Текст книги "Провидение зла"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 2
Игнис

Хозяин большого дома на Северной улице Ардууса, той, что совпадала с дорогой на Бэдгалдингир и на которой даже и в неярмарочные дни хватало народу, а в ярмарочные было не пройти, на все начало весны переселялся в дом к своему дальнему родственнику, где и теснился, потому что иметь большой дом в Ардуусе и не заработать на нем изрядное количество монет мог себе позволить только умалишенный или сказочный богач, которому плевать на ежегодный доход. Предки этого хозяина, который был весьма состоятельным даже для Ардууса, но никак не сказочным богачом и уж тем более не умалишенным, предпочитали красоте прочность. Они не ладили в доме причудливых барельефов и статуй, не украшали окна дорогими витражами или бронзовыми решетками, не подбирали вместо серого камня разные сорта мрамора или гранита и не пытались поднять потолки на такую высоту, что рассмотреть повисшую на балках паутину мог только провалившийся в щель между черепицами какой-нибудь птах. Нет, они строили дом из обычного камня, зато обтесывали его почти так же, как это умели делать древние каламы. Если же им приходилось использовать дерево, то этим деревом, по их мнению, мог быть только дуб, чтобы и через сто или двести лет не пришлось менять балки, столбы, рамы или тяжелые двери, и этот дуб обрабатывался так, что не уступал гладкостью отшлифованному камню. А уж стены и потолки, окна и дверные проемы устраивались таким образом, чтобы даже мысли не возникло в головах у чаянных и нечаянных гостей, почему все сделано именно так, и никак не иначе. И странным образом эти самые прочность и простота, которые достигались надежностью материала и незатейливыми способами его соединения, оборачивались подлинной красотой, притягивали взгляд и селили в сердце каждого гостя симпатию и благоволение к дому и его хозяевам.

Почему-то именно об этом думал Игнис, который собрался перед главным турнирным днем отдохнуть, но наткнулся у дверей комнаты на любимую служанку, послушался не разума, а тела, и теперь ничуть не утомленный, что было странно, лежал в постели с горячим и преданным существом под боком и в неверном свете масляных ламп рассматривал дубовые балки над головой и точно такие же балки, укрепляющие стены, простое стрельчатое окно со стеклом в свинцовой раме, серый камень на стенах и на полу, жесткую черную шкуру калба, брошенную у постели, деревянную тумбу, жестяную чашу для умывания и грубое льняное полотенце над ней. Все это ладно складывалось одно с другим и создавало настоящий уют, о котором принц не задумывался в Лаписе, поскольку там все было привычным и удобным, и даже порой оборачивалось роскошью, но, как теперь казалось Игнису, в уют не складывалось. И все-таки стоило ему закрыть глаза, как перед мысленным взором проплывали именно картины Лаписа.

За сто пятьдесят лиг от родного дома и за шестнадцать лет от счастливого пятилетнего возраста Игнису казалось, что он снова проснулся в северном крыле королевского замка, сбросил на пол войлочное одеяло, опустил ноги на холодный камень и, кутаясь на ходу в теплый араманский платок, выбежал на галерею. Четырехугольные башни Лаписа тонули в тумане, стены блестели от утренней росы, и весь мир состоял из сырого камня, холодного ветра, шлепанья босых пяток, потрескивания углей в жаровне на главных воротах, кукареканья далекого петуха и плача на верхней галерее – маленькая Камаена не давала покоя матери. На углу галереи стоял дозорный, но сейчас он был только утренней тенью, это днем Игнис мог позволить себе поговорить со стражником и даже прикоснуться к рукояти его меча, сейчас он спешил. Только рано утром ему дозволялось встретиться с королем Синумом – собственным дедом, лицо которого покрывали такие мелкие морщины, что оно казалось затянутым в сеть. Наступит день, и тот будет занят важными делами, в которых нет места подрастающему принцу. Но рано утром дед принадлежал Игнису. Вот под пятками зашуршали шкуры, затем войлок, потом опять камень – сорок ступеней, каждая из которых по колено маленькому Тотуму. Главное – не споткнуться и не упасть, а если упал, не заплакать, Синум не любит слез. Снова галерея, плач Камы стал тише, зато в лицо ударил ветер со стороны алеющих на заре вершин, и вот наконец башня старого короля, и он сам сидит в кресле, завернувшись в одеяло, и потягивает из серебряного кубка разогретое с травами и медом вино. Одеяло распахивается, Игнис забирается на руки к деду, прижимается к его широкой груди и уже в тепле начинает с ним ужеутренний разговор:

– Дед, а почему ты говорил, что крепость Ос, которая охраняет вход в нашу долину, построена каламами?

