Текст книги "Смерть в рассрочку"

Автор книги: Сергей Скрипник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Сиворонов знал, что оскорбленная, взбешенная женщина способна на такие невероятные поступки, каких не смог бы предугадать самый изощренный психоаналитик, будь он хоть самим Фрейдом. Первая мелькнувшая мысль была о Наташе, но она не очень испугала его. Тут он смог бы выкрутиться, так как по опыту знал готовность любящих женщин верить в то, во что, иногда вопреки очевидности, им хочется верить. Генерал думал бы иначе, знай он о существовании фотографий, но он не знал.

Сообщение о кассетах с записью его откровенных разговоров с любовницей поразило его и он мгновенно понял всю степень грозящей ему катастрофы, если записи окажутся в вышестоящих инстанциях. Но и в этом случае он постарался бы задержать, упросить, уговорить, если бы не голос. Его по-настоящему испугал безжизненный, без малейших эмоций голос Фаины Николаевны. Так может говорить человек, для которого в данный момент ничто в жизни больше не представляется важным. Нет, ему никак нельзя опаздывать на встречу.

– Быстро звони Роману на пост ГАИ, – тихо приказал полковник Сергею и шагнул к женщине. – Идемте к вашей машине.

Она нисколько не удивилась ,и спокойно пошла рядом.

– Вы домой или на работу? – спросил Ярмош. – Можем доставить.

– На работу, – ответила она и, проглотив подступивший к горлу ком, сухо поинтересовалась. – Если от меня больше ничего не нужно, то чем вызвана ваша заботливость?

– От вас больше ничего не нужно. Но мы не желаем вам зла. Нам от этого нет никакой выгоды. А в таком состоянии мы можете влипнуть в какую-нибудь дорожную передрягу. Так что вашу машину поведет наш человек.

– Вы не хотите мне зла, – сказала Фаина Николаевна и повторила. —Значит, вы не хотите мне зла. – Губы ее нервно задергались, лицо некрасиво перекосилось. – А то, что вы сегодня сделали?

– Не говорите ерунды, – перебил полковник. – Мы вам сказали правду. И узнать ее вам лучше было раньше, чем позже.

—15-

В две минуты одиннадцатого часа утра две милицейские машины – одна с Игорем и Глебом, другая с Всеволодом и Федором, – как и планировалось, уже стояли возле поста ГАИ на углу улицы Ильинской и Новой площади. Изображая веселую компанию встретившихся коллег, они слушали последние наставления командира.

– Может быть и такой вариант, – говорил Кондратюк, – что генерал двинется к будке ГАИ не один, а с охранником, а то и сразу с адъютантом. Тогда берем всех на месте, прямо у машины. Вырубаем их, как кому окажется удобнее. Шприц вогнать можно и позже. Шофера отключать лучше, конечно, шприцем, так как он не поднимется из-за баранки. Мы с Глебом блокируем их автомобиль со стороны генерала, вы – с другой.

– Да поняли мы, все поняли, Валерий, – с улыбкой заверил Федор. – Натаскиваешь нас, как подготовишек.

– Это никогда не вредно, – заметил Глеб. – А то ведь обычно сколько ни повторяй, а редко выходит так, как задумано.

– На этот раз выйдет, – заверил Кондратюк. Он действительно был убежден в этом, хоть и не смог бы объяснить, откуда оно приходит, из чего рождается эта убежденность. Такое с ним бывало нередко.

Из будки ГАИ вышел Роман в форме лейтенанта милиции, прищурился на солнце, снял фуражку, пригладил волосы и неспеша вернулся обратно.

– Я же сказал, что все будет в порядке, – бодро улыбнулся Игорь. —Началось. По машинам, ребята.

Со стороны Лубянской площади показался идущий по серединной полосе навстречу движению автомобиль. Включив мигалку и сирену, Всеволод бросил свою машину наперерез и остановился, заняв центральную полосу и преградив путь «нарушителю». Успевший набрать скорость автомобиль остановился чуть ли не впритык к милицейской машине. В это время вторая, подкатив сзади, отрезала путь. Из той и другой без видимой спешки вышли четыре милиционера. Из автомобиля выскочил молодой адъютант в штатском костюме и скорее с удивлением, чем злобно закричал:

– Вы что совсем охренели! Не видите, что это правительственная машина?!

