Текст книги "Самые последние каникулы (СИ)"
Автор книги: Сергей Арсеньев
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
– Ага, помню.
– Вот, это он и есть, Иван Иванович Мороз. А с бабой Зиной поженились они сразу, как только той восемнадцать исполнилось и она из детдома вышла. Ну, дальше там ничего особо интересного, просто жизнь обычных советских людей, осталось только рассказать, откуда же такая загадочная фамилия взялась. Всё дело в том, что имя Иван Иванович – не настоящее, да и фамилия Мороз тоже, скорее всего, не настоящая. В марте 42-го года шёл эшелон с эвакуированными из Ленинграда детьми. Ну там, детские дома и детские сады всякие. И на одном из небольших полустанков местные жители передали воспитателям ещё одного ребёнка, сильно истощенного мальчика примерно трёх лет возраста. Тот, по-видимому, от какого-то другого эшелона отстать как-то ухитрился. Мальчик был слабый и больной, а ещё у него не было пальцев на обеих ногах. Скорее всего, он их отморозил. Однако, он выжил, довезли его и вылечили. Говорил мальчик очень плохо, маленький ещё был. А когда его спрашивали, кто он, откуда, как зовут, где жил, то тот постоянно повторял одно-единственное слово: "мороз". Возможно, это и вправду была его фамилия, но скорее всё же нет. Ведь мальчик пережил в Ленинграде зиму 41/42 годов, так что ничего удивительного. Но как-то его нужно записать было, нельзя же постоянно обращаться к нему "мальчик". Имя ему самое простое придумали, а фамилией сделали это его наиболее любимое слово, всё-таки был небольшой шанс, что он настоящую свою фамилию называет. Вот, собственно, и вся история. Так что в предках у тебя, Валера, аж целый майор Абвера, награждённый железным крестом. Она живого Гитлера наверняка видела, а Шелленберг, может, ей крест лично вручал, кто знает? И сидим мы тут сейчас потому, что наш прапрадед Валерий два иностранных языка отлично знал. А не была бы его жена бывшим майором Абвера, так фиг бы она у нас подполковником милиции стала, и не арестовали бы её, и не попала бы её дочь в детдом, и не встретила бы там молодого учителя истории, и не было бы тогда на свете никаких сестёр Мороз и брата их Валерия. Вот так! Фух.
Некоторое время мы все молча и несколько обалдело сидели, переваривая свалившуюся на нас новую информацию. Пашка сожрал уже половину большой пачки печенья, Хрюша вышла в тамбур и, высунув в щёлочку нос, наблюдала за моросящим на улице дождиком, Светка (или Ленка) неловко повернулась и плеснула горячим чаем на колено Машке. Последняя была в трениках, так что не очень-то и обожглась. Она ласково обозвала сестру косорукой коровищей и на том инцидент был исчерпан. А потом как-то так получилось, что сначала Петька, потом Пашка, а потом я и сёстры одновременно (кажется, к нашему Змею-Горынычу потихоньку начинает прирастать четвёртая голова) повернулись в сторону Артура и выжидательно уставились на него. Когда же к этому немому вопросу присоединился ещё и Валерик, то Артур не выдержал и сдался.
– Ладно, ладно! Расскажу, – сдаётся наш ботаник.
– Не, если это тайна какая, то не говори, конечно, – успокаивает его Пашка.
– Да не тайна уже это. Столько лет прошло, какая тайна?
– Ну, ты же так не хочешь рассказывать.
– Всё равно вы его уже видели, смысл скрывать-то теперь?
– Ну и расскажи, нам же интересно.
– Сейчас. Чая налью только.
Бульканье, сопение, Хрюша подошла к Пашке, ткнула его в коленку мокрым носом, получила из Пашкиных рук земляничное печенье и, хрустя им, вернулась в тамбур героически охранять нас от диких медведей. Артур с полной кружкой вернулся на свой стул, сыпанул себе пару ложек сахара и начал:
– Это тоже на войне было, летом 46-го. Мой прапрадед...
– Как 46-го?
– Это на какой же...
– Войне?
– Это кто с кем воевал?
– Да помолчите вы! Знаю я, что война весной 45-го закончилась. Ну, или первого сентября, если ещё и Японию считать. Но только то, что там генералы подписали, далеко не все простые люди приняли сразу и одобрили. Да, официально война закончилась, но...
– Но? Что "но"?
