье!

Девушка ойкнула, не сообразив сразу, что лучше, наверное, было бы промолчать – подслеповатый старик мог ее просто не заметить.

Распорядитель обернулся на звук.

– А-а, вот ты где!!! Простите, любезный гость, – обратился он к Косталану, – глупая девчонка вам помешала? Ну, сейчас я ее проучу!!!

Коцеру вытащил из-за пояса бамбуковую трость. Юнари отскочила в угол, привычно прикрыла голову руками. Кузнец с ужасом понял: то, что произойдет сейчас, для нее не впервой. Старик бил ее раньше, не раз и не десять.

Наверное, ему очень нравилось ощущать над своей «покупкой» абсолютную власть. Тот, кто сам привык прислуживать и угождать, всегда отыгрывается на подчиненных.

– Мало того, что ты до сих пор не отмыла котел внизу, так еще и к посетителям пристаешь!!! Тварь негодная!!!

«И этот старый пень осмеливается ее бить? Не только поносить последними словами, но и бить?»

Распорядитель взмахнул тростью, Юнари сильнее вжала голову в плечи и зажмурилась.

Сначала она услышала свист, но боли не было. Что-то треснуло, как бывает, если ломаешь об колено сухую ветку, потом захрипел человек. Голос показался девушке знакомым.

Она открыла глаза. Высокий кузнец держал в одной руке обломки трости, другой, ухватив за горло, прижимал к стене распорядителя Коцеру. Неожиданный спаситель стоял выпрямившись, широко расставив ноги, и от этого казался просто огромным. Сильным и справедливым, таким, как она часто себе представляла справедливого мстителя, отлеживаясь в портомойне после очередной порки. Юнари верила, что однажды придет человек, накажет мерзкого Коцеру и заберет ее с собой.

Девушка и представить себе не могла, что мечты сбудутся так скоро.

Кузнец улыбнулся ей и спросил:

– Пойдешь со мной?

Она бы и рада ответить, что да, конечно, хоть на край света, хоть в земли северных варваров, но от недавно пережитого испуга пересохло в горле. Юнари смогла лишь кивнуть.

– Хорошо, – кивнул он и отпустил распорядителя. Коцеру рухнул на каменный пол с громким «ух-хх». На мгновение девушке показалось, что старик мертв. Но нет – он шевельнулся, закашлялся, ухватился руками за горло и принялся его массировать.

– Х-ххх… Ты чуть не задушил меня, обезьянье отродье!!!

– Вот как! А куда девался «любезный гость»? Думай, что говоришь, старик!

– Ты… х-хх… ты смеешься надо мной! Да я сейчас кликну охрану и…

– Зови, – кузнец резко сжал ладонь, и обломки трости, жалобно крякнув, треснули и рассыпались на полосы. – Посмотрим, кто кого. Вряд ли твои молодцы каждый день ворочают молот весом в пятьдесят алинов.

Он наклонился к самому лицу распорядителя и спокойно закончил:

– Не забудь еще и о том, что завтра весь город будет судачить о драке в твоих термах. Уверен, слухи обязательно привлекут к тебе новых клиентов!

– Ладно… х-хх… ладно, – прохрипел Коцеру. – Убедил. Девчонку я и пальцем не трону. Доволен?

– Сейчас не тронешь, так потом отыграешься.

– Клянусь, я…

– Я не верю тебе, старик.

– Проклятье! – распорядитель оперся на скамью, с трудом поднялся. – Что тебе еще нужно?!

Юнари стояла ни жива, ни мертва.

– Я выкуплю у тебя девушку, – кузнец повернулся к ней. – Сколько тебе осталось?

– Четыре лета, – быстро сказал Коцеру.

Жадность взяла в нем вверх над мстительностью. Он уже забыл про сломанную трость и саднящее горло. Главное – не упустить прибыль. Этому здоровяку девка явно приглянулась – вот и отлично. Значит, не пожалеет серебра, чтобы ее выкупить. А за хорошие деньги можно простить и обиду, и унижение на глазах у никчемной служанки.

– Два, – едва слышно прошептала Юнари.

Старик вскипел:

– Лжешь, негодная тупоумная девка! Она и считать-то не умеет.

– Ты ведь купил ее на торгу, так? – спросил кузнец, не обращая внимания на вопли.

– Ну да! Недешево досталась…

– Зачем же ты врешь про четыре лета? В прошлом наводнения не было.

– Э-э, я ошибся, – заюлил Коцеру, – три! Три лета.

– Я тебе не верю, а ей, – кузнец поманил к себе девушку, – нет смысла обманывать. Вот что, Юнари, принеси, пожалуйста, мою одежду и сумки. Знаешь мальчишку, что приглядывает за раздевалкой?

