Текст книги "Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник)"

Автор книги: Сергей Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Вторым, а может, и главным интриганом тут был финансист. Чувствовалось, он стремится показать, что выше всех плотских утех и вынужден участвовать в скучных для него юбилейных мероприятиях; ни баня, ни пьянка, ни рыбалка ему не интересны, и толпу из сексуально озабоченных самцов и трудящихся самок он глубоко презирает.

А Каймака и вовсе ненавидит!

Поджаров слегка оживился, когда после рыбалки устроили соревнование по стрельбе из пистолетов и автомата «узи», принёс из машины своего «стечкина» и с удовольствием перемолотил все бутылки, развешанные по кустам. Шефа «Горгоны» это задело, поскольку ему хотелось ловить рыбы больше всех и стрелять лучше всех. Ему вложили в руку пистолет, навешали бутылок ещё больше, и Каймак открыл огонь. После впустую расстрелянной первой обоймы он закричал:

– Пистолет дерьмо! Дайте другой! Поджаров, дайте мне ваш пистолет!

Тот с удовольствием вручил ему «стечкина», но подложил свинью – поставил флажок на автоматический огонь, и Каймак, не проверив, ударил по мишеням длинной очередью. Естественно, не попал, однако на финансиста не обиделся, перевёл пистолет на одиночные выстрелы и оставшимися в обойме семью патронами расколотил две бутылки. Пока ему перезаряжали оружие, оглянулся на толпу и чуть ли не лекцию прочитал:

– Это очень тяжёлый пистолет, скажу я вам. И вообще, отечественное оружие – детище системы и для спортивных целей не годится. Оно предназначено только для убийства. Для убийства человека.

Затем подманил к себе Милю с ошейником, поставил её впереди себя, положил ствол на её плечо и с упора расстрелял все бутылки без единого промаха.

Публика радостно зааплодировала, а оглушённая, оглохшая девица, качаясь, пьяно убрела к кочегарке и там чуть ли не заползла в траву – её попросту контузило от выстрелов и теперь тошнило.

Бандерша тотчас же ускользнула следом, а Каймак вдруг заметил Ражного.

– А как у нас стреляют охотники? – спросил он, под одобрительный гул отдыхающих протягивая ему пистолет. – Или вы привыкли убивать зверей дробью?

– Охотники привыкли стрелять по живым целям, – уклонился Ражный. – И не только дробью. Но живых мишеней я пока не вижу.

Шеф «Горгоны» ничего слышать не хотел, сам пошёл развешивать бутылки.

– Вот сейчас и посмотрим! Сначала по мёртвым!.. Если что – организуем живых! – толкнул в бок одну из своих подружек, мол, вот она, мишень, и торжественно объявил. – Внимание, господа! На огневой рубеж выходит настоящий охотник!

Финансист мгновенно оказался рядом, зашептал:

– Принимай вызов, хозяин. Иначе шеф опозорит… Давай, давай, спецназ, покажи класс! Тебе же хочется его показать, я вижу…

Более всего Ражного насторожили не его провокаторские способности, а упоминание о спецназе: Поджаров ничего из его биографии не должен был и не мог знать. Впрочем, как и приятель, втравивший его в это дело.

– Я его сделаю, а он обидится и денег не заплатит, – свалял дурака Ражный.

– Деньги плачу я, – предупредил финансовый директор. – Давай!

Каймак со своими «живыми мишенями» развешал бутылки, вернулся сияющий, в предвкушении удовольствия взял со стола пистолет и снова протянул Ражному.

– Прошу вас! Как говорили в старину, к барьеру! До целей было метров двадцать, поэтому Ражный отошёл ещё на столько же, увлекая за собой болельщиков, и, когда остановился на новом рубеже, все затихли.

– Давай! – улучив мгновение и скрывая восхищение, ещё раз шепнул Поджаров.

Ражный выбрал позицию, поприцеливался в бутылки, затем несколько секунд смотрел в небо и, отвернувшись от мишеней, попросил:

– Завяжите мне глаза.

Кажется, публика не расслышала этого, но Каймак все понял.

– Если охотник не разобьёт ни одной бутылки, он уже победил! Завяжите ему глаза!

