Текст книги "Провидение зла"

Автор книги: Сергей Малицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В прошлом году именно на этом турнире Игнис забыл о горечи поражения от того же Литуса Тацита. И хотя главным состязанием ардуусской ярмарки считался турнир фехтовальщиков, именно состязание магов притягивало к себе больше всего внимания. Конечно, многие говорили, что умения вельможных отпрысков не идут ни в какое сравнение с умениями королевских магов и уж тем более орденских мастеров, но где они, эти орденские маги? Кто видел их фокусы? Разве они выступают на площадях и улицах? Кому-то что-нибудь известно об их талантах, кроме них самих? Никому. А вот юные вельможи часто оказывались способными удивить публику, тем более, что магический турнир был единственным состязанием, в котором могли принимать участие девушки. Так что свободных мест на трибунах почти не было, а чтобы попасть на верхние, самые дешевые ряды, кое-кто занимал очередь с ночи.

Судьей в борьбе юных колдунов был один-единственный человек – ардуусский королевский маг Софус, да больше никого и не требовалось. Претендентам не приходилось демонстрировать умение в выставлении насторожи или в применении боевой магии, о которой они, скорее всего, имели весьма приблизительное представление. Участники турнира создавали иллюзии, или, как говорили в Ардуусе, живые картины. В первые дни состязаний их картины примерял на себе один Софус. Как помнил Игнис, маг требовал создать иллюзию предмета, который он мог бы держать в руках хотя бы десять секунд. Причем околдовывать самого Софуса было не только бесполезно, но и опасно, маг Ардууса отсекал подобные попытки со всяческими болезненными ощущениями для наглецов. Зато любое проявление старания или мастерства принимал с почтением и нередко подвергал и собственную жизнь опасности, беря в руки все, что измудрялись создать чаще всего неумелые вельможные школяры. Те, кому удавалось убедить Софуса в собственной колдовской пригодности, сразу проходили в последний тур. Их всегда было немного. Трое, редко четверо. В этот раз, как понял Игнис, таких умельцев оказалось трое. И первый из них уже демонстрировал то, что подготовил за прошлый год.

Дым, которым накрывал арену Софус, истаивал через минуту. За эту минуту молодой маг должен был создать иллюзию, в которой будет спрятан один подлинный предмет, являющийся опорой заклинания. С ударом гонга Софус выходил на арену и уничтожал этот предмет или выдергивал его из магического расчета. Чем дольше держалась иллюзия после исчезновения ее сердца, тем скорее ее автор становился победителем состязания. В прошлом году победителем стал вечно сонный Лентус Нимис, создавший иллюзию горного склона, по которому бродила отара овец, причем подлинным в ней был только колокольчик на шее у старшей овцы. Софус выяснил это на третьей секунде, снял украшение и выбросил его за пределы арены, но иллюзия продержалась еще двадцать секунд, и овцы, к буйной радости публики, покинули горный склон и вслед за колокольчиком полезли на трибуну к вельможам, прикрывающим лица масками. Некоторые из них растеряли не только маски, но и изрядную долю величия. А Лентус в том же году взял в жены дочь короля Эбаббара Субулу, которая визжала на трибуне громче всех, и выпал из участников турнира. Игнис тогда еще потешался над Субулой, что дылда нацепила на лицо маску, как будто это могло скрыть ее имя. Самым же удивительным было то, что почти всегда победителем оказывался тот, кто выступал последним. Некоторые говорили, что после явного победителя прочие претенденты снимались с турнира, но Игнис не особо в это верил. Претенденты выступали по возрасту, и тот, кто был старше, обладал большими умениями. Во всяком случае, так случалось чаще всего.

Сейчас на арене, как было и в прошлом году, сиял изумрудной зеленью кусок луга. По нему точно так же бродили овцы, что сразу же вызвало волну хохота на трибунах, но теперь колокольцы висели на каждой. Тут же на траве стояла хрупкая черноволосая девчонка в одежде араманской пастушки и играла на дудке. Овцы задорно блеяли и, как показалось Игнису, с удовольствием щипали траву.

– Дудка! Дудка! – послышалось шипенье со всех сторон, едва на арене появился высокий и нескладный Софус.

