Текст книги "Галопом по Европам"

Автор книги: Сергей Панарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сергей Панарин
Галопом по Европам

Присказка

Бывают такие июльские ночи, когда облака норовят спрятать луну и звезды, ветер приносит прохладу и немного мороси, а всякая зверюга затаивается и не нарушает общей унылой картины ни криком, ни шорохом. Листья деревьев безостановочно шумят, и темный лес кажется морем, по которому ходят темно-зеленые волны.

Человеку – существу не ночному и изнеженному цивилизацией – непременно хочется спрятаться в дом, закрыть окна и двери, залезть в теплую постель и заснуть безмятежным сном. Однако люди, как ни странно, – самые подневольные в мире животные. Пока основная часть человеческой популяции беззастенчиво сопит и видит сны, несколько особей обязательно бодрствуют… Хотя разве это бодрствование?

Безвестный польский пограничник стоял на посту, отчаянно борясь с дремой. Не будем лукавить, в этом поединке парень явно проигрывал. Если учесть то, что пост размещался на смотровой вышке, то пограничника можно назвать смельчаком: дремать на четырехметровой высоте, привалившись к хлипким деревянным перилам, – признак удали, а может статься, скудоумия.

Польский боец то и дело вырывался из тисков сна, испуганно таращил глаза в сторону полосы отчуждения, потом воровато озирался, будто проверяя, не летает ли рядом командир. К счастью, командиры-пограничники не летают.

Успокоившись, пограничник ежился, морщась от ветра, шептал какие-то польские ругательства и… снова закрывал глаза. Так бы и продолжалось это бессмысленное сражение чувства долга с нормальным человеческим желанием поспать, если бы не одно происшествие, которое разбудило часового резко и надолго.

Все-таки что бы ни говорили старики-ученые, а человек действительно животное. Пограничника словно встряхнуло некое предчувствие, он распахнул глаза и увидел темный силуэт, стремительно приближающийся к вышке. Увы, прожектор светил на землю, поэтому гигантское черное пятно оставалось черным пятном, пока буквально не протаранило крышу. Часовой завопил, бросил вверенное ему оружие и залег, косясь вверх.

Крыша вышки захрустела, накренилась. На пограничника посыпались пыль и щепки. Что-то тяжелое и большое бухнуло в пол и грузно заскользило к часовому. Он задрал голову и встретился взглядом со страшным зверем. Шальные глаза монстра пылали красным цветом, мохнатая рожа противно скалилась, ниже морды болтался на цепочке увесистый знак фунта стерлингов. Кажется, золотой.

– Матка Боска! – выдохнул пограничник.

Всякое прилетало со стороны России, точнее, Белоруссии, но такое…

Часовой решил, что узрел черта, причем английского. Правда, рогов не было, но воображение бойца живо их дорисовало. У страха много самых разных талантов.

Рядом с отвратительной физиономией черта возникла звериная, вроде бы медвежья, а чуть правее – вообще непонятно чья: ушастая и глазастая, тонкая и глупая. Медведь зарычал, ушан заверещал, а безрогий нечистый ритмично заухал. Часовой понял, что слишком много грешил и настало время переселиться в преисподнюю.

Все это продолжалось не больше нескольких мгновений, а потом черная тень, несущая на суверенную польскую территорию адский вертеп, полетела дальше, разнося по округе уханье черта.

Двумя секундами позже громыхнула оземь сбитая крыша.

Здесь мы оставляем беднягу-пограничника наедине с его страхами и досадой за то, что придется оплатить ремонт вышки, – парень не стал поднимать тревогу: вдруг засмеют? – и следуем за загадочной тенью.

Часть первая,
в которой путешественники теряют друг друга, а местные жители удивляются гостям

Глава 1

Как правило, страшные черные тени, пугающие сонных людей, на поверку оказываются вовсе не ужасными, а даже наоборот – скучными. Достаточно включить ночник или дождаться рассвета.

В нашем случае тень оказалась отнюдь не прозаичным предметом. Незадачливого часового испугал воздушный шар, который терпел крушение! Горючее закончилось, воздух остыл, и летательное средство, гонимое холодным влажным ветром, стало неотвратимо падать, суля пассажирам верную погибель.