В толпе возник лёгкий шумок – искали, из чего сделать повязку, и тут смуглокожая филологиня, подаренная ему бандершей, сдёрнула с себя бюстгалтер, не спеша приблизилась и, жарко дыша в лицо, дразня грудью, стала так же медленно завязывать глаза.

– А если у меня затрясутся руки? – шёпотом спросил он.

– Такие руки не затрясутся, – одними губами вымолвила итальяночка.

На расстрел посуды ушло девять секунд – по одной на бутылку. Десятая осталась целой, поскольку висела донышком к фронту и Ражный срубил ветку над ней.

Он поставил пистолет на предохранитель и не успел сдёрнуть с глаз повязку, как оказался в объятьях Каймака…

Тогда у него и возникло подозрение, что этот важный и странный человек иной сексуальной ориентации – слишком уж жарко обнимал и норовил поцеловать в губы, так что можно было бы спутать со Смуглянкой. Ражный вывернулся из его рук, сдёрнул с глаз бюстгалтер и поднял его вверх. И лишь когда Каймак отступил, под недружелюбное молчание парней «Горгоны», кинулся обнимать и поздравлять Ражного яростный стройотряд. И десяток женских рук, губ не смогли стереть или хотя бы затушевать ощущение мерзости, оставленное этим защитником прав человека.

В последнюю очередь к Ражному подошёл финансист, хлопнул по плечу, но спросил опять шёпотом:

– Ну что, убедился?

Ражный в ответ сплюнул и отёр рукавом лицо.

Между тем этот поединок был почти мгновенно забыт, ибо Каймак нашёл новое развлечение – варить уху, и все теперь колготились возле костра. А Поджаров на правах уже своего, доверенного человека, почти не отходил от Ражного.

Шеф «Горгоны» не брезговал работой, возился с уловом, носил дрова, снимал накипь в огромном медном котле и сам добавлял специи. Он в самом деле был или извращенец, или циник, потому что указав, например, на котёл с ухой, сказал, что он похож на тюремную парашу, а потом стал рассказывать публике, какими бывают параши вообще и как на них неудобно сидеть.

Девица с чёрным ошейником прочихалась, прокашлялась, но оставшись глуховатой на одно ухо, была возвращена бандершей на место и теперь вертелась возле костра, что-то щебетала, а Каймак по-прежнему её игнорировал и лишь однажды, когда проверял уху на соль, поднёс деревянную ложку к её губам и попросил попробовать. Миля храбро приложилась к ложке, но опалила губы, прыснула на него ухой и, смущённая, убежала в гостиницу.

В тот же миг возле Каймака очутился старший егерь Карпенко, самый демократичный, коммуникабельный из егерей, да ещё и фельдшер по образованию, быстренько достал марлевые салфетки, бережно промокнул, отёр лицо шефу «Горгоны» и успокоил, что никакого ожога нет, даже первой степени. Так что вместо контакта получился казус, и Ражный в тот миг подумал, что Каймак сделал это с умыслом, поскольку ни свои самовары, ни заказная девица, ни вообще женщины ему были не нужны.

Подставляя своё обрызганное лицо Карпенко, он проводил взглядом девицу, презрительно сморщился и, зачерпнув новую порцию, дал своей усатой спутнице.

И у той все получилось с блеском.

Вообще его невозможно было представить на государственной службе, в каком-нибудь огромном кабинете, решающим дела «о защите прав человека». Или он^был таким лишь на отдыхе, в обществе подвластной ему «Горгоны», где полностью расслаблялся и напрочь уходил от серьёзной своей должности?..

В это время вернулся посланный в командировку телохранитель и деловым тоном сообщил шефу, что на данный момент рокфора в областном центре нет – проверено на высшем уровне, и что послана специальная машина в столицу, которая вернётся завтра утром и доставит сыр прямо на базу.

Увлечённый процессом варки, тот выслушал кое-как и отмахнулся.

Но когда уха оказалась на свеженакрытых столах, расположенных тут же, у огня на берегу, Каймак демонстративно отодвинул тарелку и, поманив егеря Агошкова, шепнул что-то на ухо. Тот припустил со всех ног в столовую и через некоторое время вернулся с банкой маринованной селёдки и следом испуга на лице. Важный гость вдруг пристукнул вилкой, и банка, напоминавшая противотанковую мину, выпала из рук официанта.