– Потому что так и есть. Она была выстроена древним народом, который жил до нас на этой земле. За пятьсот лет до великой войны. Две тысячи лет назад.

– А зачем была нужна крепость, если до войны оставалось еще пятьсот лет? – не унимался Игнис.

– Потому что, если бы не было крепостей, войны случались бы чаще, – бормотал дед. Его мучила бессонница и ломота в суставах, но внука он ждал каждое утро.

– А от кого должна была защищать эта крепость каламов? – сдвигал маленькие брови Игнис.

– От тирсенов, – объяснял дед. – Они хотели завоевать эти земли. Прошло время, и они попытались завоевать уже нас, потому что каламов в этих местах почти не осталось. Но у них снова ничего не вышло. И все-таки, на всякий случай, мы заключили Ардуусский договор. Чтобы защищать свои земли сообща.

– А почему мы никого не хотим завоевать? – продолжал допрашивать деда Игнис.

– Мы – маленькое королевство, – вздыхал дед. – Мы можем только защищаться. И кстати, эта крепость – Ос – готова послужить нам так же, как могла бы послужить древним каламам две тысячи лет назад.

– А наставник Сор Сойга говорит, что тот, кто хочет защититься наилучшим образом, должен нападать! – вспоминал Игнис.

– Слушай своего наставника, – кивал дед. – Но помни, если ты защищаешься, то можешь защититься. А если ты нападаешь, то рано или поздно будешь и защищаться тоже. Зачем две войны, когда и одной много?

– А крепость Ос выстояла в большой войне? – допытывался Игнис. – В самой большой войне? В той, которая была почти полторы тысячи лет назад?

– Нет, – качал головой дед. – Крепости Ос не пришлось испытать прочность собственных стен и башен. Война обошла ее стороной. А Лаписа тогда и вовсе не было. И битва была не здесь.

– А где? – не унимался Игнис.

– В том месте, где ныне находится Светлая Пустошь, – сдерживал рвущий грудь кашель дед. – Там, где когда-то высился дом богов – Бараггал.

– И кто же там сражался? – перехватывало дыхание у мальчишки.

– Там были два войска, с которыми ныне не может сравниться ни одно, – начинал долгожданный рассказ дед. – Эту землю защищал правитель тогдашней империи Лигурры. У него было три армии – каждая по сто тысяч воинов. И гвардия отборных воинов в десять тысяч человек.

– Это очень много? – восторженно шептал принц.

– Очень, – кивал дед. – Во всей лаписской долине вместе с Лаписом и со всеми деревнями, хуторами и даже горными сторожками и с крепостью Ос всего около семидесяти тысяч человек. Со всеми младенцами, старушками и стариками! А это меньше, чем одна армия императора Лигурры. А у него их было три. И кроме этого к нему на помощь пришли еще более трехсот тысяч человек. Остатки еще двух его армий, а также каламы, араманы, дины, самарры, нахориты, хапирру, иури, валы, прайды, свеи и даже великаны с севера – рефаимы, которых было ровно сто тридцать воинов. Так что под началом императора собралась великая сила – более шестисот тысяч человек!

– А кто же нападал на него? – задавал положенный вопрос Игнис.

– Еще более страшная сила, – скрипел дед. – То войско шло с востока, из далекой земли Эрсетлатари, или, как теперь чаще говорят, Эрсет. И оно шло, чтобы завоевать весь мир. По пути оно покорило самые великие крепости – Абуллу, Кагал, Алку, Бэдгалдингир. Обратило в пепел самое богатое государство тех лет – Таламу. Но даже потеряв множество воинов в этих осадах и битвах, на равнине перед Бараггалом то войско превосходило войско императора числом почти вдвое, а силою многократно.

