Текст книги "Тайна монеты Каракаллы"

Автор книги: Сергей Карпущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Annotation

В маленьком сонном городке начинают пропадать подростки. Очередной жертвой маньяка едва не становится Володя. На месте неудавшегося покушения мальчик находит старинную монету римского императора Каракаллы. Вместе с неунывающим Кошмариком они решают разоблачить преступника…

С. В. Карпущенко

Воронья гора

«Вороний констебль»

Одеколон душителя

Фишка в двести баксов!

«Черная метка» и желтая футболка

Стальной перекушенный трос

Кошмарик качался в гамаке

Благоухающий «Панасоник»

«Мышеловка»

Старый, но такой прикольный товарец!

Подпольная врачиха

Человек с освещенным молнией лицом

Играющий фишками дьявол

Немецкий подзатыльник

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

С. В. Карпущенко

Тайна монеты Каракаллы

Воронья гора

Едва они спустились с платформы, Володино внимание тут же привлек лист бумаги, прилепленный к стене станционного здания. Его тянуло к объявлению властно, будто в нем заключалась страшная тайна. Володя слышал, как мать говорила, что это здание построено пленными немцами после войны, но ее слова не задерживались в его сознании. Володя был поглощен чтением объявления о пропаже тринадцатилетнего Котова Кирилла, ушедшего из дома пятнадцатого мая и не вернувшегося, одетого так-то и так-то. Всех, кто знает о местонахождении мальчика, просили сообщить туда-то и туда-то. Имелась и фотография пропавшего – улыбка до ушей, глаза – с хитринкой, нос – чуть приплюснут, будто Кириллу когда-то хорошенько по нему врезали.

Володя прочитал объявление и услышал громкое карканье ворон, большая стая которых кружилась над вокзалом. В этом злом птичьем крике Володя явственно расслышал имя. Это было имя римского императора Каракаллы, книгу о котором он читал вчера вечером, перед сном. Потом ему приснилось, что он бродит среди обломков каменных колонн, нагроможденных друг на друга и вдруг откуда ни возьмись появляется мужчина с короткой стрижкой и красивым, гладко выбритым лицом. В руке мужчины меч, он грозно размахивает им и приближается к Володе. Володя понимает, что это – Каракалла, жестокий император, убивший своего родного брата, и он предчувствует, что и его сейчас постигнет участь несчастного Публия Септимия Геты. Поэтому Володя со всех ног бросается прочь, слыша позади грохот тяжелых сандалий Каракаллы, но вот, споткнувшись, он падает, а Каракалла с диким криком радости кидается на него и сжимает руками Володино горло…

Мама ночью дважды заходила к нему узнать о причине крика, с которым он просыпался. При этом он, отрывая от мокрой подушки взлохмаченную голову, сбивчиво говорил матери:

– Там был… он… Каракалла, он душил меня! Я боюсь!

А она, целуя Володю, успокоила его:

– Будешь знать впредь, как читать перед сном всякую белиберду!

Она, наверное, забыла, что сама принесла Володе книгу о римских императорах.

Утром в комнату снова вошла мать, уже одетая для загородных прогулок, и Володя вспомнил, что сегодня они уезжают на дачу, на какую-то Воронью гору, где мальчик никогда не был. Мать обещала ему месяц прекрасного отдыха в «одном из чудеснейших уголков Ленинградской области», и Володя сразу повеселел, стал собирать в рюкзак необходимые ему для жизни на даче вещи – фотоаппарат, книги, кассетник с пленками. Спустя час он с родителями вышли из дома, чтобы распрощаться с ним на целый месяц. Только отец собирался вернуться назад уже вечером, чтобы завтра отправиться на свой завод.

…И вдруг – это объявление о пропаже мальчишки, и вороний истошный крик, напомнивший о жутком сне и жестоком садисте Каракалле. У Володи непонятно почему стало тоскливо и муторно на душе, будто и сон-то был явью, и пропал не Кирилл Котов, а он сам. Мама заметила его состояние и небрежно бросила:

– Гляди-ка, впечатлительный какой! Да найдется этот оболтус! Мало ли таких по улицам города шляется. Есть захочет – возвратится! Пошли вперед. Вот она, Воронья гора!