– Но там больше никакой рыбы нет, – пролепетал Агошков – Все обыскал…

– Где мой омуль? – Каймак вскочил, обращаясь почему-то к бандерше. – Я вас спрашиваю! Где рыба?!

Та от испуга ничего не могла сказать, однако мило улыбалась. А шеф «Горгоны» наконец опомнился и обернулся к Ражному.

– Где мой байкальский омуль с душком?!

Застолье, ещё не успевшее хлебнуть и раздразнённое запахами, бережно положило ложки на стол. Защитник прав человека оказался далеко не мягким, растерянным интеллигентом, как показалось вначале, но мог внезапно превращаться в зверя, пугая окружающих рычанием.

Закреплённый обслуживать главных гостей егерь Агошков язык проглотил, таращил испуганные глаза и делал Ражному какие-то знаки.

Тот лично не проверял продукты, присланные «Горгоной», машину разгружал Витюля, и потому ответить ничего не мог.

– Я лично отправлял! Кстати, вместе с сыром рокфор! – встрял начальник службы безопасности.

– Сейчас посмотрю сам, – Ражный вылез из-за стола. – Если отправляли, значит, в холодильнике.

Омуля ни в одном из холодильников не оказалось. Ражный выматерился, постоял на кухне и хотел было сразу же идти к гурману Витюле, однако выглянув на улицу, увидел, что Каймак все ещё стоит и ждёт.

– Вашей рыбы действительно нет, – сдерживая гнев вымолвил он, в этот миг презирая себя. – Странно, но это так.

И только потом направился в гостиницу.

– Я голоден! Вам странно, а я голоден! – как-то слабо, подрубленно воскликнул Каймак. – И я не вижу здесь пищи, которую можно есть!

Хотелось обернуться и рявкнуть, мол, что же ты врёшь, подлец! Стол завален такой едой, что глаза разбегаются!.. Не рявкнул, а усмехнулся и напустил на себя суровый начальнический вид, поскольку его догнал Агошков.

– Сергеич, кто это такие? Что за люди? Ну, я не могу! На хрен, что хочешь делай со мной – вертеться возле этого… этой суки не буду!

Хладнокровный егерь, бывший спецназовец, воевавший в Афгане (за что и был принят на работу, выглядел смущённым и возмущённым одновременно.

– Будешь, – отрезал Ражный. – Иначе твои ребятишки с голоду подохнут.

Агошков успел наплодить после службы четверых детей…

– Понимаешь, Сергеич!.. Он сначала денег дал, чаевые, сто баксов. И я взял, дурак!.. А он сначала прижимался ко мне, будто невзначай, потом щупать стал… И ещё целоваться лезет!

– Я подумал, ты гнева его испугался… А ты ему просто понравился.

– Да мне на его гнев!.. Отпусти, Сергеич! Я с этими гнойными… Не доводи до греха!

– Ладно, скажи Карпенко, пусть подменит, – сдобрился Ражный и поднялся на крыльцо гостиницы.

Герой сидел в комнате, где на кровати, в эффектной позе лежала Миля с опалёнными губками – кажется, у них текла мирная, задушевная беседа.

– Рыбу тоже ты сожрал? – с ходу зарычал Ражный.

Девица, как чуткий приёмник, мгновенно уловила крайнюю степень гнева, вскочила и забилась в угол.

– Какую рыбу? – безвинно спросил Витюля.

– Байкальского омуля, с душком?!

– А это что, омуль был? – изумился тот. Президент наладил его крюком снизу и сразу же уложил на пол. Девица взвизгнула, съёжилась и стала маленькой – одни безумные от страха глаза светились из угла…

Герой хлестанулся затылком, но ориентации в пространстве не потерял.

– Каюсь, Сергеич, не удержался… Ну, люблю я все вонючее и гнилое! – на голубом глазу врал он, пытаясь встать. – Должно быть, в организме витаминов не хватает… Или бактерий.

– Лучше не вставай, лежи, – предупредил его Ражный. – Не доводи до греха…

И хлопнул дверью.

Застолья на берегу уже не было, гости стояли у воды, провожая глазами водный мотоцикл, уносящийся за речной поворот. Две подруги Каймака, оставшиеся на берегу, заламывали руки и выли, как над покойником. Красочная майка шефа «Горгоны» напоминала развевающийся английский штандарт.