– Овца! – доносилось в ответ. – Ставлю двадцать монет, что вон та овца, которая не щиплет траву! Овца настоящая! Она же не дура мороком закусывать?

Игнис затаил дыхание. Как было уже привычно, Софус поклонился на три стороны публике, затем поклонился девчонке, в которой Игнис с удивлением узнал еще в прошлом году бывшую едва ли не малышкой Лацерту Скутум из Араманы, дождался ответного поклона и ловко сдернул с ее головы араманский колпачок. Тут же ударил гонг, и вслед за ним растворилась дудка в руках Лацерты, затем пастушье платье обратилось коричневым плащом, а вслед за этим и одна за другой овцы стали раздуваться, подниматься вверх и на высоте трех-четырех локтей лопаться мыльными пузырями. Вместо травы под ногами глотающей слезы Лацерты вновь возникли обычные доски.

– Десять секунд, – повернулся к Игнису Алиус. – Тебе понравилось, Вавато? А ведь очень неплохо для шестнадцатилетней девчонки, которая впервые вышла на арену амфитеатра. Из этой принцессы выйдет толк!

– Говорят, что сегодня все трое впервые! – обернулся к спутникам рослый атер с усами в пол-лица. – Эх, жаль наш Софус пропускает на арену самых лучших, я бы посмотрел на всех! Смотри, Вавато, первый раз здесь? У вас в Лаписе такого не бывает. Да не вздумай уйти после магии глотнуть вина или пива. Фехтование начнется почти сразу. И я очень надеюсь, что вчерашней пакости, которая по милости вашего принца случилась в борьбе, не повторится.

– Мы тоже надеемся, – кивнул усачу Алиус.

– Я бы его выпорол, – доверительно наклонился к Алиусу усач, обдав угодника и принца запахом пота и перегара. – Понятно, что ваш король не даст в обиду своего сынка, тем более что он вроде бы и сам понял, что натворил. Но я бы его выпорол. Меня пороли, и я стал человеком. И его надо пороть. А то не получится из него король. А сталь из Лаписа очень хороша. Очень!

Игнис стиснул зубы, чтобы бешенство, заклокотавшее в его груди, не выплеснулось наружу, и только стальная хватка пальцев Алиуса на его локте, пальцев, которым не помешала даже кольчуга, привела его в себя.

– Смотри, Вавато, – кивнул на арену Алиус. – Боюсь, что этот праздник повторится не скоро. Если вообще повторится.

Очередной туман рассеивался над ареной, и еще в его клочьях Игнис с изумлением разглядел головы людей, а потом, когда туман рассеялся вовсе, он понял, что видит перед собой толпу зажмуривших глаза парней. Их было не меньше сотни, но самым удивительным оказалось то, что все они были копией одного и того же человека – юного бастарда покойного короля Раппу.

– Я удивлен, – хмыкнул Алиус. – Не слишком сложная магия, но не для семнадцатилетнего парня с нелегкой судьбой. К тому же выполненная с выдумкой и с юмором. Эксилис Хоспес, сын Стробилуса Нимиса, которого на неудачной охоте загрызли калбы. Хоспес, ты заслуживаешь, чтобы к тебе присмотреться. А ведь королева Раппу действительно мудра. Не только держит при себе бастарда, но и тратит монеты на его наставников. Ей есть чем гордиться. Да еще и мать парня пригрела, а ведь могла бы…

– Мать редко видится с сыном, – скривил губы Игнис. – Ее не пускают в замок, а его выпускают оттуда едва ли не раз в месяц. И так, как его теребят наставники, всякий бы отыскал в себе таланты. А ведь его мать из семьи богачей. Ее брат – Импиус Хоспес едва ли не второй по богатству в Бэдгалдингире после короля Тигнума. Герцог! Правитель крепости Алка! А сестра матери Эксилиса, Лорика Хоспес – уже двадцать два года королева Обстинара и родила своему мужу трех сыновей, двое из которых вчера прекрасно стреляли из лука. Так что затворничество Эксилиса ничего не говорит о доброте королевы Раппу.

– А ты начал приходить в себя, – отметил Алиус. – Я все это знаю, так же, как то, что Эксилис несет в себе кровь древних каламских родов, возможно, даже королей Калама или Таламу. Королеве Раппу есть резон его оберегать. Но что нам с того? Давай смотреть, его придумка кажется мне весьма интересной!