– И кто же воевал на той стороне? – замирал от восторга внук.

– Кто только не воевал, – пожимал плечами дед. – Но это были воины, которые не знали страха. Ни любви, ни страха… Которые управлялись с оружием так, словно родились с ним в руках и прожили по тысяче лет каждый. Люди, даку, дакиты, великаны-этлу. Тому войску было чем удивить противника. Погонщиками машару на бесноватых быках. Таранами. Одних таранов в нем было две тысячи. Это страшно, когда таран бьет в ворота или стену крепости, но когда он сокрушает строй воинов – еще страшнее. Кроме этого, у повелителя вражеского войска были прирученные летающие псы – сэнмурвы, более тысячи злобных духов – мурсов, которых в деревнях до сих пор прозывают могильцами, а также полторы сотни полудемонов – аксов. Жутких воинов и еще более страшных колдунов. К счастью для противника, они были главным резервом повелителя той силы. И их он так и не пустил в дело.

– И кто победил в той битве? – спрашивал Игнис.

– Никто, – отвечал дед. – Хотя, наверное, победил император, поскольку, если бы победил правитель войска с востока, он сожрал бы эту землю, как лепешку с медом. Намазал бы ее кровью и сожрал. А так-то, сожрал лишь кусок земли вокруг Бараггала, который теперь называется Светлой Пустошью. Но император тоже погиб в битве. И он был последним императором с этой стороны гор.

– Но почему же правитель восточного войска не победил, если у него была такая сила? – спрашивал Игнис. – Ведь у него были и эти мурсу, и аксы, и даже сэнмурвы! Мама рассказывала мне, что некоторые сэнмурвы могут плеваться ядом и изрыгать пламя!

– Могут, – согласился дед. – Твоя мама родом из Даккиты, там они водятся до сих пор, она знает, что говорит. Но не все решают сэнмурвы. Битва была долгой. Войско с востока внушало ужас, но войско императора сражалось за свою землю и держалось стойко. И силы почти уравнялись. Может быть, битва продолжалась бы до тех пор, пока в живых не осталось бы ни одного человека. Но восточным войском командовал не человек.

– Бог? – прошептал Игнис.

– Не могу сказать, – поморщился дед. – Может быть, и бог, а может, и нет, но равный силой богам. Это очень длинная история. Когда-нибудь я расскажу тебе ее всю, начиная со времен падения Семи Звезд или даже еще раньше. Но что нам туманное прошлое того, кто уже вырос и стал угрозой целому миру? Лигурры своего противника звали Лучезарным. Наши предки – Лусидусом. Или Экзимиусом. Сам себя он называл Одиумом. Но, наверное, все эти имена были для него, как шелуха. Когда битва застыла в равновесии, он вышел вперед сам. Оказалось, что он выше самого высокого великана. И ни одна стрела, ни одно копье, ни один клинок не могли нанести ему урон. В одной руке у него был огненный меч. В другой – черный щит. И отсветом семи упавших звезд – семь пылающих камней слепили взгляд противника с его груди.

Король Синум замолчал.

– И… – заерзал Игнис.

– На стороне императора тоже были боги, – словно очнулся рассказчик. – Хотя никто не знал об этом до последнего момента. Они выглядели как бродяги, но сражались вместе с обычными воинами. Их называли угодниками. Они и сейчас есть, но теперь это и в самом деле бродяги. Жалкие подделки под былое величие. Богов после той битвы на земле не осталось. И вот один из этих угодников, Энки, встал перед Лучезарным. Как мальчишка перед зловещим воином.

– И у него тоже был огненный меч? – вытаращил глаза Игнис.

– Нет, обычный, – ответил дед. – Висел на поясе. Он даже не вынул его из ножен.

– И Лучезарный убил его? – прошептал Игнис.