Один из телохранителей запускал двигатель второго мотоцикла – что-то не ладилось…

«Панты» начались сразу же, едва Ражный приблизился к костру. Парни из «Горгоны» не могли простить его ловкости в стрельбе с завязанными глазами. Уехавший Каймак был лишь причиной для разборок. Правда, разборка предполагалась пока шутливой, с улыбочками, без злобы и без любви, а только для того, чтобы унизить хозяина, «опустить» его и себя показать, силой молодецкой померяться. Те, что походили на спортсменов, и те, что не избавились ещё от ментовских привычек, в прямом смысле распустили пальцы и пошли буром на хозяина.

– Ты, козёл! В натуре, за шефа ответишь! И за базар ответишь! Мы сейчас тебя сделаем! Пойдёшь в реку омулей ловить!

Поджаров и телохранители не участвовали в представлении, один из них завёл мотор и ринулся вдогонку за Каймаком, а финансовый директор стоял в сторонке и тоже улыбался, презрительно глядя на своих подчинённых.

Ражный опытным глазом сразу же выбрал начальника службы безопасности, судя по стойке и шипению, каратиста или кикбоксера – остальные были хоть и молоды, но сыроваты. Он прикрыл локтем рану на боку и встал расслабленно – боевая стойка, как порох в патроне, находилась сейчас внутри.

В последний миг пожалел, что отдых у богатой охранной фирмы не получился: на биотехнию хватило предоплаты, но после волчьего разбоя президенту клуба присудили возместить ущерб. И получался тришкин кафтан: не заплатить за порезанный скот – опишут базу. А если заплатить и не сделать подкормочные площадки, но главное, не закупить зёрна и картофеля для зимней подкормки диких животных – Баруздин вынесет постановление об изъятии угодий.

Контракт с «Горгоной» был спасением ситуации, и ублажи её – хватило бы на все.

Теперь у неё веская причина не платить. Так что вряд ли и финансист поможет…

Самым, пожалуй, серьёзным из гостей был Поджаров, типичный дзюдоист в полусреднем весе, заподозривший в Ражном борца, однако он по-прежнему взирал на происходящее со стороны. В отсутствие Каймака финансовый директор был за старшего и вёл себя чуть надменно, спокойно, тем самым подчёркивая положение и силу. Двух штангистов Ражный в расчёт не брал, ожирели и спины подорваны, боксёр слишком тяжёл, неповоротлив, да и выпил хорошо. Потому сначала надо вырубить каратиста…

– Не трогайте! Не приближайтесь к нему! Стоять, сказал! – внезапно прокричал финансовый директор и лишь потом добавил. – Что же вы на хозяина? Не стыдно? Случилось недоразумение, и что? Когда вы оставите эти свои привычки?

Дисциплина и подчинение в охранной фирме были на высоте, после нравоучений кто-то схватил пьяного каратиста за набедренную повязку, удержал от глупости.

Поджаров, ступая осторожно, приблизился к Ражному, с интересом глянул в лицо.

– Вот теперь я вспомнил тебя… По стойке узнал. Но фамилию забыл… Что в спецназе служил, он знал, а фамилию забыл…

– Моя фамилия Ражный, – представился он спокойно и между тем сохраняя внутреннюю стойку: ожидал подвоха и прикрывал левый бок.

– Ражный, Ражный… Не помню. За кого боролся?

– За кого боролся – на того и напоролся, – проворчал тот и пошёл к гостинице.

– Постой!.. Я откуда-то тебя знаю! Все знакомо!.. Давай поговорим?

Ражный не оглянулся, и Поджаров скоро отстал, затем вернулся к своим и, слышно, опять начал давать выволочку своим подчинённым.

А Ражный заглянул в номер, где сидели девица Миля и Витюля, с желанием немедленно изгнать Героя туда, откуда был взят на содержание – в пригородные электрички, однако никого там не застал. Ражный заглянул в столовую, на кухню и в зал трофеев, после чего вышел на крыльцо – капитанский мостик. Взгляд остановился на кочегарке: неужели этот идиот потащил филологиню к себе?..