Володя осмотрелся – впереди не было ничего, напоминающего гору, как он ее себе воображал.

– Это… гора? – удивился он.

– Ну да – Воронья гора! – показала мама в сторону поросшей лесом возвышенности.! – Еще какая гора! Сто пятьдесят метров над уровнем моря. Для нашей плоской местности – просто Эверест!

По пологим, узким дачным улочкам они стали подниматься на гору. Володя поплелся вслед за родителями. Пройдя мимо заборов, за которыми зеленели яблони, родители остановились возле калитки какого-то дома. Залаяла собака, появился хозяин, узнал маму, снявшую месяц назад дачу, повел дачников в отведенное для них помещение, по дороге вытирая о штаны вымазанные землей руки. Тут появилась и хозяйка, принявшаяся с приторной и гадкой, как показалось Володе, улыбкой, перечислять, какую большую подготовительную работу она провела, – и полы-то подкрасила, и обои-то переклеила, и умывальник-то новый повесила. И все это – за какие-то пятьсот рубликов сверх цены, о которой условились прежде. Володя увидел, как мать, услышав об этом, насупила было свои красивые брови, но отец поспешил пообещать, что в конце июня обязательно доплатит. А Володя вдруг совсем неожиданно для всех и себя спросил:

– А вы Кирилла Котова знали? Ну, того самого, который пропал?

На лице хозяйки появилось выражение оторопи, а потом его сменила гримаса сочувствия. Она почти заголосила:

– Как же! Да, пропал мальчик, пропал! Не скажу, чтобы очень уж спокойный паренек был, но и не отпетый хулиган. А куда пропал, никто не знает. Может, купаться в мае пошел, в озеро, а вода холодная, вот и потонул. А может и такое быть, что убили Кирюшу да и закопали где…

Володя, слушавший хозяйку затаив дыхание, не отдавал себе отчета в причине внезапно охватившего его волнения. И тут мама, услышав о возможном убийстве, сделала той знак, чтобы она изменила тему, а хозяин твердо сказал:

– Да нет, не болтай ты про убийство, Валентина! Кому надо Кирюшу убивать? Скорее всего, утонул он, я так думаю…

Родителям Володи, знавшим характер сына, совсем не нравились рассказы об убитых или утонувших мальчиках, и мать постаралась побыстрее спровадить хозяев. Разобрали чемоданы, узлы, и скоро на плите разогрелась привезенная из города еда.

Пока Володя ел, пропавший Кирилл испарился из его сознания. Сквозь открытое окно в комнату вливался аромат цветущего сада, беззаботный щебет птиц, и на душе стало тепло и хорошо. Попили чаю на светлой застекленной веранде, и мама сказала:

– А теперь – гулять! Пройдемся по горе! Погуляли они на славу. Гора оказалась не такой уж низкой, как казалось издали. Отсюда, с ее вершины, все выглядело маленьким и смешным: и копошащиеся в поле трактора, пускавшие из труб тонкие сигаретные дымки, и озеро-тарелка, и люди-муравьи, и электричка – зеленый жук. Володя заметил, что все склоны горы изрыты окопами, траншеями, почти сровнявшимися с уровнем земли, но все равно делавшими гору местом особенно привлекательным для него. Ведь здесь когда-то шли бои, и он решил прийти сюда с лопатой уже завтра, чтобы откопать что-нибудь интересное, например, ствол от винтовки или автомата. Короче, Володя уже полюбил Воронью гору, она словно околдовала его, сумев сразу же очаровать мальчика.

Они прошли мимо тихого кладбища, густо заросшего деревьями и кустарником, и Володя невольно вспомнил о Кирилле Котове, но теперь он подумал о нем почти равнодушно: «Да найдется! Куда он денется!» И Володя забыл о Котове, а мама уже подводила его с отцом к фундаменту какого-то огромного дома. Жилых построек рядом не было, повсюду – кусты орешника, деревья. Место было совсем безлюдное.

– А здесь когда-то стоял дворец императрицы Марии Федоровны… – сказала мама, в очередной раз блеснув своей эрудицией.