– Опять нет, – покачал головой дед. – Не все маленькое, что попадается на пути, можно убить. Есть камешки, о которые тупится даже лучшая сталь. Между ними состоялся разговор. Смысл его сложен для детского ума, скажу только, что угодник сравнил нашу землю с плотом. И сказал, что если плот становится слабым, то бревна раскатываются, и тяжкий груз камнем идет на дно.

– А Лучезарный? – прошептал Игнис.

– Он засмеялся, – пожал плечами дед. – Но не убил собеседника. Потому что как бы ни был этот угодник мал, но там, где меряются подлинной силой, он был равен Лучезарному.

– Энки! – выпалил Игнис. – Но почему же Лучезарный засмеялся?

– Потому что слабый плот точно так же должен был раскатиться и под ногами Энки, – объяснил король. – Лучезарный не мог поверить в способность кого-то совершить то, чего он никогда не совершил бы сам.

– А Энки… – почти перестал дышать Игнис.

– А Энки совершил, – кивнул дед. – Обхватил собственные плечи и покрылся пламенем. Настоящим пламенем, потому что боль скрутила его. И он даже почти кричал от боли. Стонал, стиснув зубы. И прочие угодники, что стояли рядом и в отдалении, тоже занялись пламенем. И земля стала слабой для Лучезарного, и он начал погружаться в нее, как в трясину. И утонул. В том месте посередине Светлой Пустоши, которое теперь некоторые называют Пир. Так на древнем поганом языке обозначалось место святости. На самом деле это грязное и вонючее болото, хотя слуги Лучезарного до сих пор бродят вокруг него в поисках своего хозяина. Но вряд ли найдут его. Почти полторы тысячи лет прошли с того дня.

– А Энки? – налил глаза слезами внук.

– Энки и другие угодники, исконные боги этой земли, растаяли, ушли, исчезли, – объяснил король. – Оставили ее нам. Может быть, они теперь живут где-то в небе и смотрят оттуда, как постигает науки и умения юный принц Лаписа – Игнис.

После этих слов короля малыш обычно получал медовый пряник и обещал деду, а заодно и всесильному (но почему-то сгоревшему) Энки усердие и послушание, но в то утро начала весны он продолжил расспросы. Впрочем, недолго.

– И ничего не осталось от Лучезарного? – спросил он тогда.

– Ну почему же? – скривил губы король. – Перед тем как он утонул в тверди, Лучезарный рванул ожерелье на шее, и семь пылающих камней, подобно каплям яда, разлетелись по всей земле. Поэтому и войны не прекращаются. Поэтому и Светлая Пустошь плодит нечисть. Да и проклятая Сухота за нашими горами тоже исходит ядом из-за этих камней.

– А что стало с теми, кто уцелел в битве? – спросил внук деда.

– Ничего, – ответил тот. – Всех или почти всех аксов Лучезарный забрал с собой, а остальные… Кто-то бросился помогать раненым, кто-то словно очнулся от морока и отправился, куда глаза глядят. Битва закончилась сама собой. Зло рассеялось или почти рассеялось и потеряло силу. Иногда оно подобно хмелю, а хмель рано или поздно рассеивается…

– А на какой стороне были наши предки? – сдвинул брови Игнис.

– На стороне зла, – ответил король и вручил внуку медовый пряник.

Он так и не рассказал Игнису больше ничего о Лучезарном. Вскоре его хватил удар, и до самой смерти король уже не приходил в себя. Дед умер, когда его внуку было двенадцать лет…

…Воспоминания схлынули, но сон так и не пришел. Принц открыл глаза, прислушался к отдаленному крику в коридоре – опять Пустула изводила бесконечными придирками несчастных служанок, затем осторожно снял с груди руку красотки Катты и сел. С ним явно происходило что-то необычное, впервые перед испытанием Игнису не удавалось уснуть, и даже недавние любовные упражнения вместо сладкой истомы только разожгли желание. Он коснулся кончиками пальцев бедра Катты. Или сейчас ему была нужна другая женщина?