А пассажиры? Пассажиры-то все были сплошь удивительные и неожиданные персоны. Шимпанзе, которого часовой принял за черта. Кенгуру, чьи уши поразили поляка. Скунс и петух, затаившиеся на дне гондолы. Рядом с ними сидели волк, еж и лиса. Медведь, как и шимпанзе с кенгуру, предпочитал видеть, куда падает летательный аппарат, но тьма была кромешной, поэтому отважные путешественники ничего не разглядели.

Потом были свет прожектора и столкновение с вышкой. Ветер протащил шар дальше, корзина прочертила по полу, стропы сломали кровлю. Несколько строп не выдержали и лопнули. Затем случилось маленькое чудо: шар стал набирать высоту, попав в восходящий поток воздуха.

Болтало безбожно. Вес гондолы и пассажиров перераспределился на уцелевшие стропы. Корзина накренилась, и медведя, кенгуру и шимпанзе откинуло назад и вбок. Косолапый наступил на хвост лисе.

– А-а-а! Михайло! – завопила рыжая.

– Прости, Лисенушка, – прокряхтел медведь, валясь на спину и рискуя придавить остальных членов экипажа.

Кенгуру врезался в стенку гондолы и взвыл, подпрыгнув. Оказалось, он опустился на ежа.

– Полегче, Гуру Кен, – буркнул еж. – Ты лось тот еще, раздавишь.

– Не подкалывай, Колючий, – отозвался кенгуру.

Петух, кажущийся ночью черным, метался в давке, теряя перья, и кудахтал совсем не по-петушиному:

– Мы есть погибайт! Мы есть умирайт! Аларм! Аларм!

Тут лопнула еще одна стропа, пол корзины ушел из-под ног паникера. Шимпанзе увидел, что петух вылетает из гондолы, сцапал его длинной рукой за шею, прижал к себе и поинтересовался:

– Куд-куда ты собрался, Петер, йо? Одиночный полет – это не твое.

– Кхе… Кхе… Ман-Кей, данке шен, но не мог бы ты отпускать моя шея? – просипел петух.

– Упс… – смутился шимпанзе, разжимая пальцы.

Скунс вертелся волчком, отчаянно уворачиваясь от топочущих лап крупногабаритных друзей.

И только волк Серега не участвовал в общей сумятице. Он распластался вдоль одного из бортов, вцепился когтями всех четырех лап в прутья и затихарился. У Сереги была боязнь высоты.

Дно корзины прочертило по верхушкам деревьев, цепляясь за ветви. Стропы продолжили лопаться. С жалобным «бздынь!» разорвало еще две, и гондола наклонилась так, что еж колобком выкатился вон!

– Колючий!!! Братан!!! Ну, за Перл Харбор! – прокричал скунс и выскочил вслед за другом.

– Не ожидал от Вонючки Сэма такого самопожертвования, – прокряхтел кенгуру, вцепившись в борт гондолы.

– Да, паренек проявил смелость, – согласился медведь.

Михайло Ломоносычу было труднее всех удержаться в корзине: он хоть и сильный, но все-таки тяжелый. Лисена схватила Серегу за хвост зубами. Волк огрызнулся:

– Пр-р-рочь!

Шар вновь стал стремительно терять высоту.

– Мы иметь выбрасывать балласт? – спросил Петер-петушок.

– Не трави душу, давно все выкинули, – ответил кенгуру. – Вот и Колючего с Парфюмером потеряли, а все равно не помогает.

– Они легкие, – борясь с дурнотой, буркнул Серега.

– Ладно, друзья, – тихо промолвил Михайло, но отчего-то его было прекрасно слышно. – Я тут самый старший и самый тяжелый. Удачи вам.

– Михайло! – не по лисьи пискнула Лисена.

Поздно – медведь отпустил лапы и выскользнул из накрененной корзины.

Снизу раздался треск ветвей. Шар резко взмыл над кронами деревьев.