Дверь в его каморку оказалась запертой изнутри, и оттуда же доносился то ли визг, то ли смех…

В другое время президент клуба только порадовался бы за Героя, была даже мысль из воспитательных соображений оженить его, если бросит пить, однако подопечный шарахался от женщин, сетуя, что рождённый пить любить не может. Сейчас наглое поведение Витюли, которому и так грехов не замолить, могло вызвать ещё один скандал – из-за девицы, сберегаемой для Каймака. Сыру гнилого не дали, тухлая рыба исчезла, если ещё барышню отнять, не то что денег получить с них – сожгут базу и уедут.

Выломать дверь было невозможно: после случая с налётом Кудеяра, Герой поставил кованые засовы и обил железом с двух сторон, поскольку часто оставался на базе один. Поэтому Ражный сходил за ключом, открыл кочегарку и, пройдя через тамбур, осторожно, на два пальца, приоткрыл внутреннюю дверь в каморку.

Утопленница Миля сидела с ногами на лежбище Витюли и, заливаясь безвинным детским смехом, играла с толстолапым, рослым, но худым и головастым волчонком. Сам же Герой стоял возле электроплитки, что-то жарил в большой сковороде, любовался игрой и, кажется, был, счастлив.

Когда из «шайбы» исчез волчонок, Ражному некогда было думать о нем, тем более искать: матёрый в то время резал скот, а поединщик ждал часа схватки. И несмотря на это, мысли все-таки не отрывались от зверёныша, продолжали жить под спудом; он жалел волчонка, был уверен, что тот обязательно погибнет, и незаметно переходил к предстоящему поединку, собственной судьбе и отрывался от земли.

И так всякий раз, как только в памяти вставал какой-нибудь эпизод из той неудачной охоты на логове. Он никак не мог понять до конца, что же произошло, точнее, не хотел или не готов был поверить в разум животного, которому всего лишь сутки от рождения.

Едва лишь приблизившись мыслью к этому, ему отчего-то становилось неприятно и знобко.

Прочёсывая ельники вокруг логова, Ражный умышленно бросил кепку на свой след, чтобы отпугнуть волчонка; он слишком хорошо знал повадки этого зверя и его врождённый страх перед человеком. Но щенок упрямо тащился за людьми и только чудом не попадал им на глаза. Такое поведение его можно было объяснить лишь тем, что он ещё не брал следа, не чуял тонких запахов, а от кепки должен был шарахнуться в сторону или спрятаться и сидеть, не дыша.

Волчонок же поступил против всякой логики – остался возле сильнейшего источника человеческого запаха и тем самым, по сути, сдался человеку. Но не для того, чтобы стать добычей – спасти жизнь, ибо осознал свою неминуемую гибель. И сдался не первому встречному, а сделал выбор, то есть предугадал, почувствовал или каким-то невероятным образом услышал, кто из людей, участвующих в облаве, не желает причинить ему зла.

Ражный слышал множество баек про то, как лисы, лоси, кабаны и даже медведи выходили к людям за помощью – снять капкан, освободить от петли, занозы или просто спасти от бескормицы, но относился к этому, как к байкам, которые можно послушать и забыть. Тут же поведение зверёныша не выходило из головы, и он все больше жалел пропавшего волчонка…

И уж никак не ожидал увидеть его живым, да ещё в неожиданном месте – в каморке у Витюли. Сейчас он больше напоминал овчаренка, играя с девицей по-собачьи, но случилось неожиданное – он узнал его!

Едва Ражный переступил порог – Герой с филологиней среагировать не успели, – как волчонок прыгнул к нему, встал на задние лапы и принялся с визгом, со звериной жадностью лизать руку, при этом по-шакальи вертя задницей. В нем не было ничего волчьего – дворняга, да и только – впрочем, Ражный никогда не держал этих зверей и видел их лишь в природе, где подобной собачьей мерзости они не допускали.

Витюля стоял ни жив ни мёртв, захваченный врасплох: президент никогда не заходил к своим работникам и не вникал в частную жизнь. Девица кожей ощутила назревающий конфликт, покрылась ознобом и, не сводя с вошедшего округлённых глаз, потянулась к зверёнышу, ласкающемуся к ногам Ражного.