Всякий раз, когда принцу Лаписа предстояли серьезные испытания, будь то проверка или навыков боя, или магических умений, или каких-то знаний, что устраивал своим чадам время от времени король, или же случался какой-нибудь турнир, вроде того, что уже завтра потребует от принца сосредоточения всех сил, Игнис предпочитал подольше поспать. Утренние разминки, долгие растирания и умащения маслами он не признавал. Все, что ему требовалось, это хорошенько выспаться, поваляться в постели до и после сна, затем оправиться, облиться холодной водой, расчесать волосы и затянуть их узлом на затылке, надеть чистую одежду и легко перекусить – съесть, к примеру, тушенного в глиняном горшке цыпленка с кореньями да запить его кубком легкого араманского красного вина. К привычному набору не помешало бы добавить еще вечерней и утренней тишины в коридоре, но добиться этого можно было, только оставив Пустулу в Лаписе, а на подобный подвиг не был способен даже отец Игниса. Да и стоило ли превращать жизнь дяди Латуса почти на месяц в муку или, что точнее, лишать его ежегодного отдыха? К тому же визгливые причитания Пустулы не могли заглушить шума, который доносился через окно; ардуусская ярмарка не думала заканчиваться даже ночью. На Торговой площади стучали молотки плотников, сколачивающих помосты для финальных схваток в борьбе и фехтовании, стрельбе из лука и магии, звенело железо в кузнечных рядах, а в прочих ржали лошади, дудели трубы, били барабаны, щелкали и трещали колдовские шутихи, давил на уши гул тысяч голосов. И все это диковинное действо, наполняющее строгий, но веселый в эти дни Ардуус шумом и беспорядком, оборачивалось в груди Игниса, которому завтра предстояло биться в финальных схватках, странной, нежданной бодростью. Какой уж тут сон?

Принц стянул ночную рубаху, провел ладонями по груди. Пять дней уже минуло, как лаписский королевский кортеж вошел в ворота Ардууса. Пять дней минуло, как из ельника, в котором Окулус, Вентер, Сор и непоседа Кама разбирались с магической ловушкой, ударила молния, и вот, пожалуйста, – даже следа не осталось на коже, только легкий синеватый узор, словно морозом на стекле выткан. А ведь в первое мгновение показалось, что конец пришел принцу Лапису. Хотя что там показалось, он даже грохота не услышал. Вспыхнуло что-то, встряхнуло так, что почернело в глазах, а когда отпустило, оказалось, что и пары секунд не прошло. Тошнота, которая мучила Игниса с прошлого вечера, куда-то делась, словно впитала неожиданный удар и отправилась тяжелым камнем на дно желудка. Только на груди у сердца расползлось синее пятно, но и оно уже почти сгинуло.

А ведь придворный маг короля Ардууса – Софус, который по просьбе королевы Фискеллы осмотрел ее сына, показался Игнису весьма обеспокоенным. Нет, он не смог сказать, чей наговор едва не отправил лаписского принца к праотцам. Долго жмурился, теребил тонкими сухими пальцами глухой воротник рубашки, пока не вымолвил, что заклинание действительно было направлено не против принца, а против какой-то магии, следов которой он обнаружить не может. Заметив сдвинутые брови королевы Фискеллы, Софус побагровел и добавил, что общий рисунок заклинания схож с заклинаниями воды, но след его более всего напоминает заклинание огня, а уж тот лад, что описала магу Кама, так и вовсе мог обернуться и заклинанием земли, и заклинанием воздуха, что не имеет особого значения, поскольку на высших ступенях магического мастерства школы колдовства смыкаются. Ведь даже диковинная магия прайдских жрецов, которая обращена к древесным силам, ничто без воды, земли, воздуха или огня. Фискелла, которая была всерьез обеспокоена случившимся, потребовала подтверждения, что колдовство оказалось опасным и было сотворено магом высшего посвящения, может быть, даже великим орденским мастером, но так ничего и не добилась. Софус кивал, но одновременно с этим бормотал, что нет в Ардуусе ни одного сильного орденского мага, еще не прибыли, хотя орденские башни с милостивого разрешения короля Ардууса уже достраиваются. А если б и был, то вряд ли бы осмелился на запрещенную в здешних краях магию. Ардуус – сильное королевство, и порядки в нем строгие, и если уж кто осмелился их нарушить… На этом месте собственного бормотания Софус закашлялся и зажмурился, как будто от ужаса, но Игнис ясно ощутил, что сквозь притворство проглядывает подлинный испуг ардуусского мага. Но не своеволие и мощь безымянного колдуна испугали его. И не то, что магия, оставившая след на груди принца, и в самом деле была направлена не против него, а против другой магии, следов которой ардуусский маг не отыскал. И даже не то, что молния, ударившая в грудь Игниса, куда бы она ни была нацелена, должна была, без сомнения, выжечь ему сердце, как выжгла она сердце лошади Камы, хотя самой девчонке не смогла даже толком опалить кожу, верно, удар все же был направлен на несчастного Окулуса. Нет, по другой причине трясло главного ардуусского колдуна, да так, что порой зубы начинали отстукивать произносимые им слова. Другое повергло его в ужас.