– Он настоящий герой, – сказал Гуру Кен.

– Меня есть восхищать потрясающее самопожертвование, который иметь русский! – добавил Петер.

Ман-Кей затараторил:

– Да, это так, йо, реальные герои! И их не один, не двое, не трое…

– Помолчи, – взмолился волк.

Шимпанзе заволновался, завертелся, вися на одной руке. В другой он все еще сжимал петуха.

– Эй, эй, эй! – заволновался Петер. – Не крутить! Я есть плохо!

– Не говорите о еде… – попросил Серега, которому стало еще хуже от беспрерывной болтанки и изменений высоты.

Ман-Кей рассмеялся, и рука сорвалась. Шимпанзе покатился к краю борта. Он выпустил петуха из лапы, попытался зацепиться за Лисену, потом за Гуру Кена, наконец, за борт, но тщетно. С удивленным «йо?!» Ман-Кей исчез из поля зрения остальных зверей.

– Недаром говорят, что один раз и обезьяна с пальмы падает, – грустно прокомментировала лиса.

– Тут близко до ветвей. Наш друг не расшибется, – уверенно сказал кенгуру. – А вот мы не такие ловкие…

Воздушный шар совсем потерял форму, и гондола снова принялась чертить по листве, погружаясь глубже и глубже. Ветер не ослабевал, скорость полета не снижалась. Ветви хлестали по бортам. Перепало и Гуру Кену.

– Ай! – Кенгуру прижался ко дну, помогая Петеру, которому нечем было держаться.

– Быстрей бы уж… – промолвил Серега.

Корзина ударилась о крепкую ветку. Кенгуру вылетел, будто тяжелый снаряд, и с диким хрустом пошел вниз. Петух чудом остался в гондоле.

Шар двигался дальше, в который раз вынырнув из листвяного моря. Лисена, Серега и Петер не говорили ни слова. Деревья вдруг кончились. Внизу темнела и чуть бликовала вода.

– Озеро, – оценила лиса. – Надо прыгать. Иначе расшибемся. Правда, Серега?

– Расшибемся, – подтвердил волк.

– Я не иметь умений плавай! – всполошился Петер.

Лисена разозлилась.

– Послушайте себя! Один сложил лапки и готов сдохнуть, второй забыл, что он птица. Петер, голуба моя, лети! Маши крыльями. Что еще от тебя требуется? А тебе, серый, стыдно…

И тут, как на заказ, порвалась очередная стропа. Лисена, увлеченная пламенной речью, вдруг кувыркнулась и растворилась в темноте. Волк закрыл глаза, а петух неожиданно для себя самого захлопал крыльями, разбежался и полетел! Он отчаянно лупил крыльями воздух, спеша на помощь лисе.

– Дурак, но зато благородный, – мрачно выдавил Серега и стал ждать момента, когда корзина наконец-то встретится с землей.

Колючий мячиком провалился сквозь листья, прокатился по веткам, пару раз ударился об особо толстые. Затем препятствия, тормозившие его скоростной спуск, внезапно закончились. Еж пролетел метра три, упал в траву, прокатился немного, замедлился и остановился.

– Пф-ф-ф!.. – Колючий развернулся, расслабив лапки и спину, прижался брюшком к холодной и сырой земле.

Ему было больно, тошно, но помогло умение группироваться.

Где-то впереди послышались глухие удары, треск и вскрики:

– Оу!.. Ай!.. У!.. Йах-ху!.. Ой!

Затем на землю что-то плюхнулось. Еж почувствовал вибрацию и услышал звук.

– Я гражданин суверенной страны… – проныл упавший.

– Вонючка! – обрадовался Колючий.

Он хотел было вскочить на лапки и побежать к другу, но стоило ежу дернуться, как тело пронзила боль.

– Блин!

Послышался противный голосок скунса:

– Колючий… Сколько можно повторять? Я не Вонючка. Я обижаюсь на эту кличку. Меня зовут Парфюмер. Пар-фю-мер. Ясно?

– Ясно-ясно, – простонал еж. – Ты сам-то как в целом?