– Знаю, господин. Но как я…

– Назовешь ему мое имя – Косталан.

Она выскочила за дверь, повторяя про себя: «Косталан… Косталан… Коста…»

На душе было светло и радостно. Почему-то она совершенно не боялась того, что будет дальше. Наоборот – ждала, чтобы все поскорее закончилось, и они ушли отсюда. Вместе.

И еще: никто и никогда раньше не говорил ей «пожалуйста».

Когда Юнари вернулась, окончательно пришедший в себя распорядитель орал высоким голосом:

– Да ты знаешь, сколько она съела за это время?! Страшно подумать! А пользы от нее – грош! И на три медных монеты не наберется!

Кузнец взял из рук девушки одежду, ободряюще кивнул. Казалось, крики Коцеру его совершенно не беспокоили. Он набросил халат, подпоясался, сунул ноги в растоптанные сапоги.

Старик не унимался:

– Она сломала две щетки, трижды проливала дорогущий травяной настой, а уж сколько мыльного корня зазря перевела – просто не счесть!

Развязав нитку с монетами, Косталан спокойно спросил:

– Сколько?

Хозяин продолжал вопить:

– Они все думают, что я сделан из денег! Будто бы смысл всей моей жизни – кормить всяких деревенских дурочек, а не заработать немного на спокойную старость! Да я скоро разорюсь вконец из-за таких вот… – тут до него, наконец, дошел смысл вопроса. – Что?

Юнари испуганно жалась в углу, опустив глаза. Но на мгновение Косталану удалось встретиться с ней взглядом. Девушка смотрела на него с мольбой и отчаянной надеждой.

– Я спрашиваю – сколько?

– Что сколько?

– На сколько Юнари тебя разорила за это время?

Старика перекосило. Он боялся заломить слишком высокую цену, но и прогадать тоже не хотел.

– Четверть серебра!

Услышав непомерную сумму, девушка охнула. На торгу Коцеру дал за нее всего лишь десять медяков. А вдруг кузнец передумает? Вдруг для него это чрезмерно много – ведь он не выглядит богачом.

– Вряд ли ты платил за нее хотя бы треть от этой цены. Но я не буду с тобой торговаться, старик. Вот твои деньги, – он бросил на скамью горсть медяков. На глаз там было даже больше, чем четверть серебряного чига. Глаза Коцеру загорелись, он жадно собрал монеты, упрятал их поглубже за пазуху.

– Там больше, – сказал Косталан. – Моя плата за сегодня.

– Да-да, конечно, господин Косталан. Приходите снова! В моих термах любят щедрых гостей!

– Пусть любят. Только не меня.

Распорядитель дернулся:

– Как это?

– Я сюда больше не приду, старик. Видеть тебя не могу, боюсь, что-нибудь сделаю. Ну, мы уходим. Не забудь отдать мне залог Юнари. Я жду у входа.

Когда старик вышел, девушка обняла Косталана и разрыдалась.

– Ну что ты… – он погладил ее по голове, – не надо плакать. Лучше беги, собери свои вещи, пока этот старый скупердяй действительно не надумал позвать охрану.

Возможно, распорядитель Коцеру собирался выручить с девчонки на порядок больше, научив ее премудростям «особого» ухода за щедрыми, но одинокими клиентами. Девушки постарше в его термах умели не только подкладывать в воду благовония, растирать маслом и делать массаж. Но побоялся связываться с буйным кузнецом. Ведь случись драка, слухи действительно пойдут гулять по городу: кого били, да почему, и в чем была причина. История Юнари быстро дойдет до чиновничьих ушей, и они не замедлят явиться с проверкой. Вы что, уважаемый Коцеру-са, нарушаете эдикты императора? Как нет? А девушку для чего выкупили? Полы подтирать? Да неужели?

Прохладная ладошка снова легла на лоб:

– Ты заснул, Коста?

– Нет, просто задумался. Вспомнил, как впервые тебя увидел.

По молчаливой договоренности они старались не произносить вслух слова «термы», «парная», «услужение». А старого распорядителя не поминать даже косвенно. А игра с тем самым вопросом, который их познакомил – «что подать доброму господину», – незаметно прижилась. Наверное, Юнари нравилось ухаживать за ним.

Впрочем, взаимно.

– Я совсем некрасивая была, да?

– Ну почему? Ты – лучше всех!

Девушка долго не отвечала, Косталан приоткрыл глаза и увидел, что она опустила голову и насупилась.

«Та-ак, опять ляпнул что-то не то. Эх, не умею я разговаривать с женщинами…»

– Что случилось? Я тебя обидел?