На арену между тем вышел Софус и, наверное, впервые сам стал причиной хохота. Минуты две маг озирался, пытаясь разглядеть хоть что-то, отличающее одного Эксилиса от другого, пока не закричал с изрядной долей раздражения:

– Открой глаза, Эксилис Хоспес!

Глаза открыла вся сотня Эксилисов Хоспесов, и одновременно с этим Софус торжествующе указал на одного из них:

– Ты!

Тут же ударил гонг.

– Быстро, – огорчился Игнис.

– Не торопись, – рассмеялся Алиус, и, вторя ему, хохот начал прокатываться по трибунам. – Этот Эксилис не так прост. Я думаю, что если он и не победитель, то добрая память о нынешнем турнире. Кажется, двадцать секунд прошлогоднего победителя померкнут, тут речь будет идти о минутах. Ставлю на три минуты!

– На две! – снова обернулся усач. – Ставлю пять монет!

– Идет, – кивнул ему Алиус. – До трех минут – твоя победа. Свыше трех – моя.

– Но… – нахмурился Игнис.

– Смотри, – прищурился Алиус.

Эксилис продержался почти триста секунд. Созданные им фантомы готовы были растаять, но простенькое, выполненное по ученическому расчету заклинание, которое, без сомнения, потребовало запаса мума не на одну сотню монет, было составлено так, что растаять они могли, только коснувшись колдуна, причем сделать это не одновременно. В первые десять секунд Эксилис принял в себя десять фантомов, в следующие пятьдесят – еще пятьдесят. А когда их осталось на арене с десяток, то он начал просто убегать от них, кружить, отпрыгивать, с каждой своей ужимкой получая порцию одобрительных окриков и все возрастающий хохот.

– Чтоб ты добрался до Лаписа без приключений, – зло сплюнул усач, выкладывая на каменный парапет пять медяков, и отправился в другой ряд.

– А все не так плохо, – улыбнулся Алиус, сгребая выигрыш. – Даже и не знаю, что сможет предложить следующий участник. Последняя ярмарка должна запомниться.

– Разве она уже не запомнилась? – прошептал Игнис. – Тем, что произошло вчера? И почему она последняя?

– Живи так, как будто каждый твой день последний, – шепотом ответил Алиус. – Как будто завтра ты встретишься с Энки и будешь говорить с ним о своей жизни. И тогда ничего подобного вчерашнему с тобой никогда не случится. Смотри! Это действительно стоит запомнить.

Из наведенного Софусом очередного тумана вставал лес. Трещали сучья, бугрилась кора, распускались листья, росли кроны. Вот ветви достигли уровня тентов, поднялись выше, еще выше, раскинулись едва ли не до зрителей, обдав их запахом молодой листвы и оглушив птичьим гомоном. Вот заблестела на весеннем солнце паутина между ветвей, запищали птенцы в гнездах. Распустились цветы на северных лианах. И уже рассеявшийся дым Софуса словно обратился лесной тенью. И создала все это хрупкая фигурка, которая стояла не на арене, а чуть в стороне.

– Энки благословенный, – только и сумел вымолвить Игнис. – Это же Аментия Адорири! Сумасшедшая Аментия! Вот уж не думал… Никто не ожидал, что она хотя бы покажется на людях, не то что выйдет на арену! А такое…

– Потрясающе, – прошептал Алиус. – Не думал, что увижу что-то подобное. А ведь этому могли бы позавидовать и жрецы прайдов, а уж они-то управляются с деревьями так… Не будь девчонка королевской дочкой, ей прямая дорога в один из магических орденов.

– Никогда, – покачал головой Игнис. – Приручить Аментию или ее братца Фелиса – невозможно.

– Посмотрим, как это удастся Софусу! – пробормотал Алиус.

Над амфитеатром, если не считать птичьего гомона, раздающегося из леса, поднявшегося из свежих досок настила, стояла тишина. И маленькая девушка с черными волосами, черными глазами и черными бровями на белом, словно из белого фарфора лице, создавшая этот лес, была без сомнения победительницей турнира, что бы там ни думал долговязый ардуусский маг Софус, который как раз теперь ходил вокруг арены и раздраженно щурился.