– Это мой… Мой волчонок. Мне подарили… И этот скулящий от радости зверёк внезапно вздыбил шерсть на загривке, выгнулся и зарычал на девицу, показывая клыки, – на руку её, что несколько секунд назад ласкала и баловала его. Похоже, Герой уже знал характер волчонка, сделал движение, чтобы отстранить Милю, но было поздно: от короткого, молниеносного удара кровь брызнула фонтаном.

Тотчас зверёныш отскочил в сторону и теперь окрысился на Витюлю. Чуть запоздало Ражный схватил руку филологини, передавил возле локтя – вена у запястья оказалась расхвачена, как лезвием,

– Бинт давай! – прикрикнул он. – Живо! Герой вначале засуетился, потом обвял.

– Нету бинта…

– Рви простынь!

Таращась на рану, Миля рухнула на диван без сознания, губы её побелели, а глаза остались открытыми. Витюля нашёл белый вкладыш от спальника, трясущимися руками попытался разорвать и, когда не получилось, схватил нож.

Между тем волчонок стоял у железной печки и, выгнувшись по-кошачьи, все ещё урчал, только сейчас неизвестно на кого.

Ражный пинком забил его под печь.

– Паскуда! Ты почему укусил человека?!

Зверёныш умолк, выполз обратно, словно подставляясь под удар.

Ражный тем временем сделал жгут, перетянул руку предплечья, после чего забинтовал рану на запястье, похлопал девицу по щекам. Та наконец закрыла глаза, будто заснула, и лишь потом очнулась, пьяно осмотрелась.

– Что?.. Вы меня изнасиловали?..

– Укусили, – буркнул Ражный и пихнул Героя. – Вытри пол!

Витюля половой тряпки не нашёл, схватил свою майку и принялся оттирать кровь, поливая из ковшика. А Ражный взял волчонка за холку, поднял и посмотрел в глаза. Обвисший и покорный, он смотрел виновато и печально.

– Не смей кусать людей, понял? Никогда! Иначе я убью тебя. Лишу жизни. Я дал тебе жизнь, я и лишу.

Швырнул на пол. Волчонок поджал хвост, но не убежал, не спрятался, стоял с повинной головой.

– Сыр ему скормил?

– И рыбу – тоже, – раскололся Витюля. – Не жрал ничего… Сейчас жрёт все подряд. Я прочитал – бактерий в кишечнике не хватало…

– Что вы со мной сделали? – в ужасе спросила девица, рассматривая синеющую руку. – Зачем?.. Вы же не такие звери, как они?! Зачем?!

– Сергеич, прости! – спохватился Герой. – Я его не брал! Точнее, брал, но не у тебя! Думал, для поляков поймали. Ей-Богу, не знал!..

– Почему не сказал, когда поляки уехали?

– Виноват, Сергеич… Хотел себе оставить, воспитать…

– Зачем тебе волчонок?

Витюля кое-как замыл кровь, сунул в помойное ведро грязную майку. В это время девица сползла с дивана и бочком, страшась мужчин, подобралась к внутренней двери и исчезла в кочегарке.

– Глупость пришла в голову, – признался Герой. – Прости…

– Какая глупость?

– Думал вырастить волка. И ходить с ним, для самоутверждения.

– Для чего? – изумился Ражный.

– Хотел снова человеком себя почувствовать… Сильным человеком.

– Ну и что? Почувствовал?

– Не успел… Столько мороки было, то не жрёт, то поносит… – Витюля боязливо поднял глаза. – Теперь выгонишь, Вячеслав Сергеич?

– Я подумаю, – обронил президент. – Что, приятно быть сильным?

– Как же!.. Вот когда у меня был звёздный час!.. Теперь такая тоска… Не выгоняй, я отработаю, Сергеич, отслужу…

– Зачем же ты ей волчонка подарил?

– Больше нечего было, – признался Герой, чувствуя, что президент отходит от гнева. – А так захотелось что-нибудь подарить ей, дорогое, чтобы она себя почувствовала сильной личностью… Ты посмотри, какая она чудесная. Она не такая, не думай, хоть и приехала в компании… женщин древнейшей профессии. Даже если она и такая! Ну и что? Её, может, жизнь заставила? Я ведь тоже по электричкам… Экономические и социальные условия, волчьи законы капитализма… Если ты меня выгонишь, то, значит, и ты такой же.