– Правительственные знаки видим, – сказал Кондратюк. – Но мы выполняем приказ дежурного, – кивнул он в сторону будку.

– Что там еще, Ткачук? – донесся раздраженный голос из машины.

– Да вот, товарищ генерал, – пожал плечами адъютант, – какую-то ерунду порют о …

Не дослушав, Сиворонов резко распахнул дверцу и ступил на землю. За ним последовал рослый охранник и с насмешливым прищуром окинул взглядом подтянувшихся при упоминании о генерале милиционеров.

– Ну, в чем дело? – резко обратился Сиворонов к вытянувшемуся рядом Кондратюку в погонах сержанта.

– Дежурный лейтенант приказал проверять машины, идущие по правительственной полосе, – четко доложил Игорь и доверчиво добавил. – Ищут кого-то.

– Я генерал-лейтенант КГБ, – заявил Сиворонов и, полагая, что этого достаточно, махнул рукой: – Освободить проезд!

– Попрошу предъявить ваши документы, товарищ генерал, – еще больше вытягиваясь, смущенно попросил Игорь.

Проезжавшие водители с любопытством поглядывали, как милиция разбирается с зарвавшимися нахалами, влезшими на правительственную полосу. Это лишь добавляло гнева генералу.

– Что?!.. – грозно проговорил он, и его лицо стало наливаться кровью. – Пропустить! – рявкнул он. – Если через полминуты не уберетесь с полосы, до конца своих дней будете в тюряге своими жезлами указывать дорогу к параше! Исполнять!

– Ах, какой же вы невоспитанный, генерал, – со вздохом проговорил Кондратюк, за что потом долго еще себя корил, и сразу, без паузы скомандовал: – Берем их!

Генерал с охранником рухнули от молниеносных ударов ребрами ладоней по горлу, нанесенных Игорем и Глебом. Шофер с адъютантом сомлели под уколами шприц-тюбиков Валерия и Федора.

– Генерала с адъютантом в мою машину. Охранник с водителем остаются в своей. С ними – Роман и Федор. Всеволод едет один, – распорядился Кондратюк. – Уходим по плану, через Ильинку.

Все было проделано в несколько секунд, и Кондратюк первым рванул машину, с места набирая скорость. За ним устремился Роман, мгновенно оказавшийся рядом с парнями, как только генерал с охранником рухнули на асфальт. Почти вплотную за ним двинулся Всеволод.

Уходили, как было спланировано. Сперва группой, держа автомобиль Романа в середине. Включив мигалки и сирены, там, где заранее намечалось, прорывались на красный свет, изображая спешившую на операцию оперативную группу. Затем рассредоточились, затерялись в потоках машин, но на место прибыли почти одновременно.

В мастерской скульптора их поджидал Сергей. Здесь тоже все было рассчитано по секундам. Потребовалось лишь несколько дружных движений, чтобы похищенных из двух машин переложить в поджидавшую их «Скорую помощь». Она тут же укатила, сигналом расчищая себе путь. Следом, быстро сменив на автомобиле номерные знаки, исчез Роман в сопровождении «сторожа» мастерской. Чуть больше времени потребовалось, чтобы водрузить в машины еще не очнувшихся милиционеров. Всеволод с Глебом отправились развезти их и оставить в машинах на обычных участках патрулирования.

В мастерской остались Сергей, Игорь и Федор. Сергей обошел жилые комнаты скульптора, внимательно проверяя, не осталось ли чего лишнего. Удовлетворенный осмотром, он сел напротив парней и улыбнулся:

– Задание выполнили. Спасибо.

– Не за что, – ухмыльнулся Федор.

Кондратюк промолчал.

– Чем недоволен, командир? – спросил Сергей. – Вроде, все прошло удачно. Кстати, хочу послушать в деталях, как проходила операция.

Игорь подробно изложил ход действий.

– Хорошо, что в последний момент предусмотрел именно такой вариант захвата, – выслушав, сказал Сергей. – А то, что мы заранее не смогли предусмотреть каждый их шаг, так ведь иначе и быть не может. И все же, чем ты недоволен?