– Ладно! – наконец закричал он так, что его услышал каждый. – Ты победила! Что настоящего на арене?

– Все, – ответила Аментия.

У нее был тихий голос, но сказанное ею услышал каждый.

– Что значит все? – прошипел Софус, не подозревая, что даже скрип его зубов, волею восемнадцатилетней дочери короля Утиса, отчетливо слышен на задних рядах.

– Доски, – пожала плечами Аментия. – На арене настоящие – доски. Из них выросли деревья. Трава. Птиц, пауков, разных жучков – я принесла с собой. Незаметно. Так что – все настоящее.

– Тогда где же иллюзия? – разъяренно зашипел Софус.

– Иллюзия я, – ответила Аментия и растаяла, после чего тут же появилась за спиной Софуса. – Я не езжу на ардуусскую ярмарку. Я люблю Утис. Но эта ярмарка может оказаться…. Поэтому я решила участвовать. И вчера, когда я вырастила из яблочного семечка дерево, и это – это не иллюзия. Иллюзия я сама. И сейчас я там, а здесь не я.

И она снова растаяла и вновь оказалась за спиной Софуса.

– Или не совсем я.

– Как долго это будет продолжаться? – процедил сквозь зубы маг.

– Час, – ответила Аментия. – Сейчас листья начнут опадать, деревья станут голыми. Через час их можно рубить, раньше – бесполезно. К тому же надо дать птицам увести птенцов. Но если хочешь, деревья сгниют и обратятся в труху. Тогда придется ждать два часа. Но доски придется все равно менять. Я видела, в ратуше для фехтования приготовлены специальные щиты, так что ничего страшного. И насчет корней не беспокойся, они сами вылезут на поверхность, я прослежу. Камень почти не поврежден. Я побуду здесь, хорошо?

– Она и в самом деле безумна, – прошептал Игнис.

– Всякий умник кажется тому, у кого ума нет вовсе, безумцем, что не исключает и обратного, – ответил Алиус. – А ведь твой поступок забудут скорее, чем я думал. А уж после фехтования и подавно. Как ты думаешь, чем обычно занимается в последний день ярмарки какой-нибудь пожилой стражник, который вырвался в город от жены, да еще заполучил пять медяков?

– Упивается, – ответил Игнис.

– Упиваться мы не будем, но немного выпьем, – поднялся на ноги Алиус. – Или ты хочешь смотреть, как желтеют и облетают листья? Брось! Я видел это уже много раз! Ничего интересного!

Глава 8
Кама

Кама смотрела, как магический лес увядает. Листья уже осыпались, и теперь с глухим треском рушились стволы, рассыпаясь в гнилую пыль и обнажая потрескавшийся камень арены. Рядом уже суетились мастеровые, торопясь засыпать трещины в камне песком и разгрести труху. Новые деревянные щиты лежали тут же.

– Посмотри на публику, – прошептала Лава, которая стояла рядом. – Они уже забыли об Игнисе.

Несмотря на то что турнир по фехтованию отодвинулся более чем на два часа, публика почти не поредела. Впрочем, и эти два часа уже иссякали.

– А мастеровые порядком раздражены! Вот уж кому магия не в радость! – заметила Лава.

– Они провозятся еще полчаса, – ответила Кама. – Или чуть меньше.

И добавила, потерев пальцами виски:

– Игнис среди публики. Я чувствую. Хорошо.

– Чувствуешь? – не поняла Лава.

– Да, – кивнула Кама. – Всегда чувствовала его. Единственного из всех. А теперь еще сильнее. Ему плохо, но он здесь. И он выправится.

В коридоре раздались гулкие шаги. Еще подходя к подругам, Фламма почти закричала:

– Нет, вы посмотрите, на втором этаже сидят распорядители, на первом толпятся участники состязаний, проклиная эту, без сомнения, сумасшедшую и несравненную колдунью, что отодвинула начало турнира, а на верхней галерее, с которой самый лучший вид, – никого! А я еще беспокоилась, что кто-то увидит, как ты облачаешься в доспехи!

– Напрасно, – ответила Кама. – Я бросила насторожь на лестнице и была бы предупреждена.

– Всюду эта магия, – почесала нос Фламма. – А я вот разорвала твою насторожь, прошла и вновь связала ее за собой, а ты даже и не заметила.