Его испугал напор невидимого течения судьбы, что издревле приводил в движение народы и государства и который поднял на своих пенных гребнях некоторые атерские королевства, и в том числе королевство Лапис и его принца выше других. Во всяком случае, отец объяснил Игнису ужас Софуса именно так. И еще сказал что-то о древних предначертаниях, которые не дают покоя мерзавцам и дуракам. Сначала, правда, посетовал, что каким бы увальнем ни был старик Окулус, свое дело он исполнял неукоснительно, а найти мага в Ардуусе не так легко. Хорошо, что магические ордена наконец получили разрешение на строительство башен в самом большом атерском городе, но ордена не отдают своих магов в услужение королям, а найти хорошего колдуна на улице, да еще такого, чтобы доверить ему магическую охрану королевского семейства, дело невозможное. Те, кто более прочих способен к магии, выявляются и берутся под покровительство орденами еще с младенчества, те, что похуже – подгребаются храмами, а в Ардуусе король Пурус еще недавно не давал разгуляться ни тем, ни другим, так что поломать голову придется. Обычно, когда гибнет или умирает старый маг, новым магом становится его ученик, но Окулус учеников не оставил, ибо отдавал все силы воспитанию королевских отпрысков. А у Софуса, который, как бы ни трясся от ужаса, все равно был одним из сильнейших магов в Анкиде, учеников не было вовсе, и кстати, по той же причине.

Король говорил с Игнисом еще о чем-то, давал какие-то советы, но принц видел, что голова отца занята другим, и если синее пятно на груди его сына и беспокоит короля, то лишь постольку, поскольку оно является частью огромного пятна, наползающего тенью на Лапис и на все королевства атеров сразу. Выходит, древние предначертания беспокоили не только дураков? Неужели затертые сказки о проклятии тех атеров, что после великой войны остались с этой стороны гор, правдивы? Да и какие сказки? Их уже было столько…. Взять те же шесть камней, которыми пугают детей в атерских королевствах последние пятнадцать лет, с тех пор как по ярмаркам Анкиды разнеслась весть об их скором возвращении. Какие тогда королевства назывались? Тимор, Ардуус, Лапис, Фидента, Утис и Хонор? Шесть! Тогда почему должен бояться один Лапис? И почему бояться? К тому же за эти пятнадцать лет ходило еще столько слухов, и каждые следующие противоречили предыдущим. И назывались уже и другие королевства, и другие проклятья. И где они все? Но даже если те, давние слухи, полнились истиной, что теперь? Кто-то из диких, не орденских колдунов принял эти слухи за чистую монету и выставил ловушку на южной тропе, чтобы выжечь или выкрасть один из шести камней, что должен был достаться Лапису? Так нет его! Ни камня, ни камешка, ни песчинки? Неужели Игнис бы не заметил? Тошнота была, съел что-то не то, не он один мучился, Кама тоже последний день ехала с зеленым лицом, но камня не было. Ни в каком виде! Если, конечно, этот удар молнии и не выжег его. Но не было на груди у Игниса ничего; ни видимого, ни невидимого! Не только его младшая сестрица способна различать магию, он тоже не промах, так что обмануться не мог. Или он чурбан, на который можно навесить любые побрякушки, а потом выжечь их ударом молнии, а он будет только почесываться и удивляться? Не он первый, не он последний. Или не бродили все прошедшие с великой битвы почти полторы тысячи лет слухи о возвращении камней? Сначала через десять лет, потом через пятьдесят, потом каждые пятьдесят! Да в любом трактате упоминается об этих ожиданиях! Где их только не выискивали, на кого только не пророчили, и чем это все кончилось? Если не считать отравленной Сухоты – ничем! Нет их. Потеряны. Рассыпались в пыль. Сгорели и рассеялись. И что делать в связи со всей это маетой принцу Лаписа? Готовиться к победе в турнире! Хотя еще немного близости никак не могло ему помешать.