– С ребятами я увижусь? – спросил Кондратюк.

– Нет. Никто из вас больше не увидится друг с другом.

– Тем и недоволен, что как командир должен был поблагодарить ребят за хорошую работу.

– Времени нет, – сказал Сергей. – Но мы поблагодарим всех от своего и твоего имени. А теперь должен предупредить вас, затем и остальных, что об операции и, вообще о том, что вы в это время были в Москве, надо забыть навсегда. Вы должны знать: тех, кто у нас не умеет хранить секреты, неизбежно ждет смерть. Не потому, что вольное или невольно предательство требует возмездия, а потому, что в нашем деле иначе работать невозможно.

– Лично мне об этом говорили еще в– – начал Федор.

– Стоп! – Сергей предостерегающе вскинул палец. – Никому не интересно, где и что тебе говорили.

– Понятно, – хмыкнул Федор. – Я и хотел сказать, что говорили еще на месте моей постоянной дислокации. А теперь подумал, почему бы начальству не сказать чего-нибудь насчет отпуска? Хоть бы на пару дней?

– Потому что с отпуском ничего не получится, – ответил Сергей. – Сейчас ты отправишься на свою квартиру и быстро приготовишься к отъезду, чтобы через час уже быть в пути. За тобой заедут. Это относится и к тебе, Валерий. За тобой я заеду сам. До тех пор из дома не выходить. Пора, мужики, – сказал он, поднимаясь. – Прощайтесь.

Игорь с Федором, дружески улыбнувшись, крепко пожали друг другу руки.

– Будь жив, командир, – сказал Федор. – Может, еще и свидимся.

– Будь здоров, Федя, – ответил Игорь.

– А свидитесь, не узнаете друг друга, – уточнил Сергей.

– Вот дает! – рассмеялся Федор. – Ну, как можно нормально жить с таким командиром!

Он вскинул в приветствии раскрытую ладонь и направился к выходу.

– А это зависит от того, что считать нормальной жизнью, – вслед ему сказал Сергей.

Меньше чем через час они с Кондратюком уже мчались по дороге в аэропорт. Говорить не хотелось, да и не о чем было говорить, дело сделано. А здесь не такая работа, о которой даже задним числом можно поболтать без нужды. Но запретить думать нельзя, разве что сам себе запретишь – этому Игоря учили, во всяком случае, пытались учить, на уроках психологической подготовки. Сейчас он запрещать себе не хотел. Но оказалось, что думать было не о чем. Прикинув, где сейчас могли находиться офицеры нежданно созданного и неожиданно растворившегося отряда, Игорь оставил свои предположения. Один мог в это время плыть по Москве-реке, другой – мчаться в электричке, третий – уходить на машине в какой-нибудь веселой компании, четвертый – просто сидеть в пивном баре. Кондратюк не был посвящен в глубинную цель операции и, несмотря на заявление Сергея, не мог быть уверен даже в том, что его исчезнувшие подчиненные действительно покинули Москву, а не задействованы в дальнейшем развитии операции. И это не задевало его самолюбия, это было нормой, одним из непременных условий его службы – не знать того, что тебя не касается. Тем не менее, было бы любопытно знать, чем кончит генерал– лейтенант, раз уж во время похищения ему повезло остаться в живых.