– А то. Не все согласились с этим. Самые упёртые немцы вообще чуть ли не до середины пятидесятых партизанили, так вот!
– Понятно.
– Не перебивайте, а то не буду рассказывать!
– Ладно, молчим, молчим. Продолжай, давай.
– Летом 46-го это было. Мой прапрадед... он, кстати, русский был, Смирнов его фамилия, имени не знаю, не сохранилось имя. Это потом уже как-то так получилось, что я татарином стал. На самом деле, татарин я только наполовину, выгляжу просто так внешне. Так вот, этот прапрадед по фамилии Смирнов в Германии служил, в оккупационных войсках. И была там у них какая-то немецкая банда... эээ... ну, или не банда. Может, их партизанами назвать правильнее было бы. В общем, гадили они нашим как только могли. И стреляли исподтишка, и дороги минировали, и даже еду отравить нашим бойцам пытались. В общем, свинили изо всех своих фашистских сил. Долго их поймать не могли, прятались они хорошо. Но в конце концов... Хрюша, совесть имей! Ты уже за пятым или шестым печеньем приходишь! Собакам вообще такое вредно в больших количествах. Пашка, не давай ей больше, и так толстая. Дай мне лучше всю пачку сюда. Спасибо. Это что, всё, что осталось? Тут же полкило было.
– Да не жмись ты, у нас ещё есть пачка. И завтра купим, если нужно. Давай, рассказывай дальше.
– Угу. Так вот, – Артур вытащил печеньку из пачки, рассеянно помешал ложкой чай в своей кружке, машинально отдал печеньку страдающей от жуткого голода Хрюше и продолжил. – В конце концов зажали их, партизан тех. В лесу каком-то зажали. Так-то они раньше уходили всегда, но не в этот раз. В этот раз не ушли, приняли открытый бой. И бой был жарким, дело дошло до того, что наши даже танки и артиллерию на подмогу вызвали, без танков тяжело было. Особенно там пулемётчик один у фашистов отличился, много наших положил. Явно опытный боец, умел воевать. Но, конечно, в конце концов задавили фашистов, хоть те даже пару танков наших поджечь смогли. Всё равно силы были слишком неравные, задавили. И потом поняли, почему в этот раз немцы приняли бой, не ушли. Они не могли уйти, у них там в лесу госпиталь был, раненые. И ещё... Ещё...
– Что "ещё"?
– Там, в том отряде, почти все были мальчишками совсем. Ну, не как мы, постарше, лет по шестнадцать-семнадцать, но не взрослые. Взрослые тоже были, но немного, с десяток всего. А так мальчишки. Гилерюгенд.
– Это зачем они?
– А ты не понимаешь? Такие как раз самые упёртые и непримиримые. Вот представь, кто-то, допустим Люксембург, победил СССР в войне и оккупировал страну. Вражеские солдаты свободно гуляют по Москве. Твои действия?
– Эээ... Люксембург?
– Ну, допустим.
– Да у нас дивизий больше, чем у них солдат! Это как они нас оккупируют?
– Пётр, предположим, им это удалось. Не важно как. Ты вот что делать станешь?
– Эээ...
– Ну, подумай.
– Тогда я... не знаю... в партизаны уйду, наверное.
– Вот! Именно! И эти самые парни из гитлерюгенда такие же были. Они тоже в партизаны ушли, тоже!
– Там что, весь отряд из таких мальчишек был, что ли?
– Не весь, я же говорил, командовали ими взрослые. И там не только мальчишки, девчонки тоже имелись такого же возраста.
– И девчонки? Они-то что там делали?
– Говорю же, госпиталь там был у них в лесу тайный, вот там девчонки и работали. И они тоже были упёртые нацисты, как и парни их. Когда наши всё же ворвались в этот госпиталь, так в одну из землянок пара бойцов влезла, а там всё и взорвалось сразу. Раскопали потом и поняли, что случилось. Одна из таких девчонок противотанковую гранату взорвала. Понятно, что всех в клочья. И её, и раненых и наших обоих. Наших-то потом собрали кое-как да похоронили, а немцев и собирать не стали, так обратно эту землянку и засыпали, она им братской могилой стала.
– Ладно, а это-то откуда всё же? – кивает головой на лежащий на столе перед нами клинок Пашка.