Папа попытался было уточнить – какой именно «Федоровне» принадлежал дом, уж не дочери ли царя Федора Иоанновича? Но мать, археолог и кандидат наук, с презрительной иронией посмотрела на отца – работягу с завода и в объяснения пускаться не стала. Володя постарался запомнить это место – здесь можно было бы нарыть что-нибудь более ценное, чем в старых и, наверное, давно разграбленных окопах.

Отец уезжал поздно, около двенадцати ночи. Было начало июня. Ночь стояла теплая, даже душная, на улице – хоть читай. Посадив отца на поезд, Володя с мамой возвращались домой не спеша, а когда подошли к даче, он сказал ей, что хотел бы еще погулять, до того ему все здесь было интересно. Мама не возражала, и он пошел по своей улице, потом свернул налево, направо, не боясь заблудиться и зная, что не потеряет дорогу к даче на этом небольшом пространстве. Дома с освещенными окнами Твыглядели приветливо. Откуда-то доносилась музыка, слышались голоса и смех. Володя замедлил шаг возле большого участка, на котором построек не было. Что заставило его остановиться именно здесь, он и сам не знал. Ему вдруг показалось, что он совсем недавно видел что-то похожее, но где – Володя вспомнить не мог, и это обстоятельство вдруг взволновало его.

Он шагнул на разрыхленную бульдозером землю площадки, которую готовили, очевидно, под строительство большого каменного дома. Здесь уже вырыли глубокий котлован. Массивные бетонные блоки для фундамента были свалены кучей. Сейчас, когда солнце скрылось, но небо еще было розово-желтым, светлым, блоки казались руинами какого-то античного храма. У Володи забилось сердце. Он так мечтал побывать где-нибудь в Греции, или близ Карфагена, или хотя бы в Крыму, и сейчас увиденное напомнило ему древние руины.

Но наслаждался Володя недолго – он вдруг ясно вспомнил, что видел нечто подобное в своем кошмарном сне! Да, именно так выглядело место, где за ним гнался Каракалла. Ужас охватил Володю. Какое-то предчувствие заставило его обернуться, и тут его плечо уперлось во что-то теплое и живое. Несомненно, это была грудь мужчины, лица которого он не видел. Володе стало по-настоящему жутко. Мальчик открыл было рот, чтобы крикнуть, но нос и рот ему зажала жесткая ладонь, а вторая рука страшного незнакомца схватила его за горло.

Все, на что был способен в те первые секунды Володя, это рвануться всем телом, но руки незнакомца так крепко держали его голову, что резкое движение доставило Володе мучительную боль – в шее даже хрустнуло что-то. Ужас, боль, сознание того, что через несколько секунд он попросту задохнется, заставили Володю вспомнить о ножике в его кармане. Никогда в городе он не выходил из дому без ножа – простого перочинного ножа с небольшим лезвием. С этим ножиком Володе всегда было как-то спокойней, хотя он не мог представить, что сможет ударить им человека, даже пугнуть противника клинком. Но сейчас…

Он запустил руку в карман джинсов, понимая, что должен действовать очень быстро, ведь не сумей он раскрыть лезвие, и ему наступит конец. Он извлек нож из плотного кармана брюк, дрожащими непослушными пальцами высвободил лезвие и, повернув его назад, в сторону душившего его человека, дважды снизу ударил им, ударил совсем слабо – на сильные движения у него уже не было сил. И тут же раздался крик. Это был скорее крик досады, чем боли. Руки неизвестного разжались, и Володя что было сил ринулся в сторону котлована, ища в его черном чреве укрытие. Он свалился на мягкую, разрыхленную землю, не ушибся и с радостью понял, что у него есть силы бежать дальше.

Тяжело, хрипло со свистом дыша, он взобрался на двухметровый обрыв котлована уже с другой его стороны и, не оглядываясь, вернее боясь обернуться, кинулся к ближайшему дому, к светящимся окнам. Добрый гений, наверное, помогал тогда Володе, потому что свой дом он нашел без труда, хлопнул калиткой, шатаясь, приблизился к веранде и тут-то, рыдая, рухнул в объятия матери.