– Ладно, потом разберёмся. А сейчас иди за этой… тварью! Не то ещё куда-нибудь залезет!

– Она не тварь! – вдруг осмелел Витюля. – Ты ничего не знаешь!

– Знаю… Её привезли сюда по личному заказу этого… Каймака. Чтоб ублажить…

– По заказу?! Кто сказал?

– Стерва эта, их сутенерша…

– Н-ну, падла!.. – Герой выскочил в тамбур, но Ражный остановил.

– Ты как его назвал?

– Кого?

– Зверя!

Тот посмотрел на волчонка, пожал плечами:

– Никак… А зачем? Он же не собака…

– Ну тогда все, беги, – он посадил безропотного зверёныша в рюкзак и понёс в «шайбу».

Прежде чем выпустить, осмотрел забитую камнем яму у стены: конечно, не дурно бы залить бетоном – крысы снова нарыли нор, поскольку летом в мясном складе хранился фураж для подкормочных площадок. Но сейчас некогда, в крысиный ход не протиснется, а своего до утра не пророет…

– Ты понял, что сказано? Не смей трогать человека! Никогда! – и ещё раз швырнул на пол.

Волчонок преклонил голову перед ним, поджал хвост. Ражный пошёл к двери, повесил рюкзак, хотел выйти, однако вернулся, сказал примирительно:

– Как назвать-то тебя?.. Чего молчишь? Волчонок вскинул голову, посмотрел ему в глаза. И взгляд был не звериный – человечий, от которого продирал озноб.

– Хорошо, молчи, – согласился он. – Тогда и имя тебе будет – Молчун.

Оставив свет, запер двери на замок.

Встревоженные гости колготились возле костра на берегу, забыв о стройотряде. Девушки сидели у воды, плели венки из кувшинок. Уродливые подруги Каймака купались в реке обнажёнными и бесполезно зазывали к себе парней, изображая в воде лесбиянскую любовь. Юбилейное празднество было окончательно испорчено, никто не пил, не ел, а на хозяина базы посмотрели, как на врага, и готовы были наброситься на сей раз без шуток.

– Завтра в полдень у шефа самолёт в Нью-Йорк, – заявил начальник службы безопасности. – Он не может опоздать. Врубился в ситуацию, или объяснить? Ты представляешь, что будет с тобой и твоим бизнесом, если он не сможет присутствовать на важной встрече в Штатах?

Поджаров в тот же миг оказался рядом, отмахнулся от начальника службы безопасности и повлёк Ражного в сторону.

– Все, я вспомнил тебя! – сказал таким тоном, будто приговор выносил. – Ты был в Гудауте на чемпионате! Это ты же тогда грузина сделал?! Как его фамилия была? На «или»…

– Я не был в Гудауте, – перебил его Ражный.

– Ну как же? С Кормалевым боролся в полуфинале!

– Кормалев был чистый самбист. И я с ним никогда не боролся.

– Слушай, не пойму, ты чего темнишь? Я же отлично помню!

– С кем-то спутал, – он высвободился, давно заметив, что старший егерь Карпенко делает ему знаки, зовёт к себе, не смея встрять в разговор. Ражный подошёл к егерю, и тот повлёк его подальше от гостей.

– Сергеич, ты Героя посылал куда-нибудь? – встревоженно спросил он.

– Посылал…

– С ружьём посылал?

– Нет, присмотреть за этой… сучкой, которая тонула…

– А он схватил ружьё, патроны и побежал вниз по реке. Рожа свирепая… Полчаса назад…

– Почему сразу не доложил?

– Да тебя этот… все за рукав таскает, – кивнул на фигуру Поджарова.

Оставив Карпенко, Ражный незаметно спустился под берег и стал отвязывать свою лодку.

– Эй, ты куда? – спохватился финансист. Уйти из-под его ока было невозможно и послать подальше – тоже, поскольку хотелось сначала выяснить, что стоит за пристальным интересом к нему.

– Скоро стемнеет, – президент запустил мотор. – Ему же завтра в Нью-Йорк…

– Я с тобой! – финансист вскочил в лодку. «Горгона» тоже что-то закричала, замахала руками, но Ражный выехал на плёс и помчался вниз. Река крутилась между холмов, выписывая большие меандры, размывала берега, и стройный сосновый лес рушился в воду, захламляя фарватер. Даже зная его, ездить на скоростной технике здесь было опасно, тем более в сумерках или ночью.