– В целом? – Скунс вымученно захихикал. – Я бы не стал говорить о целом. Я чувствую себя как пятьдесят североамериканских штатов до их объединения.

– Значит, ты – развалина. Привет, коллега.

Колючий с трудом поднялся на лапки и, превозмогая ломоту, побрел туда, откуда доносился голос Вонючки:

– Дружище, ты хоть представляешь, что мы совсем одни? Наши так называемые партнеры полетели дальше.

– Знаешь, Сэм, иногда ты ведешь себя как форменный кретин, – пробурчал еж.

– Ты хочешь войти в конфронтацию? – вскинулся было скунс, но боль быстро прижала его гордую мордашку к земле.

– Я хочу, чтобы ты не думал, что являешься пупом земли. Мы с тобой еще легко отделались. А представь упавшего с неба Михайло. Шар далеко не улетит. Все наши друзья рано или поздно свалятся, как и мы.

Парфюмер помолчал.

– Да, – сказал он наконец. – Понимаю. Что будем делать?

Еж выбрел на маленькую полянку, где заприметил в темноте полосатую фигуру друга. Сэм валялся, распластанный по траве, но роскошный хвост, похожий на распухший жезл регулировщика, на всякий случай торчал вверх.

– Что делать? – раздумчиво пробормотал Колючий. – Пойдем их искать, разумеется.

Скунс осторожно встал с земли, сделал пару шагов. Его заметно шатало. Еж хмыкнул, а потом решил, что и сам со стороны выглядит ничуть не лучше.

Вонючка Сэм развернулся к другу:

– А где их искать? В какой они стороне?

– Ну…

– Стоп! Знаю. Надо идти туда, куда указывал мой нос после падения! – совершил научный прорыв скунс.

– Ну, ты голова! – протянул Колючий. – Только твоя идея не прокатит.

– Это почему?

– Тебя об ветки било? Било. В воздухе кувыркало? Кувыркало. Значит, ты несколько раз мог запутать следы. Твой нос теперь может показывать куда угодно.

Сэм обиделся.

– Раз ты такой умный, то придумай сам, как найти остальных.

Скунс отвернулся, гордо покачивая хвостом. Колючий бросил на него рассеянный взгляд и заулыбался:

– Проще пареной репы, Парфюмерище! Куда ветер, туда и нам.

– Э… – Сэм стиснул зубы. – Я тоже только что об этом подумал.

Его обуял приступ досады. Как же, еж додумался, а он нет. Затем скунс испытал легкий укол совести. Колючий все-таки друг, хоть и варвар.

Еж погладил себя по коротко стриженной голове. Была у него привычка стричься бобриком. Ему казалось, что так он выглядит более сурово и круто. В родных тамбовских лесах про Колючего говорили: «Вот салага, бритый еж. Что он хочет? Фиг поймешь». Правда, говорили за глаза, сам он этого ни разу не слышал.

– Идти можешь? – спросил он скунса.

– Да хоть бежать, – гордо ответил Сэм. – Мы, американцы, народ сильный. Солдаты моей доблестной Родины могут целый день бежать в полной экипировке!

– И от кого? – невинно поинтересовался еж.

– Не смешно.

– Ладно, не дуйся.

– Да я так, по привычке, – признался Парфюмер. – А ты сам как себя чувствуешь?

– Как отбивная с иголками.

– Значит, боевая ничья.

Приятели бок о бок пошли туда, куда стремился ветер.

Колючий и Сэм подружились далеко не сразу. Их знакомство началось в тамбовском лесу. Скунс, кенгуру, шимпанзе и гамбургский петух сбежали из зоопарка. Еж обнаружил их первым и попытался раскрутить на что-нибудь бесплатное. Тогда-то Сэм и применил к Колючему оружие, из-за которого скунса прозвали Вонючкой.

Постепенно выяснилось, что у них много общего. Например, оба были большими шкодниками. А любовь к проказам – отличный объединяющий фактор.

Друзья топали, сосредоточенно принюхиваясь, прислушиваясь, вглядываясь во мглу. Каждый надеялся на то, что все остальные тоже спаслись.