…Дверь заскрипела. Шевельнулся полог, и в комнате оказалась Тела, жена младшего брата короля. Тетушка, как ласково звал ее Игнис. В ту же секунду сквозь уличный шум донесся гул ардуусских часов, отбивающих полночь. Катта не спала. Тела повела подбородком, служанка сползла с постели и, сверкая ягодицами и прижимая к груди исподнее, исчезла. Только тогда Тела стала раздеваться сама. Скинула капюшон сюрко, распустила завязи, вовсе освободилась от безрукавки. Затем стала расстегивать котто. Сбросила его на пол. Шагнула вперед, потянула шнуровку на шее, отпустила камизу, которая сползла с плеч, и тоже легла на пол. Языки пламени в лампах вздрогнули, затрепетали, блики, пробежавшие по силуэту тетушки, напомнили о том, что, несмотря на свои сорок два года, Тела по-прежнему прекрасна. Да, Катта юна, но что останется от ее юности через несколько лет? Хотя так, как прижималась к Игнису Катта, не прижимался никто. А вот Тела сама прижимала его к себе. Теперь прижимала. Хотя и она умела быть юной и слабой. Но не теперь.

– Не ревнуешь? – спросил Игнис, когда жар обратился потом и сладостной пустотой в чреслах. Почти пустотой. На малую долю. Или нет? Да что же с ним такое?

– К служанке? – удивилась Тела. – Нет. Да и ни к кому – нет. Она любит тебя, это хорошо. Она красива, чиста, послушна, верна. Это замечательно. Ты не любишь ее – это еще лучше. И меня ты не любишь, и это просто прекрасно. Хотя…

Тела поднялась над ложем, оперлась на руку. Младшая сестра короля Раппу, который погиб на охоте на калбов, оставив королеву-прайдку, двух сестер, Бету и Телу, и троих детей – вечно сонного Лентуса, что в прошлом году как раз на ардуусской ярмарке сочетался браком с посмешищем всей Анкиды – дылдой Субулой, дочерью короля Эбаббара, дочь Регину и бастарда Эксилиса. У Телы глаза голубые. Сейчас Игнис не видел их в полумраке, но знал, что голубые. А у Регины – зеленые. Может быть, он только поэтому и поддался чарам Телы, что она тетка Регины? Интересно, так ли свежо дыхание девушки, как дыхание ее гибкой тетки? Так ли горячо ее тело? А ведь в тот миг, когда Игнис, утопая в страсти, закрывал глаза, только Регину он и видел. Кто бы ни был в его постели, даже Тела, встреч с которой он ждал как дара, он видел Регину. К сожалению, только тогда, когда закрывал глаза.

– Хотя порой обидно, – почему-то засмеялась Тела. – И все же этого счастья мне не нужно. И тебе тоже.

– Не хочешь, чтобы я оставался твоим? – спросил Игнис, проводя ладонью по гладкой коже бедра, груди… И это совершенное тело принадлежит мерзкому дядюшке Малуму? Да еще и родило ему столь же мерзкого сына Палуса? А ведь Тела любит своего сына, еще бы ей его не любить. И вот вроде нет мудрее женщины в Лаписе, чем Тела, разве только мать Игниса способна сравниться с нею в мудрости да королева-мать Окка, а проделки мерзавца Палуса для нее все равно остаются шалостями. Да и могла ли она изменить сына? Нет. Такое не меняется.