– Это? Трофей это, не понятно разве? Этот, который пулемётчик, он у немцев командиром был. Вот с него и сняли. Тот фашист несколько ранений получил пулевых, ногу ему ниже колена оторвало снарядом, а всё равно стрелял, пока кровью не истёк и сознание не потерял, стрелял. Мой прапрадед первым около него оказался и добил в упор. Наверное, можно было бы и в плен взять, но кому он нафиг нужен? Тем более, злые все наши были на фашистов, что те уже через год после Победы такой бой устроили, с танками. Вот так и оказался у нас в семье этот кинжал. Не знаю уж, как прапрадед смог его заныкать и домой потом привезти, но как-то смог. Причём кинжал-то не простой это.
– Не простой?
– Не простой. Смотрите, видите, тут дубовые листья. А вот здесь веточка. Раньше это ещё и позолочено было всё, но позолота почти стёрлась. Хотя вот тут и тут ещё можно её следы заметить. Это наградной кинжал, не рядовой. Тот командир у немцев явно не простой был, из старых бойцов.
– Всё равно фашист.
– Фашист, я же и не спорю. Но что бы он там ни сделал раньше, погиб он всё равно как герой, защищая раненых и мальчишек своих. Хотя один или с небольшой группой наверняка уйти бы смог. Не ушёл, остался, принял безнадёжный бой.
– Наверное, ему просто надоело по лесам прятаться.
– Возможно. Но факт есть факт, он не сбежал. И мне совсем не стыдно носить его кинжал. Может, конечно, у него руки по плечи в крови были, но... Но я не знаю, что он сделал и за что получил этот кинжал. А вот про его последний бой, когда он с пулемётом против танков, вот про это я знаю. Потому и ношу. Вот.
Мы все как-то надолго замолчали, обдумывая рассказ Артура. Да, эсесовец. Да, палач. И в то же время герой. Как это состыкуется? Может ли палач быть героем? Получается, что иногда может. Прямо-таки "небывалое бывает".
Как и все окружающие, я задумчиво смотрю на середину стола. Подошла Хрюша, боднула меня головой под локоть и тоже с умным видом уставилась на стол. А на столе... На столе лежат потёртые чёрные ножны и кинжал с серебряным орлом на чёрной деревянной рукоятке. Хищно блестящее же лезвие клинка украшает надпись готическими буквами:
Meine Ehre hei ß t Treue
Глава 13
«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!»
Всё-таки Артур – хитрый малый. Вот никто из нас не додумался до такого, а он смог. И теперь он единственный из всей нашей компании щеголяет в тщательно отглаженном пионерском галстуке. Мой же галстук на тряпку похож больше, весь жёваный какой-то. Неудобно даже перед окружающими. Справа от меня мальчишка незнакомый стоит, тоже в отглаженном галстуке, а я... свинья свиньёй. Очень неудобно.
Да, рано светает сейчас. Ещё четырёх часов нет, а уже совсем светло. Самая короткая ночь в году сегодня. Ну, для северного полушария самая короткая, понятно. Немного прохладно, туман над травой от реки тянется. Валерка зябко кутается в свою кофточку и отчаянно завет, рискуя вывихнуть челюсть. Но оставаться на плоту и спать дальше он не захотел. Ему тоже обязательно сегодня нужно быть здесь, с нами.
Много народу тут, на площади. Вроде, и село-то небольшое, но как-то всё равно людно. Или это мне так кажется от того, что сама площадь перед сельсоветом не такая уж и большая? Ребят много. Мы к какому-то отряду прибились, нас даже и не спросили ни о чём, молча просто подвинулись, позволив стать рядом.
Сейчас, вот сейчас...
Радио "Маяк" начинает вещание в шесть часов утра. Каждый день, без выходных. Круглый год. И только один день в году вещание начинается не в шесть утра, а в четыре. Один день в году. И только в этот единственный день вещание начинается не как обычно, гимном, а... тоже гимном, но старым.
На деревянном столбе укреплён радиорупор. Такой знакомый мне по кинохроникам. Наверняка это не настоящий, подделка. Да и сигнал принимается не древними, а вполне себе современными приёмниками. Может, даже и по кабелю. Но всё равно все стоят, смотрят на этот древний угловатый рупор. Вот он зашипел и...
Страны небывалой свободные дети,
Сегодня мы гордую песню поём
О партии самой могучей на свете,
О самом большом человеке своём.
Один день, один день в году вещание начинается с этого старинного гимна.