Глава 2

Михайло Ломоносыч, покидая корзину, вовсе не рассчитывал сдаваться просто так. «Староват я для этих фокусов», – успел подумать медведь, прежде чем его тело ввалилось в крону березы. Вообще-то, Михайло Ломоносычу повезло с березой. Он сгреб в охапку ветви, гибкое дерево стало наклоняться под его весом, тормозя падение.

Впрочем, ветки норовили выскользнуть из лап, а береза была гибкой, но не семижильной. Ствол не выдержал – сломался, и Михайло продолжил падение, собирая задницей ветки соседнего дерева. Оно оказалось сосной. У медведей шкура толстая, уколы игл не чувствовались, но по носу нахлестало будь здоров.

Наконец Михайло Ломоносыч сел на последнюю ветку. Она хрустнула, однако не сломалась. Несколько секунд медведь балансировал, сидя и размахивая лапами, затем извернулся, удивляясь своему нежданному проворству, и вцепился когтями в ствол.

Удовлетворенно зарычал.

И тут ему вступило в спину.

– Ой-е!!! – взревел косолапый, стукаясь мохнатым лбом об сухую кору сосны.

«А чего ты хотел, Ломоносыч? – мысленно запричитал медведь. – Ты уже далеко не медвежонок. Года на тебе, немалые года… Как же прострелило-то!.. Вот тебе и падение с цирковыми трюками».

Подумав о цирке, Михайло вспомнил об иностранных друзьях – великолепной четверке из шапито. Мысли о них и земляках – Колючем, Лисене и Сереге – помогли косолапому отвлечься от болей в спине.

– Ну, если такой увалень, как я, спасся, – глухо пробубнил медведь, – то остальные и подавно выкрутятся.

Спину отпустило. Можно было спускаться на землю.

Михайло не особо любил лазать по деревьям. К тому же ствол сосны был предательски гладок. Тяжело вздохнув, медведь обнял его лапами и, словно матрос, заскользил вниз. Оставив несколько клоков бурого меха на случайных сучках, Ломоносыч уперся пятой точкой в мягкий дерн.

– Фух! – Михайло осторожно разжал лапы, отодвинулся от сосны.

Он развалился на траве, глубоко дыша и расслабляя тело. Воздух с шумом выходил из медвежьего носа. Восстановив силы, Ломоносыч перестал сопеть, вслушался в звуки ночного леса. Кроме беспрестанного шороха листьев, накатывавшего со всех сторон, да скрипа качающихся деревьев Михайло различил короткие вскрики птиц, дальний топот, который мог и померещиться, и… все.

– Какой-то неправильный лес, – пробормотал косолапый. – Помнится, в нашем, тамбовском, такое затишье бывает, когда придет весть, дескать, охотники…

«Вдруг здесь действительно бродят люди с ружьями? – спросил себя Михайло. – Стоило ли лететь на такое расстояние, чтобы нарваться на лютого человека? Нет, я так просто не дамся. Тихо, Ломоносыч, не суетись…»

Медведь перекатился на лапы, замер, держа нос по ветру. Запахи были скудные и слабые. Михайло невольно заскучал по родному лесу, где в воздухе всегда чувствовались самые разнообразные ароматы, дающие зверю информации больше, чем люди могут получить из газеты.

Земля, трава, деревья источали знакомые запахи, чуть-чуть отличные от тамбовских. Звериных пахучих следов ветер практически не разносил. Человечьих тоже.

– Либо у меня на нервной почве нюх пропал, либо тут незаселенные территории, – заключил Ломоносыч.

Предстояло решить, а что же, собственно, делать дальше. Михайло нахмурился, сосредотачиваясь.

Итак, он верил: друзья где-то приземлились и так же, как и он, решают, что предпринять. Вариантов набиралось не много. Во-первых, можно просто сесть под сосной и ждать, когда кто-нибудь сам не выбредет на тебя. Во-вторых, пойдя за ветром, рано или поздно найдешь упавший воздушный шар. В-третьих, если вообще не напрягать голову мыслями, можно отправиться куда глаза глядят, либо, в лучшем случае, против ветра, навстречу ежу и скунсу, вывалившимся из корзины до Михайло. Ломоносыч отлично знал Колючего. Уж этот сорванец не пропадет. А Вонючка Сэм тем более. Наглость – второе счастье.