– Зря тратила время, – сказала Кама. – Меня, Лаву и тебя эта насторожь даже не коснулась бы. А через час она и вовсе растает.

– Одни колдуньи вокруг, – поскучнела Лава. – А мне Софус сказал, что из меня будет толк, только если меня обвешать амулетами с головы до ног. А еще он сказал, что, если хочешь, чтобы твое колдовство заметили и оценили, ты должна быть плохим магом. Потому что хороший маг колдует очень редко, но когда колдует, то всегда может устроить так, чтобы его колдовство осталось незамеченным.

– Ты хочешь сказать, что Аментия плохая колдунья? – вытаращила глаза Фламма. – Я завистью изошла! Хотела бы я оказаться иллюзией, когда матушке взбредет в голову отвесить мне подзатыльник!

– Почему плохая? – не поняла Лава. – Аментия выступала в состязании. Она и должна была удивить. Но если бы она сотворила нечто подобное в каком-нибудь придорожном трактире, боюсь, ей намяли бы бока. К тому же Аментия не в себе!

– Не соглашусь, пока не увижу ее вживую, – покачала головой Кама.

– Ты забыла? – удивилась Лава. – Мы же играли с ней вместе когда-то!

– Играли, – кивнула Кама. – Когда нам с тобой было по семь или по шесть лет.

– Так давно? – вытаращила глаза Лава.

– Только не говори, что это было как будто вчера, – скривилась Фламма. – И не стони, что у тебя ничего не идет с магией. Фехтуешь ты тоже очень неплохо, а уж если придется съездить по роже какому-нибудь Палусу, то никто лучше тебя не справится.

– Да, – мечтательно вздохнула Лава. – В прошлом году это у меня вышло отлично. Жаль, что в этом году при моем приближении он умолкает.

– Крутится внизу возле Рубидуса, – скорчила гримасу Фламма. – Вот по таким, как Палус, и определяем, что за времена настают. Если начнет подниматься, значит, дела дрянные.

– Где-то начнет, а где-то такого и на порог не пустят, – обернулась к окну Лава. – А ведь уже заканчивают! Быстрее, чем ты думала.

Кама посмотрела на арену. Мастеровые настилали доски, от колдовства Амелии осталась горка гнили, которая на глазах обращалась в прах.

– Послушай, – глядя на сестру, голову которой стягивал платок, Лава взъерошила свои светлые волосы, – разве Софус не догадывается, что ты девушка? Нет, понятно, что распорядитель проверяет под шлемом длину волос, но Софус! Он же накладывает заклинание на каждого! И при этом проверяет, чтобы не было никаких амулетов, заговоров! Он что, плохой маг?

– Хороший, – вместо Камы ответила Фламма. – Очень хороший. Не знаю, что он за человек, но маг он отменный. Я спрашивала у матери, она сказала, что Софус вроде как из Бэдгалдингира? Обычный ремесленник, что-то там резал из дерева, особенно посохи ему удавались. А уж когда оказалось, что каждый посох полон мума, тут и стали искать, кто их шлифует. Говорили, что орденские маги из самого Самсума приезжали, чтобы уговорить Софуса вступить в одно из их братств, но он отказал всем. Не хотел никуда уезжать. В той деревне на северном склоне ущелья никого, кроме него, не осталось. Ну а потом прежний ардуусский маг состарился, стал искать ученика и сделал им Софуса, хотя тот уже тогда был немолод. Софус неожиданно для всех согласился. И вот, кое-чему научился за эти годы. Да, ему узнать, кто стоит перед ним, легко. Но он же сигнальную магию накладывает! А она штука зыбкая, если он перед этим прощупывать каждого будет заклинаниями, то она может и не лечь на запеченное.

– Запеченное? – не поняла Лава.

– Проколдованное, значит, – поморщилась Фламма. – Да и зачем ему?

– Ладно, – надела на голову шлем Кама. – Я пойду… Что со жребием?

– Жребий как жребий, – пожала плечами Фламма. – Ты ведь там – черный неизвестный? Хотя из неизвестных ты одна осталась. Я всем сказала, что ты мой приятель. Думаю, они себе все головы сломали, что за ловкач пробивается в зятья к королю Пурусу.