«Вороний констебль»

Ночью Володя не бредил, не кричал, не плакал – кошмары ему не снились. Он гордился тем, что сам, без помощи, избавился от смертельной опасности, и даже успокоился. Володя рассказал маме о том, что с ним случилось, не упуская и мельчайших подробностей. Голос его хоть и дрожал, но был каким-то отстраненным, будто это и не на его жизнь покушались полчаса назад. Мама же после Володиного рассказа, закрыв лицо руками, долго и громко рыдала, а потом заявила:

– Только бы дождаться утра – на первой же электричке уедем в город! Мне и дачи не жаль, лишь бы тебя уберечь от гнусного ублюдка! Наверное, псих какой-то, шизофреник, но от этого не легче! Все, уезжаем!

Конечно, попасться в руки маньяка второй раз не хотел и Володя, но когда он услышал об отъезде, то не испытал никакой радости. Во-первых, он знал, что мать всю зиму мечтала об отдыхе где-нибудь на природе, за дачу было заплачено вперед, и теперь пришлось бы расстаться не только с чудесным местом, но и с деньгами. Во-вторых… Ну, здесь дело обстояло куда сложнее. Когда мама ушла в свою комнату, чтобы заснуть хотя бы на пару часов, Володя задумался и его поразила внезапная мысль: а что, если исчезновение Кирилла Котова и нападение на него неизвестного душителя связаны между собой?

Получалось, что напал на него не какой-то пьяный, решивший, просто напугать его. Это мог быть тот, кто промышлял убийствами детей. Володя представил, что этот помешанный находится сейчас где-нибудь неподалеку, ведь он обязательно должен быть местным жителем, и, возможно, бродит сейчас возле их дома, проследив, куда сбежал Володя, подходит к его окну… Страх захлестнул его, он вскочил с кровати, подбежал к окну, плотно захлопнул форточку, задернул занавеску, а потом быстро лег и укрылся одеялом с головой.

Под одеялом, когда успокоился, он решил, что уехать в город не имеет никакого права. Если он уедет, то маньяк так и будет нападать на детей и все это останется на совести Володи. Он решительно поднялся и босиком прошел в комнату матери. Конечно, она не спала, и Володя, присев на край ее кровати, сказал:

– Нет, мы никуда отсюда не уедем, потому что онне успокоится… Нельзя мне ехать…

Мама знала, что если Володя говорит этим своим упрямым тоном, то переубедить его просто невозможно. Но она попыталась:

– Ему, видишь ли, ехать нельзя! А что ты предлагаешь делать? Ловить этого садиста? Ну давай вызовем отца! Он мужчина сильный, хоть с кем управится. Только где и кого мы будем ловить? Ты даже его лица не видел!

– Я знаю, кто это был! – упрямо продолжал Володя. – Это – Каракалла!

Мама невесело рассмеялась:

– Когда приедем в город, я обязательно отведу тебя к врачу. Мне кажется, учеба вконец истрепала тебе нервы. Слушай, а тебе не почудилось все это? Помнишь, ты во сне прошлой ночью тоже видел этого Каракаллу. И он преследовал тебя и душил! Я, кажется, понимаю! Ты просто вообразил, что это с тобой приключилось наяву!

Мама обрадовалась было, но ее радость тотчас угасла, как только она разглядела багровые пятна на шее сына, – ночь была такой светлой, что кровоподтеки отчетливо выделялись на белой, незагорелой коже.

– Нет, ты не сочинял, – с ужасом и тревогой произнесла она. – Прошу тебя, давай уедем отсюда! Я просто боюсь за тебя!

– Нельзя ехать, – вздохнул Володя, который и сам бы с удовольствием смылся поскорее с этой страшной горы. – Завтра утром в милицию пойдем. И ты со мной, подтвердишь, что это правда…

Володя ушел в свою комнату, лег в постель и, как ни странно, сразу же заснул. Спал он крепко, без сновидений и даже не слышал, как под утро по железной крыше дома, по листьям фруктовых деревьев застучали капли дождя.