Молчал и сидевший за рулем Сергей, осмысливая их с полковником дальнейшие действия. Прежде всего, предстояло выпотрошить из мозга генерала Сиворонова всю заложенную там информацию. Смешно было бы применять к этому зубру КГБ метод чередования «злых» и «добрых» следователей. На физическое воздействие ушло бы много времени – выдержать он мог долго, – а времени не было. Впрочем, ничего этого, видимо, не потребуется. Они изучили психологию Сиворонова настолько, чтобы смело предположить его готовность к сотрудничеству в надежде сохранить жизнь, И при этом были совершенно уверены, что он постарается утаить максимум информации. Понятно, Сиворонов будет рассчитывать на то, что его подвергнутая плановой обработке транквилизаторами психика сумеет противостоять другим, лишающим воли, препаратам, и мозг выдаст лишь строго дозированные сведения. Но Сергей знал, что в их конторе трудятся специалисты, перед которыми не устоят ни какие нейролептики, и все содержание мозга раскроется, как созревшая коробочка хлопка. Он думал о том, что не зря при разработке операции генерал Ермолин от имени руководства Управления требовал сделать все возможное, чтобы Сиворонов был взят живым. Обречь его на гибель можно было и одними кассетами Фаины Николаивны. Но тогда ГРУ осталось бы без его ценнейшей информации. И всем было ясно, что идти на соглашение с генерал-лейтенантом, значит, заведомо ставить себя под удар. В том, что он непременно предаст, сомнений не было. Следовательно, выход имелся лишь один – последующая ликвидация. А то, что вместе с ним нужно было ликвидировать его сопровождение, что ж – это необходимые издержки борьбы за власть двух могущественных силовых организаций страны.

– Как настроение, командир? – поинтересовался Сергей, когда они уже подъезжали к аэропорту.

– Нормально, – коротко ответил Игорь.

– Наверное, недоволен тем, что не отпустили на побывку?

– А если скажу, что доволен, поверишь?

– Не поверю, – рассмеялся Сергей.

– Тогда не провоцируй на вранье.

– Не буду. Но может все-таки скажешь, что тебя гнетет. Я заметил это сразу после проведения операции.

– Раз заметил, придется рассказать. Не то чтобы гнетет, а какой-то раздрай в душе.

– Почему?

– Правильнее было бы спросить, от чего. Так вот, от моего собственного глупого пижонства, из-за которого чуть не сорвалась операция.

– Рассказывай, – потребовал Сергей.

– Помнишь, парни ухмылялись над моим замечанием о невоспитанности генерал-лейтенанта? Им понравилось.

– Помню, упоминали. И что?

– Да вот то самое… Ну какой сержант милиции посмеет так разговаривать с генерал-лейтенантом КГБ? Нам-то во время учебных похищений приходилось иметь дело с генералами. Видели их в разных видах и состояниях. И у нас они не вызывают особого почтения. Поэтому ребята и отнеслись нормально к моему дурацкому замечанию. А он сразу понял, с кем имеет дело и что происходит. Я просто увидел, как в его глазах вспыхнула догадка, и тут же отдал приказ «брать». Промедли я на полсекунды, и, вероятно, без стрельбы бы не обойтись.

– Да, это серьезно, – подумав, произнес Сергей. – Придется учесть на будущее, и не только тебе. Хорошо, что рассказал. А я попытаюсь выяснить, действительно ли ты умеешь читать мысли по глазам, – усмехнулся он.

– Я смогу об этом узнать? – спросил Кондратюк.

– Нет. И вообще, с этого момента приказываю забыть обо всем, что здесь произошло.

– Есть забыть, – серьезно ответил Игорь.

Он так никогда и не узнал, что после двухдневных безуспешных поисков большими силами МВД и КГБ изуродованная машина генерал-лейтенанта с четырьмя мертвыми телами была обнаружена в глубоком карьере немного в стороне от дороги, ведущей к правительственным дачам. Не узнал и того, что аварию квалифицированно инсценировал на время оставленный в Москве Роман, – а о том, чтобы причиной смерти при любых исследованиях оставалась именно автомобильная авария, позаботились другие специалисты.

—16-

В Кабуле Кондратюк не задержался ни одной лишней минуты. В машине встретившего его у самолета полковника Клементьева сменил костюм дипломата на форму десантника-майора, и без промедления был доставлен к вертолету, летящему в Панджшер.

– Откуда прибыл майор? – на всякий случай, для профилактики, еще в машине спросил полковник.

– Из Герата, вестимо, – с улыбкой ответил Игорь.

– Правильно. Как раз позавчера группа армейского спецназа накрыла и разнесла в дым переходившую из Ирана серьезную банду с оружием и наркотиками. Утверждать, что ты принимал участие в этой акции ни к чему, но и отрицать не надо. Отдохнешь недельку и за работу. В вашем Панджшере намечаются серьезные дела.

Приятно было, оказавшись среди своих, сознавать, что тебе действительно рады.