– А если нет первого, то вообще единственное, – мудро изрек косолапый.

По всем раскладам вырисовывалось, что придется предпринять путешествие к шару. Медведь кивнул сам себе и побрел.

«Все ж таки я натура деятельная и активная, – рассуждал он. – Мы, медведи старой закалки, не сидим на месте, понимаешь. Шутка ли, целый губернатор леса. Только кому тут предъявлять мои регалии?.. Ладушки, вот соберу вверенный мне коллектив, а потом и порешаем, куда и как. Главное, чтобы обезьянин почаще помалкивал».

– Йо-мойо!!! – вопил шимпанзе Эм Си Ман-Кей, влетая в заросли.

Этому чисто русскому возгласу Эм Си научился, разумеется, у тамбовчан.

В уме Ман-Кея проскочила искорка неподдельного недоумения: как же он вывалился из корзины?! Он, рожденный на дереве! Шимпанзе был самым ловким из всей восьмерки путешественников.

Сейчас было не до удивления – Ман-Кей зашуршал в кроне, ветер свистел в его ушах, гибкие березовые прутья больно стегали по мордочке. Эм Си поймал ветку левой рукой, заскользил, обжег ладонь. Пришлось отцепляться, чтобы тут же схватиться за другую ветку ногой.

Не дожидаясь, когда трение обожжет и ногу, шимпанзе разжал пальцы и правой ногой, как крюком, задержался за толстый сук. Падение будто бы прекратилось, но набранной скорости надо было куда-то деваться! Ман-Кея развернуло на девяносто градусов вокруг ветки, за которую он держался ногой, и запустило на соседнее дерево.

Эм Си загреб правой рукой сразу несколько тонких ветвей, перехватился, увернулся от ствола, отчаянно заработал всеми четырьмя конечностями, тормозя и стараясь не свалиться.

Он полностью остановился. Замер, сжимая лапами ветки. Со стороны Ман-Кей выглядел как кривая звезда, качающаяся между двумя березками. Более того, звезда, облаченная в пиджак и штаны. Полоски – красная, синяя, красная, синяя. Верх вкуса. Хорошо, что было темно.

Уповая на удачу, шимпанзе разжал правые конечности. Оказалось, верхушки березок весьма заметно нагнулись под тяжестью обезьяньего тела. Теперь деревце, которое Эм Си не отпустил, накренилось еще больше и тут же распрямилось подобно пружине. Ман-Кей отправился в новый полет, правда, менее драматичный.

Теперь шимпанзе сноровисто управлял движением тела, рассекая воздух, словно Тарзан на лианах. Роль лиан отлично исполняли ветви деревьев. Так что, невзирая на драматичный дебют, Ман-Кей приземлился с ветерком и шиком, одернул пиджак, подтянул брюки.

– Ух, круто, братцы, летал, не мог налетаться, боялся, но за ум взялся, в лицо опасностям смеялся, но не стану врать – лучше так не летать.

Привычка бормотать в рифму у Ман-Кея появилась в детстве. Да и как ей не появиться? Он был англичанином африканского происхождения. Его родители, настоящие африканцы, общались исключительно при помощи рэпа. Через год люди забрали юного Эм Си от папы с мамой и определили в другую цирковую труппу, где уже были шимпанзе. Они также болтали стихами. Постепенно Ман-Кей стал не только изъясняться, но и думать своеобразным речитативом.

Любовь к рифмовке заставляла Эм Си отвлекаться от основной мысли, загрязняя ее вензелями для красного словца. Такой же бардак творился и в мыслях шимпанзе, поэтому действовал он куда быстрее, чем думал.

Теперь, когда время действовать закончилось и наступил черед обмозговать положение вещей, Ман-Кей изрядно закручинился.