Он проснулся, когда беленый потолок и стены были исчерчены яркими солнечными полосами, пробившимися сквозь щели между наличником окна и занавеской. Володя сразу же вспомнил, что случилось с ним вчера, но чей-то негромкий кашель не позволил ему погрузиться в ужасные воспоминания. Володя приподнялся на постели, чтобы узнать, кто кашляет, и увидел Леньку Кошмарика ^[1], сидящего на стуле закинув ногу на ногу высоко и развязно.

Володя безумно обрадовался другу, который исчез из его жизни на целую зиму и весну. Выглядел Ленька просто обалденно! Его белобрысая голова была повязана банданом с названием рок-группы «Алиса», которую уважал и сам Володя, плечи обтягивала блестящая кожа куртки-косухи с десятком застежек «молний», из-под косухи выглядывал капюшон балахона, а с шеи свисал медальон-подвеска – все это с символом «Алисы»! На тощем запястье руки Кошмарика болтался железный браслет – опять же от «Алисы», а на пальце красовался большущий перстень с черепом. Если приплюсовать к этому наряду еще серьгу в ухе и широкие штаны-трубы, ниспадавшие на крутые шузы с толстенной подошвой, то всякий знаток узнал бы в Кошмарике записного алисомана. Ленька, видно, и сам находился на пике довольства собой – лицо его было важным, он дрыгал поднятой ногой, делая это в такт музыке, которую слушал с плейера через большие и, видно, дорогие наушники.

Увидев, что Володя проснулся, он щелкнул кнопкой плейера, выключая его, и радостно воскликнул: «Хей хоп!» Потом вразвалку подошел к лежащему Володе и шлепнул своей ладонью по его поднятой ладони.

– Ну, как живешь-здравствуешь, старик! – затараторил он, как обычно. – А я вот утром сегодня тебе позвонил, батю дома застал, он мне и сказал, что ты на фазенду уехал. Ну, я сразу на трейн ^[2]электрический – прыг да и к тебе. Хочу позвать тебя на концерт «Алисы» – в БКЗ через неделю они «Черную метку» лабают. Билеты есть – от меня тебе презент.

Володя смотрел на Кошмарика, напялившего на себя все, что только может найти записной алисоман, не просто с удовольствием, а с восхищенным умилением. Смотрел молча – только улыбался. Но улыбка вдруг исчезла с лица Володи – он вспомнил все, что случилось с ним вчера. Кошмарик, казалось, понял, почему загрустил друг, присел к нему на кровать и с сочувствием сказал:

– Слыхал уже все про тебя – мамаша твоя рассказала. Да, вляпался ты, Вольдемар, по самые уши. Нет, пока не вляпался, конечно, но мог вляпаться. Это же скины на тебя напали, точно тебе говорю – натуральные скины…

В комнату вошла мама. Она, оказывается, расслышала из-за двери последнюю фразу Кошмарика, а поэтому взволнованно спросила у него:

– Леня, о ком ты говоришь? Кто такие эти скины?

Кошмарик несколько смутился – экзаменов он не любил:

– Скины? Ну кто ж не знает, кто такие скины… Скинхеды, бритоголовые, нацисты. Когда видят своих, так приветствуют – хайль Гитлер. Бомберы носят – ботинки такие тяжелые, почти как у меня, только обязательно с белыми шнурками…

– Да оставь ты про шнурки! – просто взмолилась мама. – Почему они могли напасть на Володю?

– Как – почему? – Вопрос был непонятен Кошмарику. – Они же фашисты! Кого увидят в подходящем месте, того и убьют «бабочками» своими…

– Какими еще бабочками?! – чуть не плакала испуганная мама.

– «Бабочки»? – усмехнулся Кошмарик, вошедший во вкус. – Ножи такие, хитрым образом раскладывающиеся, с узкими лезвиями. Они потом у убитых уши ими отрезают и посылают в посылках родственникам…

Тут Володя, видя, что мать близка к истерике, нашел нужным смягчить впечатление о рассказе про бритоголовых:

– Ладно, не болтай про уши – это просто россказни про скинов такие ходят, чтобы пострашнее было. Да и при чем тут «бабочки», если меня душили? И откуда здесь, на горе, скины возьмутся?

Кошмарик нашелся быстро – ему отчего-то было приятно, что он сумел произвести такое сильное впечатление на Володину маму, человека ученого и солидного.