– Меня устроят четыре головы, – стала заматывать шею черным платком Кама.

– Голова Рубидуса будет третьей, – сказала Фламма. – Если сумеешь ее взять. И если он доберется до третьей схватки.

– Кто первый бьется со мной? – спросила Кама.

– Пуэр Краниум, – наморщила лоб Фламма. – Твой поединок второй в турнире. А Пуэр Краниум, если ты не забыла, второй сын короля Бабу. Весельчак! Довольно ловок.

– Да, я следила за ним позавчера, – кивнула Кама, вытягивая из-под шлема платок. – Чуть не забыла. Интересно, что подумал бы распорядитель? Кто вторым?

– Не знаю, – скорчила гримасу Фламма. – Или Церритус Ренисус, или Сигнум Белуа.

– Младший принц Бэдгалдингира сильнее, – вздохнула Кама, – надеюсь, он и возьмет вверх. Не хочу, чтобы мою победу над Сигнумом восприняли как плату за позор моего брата.

– Ты так говоришь, как будто уже победила Сигнума! – подняла брови Лава.

Кама сверкнула глазами в прорезях шлема.

– Если я неспособна победить Сигнума, то что же тогда говорить о Рубидусе?

– И ты все еще думаешь, что у тебя получится? – шмыгнула носом Лава. – Не победить Рубидуса, а чтобы как с твоей матерью? А?

Кама не ответила, проверила застежки перчаток, похлопала ими по нагруднику, делавшему ее похожей на напыщенного голубя, топнула ногами, взмахнула руками. Поножи и наручи держались хорошо.

– Тебе все равно, с кем ты будешь биться в четвертом круге? – удивилась Фламма.

– Все равно, – ответила Кама. – Кроме Рубидуса там только два безупречных фехтовальщика – Фалко Верти, принц Фиденты, и Адамас Валор, принц Тимора. Кто-то из них.

– Адамас мой двоюродный брат! – гордо заявила Фламма. – Хотя не исключаю, что и Фалко Верти… Не покалечь моих явных и мнимых родственников, демоница!

– Как так? – вытаращила глаза Лава. – Хотя если счесть, что мать Фалко – родная сестра короля Тимора, отца Адамаса, а он твой двоюродный…

– Не будем гадать, – улыбнулась Фламма.

– Я не демоница, – вздохнула Кама. – Я дочь Тотуса Тотума и Фискеллы Тотум. И, кажется, дура.

– Мы все время от времени дуры, – начала тереть нос Фламма. – Главное, не привыкать к этому. Удачи тебе.

– Пригодится, – ответила Кама и пошла к лестнице.

…Она и в самом деле чувствовала себя дурой. Не потому, что боялась не победить Рубидуса или даже не добраться до него в турнире. И не потому, что вокруг Рубидуса крутился мерзкий Палус, да мало ли кто вокруг него крутился. Тот же Алкус Рудус ходил за Рубидусом хвостом. И Болус Арундо внимал каждой его шутке. Нет, дело было в другом, принц Кирума не был похож на ее отца. Он мог оказаться и мерзавцем, и героем, но он ничем не напоминал Тотуса Тотума. Выходит, то, что она сама себя числила копией матери, ничего не значило. История не могла повториться. Отлить новый золотой слиток в старую форму невозможно, потому что время – как песок, а песчаная форма недолговечна. Почему-то это стало ей очевидным только теперь. Может быть, из-за того, что она вдруг поняла: с матерью все происходило иначе. Фискелла не собиралась завоевывать Тотуса Тотума. В том турнире она просто столкнулась с ним в финале, но ею двигала не любовь, не страсть, не увлечение Тотусом и кем бы то ни было! Она просто куражилась. Она всего лишь хотела доказать сама себе, что она и это может. И она доказала. А все прочее случилось само собой. И только лишь усилиями будущего короля Лаписа.

Что же получается?

Кама зажмурилась, ноги словно сами находили ступени.

Выходит, она должна тоже стремиться к тому, чтобы проявить себя? Никакого Рубидуса в ее голове быть не должно? Только страсть к фехтованию и жажда победы? Но у нее не было страсти к фехтованию. Да, она чувствовала ветер, о котором ей говорил Сор Сойга, да, она могла растворяться в движении, но это не была страсть к фехтованию. Это было ощущение полета, и для него ей, Камаене Тотум, не нужен соперник. Она могла одна часами танцевать с мечом на заднем дворе лаписского замка, и уж тем более не помышлять ни о победах, ни о способах очаровывания принца Кирума.