– Думай, Эм Си, думай, ду… Just do it, do it, дует-то как, просто мрак, и на беду, я словно в бреду, думай, Эм Си, думай, ду… – нашептывал шимпанзе, притопывая в такт.

Где-то на двадцать третьем повторе этой несуразицы до Ман-Кея дошло, что его попросту зациклило, и мохнатый рэпер замолчал.

«Значит, все, хватит, без дураков, йо, – постановил Эм Си, – и без этих йо. Нате, ребята, дальше сами, избавлюсь от оков слов, хватит игр со словами, не нами придуманы правила…»

Шимпанзе был вынужден прервать и мысли. Даже попытка одернуть себя привела его к бесплодному эквилибру рифмочками. Собравшись с силами, Ман-Кей худо-бедно родил здравую мысль: надо искать Михайло. Почему? Из тех, кто вывалился до Эм Си, медведь был самым неподготовленным к таким полетам. Колючий и Парфюмер хотя бы легкие. О судьбе остальных спутников афро-англичанин не знал. Оставалось надеяться, что их не вытряхнуло из гондолы и они благополучно приземлились где‑то далеко, но лучше поближе.

Ломоносыч мог сильно пострадать, смекнул Ман-Кей. Следовательно, надо его найти и оказать помощь. О совсем плохом исходе падения тамбовского мишки шимпанзе предпочитал не думать.

Мыслительный процесс отнял у Эм Си уйму времени. Ночная тьма успела сдать позиции, и в лес тихо, но победно вошли предрассветные сумерки. Кое-где над низинами повисли клочья белесого тумана. Проснулись птички, зачирикали, запели, вселяя в музыкальную душу обезьяны ничем не мотивированный оптимизм.

Хлопнув в ладоши, Ман-Кей бодро зашагал против ветра, ловя обрывки собственных мыслей: «Кроме Михайло есть еще и Гуру. Я знаю его натуру. Он бегун, прыгун, но плохой летун. Только бы он удержался, в борта вцепился, в корзину вжался. Что за злополучный полет? Надеюсь, дождь не польет…»

Сначала Гуру Кен решил, что ему чертовски не повезло. Он камнем падал сквозь чащобу, ломая все на своем пути. Короткие передние лапки были бесполезны, мощные задние предназначались для скачкообразного бега, а не для лазания по деревьям. Справившись с ужасом, кенгуру осознал, что летит «солдатиком», то есть головой к небу, и стал рьяно орудовать ногами, как бы отталкиваясь от ветвей.

И ведь помогло! Кто знает, не начни Гуру Кен барахтаться, так бы и расшибся, несмотря на то что его падение закончилось старым шалашом, обильно покрытым соломой. Очевидно, бойкие польские пацанята построили балаганчик, в который так удачно угодил кенгуру.

Хрястнуло оглушительно. Гуру провалился, шмякнулся боком и головой оземь и потерял сознание.

Кену привиделась родная Австралия. Скачет он, стало быть, по зеленым просторам, перемежающимся с желтой песочной степью, проносится мимо раскидистых деревьев, страусиного пастбища, широкой реки Муррей. Вбегает на холм, ломится вниз, да оступается на камне и – кубарем! Бух в кустарник! Глаза от боли сомкнул, открывает, а над ним небо синее-синее, молочное облачко струится, ветерок щекочет нос. Склоняются над Гуру Кеном две темные головы, и одна произносит:

– Или пан урод отдохнуть прилег?

Кенгуру поморгал и понял, что очнулся.

– А что же это такое у пана на шее красное?

Гуру сообразил, что неразличимые пока существа интересуются его боксерскими перчатками.

До побега из шапито Кен работал цирковым боксером, очень дорожил перчатками и каждый день находил часок для тренировок.

– Это перчатки, – сказал Гуру.

– Модные? – спросили незнакомцы.

– Конечно. Они для бокса.

– О, это такой вид мордобоя, – проявил эрудицию один из местных.

– А вы кто? – окончательно опомнился кенгуру.

Незнакомцы распрямили спины, на их мордочки упал свет, и Гуру смог их разглядеть.