– Ну, не скины, так сатанисты, – брякнул он. – Им человека задушить, а потом в котле сварить – что плюнуть.

– Виктория Сергеевна, не желающая понять Кошмарика, увидев череп на его перстне, вскрикнула:

– Да что за ужасы ты говоришь! Володя, поднимайся, завтракай вместе с Леней, и мы сейчас же идем в милицию! Эта гора со всеми скинами и сатанистами с «бабочками» у меня ходуном ходить будет!

Они вышли из дома уже через двадцать минут, узнав у хозяев, где найти представителей порядка. Оказалось, что на всю Воронью гору с ее поселком имелся лишь один участковый милиционер, а найти его можно было на почте. Это показалось маме очень странным и даже подозрительным. Участковый принимал там посетителей в определенные часы дня, и они направлялись сейчас к зданию почты. Кошмарик, снова напяливший поверх бандана наушники, шел, засунув руки в карманы широчайших «труб».

Они быстро нашли здание почты – двухэтажное, деревянное, крашеное, судя по всему, последний раз еще в эпоху Брежнева, поднялись на второй этаж. Немолодой, лысоватый, усатый и усталый участковый сидел за столом. Его кожаная сумка и фуражка лежали на столе, а в руке стража порядка была газета.

– Простите, вы и есть участковый уполномоченный? – вежливо спросила у него мама, которой было неудобно отвлекать его от чтения.

Участковый взглянул на нее заспанными глазами и ответил:

– Ну да, он самый. А вы чего хотели?

– Понимаете, – заговорила она, – вчера на моего сына на вверенной вам территории было совершено нападение! Его кто-то едва не задушил!

Участковый отчего-то взглянул не на Володю, а на Кошмарика. Его взгляд скользнул по бандану, серьге алисомана и остановился на перстне с черепом. Милиционер усмехнулся, а потом достал из папки мятый лист бумаги, ручку, подал все это Виктории Сергеевне и сказал:

– Пишите заявление о случившемся.

– Мне писать или… пострадавшему? – растерянно спросила она.

– Вы, вы пишите! От несовершеннолетних заявлений не принимаю! – желчно сказал участковый, и мама с Володей пошли к столику.

Зал был полон старушек и стариков, очевидно пришедших за пенсией. Слышались вздохи, жалобы на жизнь, ругань в адрес правительства, да и всех, кто попадался на язык. Шум мешал Володе и Виктории Сергеевне сосредоточиться и составить заявление поубедительней. Наконец оно было готово и легло на стол перед участковым.

Тот долго изучал заявление. Его глаза перебегали по листу то сверху вниз, то в обратном направлении. Участковый, по всему было видно, чего-то не мог понять.

– Так, – сказал он наконец, – у вас здесь не указано, что происшествие случилось на такой-то улице, на участке таком-то.

– Мой сын не знает названия улицы. Мы лишь вчера приехали на Воронью гору, – объяснила Виктория Сергеевна.

– Не знает… – в задумчивости постучал участковый ручкой по столу. – Ну а привести на то место ты меня сможешь? – спросил он.

– Наверное, смогу, – кивнул Володя. – Только хорошо бы пойти по дороге от станции. Мне так будет легче вспомнить путь, по которому я пришел к тому участку.

– Ладно, пошли, – поднялся милиционер и водрузил на лысый череп фуражку, спрятал заявление и газету в сумку, и все четверо вышли, провожаемые старушечьим брюзжанием, на улицу.

Напрасно Володя думал, что найти участок с котлованом не составит никакого труда. Сейчас, при свете дня, весь поселок выглядел иначе. К тому же он волновался, заметив, что милиционер раздражен, наверное, потому, что его подняли с насиженного места. А тут еще Кошмарик со своими приколами. Называя участкового констеблем, он то и дело задавал ему разные глупые вопросы: а не носит ли он бронежилет, а как часто чистит свой «Макаров», нет ли на Вороньей горе скинов или сатанистов?

Последний вопрос привел «констебля» в совершенное бешенство.

– Во-первых, – буквально заорал он, – я тебе никакой не констебль! А во-вторых, ты, я вижу, сам сатанист, и я тебя сейчас посажу на электричку да и отправлю в Питер, а то в отделение сдам!