Значит, она другая. Она не Фискелла Этли. Она Камаена Тотум. Может быть, в будущем, Камаена Фортитер. А может быть, и в будущем Камаена Тотум и больше никто, как на всю жизнь больше никто ее тетка – Патина Тотум. А ведь она тоже была красива, несмотря на свой рост и громкий голос. И даже ее возраст, а в этом году ей исполнилось пятьдесят два года, не стер следы былой красоты. Какой судьбы хочет для себя Кама? Такой же? Такой, как судьба матери? Или еще какой-то? Или сейчас она ни о чем думать не способна, только о том, что Рубидус Фортитер стоит в нескольких шагах от нее и рассматривает своего возможного соперника без малейшего опасения. Немудрено, все первые схватки она проводила на грани умения. Старалась не сделать ни одного жеста, который мог бы выдать школу дакита Сора Сойга. Ни одного мастерского укола. Все ее победы были почти случайными. Казались почти случайными. «Везунчик!» – неслось с трибун. Ну и что. Во всяком случае, никто из побежденных ею не считал себя уязвленным. Просто к ним повернулась спиной судьба. Интересно, что они будут говорить после сегодняшнего дня? Послушай, Кама, да в тебе просыпается азарт? Спокойнее. Тише. Медленнее. Где ты, холод в груди? Не мешай мне, но будь рядом. Не мешай мне. Но не исчезай. А то я вспыхну от взгляда кирумского принца.

– Ну вот и все в сборе, – довольно прогудел Мурус. – А то я уж хотел окликать твою огненную подружку, Черный. Знаешь о жребии? Ты выходишь на арену вторым. Твой соперник – Пуэр Краниум. Вон он стоит, улыбка от уха до уха. Может, подашь голос, а то тут уже ставки делают на твою персону? Ты из атеров или араманов? Молчишь? Ну, правильно. Меч бери. Ну вот уж выбирать тут нечего, все одинаковые, сам балансировал. Ну, как знаешь. Да, дай-ка я почешу тебе загривок, а то случалось тут, бывало… Ну-ка. Не, парень. Но молодой, шея так себе. Ну, ничего, ничего. Схватки не шеей выигрываются. Хотя в последний день турнира никто еще не выезжал на везении. Так что прости, Черный, но будем считать везением, если тебя никто не покалечит.

Кама стояла на нижней галерее в ряду прочих претендентов, единственная в шлеме, которые прочие держали в руках, и перебрасывала из руки в руку турнирный, без режущей кромки и с тупым концом клинка, меч. Обычный атерский меч на полтора хвата с длиной клинка в полтора локтя, и в самом деле неплохо отбалансированный, тяжелый для девчонки, которая в два раза легче обычного атерского воина, но если бы все девчонки были так сильны, как принцесса Кама, то все атерские воины считали бы себя слабаками. Или почти все. Вот Мурус, пусть и лаэт по крови, все одно считался атерским воином и слабаком точно не слыл, но то, что он говорил, Кама не просто пропускала мимо ушей, а почти и не слышала, потому что в голове билась одна мысль: «Он рядом. Он рядом. Он рядом».

– Слушаем меня, принцы, племянники королей, дальние родственники королей и прочая знатная замесь, – как всегда грубовато начал увещевать претендентов Мурус. – Сейчас трубачи надорвут глотки, и первая пара пойдет на арену. У арены, милостью Энки, вас встретит наш первый ардуусский ворожей – худая дылдина Софус, да пошлют ему боги упитанность вслед за его сытостью, а то даже неудобно перед подданными благословенного Пуруса. Софус проверяет вашу магическую хитрозадость и накладывает на вас чары. С той секунды вы сражаетесь не до крови и переломов, а до того момента, пока чары на любом из вас не сообщат публике, что вы ранены или убиты. Не взаправду, конечно. Но если кто плохо соображает с мечом в руках, слушайте гонг. Ударил бронзовый молоток – начало боя. Ударил второй раз – конец боя. Меч опустить, поклониться, замереть. Кто не поймет, ударю молотком по затылку, имею такое право по уложению фехтовального турнира. Бой закончился – пошли прочь с арены. Победитель на лавку у ратуши, ждать следующего испытания, проигравший в ближайший трактир, чтобы залить горе вином, если, конечно, мамочка и папочка это дозволяют. К Софусу подходить при каждом следующем поединке. На арене не дозволяется никакого контакта, кроме контакта мечами. Ни кулаки, ни колени, ни рукояти мечей, ни ножи, прости, Энки, за постыдное допущение, ни даже ваши лбы и задницы – ничего, кроме ваших клинков. Ясно?