– Ух ты, да вы скунсы!

– Нет, добжий пан, не оскорбляй! Мы еноты.

– Простите, обознался.

– Не волнуйся, мы тебя тоже за тушканчика-баскетболиста сначала приняли, да потом поняли, что тушканчики такими верзилами не бывают.

– Я кенгуру.

Еноты переглянулись.

– Кенгуру… – эхом повторил один.

– Австралийский? – спросил другой.

– Ну, не эстонский же, – ответил первый.

– А откуда он у нас?

– А откуда ты у нас? – переадресовал енот вопрос Гуру.

– Из Тамбова.

– Россия – родина кенгуру, – тихо съязвил первый.

Кен присмотрелся к нему, потом перевел взгляд на второго. Да, различия были.

На мордочке первого енота красовалось огромное белое пятно. Оно опоясывало правый глаз и как бы стекало по щеке к шее. Голова второго была полностью черной, выделялась лишь неширокая полоска на макушке. К тому же первый выглядел помельче и двигался порезче, а второй, очевидно, ощущал себя увальнем, только мордашка то и дело заострялась либо расплывалась в улыбке. Богатая мимика у зверька, ничего не скажешь.

– Ладно, ребята, помогите встать, – проговорил кенгуру, протягивая передние лапы.

Еноты не отказались.

– Спасибо, – поблагодарил австралиец, оказавшись на ногах. – Давайте знакомиться. Кен Гуру.

– Кшиштов меня кликать, – представился енот с пятном.

– Анджей, – почти торжественно промолвил енот-увалень.

После того как знакомство было скреплено лапопожатием, кенгуру спросил о самом насущном:

– Ребята, а вы не видели ежа, скунса, лису, петуха, медведя, шимпанзе и волка?

Кшиштов растерянно завертел головой, глядя по очереди на Кена и Анджея, словно ожидал, что более рассудительный товарищ сможет ответить на странный вопрос чужака.

Анджей не ударил мордочкой в грязь:

– Ну, если мы беседуем в широком аспекте, то мы, безусловно, встречались с ежом, лисой и петухом. Раньше. И не со всеми вместе. С остальными – не имели счастья. Если же тебя интересует, видели ли мы перечисленных животных вместе, то, увы, нет.

Енот провел пальчиком по носу снизу вверх, будто поправил несуществующие очки. В глазах Кшиштова Анджей был просто академиком.

– Да-да, извините, – пробормотал Кен. – Я задал слишком неконкретный вопрос. Я путешествовал не один. Наш монгольфьер потерпел крушение. Мои друзья…

– Ваш монгольф… что? – перебил Кшиштов.

– Монгольфьер. Воздушный шар, – пояснил боксер-кенгуру, от нетерпения сжимая кулаки.

– Извини моего брата, – мягко сказал Анджей.

Кенгуру кивнул и продолжил:

– Мои друзья падали из гондолы… – Он поглядел на Кшиштова и поправился: – Из корзины. Мои друзья падали из корзины, я тоже не удержался. Как они теперь?..

Анджей почесал макушку, ероша белую полоску меха.

– Не отчаивайся. Если даже ты не переломал себе ног, то твои друзья уж точно должны были пережить катастрофу. Хотя насчет медведя я не стал бы делать оптимистических прогнозов. В наших широтах медведи летают крайне неудачно. Впрочем, как и везде.

– А можно не выпендриваться? – язвительно вклинился Кшиштов, его стала раздражать манера Анджея изъясняться.

– Не тормози, пан глупыш.

– Енотовидная собака ты, а не енот! – с убийственной интонацией пригвоздил брата Кшиштов.

Анджей принялся ловить воздух ртом. Похоже, пятнистый проныра нанес ему оскорбление.

Гуру Кен сразу понял, что эти реплики являются продолжением давнего спора братьев-енотов. Австралиец замахал лапами, словно рефери, останавливающий боксерский поединок.

– Брейк!

– Вот именно! Позже, Кшиштов, – закрыл тему Анджей. – Давайте-ка вместе поразмыслим, как найти друзей Кена.