Кошмарик обиделся:

– Какой я вам сатанист! Сатанистов не видели, констебль…

Наконец, побродив с полчаса, они оказались на границе того самого участка, только сейчас ничто здесь не напоминало Володе развалины античного храма, и он с большим разочарованием смотрел на сваленные бетонные глыбы.

– Здесь это было… – пробормотал он.

– Здесь? – недоверчиво переспросил «констебль». – А может, вон там? Там тоже дом строится. И указал рукой в сторону, где чернела взрытой землей строительная площадка.

– Нет, я точно помню – здесь, – упрямо сказал Володя. – Я с дороги только несколько шагов сделал и остановился возле этих блоков.

– Так, хорошо, – оживился участковый, – а зачем, скажи, тебе вообще понадобилось ночью заходить на чужой участок, на котором к тому же строительные материалы сложены? А?

Маме вопрос не понравился, и она сказала:

– Позвольте, товарищ или… господин лейтенант, не знаю… – Вы что, Володю в чем-то подозреваете? Это вы эти страшные корявые плиты материалом именуете? Уж не намекаете ли вы, что мой сын зашел на эту площадку, чтобы поживиться здесь чем-то?

Но участкового было трудно смутить. Он только разозлился:

– Да, гражданка! Эти строительные материалы лежат на приватизированном участке весьма состоятельного человека. А ваш сын, придя сюда ночью, вторгся на частную собственность! Ну да посмотрим, что здесь дальше было. Рассказывай и показывай! Где ты стоял?

Володя был смущен и раздосадован. Он уже жалел, что обратился к этому равнодушному, черствому человеку и плохому специалисту. Но нужно было отвечать, и Володя пошел туда, где, как ему казалось, он вчера подвергся нападению. Он смотрел на рыхлую землю, ожидая найти следы от своих кроссовок, но их не оказалось – он и не знал, что под утро шел дождь и следы размыло. Он готов был вот-вот заплакать от огорчения и досады, но вдруг что-то блеснуло, и Володя, подойдя ближе, увидел свой нож, оброненный им вчера. Он нагнулся было, чтобы поднять его, но участковый с какой-то чуть ли не обезьяньей ловкостью, которой никто от него не ожидал, подскочил и быстро поднял нож.

– А ну-ка, разреши! – взял он нож двумя пальцами. – Что это такое?

– Мой нож, – ответил Володя.

– Твой, значит. А откуда он здесь? – уставился милиционер прямо в его глаза.

Об ударе ножом Володя с мамой в заявлении не написали, догадываясь, что это органам правопорядка не понравится, но теперь мальчик решил все выложить начистоту и рассказал, как было дело. Участковый, выслушав рассказ, ехидно заулыбался.

– Да, мамаша, ничего себе у вас сыночек – холодным оружием нанес неизвестному ранение! И вы еще пришли ко мне с заявлением? Хотите разыскать человека, пострадавшего от вашего сына? Ну, просто оригинальнейшая вы, мадам, женщина!

Мать вспылила:

– Да что вы говорите, лейтенант! Да вы посмотрите на шею моего сына – она вся в синяках. Это следы пальцев того садиста, и, если бы Володя не ударил негодяя ножом, он, возможно, лежал бы сейчас на этой вот земле!

– Очень сомневаюсь в этом! – в свою очередь ожесточился милиционер. – Я работаю на Вороньей горе восемь лет и никаких таких случаев с удушением детей на моем веку зафиксировано не было! Уверен, что кто-то решил подшутить над вашим сыном, а он испугался да с испугу саданул шутника этим финарезом. Участковый пошлепал лезвием ножа по раскрытой ладони, словно измеряя его длину и прикидывая – можно ли Володю привлечь к ответственности за ношение столь страшного оружия.

Володя и Виктория Сергеевна не знали, что возразить милиционеру. Мальчик был уверен, что ночью на него напали и это вовсе была не шутка, но страх за то, что нанесенный им удар ножом этот мент расценивает как преступление, сковал его волю. Мать тоже казалась смущенной. Она знала, какой впечатлительный ее сын, а тут все смешалось – и его ночной кошмар, и нападение неизвестного, которого он называл Каракаллой. Участковый же, видя, что и «мадам», и ее пострадавший от какого-то шутника сын смущены, смягчился.

– Знаете что, – сказал он, щелкая кнопками своей сумки, – будет лучше для вас же самих, если вы заберете свое заявление. Нож этот тоже возьмите, только, мамаша, я бы вам советовал своему сыну его не отдавать, чтобы он не напоролся на статью уголовного кодекса. Сидел бы лучше дома и вырезал бы этим ножиком из дерева зверюшек всяких.

Мама машинально взяла из рук участкового лист с заявлением и нож, и тот, не попрощавшись, выбрался на дорогу, пару раз топнул ногами, сбивая с подошв налипшую землю, и пошел в сторону почты.

– Вот деятель! – усмехнулся ему вслед Кошмарик. – Констебль вороний! Газетку, наверное, свою читать пошел…

Ленька говорил так насмешливо только для того, чтобы хоть как-то взбодрить друга и его мать, стоявших с убитым видом. На самом же деле он сам не верил, что на Володю напали с намерением убить, да и осуждал в душе друга за то, что тот пырнул человека ножом.

Когда участковый скрылся за поворотом узкой кривой улочки, Виктория Сергеевна и Володя тоже стали взбираться с участка на дорогу. Кошмарик двинулся было за ними, но вдруг его взгляд упал на землю. На ней сверкала крошечным зеркальцем, ловя на свою поверхность лучи ярко светившего солнца, какая-то кругляшка, которую Кошмарик вначале принял за пивную крышку. Хотел даже поддать ее ногой, но не поленился нагнуться.

Нет, это была не крышка от бутылки – на Ленькиной ладони лежал серебряный медальончик. Возможно, это была монета с неровными, словно обрезанными краями. Не думая, что он нашел особо ценную вещицу, но в то же время довольный своей находкой, Кошмарик позвал Володю. Расстроенная мама махнула ему рукой – иди, дескать, куда хочешь, а я домой пойду, и Володя через несколько секунд уже стоял рядом с другом и разглядывал серебряный кружок.

– Мне батя еще маленькому часто говорил – смотри, Ленька, не на небо, потому что там ты, кроме одной фигни, ничего не увидишь, а себе под ноги. Хоть рупь в день, а найдешь! Вот, помня заветы своего батяни-алкаша, я глянул под ноги и нашел эту фиговинку. Серебряная? Дырочку просверлю и подвеску ништяковую сделаю!

Володя взял в руки серебряный кружок. На одной стороне его был изображен мужчина в профиль, с бородкой и с венком на голове. По кругу шла надпись наполовину стертая, ни слова не прочесть. На другой стороне был выбит орел с расправленными крыльями и тоже имелась надпись.

– Это монета, я думаю, – сказал Володя, никогда особо нумизматикой не интересовавшийся, а поэтому смотревший на серебряный кружок равнодушно. – Старинная, похоже. Можно у мамы спросить – она археолог, подскажет. Только покажи мне поточнее место, где ты ее нашел.

Кошмарик и не сходил с того места, а поэтому без труда показал другу, где нашел монету. Володя наклонился, присмотрелся к вмятинам на сырой земле и внезапно пережил вчерашний страх. Он уже твердо знал, что был вчера именно здесь, на этом месте, и, хотя отпечатков его подошв видно не было, вмятины от ног, когда он упирался ими во время борьбы с душителем в мягкую землю, отчетливо виднелись.

– Постой, постой! – ползал Володя на корточках, рассматривая землю. – Вот здесь стоял я. Давай я встану точь-в-точь как вчера! – И он принял вчерашнюю позу. – Теперь ты, Кошмарик, спрячь монету в карман и подойди ко мне сзади вплотную!

– Ну, подошел, – исполнил Ленька приказ. Ему было жуть как забавно наблюдать за другом.

– Теперь левой рукой зажми мне рот. У тебя руки-то чистые?

– Да у тебя на фазенде мыл.

– Ладно, тогда левой зажимай рот, а правой хватай за горло, только смотри не перестарайся, а то вчерашнему шизику поможешь.