Отметить возвращение командира, а заодно и обмыть его майорские звезды собрались только свои. Всем, кто напрашивался в гости, на этот раз решительно отказывали – это был их праздник.

После первых шумных тостов за новое звание, дальнейшие успехи и здоровье командира, лейтенант Черных сказал:

– До нас дошли слухи, что наш командир помог организовать «войну» где-то под Гератом. Как там, Васильевич?

– Нормально, – отозвался Кондратюк и сменил тему. – Лучше расскажите, что нового тут, у вас.

– У нас все в порядке, – ответил Юрий. – Даже трофеями разжились. Набрели с ребятами на «духов», спальники отбили пуховые, легонькие, ничего не весят. Теперь у каждого есть. А в остальном – отъедаемся, отсыпаемся.

– Набрели? – пытливо переспросил Игорь.

– Нет, конечно. Подполковник Жилин попросил проследить за одним «мирным». Ходил в горы на связь. Пятерых взяли тепленькими.

– А еще наш старшой отличился, – ворчливо заявил Мелентьев.

– Вспомнил, понимаешь, что он учитель.

– Ладно, Дмитриевич, – улыбнулся Марьясин. – Сам расскажу. Понимаешь, – повернулся он к Кондратюку, – прохожу вечером мимо офицерского модуля и около входа наталкиваюсь на сержанта. Здоровенный детина плетется, почти ползет, скрючившись, и плачет. Спрашиваю, в чем дело. Он только промычал что-то в ответ и махнул рукой на вход, откуда только что появился. Я заинтересовался. Захожу в ротную канцелярию и вижу. За столом сидит замполит – старший лейтенант, и наблюдает, как его пьяный ротный, капитан Марьин, отрабатывает удары ногами на катающемся по полу солдате. Кстати, тоже здоровый малый. Пытается прикрыть руками окровавленное лицо и мошонку и вскрикивает: «За что, товарищ капитан? За что?..» Марьин на меня – матом. Предлагает покинуть помещение, пока за меня не взялся. Я советую ему взяться, – ухмыльнулся Михаил. – И спровоцировал. Он оставил солдата и кинулся ко мне. Пришлось врезать, прошу учесть, на правах самообороны. Пока ротный лежал, отключившись, я расспросил солдата. Оказывается, капитан изучал восточные единоборства и чтобы не потерять навыки, напившись, закреплял их на своих подчиненных. При этом выбирал самых рослых и сильных. Зверея, избивал их беспощадно и, наверное, не одного успел лишить способности к деторождению. Замполит хоть и не принимал участия в физическом глумлении, но не упускал случая понаблюдать, как легко унизить человеческую природу. Подчиненные были так запуганы, что даже не пытались жаловаться. Да и толку что?.. На меня накатила такая злоба, что когда капитан очухался, я с ним немного позанимался единоборствами. Так, чтобы не доводить до рауша и дать ему возможность испытать на себе всю прелесть болевых ощущений. А когда он ощутил, я попросил наблюдавшего за этим старшего лейтенанта здесь же, при мне, написать правдивое политдонесение, не забывая и о себе.

– И написал? – поинтересовался Кондратюк.

– Еще как живо! Даже дал политическую оценку своему и капитана поведению, хотя я просил оценить только с позиций уголовного кодекса. Затем я отвел его не к замполиту части и не к представителю военной прокуратуры, потому как там бы это дело наверняка замотали, а в особый отдел к Жилину. Подполковник поворчал, поматерился, но настоял на проведении следствия. Нет, нет, – предвидя, что командир собирается задать предугаданный им вопрос, заверил Марьясин, – я ничего капитану не сломал и следов не оставил. В этом смысле предъявить мне он ничего не сможет.

– Это понятно, – сказал Кондратюк. – Но скажите мне, при чем тут учительство, о котором упоминал Дмитриевич.

Ребята расхохотались и вместе с ними Марьясин.