– Ты никогда не будешь моим, – ответила Тела, изогнулась и села на край ложа, показав сухость кожи на пояснице – годы брали свое. – Так и я твоей не буду никогда. Думаю, к счастью. Да и сегодня пришла, чтобы Катта не высосала из тебя все соки. Хотя, как вижу, она бы не управилась с этим делом даже и до утра. Ну и хорошо. И мне хватило. И осталось, как я вижу. Успеешь выспаться. Я предупредила, до утра к тебе никого не пустят.

– Я в темнице? – тоже приподнялся Игнис.

– В светлице, – ответила Тела и, ловко набрасывая на себя одежду, добавила: – К утру посветлеет. Что вы там затеяли с Камой?

– Затеяли? – Игнис вспомнил горящие глаза сестры. – А разве не ты дала ей ярлык кураду?

– Я, – кивнула Тела. – Малум его не хватится, пока не придет срок отправляться к Светлой Пустоши. Да и где бы еще она раздобыла ярлык? О том и говорю. Поняла уже, что девчонка хочет повторить судьбу матери. Только ведь до финальной схватки еще и добраться надо.

– Она доберется, – уверенно произнес Игнис.

– Не знаю, – усомнилась Тела. – Все, кто будет сражаться в последний день, очень хороши. Лучше нее, как бы она ни была дерзка. Но даже если и доберется, то сражаться ей придется с Рубидусом. А он самый лучший боец.

– Думаю, я немногим его хуже, – прищурился Игнис. – А кое-кто так уж и точно лучше. Из молодых – Фелис Адорири, из прочих – старший принц Бэдгалдингира, княжич Аштарака, принц Даккиты, принц Хонора!

– Никто из них не участвует в фехтовальном турнире, – напомнила Тела. – Кстати, ты тоже. Еще вспомни княжича Араманы, который был победителем до Рубидуса. Из нынешних Рубидус лучший.

– Знаю, – нахмурился Игнис.

– Ты и сам не оплошай, – добавила Тела. – Тебе еще три схватки. И в предыдущих турнирах ты всегда останавливался перед последним шагом. Спотыкался на одном и том же сопернике.

– Бастард короля Эбаббара очень хорош, – стиснул зубы Игнис. – Литус Тацит побеждал меня честно.

– А в этот раз? – подмигнула принцу Тела. – В первом круге он вновь был сильнее тебя. Или ты поддавался? Изучал соперника?

– Во втором круге победителем буду я, – твердо заявил Игнис. – Честным победителем. И Кама тоже. Увидишь.

– Посмотрим, – кивнула Тела. – Литус Тацит лучший в борьбе. Никто не испытывал его в фехтовании или в стрельбе из лука. Но я слышала, что он и там неплох. И даже в магии. Он хороший парень, но ты любим отцом, а он всю жизнь доказывает своему, что бастард ничем не хуже законного сына, которого у его отца нет и уже не будет. Хотя, может быть, Субула подарит королю Эбаббара внука? Но так ведь он одновременно станет и наследником Раппу? Ладно. Мой принц, тебе будет очень трудно. Чтобы победить Литуса, тебе нужно измениться. Стать сильнее самого себя. Хотя, – она улыбнулась, – кое в чем, кажется, ты уже изменился. В лучшую сторону.

– Выходит. – Игнис натянуто улыбнулся. – Раньше я был плох?

– Ты был чудесен, – прошептала Тела. – Но сегодня ты был таким, что затмил самого себя. Я даже… – она погрозила ему пальцем, но тут же скорчила гримасу. – А вот Рубидус…

Тела задумалась.

– Рубидус – это подрастающая венценосная дрянь. За его показной доблестью – гордыня, за его молчаливой мудростью – пустота, за его учтивостью – презрение. Конечно, и его папочка не благодетель, но мать-то вроде бы… Ладно. Еще и мой Палус с ним сошелся… Хотя чего не сделаешь, чтобы устроиться в этой жизни поудобнее. Для того, чтобы подложить подушку под задницу, иногда приходится стряхнуть с нее чью-нибудь голову…