Юнари молчала.

– Да в чем дело! Если я что-нибудь не так сказал, извини. Только не молчи.

– Ты считаешь, что я осталась такой же некрасивой, как и была! – выпалила она наконец. И добавила: – Я совсем не изменилась, да?

Косталан замер с раскрытым ртом, потом рассмеялся, сгреб Юнари в охапку и притянул к себе. Конечно, она тут же запищала, что халат намокнет, что испортится прическа, что произойдет еще десяток столь же непоправимых событий.

– Ну так сними его, – посоветовал Косталан. – И нечему будет намокать. Кроме тебя.

– А как же ужин?.. – неуверенно сказала девушка. – Ты просил приготовить.

– Подождет ужин.

И протянул ей руку.

Мужской наготы Юнари совершенно не стыдилась – насмотрелась в термах, а сама раздеваться стеснялась. Гасила светильник или просила отвернуться. Или вот так, как сейчас, – скидывала халат, рубаху и прикрывалась руками. Притом, что ей очень нравилось, когда он любовался ее телом и говорил об этом.

Косталан мягко развел ее руки в стороны, сказал восхищенно:

– Какая ты красивая!

Она, конечно, тут же смутилась, зарумянилась, как плод солнечного дерева, и быстро залезла к нему. Медная купальня закачалась, на пол плеснуло немного воды.

– Ой, какая я неуклюжая!

Юнари рванулась наружу – убрать, но Косталан крепко прижал ее к себе, поцеловал в угол губ. Успокоил:

– Мы сейчас еще и не так набрызгаем! А потом вместе уберем. Хочешь?

Он заглянул в глаза девушки и напрочь забыл все, что хотел сказать. Велеречивые поэты древности сравнили бы их с бездонными горными озерами, в которых так легко утонуть. Или с бескрайним ночным небом. Или еще с чем-нибудь. Но простой кузнец не умел красиво складывать слова. Он просто смотрел и удивлялся: как может в хрупкой маленькой девушке уместиться столько любви и нежности.

Именно в тот день Косталан впервые заметил то, чему суждено было прославить его имя. Казалось бы – сотни тысяч людей видели то же самое до него, но никто не обратил внимания. Вполне может быть, что и он проглядел бы идею, как и много раз до того, если бы не ворочалось неустанно в голове гигантское поливочное колесо.

Слишком уж Косталан хотел помочь – своим родным, семье Юнари, друзьям, соседям… всем!

Счастливая Юнари крутилась у очага, Косталан порывавшийся помогать, был отправлен на скамью – не путаться под ногами и вообще не мешать. Он не сопротивлялся. Позиция оказалась самая выгодная: можно ничего не делать и просто смотреть, как девушка двигается. Есть в этом что-то завораживающее и чудесное.

Юнари все-таки решила варить похлебку, сняла с полки котелок, подвесила над огнем. Быстро порезала одну из тыкв, наклонилась к очагу – помешать. Косталан не удержался и легонько шлепнул девушку по попке. За что немедленно получил по рукам.

– Вот я тебе!

Она погрозила мешалкой, словно хотела стукнуть еще раз, он шутливо увернулся… и увидел.

Сухой хворост горел на удивление хорошо, котелок быстро нагрелся, похлебка забурлила. Юнари ловко подцепила крышку, высыпала в пахучее варево нарезанную тыкву. Снова закрыла котелок.

А Косталан все не мог оторваться.

Подпрыгивающая крышка все еще стояла перед глазами. Тяжелая, медная, весом алина в полтора, не меньше. А чтобы ее приподнять хватило нескольких клубов пара. Похлебка кипит, пар все прибывает, и крышка уже безостановочно приплясывает над котелком.

– Что ты смотришь? – спросила Юнари. – Пригорает?

«Интересно. А что если сделать котелок размером с дом? Наглухо закрыть его и направить пар в узкое горлышко? Сможет ли он сдвинуть, например, чугунную чушку в сто алинов? А двести? Тысячу? Или, например, вертеть тяжеленное поливочное колесо?»

– Коста! Не молчи!

– Что? А, нет-нет, все в порядке. Ты подожди немного, я сейчас.

Быстрым шагом Косталан спустился в кладовую, снял с рамок для сушки тонкую бумагу из злаковых плевел. В кузне ее называли «лапати» и использовали для чертежей. Ему, как признанному изобретателю, выдавали несколько листов в каждый оборот. На случай «если чего придумается», как сказал мастер-кузнец Хинновари.

Наверху его встретила обеспокоенная Юнари.

– Милый, в чем дело?

Он погладил девушку по щеке, как будто просил прощения: