Текст книги "Изгоняющие бесов"

Автор книги: Сергей Казменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Мы знаем, Павел.

– Зато вы не знаете другого. Сам профессор Диллет, видимо, страдал от клеточной анемии Реббета. В самой начальной стадии – но результаты анализов выглядят просто угрожающими. Я только понять не могу, как он миновал скрининг.

Гайдли даже присвистнул. Анемия Реббета – излечима, если начать вовремя. Но Диллета никто не лечил – значит, он уже года полтора назад должен был умереть.

– Бывает, – сказал Энасси. – Он же часто переезжал. Данные могли просто не поступить в Центр вовремя. А анализы после Мантейба? В норме?

– Ну естественно.

Энтар всегда в норме. Энтар всегда здоров – если здоров тот, кто его любит. Тот, на ком паразитирует эта тварь.

– Но они же оба, оба были энтарами! – Гайдли со всей силы ударил кулаком по столу – даже чашка его подпрыгнула и упала на бок.

– Не психуй, – тихо сказал Энасси.

Они оба, оба были энтарами! – уже про себя повторил Гайдли. Не людьми – паразитами из страшной сказки, из страшного мира. Отвратительными тварями, исподволь, незаметно проникающими в человеческий организм и постепенно замещающими собой его ткани – с сохранением всех внешних человеческих признаков. Всех – кроме разума человеческого, кроме души человеческой. И то и другой они получали от людей – не тех, в чей организм проникли. Тех, на ком они паразитировали, тех, кто любил людей, уже убитых ими. Тех, без чьей мысленной, эмоциональной поддержки энтары просто не могли существовать – на этом и основывалась единственная пока что найденная возможность их обнаружения. Профессор Диллет с женой идеально вписывались в эту схему. Нежно любящие друг друга супруги. Смертельная болезнь Луизы Диллет. Почти шесть суток на Мантейбе – срок достаточный для энтара, чтобы поразить уже ослабленный недугом организм. Но – сам профессор за эти три года добивается огромных успехов при работе над проектом, немыслимых для человека, на ком паразитирует энтар. Но – ни один из детекторов за все это время не выявляет признаков заражения Луизы Диллет. Но, наконец, самое немыслимое – сам Диллет – тоже энтар.

– Ладно, отдохнули, – сказал Энасси, вставая. – Пора работать.

Они вышли из кафетерия, ненадолго вернулись в аппаратную, из которой Гайдли сообщил о распаде энтара. Энасси на мгновение высветил в обзорном поле просмотровой зал, и не успевший вовремя отвернуться Гайдли увидел то, что осталось от профессора Диллета – темно поблескивающая лужа протоплазмы на полу с лежащей в ней мокрой одеждой. Ну почему, почему мне так до тошноты страшно? – спрашивал он себя. – Почему? Ведь я уже видел такое раньше. Не раз. И не два. Такое случается, если не успевает на место распада мастер, подобный Энасси. Человек, чья ненависть к энтару превосходит выносимые им пределы, так что эта тварь под влиянием ненависти переходит в форму гьенда – древнейший, атавистический способ самозащиты загнанного в угол энтара, сродни защити некоторых насекомых, при опасности притворяющихся мертвыми. Бесполезный способ, если защищаться им от человека – с гьендами люди справляться научились.

И вдруг он понял, почему – потому что до сих пор видел в Диллете человека – не энтара.

Энасси задал автоматам программу анализа этой протоплазмы – в общем, дело почти бесполезное, остатки от распада энтара изучались уже неоднократно, и ничего их изучение пока не дало в понимании природы паразита. Но не уничтожать же, в самом деле, то, что осталось от Диллета, без исследования. Потом они спустились на этаж ниже в лабораторию. И принялись за работу. Вызовами снаружи им не мешали – Котов взял всю связь на себя. Как и вообще все заботы по координации. Он их почти не тревожил только когда появлялись какие-то важные сообщения. Спали они тут же, на диване у стены – по очереди.

Первые значимые результаты удалось получить через двое суток работы. Гайдли проводил сравнительный анализ блокаторов из останков Диллета, когда заверещал вызов. Не поднимая головы, он подключился к каналу.

– Где Энасси? – спросил Котов.

– Спит.

– Давно?

– Часа три.

– Тогда буди.

– Что-нибудь новое? – Гайдли встал, не дожидаясь ответа, подошел к дивану и потряс Энасси за плечо. Тот проснулся сразу – и сразу тоже подключился к каналу.

– Да. Расчетная группа определила, как они проходили контроль.

– Ну? – спросил Энасси угрюмо.

– Резонанс эмоциональных полей. Они замыкались друг на друга, и это обеспечивало практически полное экранирование. Сигнал отклика на пять порядков ниже сигнала от одиночного энтара. Нам придется на два порядка увеличить чувствительность детекторов.

– Замыкались на себя? Что за бред?! – Энасси еще не совсем проснулся и тер глаза кулаками.

– А вот и совсем не бред, мой дорогой. Я проверил их выкладки.

– Да? А работа Диллета над проектом? И тут замыкание на себя?

– Кстати, у них там, судя по всему, дела без Диллета застопорились. Вчера тут один из них пробился к моему каналу, спрашивал, что с профессором.

– Ну?

– А что "ну"? Что я мог ему ответить. Сказал, что положение серьезное.

– Да уж, – Энасси неожиданно засмеялся. Коротко, зло. – Серьезное. У профессора. Положение. Да уж... Это у нас положение серьезное.

– Кстати, наверху считают, что, если результаты расчетов подтвердятся, нас можно будет выпустить из-под поля...

– Нет! – Энасси даже подскочил на месте. Потом встал и кругами заходил по лаборатории – всклокоченный, в измятом халате – он так и не переодевался после операции с Луизой Диллет – с темными кругами вокруг глаз и двухдневной щетиной на щеках. – Нет! Ни за что! Нет у нас права покинуть институт, пока энтар не стал гьендом.

– Но если повысить чувствительность аппаратуры... В конце концов, это не проблема – нужно установить всего один хороший детектор.

– Нет, Павел, я не дам этого сделать, – Энасси постепенно успокоился, сел за свой рабочий стол. – Кто даст мне гарантию, что не существует более тонких эффектов?

– Речь идет о жизни шестнадцати человек – если не считать нас с тобой.

Пятнадцати, подумал Гайдли, пятнадцати. Но промолчал.

– Все здесь знали, на что они идут. Не думаю, чтобы кто-то согласился бежать. Когда столь велик риск для человечества.

– Насчет согласия – мы с тобой ведь можем и приказать.

Ну только не мне, подумал Гайдли, только не мне. Я здесь останусь до конца. Но спросил о другом:

– А насчет риска, Пол?

– А насчет риска – всегда приходится так или иначе выбирать. Между большим риском и меньшим. Мы здесь рискуем в разной степени. Я еще позавчера попросил проанализировать состояние здоровья всех, кто остался в институте. Анализ, конечно, негласный, и проводился он группой поддержки там, снаружи. Как вы знаете, энтар прежде всего поражает людей с ослабленным здоровьем.

Ох уж этот его менторский тон! – Гайдли плотно сжал зубы, чтобы не рявкнуть чего-нибудь.

– Вероятных кандидатов здесь пятеро. В первую очередь это Паола Рейн из Отдела связи – она действительно серьезно больна.

– Что, – вздрогнул Энасси.

– Я знал, что тебя это заинтересует, Дин.

Меня, меня тоже, подумал Гайдли.

– Так какого черта ее здесь оставили?

– Тише, Энасси, на надо так кричать. Я тоже устал, – действительно, выглядел Котов неважно. Возможно, он вообще не спал эти двое суток.

– Но ведь ты отвечаешь за кадры, Павел, ты!

– Тебе будет легче, если я посыплю голову пеплом?

– Нет, – Энасси надолго замолчал. – Ладно. У тебя все?

– В общем, да.

– Тогда давайте работать.

Но они, в общем, не работали. Просто заполняли время. Они просто ждали. Ждали, когда затаившийся где-то в институте энтар проявит себя. Хотя бы один энтар – анализ распада уже показал, что энтар профессора Диллета разделился надвое. Даже обнаружение первого энтара теперь не могло принести успокоения. А если они не успеют блокировать эту тварь, и деление повторится...

Но все же они ждали.

И пытались работать.

Шли, кажется, четвертые или пятые сутки после операции, когда раздался очередной вызов Котова. Выглядел он очень растерянно.

– Ребята, я не знаю, что делать. Меня только что вызывали по линии Главного Совета. Им нужен профессор Диллет.

– А Александр Македонский им не нужен? А фараон Сенурсет третий? желчно спросил Энасси. – Они что там, с ума посходили?

– Внешняя группа пока держит информационную блокаду. В Совете не знают, что профессора уже нет в живых.

– Да его уже три года, как нет в живых!

– Судя по тому, что мне сообщают, они вряд ли поверят в это. Они считают, что он был душой, сердцем и мозгом группы, работающей над проектом. Им нужна срочная консультация.

– Сумасшедший дом! – Энасси только устало махнул рукой.

Энтар – душой, сердцем, мозгом! – повторил про себя Гайдли. – Ну да потому что эта тварь высасывала их души, их сердца, их мозг. А теперь теперь, наверное, все они как бы лишились постоянной порции наркотика. Но – детекторы не реагировали на присутствие профессора Диллета. Но – его эмоциональное поле целиком замыкалось на поле Луизы Диллет. Но – все в один голос утверждали, что ему, именно ему за эти годы принадлежали самые блестящие идеи. Мистика, да и только.

Нет, не мистика. Гайдли вдруг отчетливо, как живого увидел перед собой профессор Диллета – профессора Диллета, в кровь разбивающего кулаки о стену демонстрационного зала. Мы боимся энтара не только потому, что он поражает смертельно больных людей и существует в их облике. Мы боимся его потому, что он живет, паразитируя на мыслях и чувствах тех, кто его окружает, и только люди, подобные Энасси, способны устоять против этого существа – устоять и заставить его превратиться в гьенда, более не опасного для человека.

Но я-то, я был рядом с Диллетом, думал Гайдли, пытаясь уснуть перед своим ночным дежурством, я был рядом – и все же профессор умер, распался.

Он все же уснул – и проспал долго, Энасси не разбудил его в срок.

– Все спокойно? – спросил Гайдли, поднимая голову.

– Да, – голос Энасси прозвучал как-то странно и глухо – наверное от усталости.

Гайдли сходил умылся, выпил кофе – есть совсем не хотелось – вернулся в лабораторию. Усаживаясь, спросил:

– Почему ты не разбудил меня?

– Не знаю. Задумался.

Пятые сутки. Пятые сутки – и Паола Рейн в соседнем корпусе. Вероятная первая жертва – это они успели просчитать наверняка. Гайдли казалось, что он знает, что творится в душе у Дина. Но он не решился что-либо сказать чтобы тот не поступил наперекор. Дурак Котов, надо было ему настаивать!

– Ложись, отдохни, – сказал он безразличным тоном. – Я теперь вполне могу подежурить до утра.

Не говоря ни слова, Энасси встал, подошел к дивану, лег лицом к стене. Пусть, пусть подумает, пусть подумает, пока еще есть время.

Только включив контроль Гайдли понял, что времени уже не было.

Семнадцать зеленых точек светилось на схеме института. И одна оранжевая. В соседнем корпусе – как и ожидалось...

И Энасси уже знал, знал это! Гайдли обернулся, с ненавистью поглядел на спину в измятом белом халате. Убийца! Убийца! Так чего же ты лежишь, выжидаешь? Иди и закончи свое дело. Он представил себе Энасси, стоящим над телом Паолы и медленно, как бы преодолевая сопротивление, опускающим руки – вниз, вниз. И ее – корчащуюся и кричащую, как недавно корчилась и кричала Луиза Диллет. Представил – и замотал головой, чтобы избавиться от этого ужаса. Нет! Нет! Это невозможно, Дин никогда не сможет сделать это.

А я на его месте – смог бы?

Нет. На его месте – нет. А на своем – да. Да, потому что впервые в жизни, глядя на спину Энасси Гайдли ощутил, что же это такое – настоящая ненависть. Ты, ты убил ее, думал он. Ты отказался выпустить всех из-под поля! Ты предпочел не рисковать. Вот и мучайся теперь? Да чего стоят сейчас твои дешевые мучения? Если ты такой уж жутко благородный, если так уж тебя заботит безопасность человечеств – что же ты собой не пожертвовал? Много вас таких было – готовых пожертвовать чем угодно ради великих целей. Много – но расплачивались за вас обычно другие. А я – я не такой. Да, не такой, и мне плевать на все человечество, если мои близкие под ударом! А великие цели – я готов заплатить за них – но только своей жизнью. Только своей жизнью... Только своей...

Заверещал вызов – Котов, наверное, тоже уже все знал. Но Гайдли было не до Котова.

Именно так – только своей жизнью. Он знал, что теперь делать.

Проходы между корпусами заблокированы с самого начала – но блок-ключ, единственный сейчас в институте, лежал на столе у Энасси. Гайдли медленно встал, отключил надоевший вызов Котова, тихо, стараясь, чтобы Энасси ничего не услышал, взял блок-ключ у него со стола, и, не спуская глаз со спины в белом халате, вышел в коридор.

Энасси так и не пошевелился. Возможно, он даже сумел заснуть. Супермен! – с ненавистью подумал Гайдли. И повторил вслух: Супермен! Но уже не с ненавистью, а как-то отрешенно. Поздно было ненавидеть Энасси. Всякий талант чреват ограниченностью, даже ты, не обладающий особыми талантами, даже ты сам, думал Гайдли быстро шагая по коридору, и то лишь теперь догадался, каков должен быть достойный выход. А Энасси – он ведь единственный тут, кто мог бы напрямую противостоять энтару после воплощения, и одно сознание этой исключительности и ответственности лишило его способности думать о других путях.

Гайдли шагнул в трубу и вышел в подвальном этаже. Так надежнее – даже если кто-то и догадается о его намерениях, то не сможет перехватить. А Котов – Котов может догадаться. И в кабинете у него висит охотничье ружье.

Верещание вызова больше не мешало, но сигнальная лампочка на браслете горела непрерывно, бросаясь в глаза при каждом шаге, и Гайдли, наконец, снял браслет и положил его в карман. Блок-ключом он открыл дверь в кабельный переход и, пригибаясь, чтобы не задеть головой о низкий потолок, двинулся в сторону соседнего корпуса. Через десять минут он стоял перед нужной дверью.

Но с полминуты не решался войти, боясь, что уже опоздал. Потом, наконец, двинулся вперед, и дверь отъехала в сторону.

Паола лежала на полу, прямо перед пультом. Гайдли быстро опустился рядом, оттянул пальцами веки – белки ее глаз были еще только слегка зеленоватыми, процесс не зашел пока слишком далеко. Дышала она резко и неравномерно – как обычно дышат пораженные на этой стадии болезни. Это пройдет, пройдет, думал Гайдли, поднимая девушку на руки, это все пройдет, родная моя. Это все пройдет, я знаю теперь выход.

Он положил девушку на диван, стоящий у стены, проверил пульс, еще раз оттянул веки – у профессора Диллета всего через несколько минут после смерти жены белки глаз были уже темно-зелеными, цвет оболочки гьенда. А здесь – здесь еще оставалась возможность все исправить. В первые годы, пока люди еще не поняли опасности поражения энтаром, велись регулярные наблюдения за больными на разных стадиях поражения. Эта стадия еще считалась обратимой – пока, наконец, не поняли, что с первого момента поражения, сразу перед вами уже не человек, а воплощение энтара в человеческой оболочке. Пока не поняли, что единственный выход, единственное средство остановить распространение энтаров – это заставить их обращаться в гьендов.

– Сейчас, сейчас, Паола, потерпи, – говорил он, устраивая ее поудобнее. Потом отошел, достал из внутреннего кармана излучатель и попытался прикинуть необходимую дозу. Не слишком большую, чтобы сохранить сознание. И не слишком маленькую, чтобы – наверняка. Но сделать намеченное он не успел, потому что дверь отъехала в сторону и на пороге бледный, с остановившимся взглядом, страшный как никогда появился Энасси. – Уходи, бросил он отрывисто, даже не повернувшись в сторону Гайдли. На какое-то мгновение тому показалось, что Энасси пришел сюда за тем же, за чем и он. Но нет – доктор Энасси снова пришел изгонять дьявола, и снова во взгляде его, обращенном на энтара, была одна лишь ненависть. – Ты не сделаешь этого, Дин! – едва не задохнувшись от ярости, прокричал Гайдли. Энасси даже не обернулся. Глупец! Супермен недобитый! И поздно что-то объяснять, и бесполезно кричать ему вслед. Но Гайдли все-таки прокричал: Остановись, Дин! Ты же ничего не понимаешь! Энасси, конечно, не остановился. Еще два-три шага, и ничего уже было бы не исправить. Гайдли поднял излучатель и, почти не целясь, выстрелил в спину друга. Потом, глотая слезы, положил в рот капсулу с анестезином, настроил излучатель на широкий пучок, снизил мощность и, отнеся его на расстояние вытянутой руки, направил резонатор себе в грудь и нажал на спуск. Больно было лишь в первые мгновения, пока не подействовал анестезин. Но Гайдли все же упал на колени, выронив излучатель на пол.

Потом стало полегче. Гайдли достал платок, вытер глаза, осмотрелся. Энасси лежал в пяти шагах, на спине. Падая, он ударился затылком об угол пульта, и на полу под его головой уже образовалась лужица крови. Он был мертв – с такого расстояния излучатель бьет наповал.

– Я не хотел, я не хотел этого, – бормотал Гайдли, поднимаясь на ноги. А впрочем – какая разница: хотел, не хотел? Просто так получилось.

Следующие полчаса были сплошным кошмаром. Иногда ему казалось, что сил не хватит, что он так и умрет, ничего и никому не доказав. И тогда он принимался ругать себя последними словами – во весь голос, не стесняясь, не думая о том, что потом, позже запись происходящего здесь увидят многие и многие. А, когда руки совсем опускались, он, оглядываясь на мертвого Энасси за спиной, стискивал зубы и продолжал – через силу, через не могу, через не хочу, через тьму, то и дело затмевающую глаза – продолжал бороться за жизнь Паолы Рейн – нет, не той Паолы, в которую был тайно влюблен – энтара, завладевшего ее телом.

Она открыл глаза, когда он уже давно перестал верить в успех.

– Гайдли? Вы? – спросила он чуть слышно. – Как вы попали сюда? Что со мной?

– Ничего, Паола, ничего, дорогая, – он уже почти не мог говорить. Это пройдет, это скоро пройдет.

Он хотел сказать еще что-то, но Паола слегка повернув голову, вдруг заметила лежащего на полу Энасси.

– Дин! Что с тобой?

Она вскочила и, даже не заметив, что едва живой – по сути, уже умирающий Гайдли без сил свалился на диван у нее за спиной, упала на колени перед трупом Энасси.

– Дин! Дин! Что с тобой? – спрашивала она, заглядывая в его широко открытые мертвые глаза.

И Гайдли вдруг понял, что же она видит в этих глазах – темную зелень оболочки гьенда. Понял, потому что рука мертвого Энасси вдруг сжалась в кулак. И грудь – грудь его заколыхалась от сбивчивого, неровного дыхания. Энтар успел найти себе тело – уже мертвое тело.

– Ну что же вы сидите?! – оглянувшись, крикнула ему Паола. – Вы не видите – ему же плохо?!

– Ничего, Паола, ничего. Скоро ему станет лучше. С тобой ему, безусловно, станет лучше, – бормотал себе под нос Гайдли, пытаясь подняться на ноги. Собрав остатки сил, он сумел сделать это. И пошел прочь, прочь отсюда.

Дойти до лаборатории он не сумел. Он упал в коридоре, в двадцати шагах от двери. И вскоре умер.

Один из пиков Хребта Бессмертия на Мантейбе теперь носит его имя.