– Понимаешь, какое дело, – посмеиваясь, пояснил Михаил. – Когда старшего лейтенанта срочно вызвали в политотдел дивизии, я уже возле машины стал по наивности толковать ему об отношении Наполеона к физическому оскорблению солдата. Рассказал, что Бонапарт решительно изгнал из армии телесные наказания, что он всегда недоумевал, как, например, англичане не гнушаются пускать в ход плеть в войсках. «Чего же можно ждать от людей обесчещенных!», – возмущался он. Старший лейтенант смиренно слушал и даже соглашался. Но как только машина двинулась, обложил меня таким ужасным матом, что наш Дмитриевич до сих пор мучается завистью. К сожалению, эти охломоны, – кивнул он на парней, – тоже слышали, как он обложил их временного, но все же родного командира. И вместо того, чтобы догнать машину и отшлепать этого очернителя светлого имени своего начальника, стали ржать, как лошади Пржевальского, падающие с отрогов Тибета.

Любовно глядя на заместителя командира, парни снова расхохотались.

– Это что? – начал Мелентьев.

– Погоди, Дмитриевич, – прервал его Сергей Гамов. – А выпить? Не будем уклоняться от своих обязанностей. Как говорится, если мы этого не сделаем, то никто не сделает за нас!

После того, как все выпили с шутками и смехом, Мелентьев продолжал:

– Помнишь, Васильевич, капитана Пытова, начальника штаба второго батальона мотострелков?

– Конечно. Скромный, культурный офицер. Мне он всегда нравился.

– Так вот, этот скромный и культурный, который тебе всегда нравился, накурился анаши до одури, стал по одному вызывать в канцелярию солдат и показывать на них, какой он меткий стрелок. Ставил их к стенке, ставил им на голову гранат, ну, тот, который едят, а не гранату, и сбивал их из пистолета. У троих сбил, а четвертому угодил в лоб.

– Тоже мне Вильгельм Телль нашелся, – не скрывая злости, покачал головой Марьясин. – Рехнулся мужик. От явного наркомана еще можно чего-то ждать, а от тайного?

– Видать не совсем рехнулся, если кинулся бежать к моджахедам, прихватив в машину несколько автоматов, батальонные деньги и ящик гранат, – возразил Мелентьев. – Успел проскочить КПП, положив из автомата всех, кто там находился. Уже когда выскочил на трассу, из танковой пушки достали. И осталось от скромного и культурного офицера одно воспоминание, – сдерживая готовые прорваться омерзение и гнев, закончил старший прапорщик.

– Гнусное воспоминание осталось, – согласился Черных. – Но это еще не все. Вечером, когда офицеры роты за выпивкой обсуждали это событие, кто-то бросил им на стол две гранаты. Из четырех только один уцелел, и тот останется с культями вместо рук. Вот такие у нас новости, командир.

– Стоило ненадолго оставить вас, как… – грустно покачал головой Игорь.

– Есть и другая новости, и тоже хреновые, – усмехнулся Валерий Савченко. – Начальник особого отдела сказал, что «духи» получили новую инструкцию по «идеологической обработке» мусульман. Им предписано: кто поздоровается за руку с «неверным», тому будут отрубать руку.

– У наших убитых давно уже отрубают, – сказал Костя Игнатов. – Говорят, чтобы не смогли отомстить на том свете. Но я видал и отрезанные головы, и отрубленные руки, и вспоротые животы у мертвых. И не говорите мне ничего хорошего об этих скотах, все равно не поверю! – с истеричными нотками закончил он.

– Хорошо им воевать, – пытаясь разрядить начавшую накаляться обстановку, притворно вздохнул неунывающий Гамов. – Убил неверного – милости просим в рай. А в раю, как я слышал на допросе под Кунгузом, – цветут сады, есть разные фрукты, красивые мальчики, прекрасные девочки и все, что захочешь, все, что запрещено мусульманину в этой жизни. В общем, сплошная лафа! Только вот никак не возьму в толк, почему то, что запрещено в мусульманской жизни, разрешено в мусульманском раю.

– Разве в христианской религии иначе? – насмешливо поинтересовался добряк Никита Голицин. – Нечего выпендриваться. В этом отношении все религии одинаковы: чем больше терпишь в этой жизни, тем счастливее будешь в той, загробной.