Финалисты, почти все из шестнадцати, ответили сдержанным хохотком.

– Вот и ладно, сынки, – кивнул довольный Мурус и распахнул двери ратуши. Свежий холодный весенний воздух лизнул в прорезь шлема переносицу Камы.

– Ну, – прижав ладони к ушам, чтобы не оглохнуть от старания ардуусских трубачей, рявкнул Мурус. – Начали!

Кама даже не услышала, кто вышел на арену первым. Она стояла с краю и краем глаза видела, как Пуэр Краниум, второй отпрыск славного короля Бабу Флагрума Краниума, высовывается из строя и смеется, пытаясь разглядеть будущего соперника, но не думала о нем, хотя перед ее взором и мелькали все пять Краниумов – старший, Такитус, бабник и гуляка, весельчак Пуэр, с которым ей придется скрестить меч, средний Веритас – гордость и надежда своего отца, борец, которого едва не покалечил Игнис, и две принцессы – Катена и Флос. А ведь если кто и мог сравниться из незамужних принцесс красотой с Камой, то как раз дочери короля Бабу. Интересно, пришла бы кому-нибудь из них в голову мысль отправиться с мечом в руках на фехтовальный турнир? Хотя Флос еще только семнадцать лет, но так и Каме семнадцать. Зато Катене уже девятнадцать, и как бы ни пускал слюну Нукс на полненьких принцесс, всякий раз, когда речь заходила о Катене, его глаза стекленели, а язык приклеивался к небу. Кажется, он даже забывал о еде. Только вот Катене девятнадцать, как Нуксу, так что вряд ли она дождется, когда улыбчивый толстяк из Лаписа соблаговолит преодолеть робость и подойдет к ней на карнавале. Зато Нигелла поминала как раз Пуэра. И не просто поминала, а с придыханием, не менее десятка раз повторила:

– Он веселый, он веселый, он веселый. И добрый. А то, что седой с юных лет, так ничего страшного, главное, не лысый. Да и если бы лысый, разве в этом счастье? Зато веселый и добрый. Все говорят, что добрый. И старший брат его добрый, но кому нужна доброта, если ты пьянь и бабник? А Пуэр и не пьянь, и не бабник, а веселый и добрый.

«Ну что ж, – пробормотала, полузакрыв глаза, Кама, – не знаю, как насчет добрый, а насчет не бабник – очень сомневаюсь. Всякий мужчина должен быть бабником, но только до того момента, когда увидит ту, ради которой он будет готов сойти с ума. Что бы ты сказал, Рубидус, если бы заранее знал, с кем тебе придется скрестить меч?»

Удар гонга прервал ее размышления. И это не был удар гонга о начале турнира. Одна схватка уже состоялась, потому что до открытых дверей нижней галереи долетел голос Муруса:

– Пуэр Краниум! Второй сын короля Бабу против неизвестного в черном шарфе! Да будет Энки милостив к сынам его, испытывающим собственную доблесть!

«К сынам, – усмехнулась Кама. – Дочерям Энки милость не полагается. Что ж, придется обойтись без милости».

– Подойди, сын мой, – услышала она голос Софуса. – Встань ровно, опусти руки. Не дергайся, сейчас ты почувствуешь легкое жжение в плечах. Вот так. Фехтовальный панцирь предназначен для учета попаданий по твоему телу. Он охватывает твои руки от локтей к плечам, голову, туловище и ноги до колен. Правила боя донес до вас Мурус, я же могу добавить, что повреждение ног ниже колен или рук ниже локтей не будет принято в качестве победы, но может послужить победе как первая ступень к ней. Все понятно?