– Дай же закончить мысль, – возмутился Гамов. – Так вот, у них – убил неверного, открыта дорога в рай. А тут, сколько ни убивай, не то что в рай, в отпуск не попадешь.

– В Коране утверждается, – подхватил Марьясин, – что, убивая, воин выполняет волю Аллаха, заранее все предусмотревшего и предопределившего, позаботившегося о нем на том случай, если воин будет убит. Тогда убитому не придется ожидать ни воскресения, ни страшного суда. Он сразу окажется в раю. В Коране вспоминается воин по имени Омер ибн Алхумам. Услышав об обещании Аллаха, он воскликнул: «Так значит, между мной и раем стоит только смерть!» и бросился в сражение, чтобы скорее убили. Другому, Джафару ибн Абу Талибу, взамен отрубленных в сражении при Мунте в 629-м году рук – заметьте, все указано точно – Аллах дал крылья, и он, наверное, до сих пор летает вместе с ангелами по небу.

– Вот идиоты! – хохотнул Голицин.

– Не все, – сразу возразил Михаил. – В Коране постоянно встречаются жалобы на то, что духовные наставления не доходят до людей, и поэтому необходимо насаждать жесткую военную и духовную дисциплину. А необходимость этого мотивируется так: «Предписано вам сражение, а оно ненавистно для вас. И может быть, вы ненавидите что-нибудь, а оно для вас благо. И может быть, вы любите что-нибудь, а оно для вас зло. Поистине Аллах знает, а вы не знаете!» Вот так-то, мужики. Какое там стремление в рай через смерть, если, например, в Иране в 7-м веке воинов ислама во время боевых операций по пять-шесть человек сковывали цепями, чтобы пресечь возможность к отступлению.

– Очень удобно, – сказал Юрий и уточнил. – Да нет, не о цепях, это мура. Я о том, что Аллах знает, а вы не знаете. Значит, заткнись и делай, что прикажут.

– Совсем как у нас, – рассмеялся Мелентьев. – Только у нас не ссылаются ни на Аллаха, ни на его первого заместителя по строевой части Мухаммеда. Тут любой мудак с двумя звездочками на погонах в подпитии может погнать взвод на пулеметы душманов.

– Брось, Дмитриевич, – пьяно махнул рукой обычно застенчивый Слава Весуев.

– Что вы все об одном и том же, надоело. Пусть лучше старшой, – кивнул он на Марьясина, – из их истории что-нибудь расскажет.

– Мало ты еще видал, паренек, – укоризненно проговорил Мелентьев. – Да больно уж ловко со своим пулеметом «духов» в рай отправляешь. Ладно, пей да слушай.

– Вот тебе из их истории, Слава, – откликнулся Михаил. – Слышал, наверное, фразу: «Нет бога кроме Аллаха и Мухаммед – пророк его»?

– Слыхал, – кивнул Весуев.

– Так вот, насчет Аллаха не скажу, а Мухаммед – действительно историческая личность. Французы переиначили его в Магомеда. Жил он с 570 по 632 годы, учти – нашей эры. И поскольку он основатель новой религии, то это религия самая молодая и по количеству верующих самая популярная в мире. Мухаммед умнейший был мужик. Но редкостный пройдоха, блестящий демагог и откровенный разбойник. Можно сказать, пророк с большой дороги! Не счесть, сколько на его совести жизней соотечественников, не разделявших его высосанных из «вещих» снов убеждений – смеси дикости и властолюбия. Как только надо чего-нибудь добиться от верующих, он во сне «беседует» с Аллахом и, проснувшись, сообщает его волю как приказ. Кстати, в основу Корана как раз и положены байки Мухаммеда о наставлениях, полученных якобы от Аллаха. Между прочим, в год смерти у пророка было девять жен.

– Неплохо устроился, – рассмеялся Гамов. – Могучий, видать был мужик. Но ну его к Аллаху. Давайте, ребята, лучше о бабах. Без этого какая выпивка! А ее у нас, слава Аллаху и Дмитриевичу сегодня хватает.

Застолье продолжалось. Пили уже без общих тостов, кто за что и сколько хотел. Молодежь преимущественно болтала о женщинах, похваляясь придуманными победами. Офицеры и старший прапорщик Мелентьев на правах старшего по возрасту составили обособленную компанию. Здесь сейчас шел разговор, который вестись мог лишь в подпитии и среди своих, да и то был небезопасен.

– Я честно не понимаю, за что они так упорно воюют, – хоть и заплетающимся языком, но еще весьма связно излагал свои невинные мысли юный Юрий Антонович Черных. – Живут в такой бедности, что смотреть жалко. Прозябают в дикости, грязи, невежестве. Ходят в рубищах, побираются, голодают. И за эту жизнь идти на смерть? А ведь мы не завоевателями пришли к ним, не захватчиками. Мы пришли помочь им наладить нормальную человеческую жизнь.

– Нормальную жизнь нам бы и у себя наладить не мешало, – с улыбкой заметил Кондратюк. – То, что наши люди никогда не жили в достатке, почему-то всегда считалось объективной неизбежностью. И в песне поется: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». Будто родина – это кто-то другой, а не мы сами.

– Хорошо сказано, Васильевич, – заметил Мелентьев. – Ну, а зачем мы пришли сюда, с этим надо бы еще разобраться. Раз народ против нас, стало быть, мы здесь затем, чтобы защищать власть этих Кармалей.

– Которые умеют только помыкать людьми, а не управлять государством, – отстраненно подхватил Кондратюк.

– А у нас разве не так? – с прищуром глядя на лейтенанта Черных, поинтересовался Михаил.

– Ты бы поосторожнее, старшой, – предупредил Мелентьев.

– Ничего, Дмитриевич, Аллах не выдаст – свинья не съест.

– Аллах-то не выдаст. Зачем ему? – откинувшись на постели и пуская в потолок сигаретный дым, задумчиво произнес Кондратюк. – А вот Юрий Антонович донести может.

Еще до отъезда в Москву они с Мелентьевым перебрали каждого члена группы и пришли к выводу: скорее всего, доносит обо всем, что делается в их небольшом коллективе, Черных. Они знали, что время от времени с каждым беседует представитель разведуправления и каждый в силу специфики службы обязан откровенно отвечать на все вопросы. И, тем не менее, решили, что постоянно посылает рапорты именно лейтенант. Судя по тому, что именно к лейтенанту обратился со своим провокационным вопросом старший лейтенант Марьясин, он пришел к такому же заключению.

– Да что ты на самом-то деле, командир! – вскинулся оскорбленный Юрий. – Я не доношу, а докладываю, как требуют от каждого. И докладываю о том, что мы делаем, а не о том, кто что думает.

– Ладно, Юрий Антонович, доложишь, хрен с тобой, – разгорячась, заговорил Марьясин. – Но о чем будешь докладывать? О том, что я против советской власти? Так это чушь. Я не против советской власти. Я против тех, кто, осуществляя эту власть, исказил ее до наоборот. Я против тех, кто из социализма сделал частное охотничье угодье вместо общественного заповедника. Я против того, чтобы, в общем-то, относительно приличный дом терпимости, в котором мы жили, превращали в грязный, заплеванный бардак. А теперь о твоем непонимании того, за что дерутся моджахеды, – продолжал Марьясин. – Вот скажи мне, Юра, за что русский мужик воевал против французов в 1812 году? За сохранение крепостного права, то есть за рабство, которое, кстати, Наполеон намеревался отменить? За двадцать пять лет жестокой солдатчины? За Родину, которая отказывалась признать в нем человека и обрекала на беспросветно убогую, скотскую, первобытную жизнь?

– Так что, по-твоему, надо было отдать страну захватчикам? – возмутился Юрий. – Лапки кверху, и на милость победителя?

– Почему бы и нет?.. Понятно, супостаты, завоеватели, оккупанты. А если на самом деле – с позиций мужика оно так и должно быть: спасители, освободители? Россия триста лет терпела татар. Ради свободы народа год-другой могла бы потерпеть и французов. Дело стоило того. Вот за свободу потом не жалко было бы и жизни положить. Кто-то очень правильно сказал: за всеми неудачными войнами, которые вела Россия, следовали демократические преобразования, а за всеми победоносными – укрепление существующего порядка.