Случилось то, чего ожидал Ражный: телохранитель сидел на берегу мокрый сразу же за третьим поворотом, умудрившись наскочить на топляк ещё при свете. Увидев лодку, зачем-то начал палить из пистолета в воздух. Мотоцикл у него опрокинулся и уплыл, а сам он едва добрался до берега, поскольку был в кожаных брюках и такой же куртке. Каймака он так и не догнал, хотя все время видел впереди, пока тот не скрылся за поворотом.

Ражный уже едва скрывал тревогу: если его не подстрелит Герой – а берегом, срезая длинные речные меандры, он может и обогнать его, – то налетит вот так же на корягу, вышибет мозги или просто на дно уйдёт, раков кормить…

Подсадив телохранителя, поехали дальше. А Поджарову было на все наплевать, тем более на своего шефа. Перескочив к Ражному на корму и перекрикивая вой мотора, он спросил:

– Послушай, а ты Пашу Диева знаешь? Вольник из Мурманска?

– Знаю, – без интереса сказал Ражный, не желая продолжать эту тему.

– Ага, значит, ты был в Минске! На кубке, в восемьдесят седьмом! Вот откуда я тебя знаю!.. Но что я фамилию твою никак не вспомню? Ражный… Убей бог… – и видя, что разговаривать с ним не желают, презрительно махнул рукой. – Ну его на хрен, брось ты переживать! Успокойся, все нормально. Знаешь, откровенно сказать, капризы надоели! Если жрать, то подавай всякую падаль. Сам подумай, нормальные люди едят такую гниль?.. И баб своих привёз! Ты посмотри на них! В голодный год за мешок картошки бы не стал, а ему самое то… Или мужиков подавай.

– Мне наплевать на твоего шефа, – отозвался президент. – Но он мой гость, и я получил предоплату.

– Бизнес, конечно, святое дело, – согласился Поджаров. – Да мы русские люди или уже нет?

– Новые русские…

– Нет, это я к тому, что нечего выдрючиваться. На природе и в бане все равны. Не бойся, получишь расчёт, – как-то многозначительно пообещал Поджаров. – Моя гарантия. Я финансовый директор.

– Утешил…

В это время телохранитель, рыщущий взглядом по берегам, закричал, заблистал глазами, указывая рукой на берег. Там, у песчаной косы, на отмели, стоял водный мотоцикл.

Ражный заложил крутой вираж и причалил рядом, выключил двигатель. Японское чудо техники оказалось привязанным за специальный штырь, вонзённый в песок. Размазанные по сырой глине следы вели на берег – Каймак гулял где-то по суше.

Поджаров облегчённо вздохнул, однако с прежним воинственным видом сказал полушёпотом:

– Ну, что я говорил? Да с ним никогда ничего не случится!

В сумерках эхо было звучным и многократным из-за пересечённой местности. Что-то зашуршало в угнетённых, изуродованных ветром соснах, и телохранитель, легко выпрыгнув из лодки, понёсся в гору.

Ражный чуял, что поблизости никого нет, по крайней мере, на полкилометра в округе. Он не мог объяснить этой своей способности – чувствовать человеческое присутствие, но такая интуиция ещё ни разу не подводила.

– Ты ещё не устал от хлопотных гостей, Вячеслав Сергеевич? – вдруг спросил финансист.

Они не знакомились, хотя имя Поджаров мог узнать и от егерей, и это обращение ещё больще насторожило его: он был для финансового директора «Гор-гоны» если не слугой, то чем-то вроде официанта, которого величать не принято.

– Это мой бизнес, – сказал в сторону Ражный.

– Какой это, на хрен, бизнес?! – он натянуто засмеялся. – Вячеслав Ражный лесник! Бизнес нашёл – всякой шпане прислуживать!

– И шеф ваш – шпана?

– Ну, шеф с закидонами, но не шпана. А остальные – шушера! Одни панты! Они в спорте больше пивной кружки веса не брали!.. А ты – Ражный! Ладно, не буду темнить. Я тебя сразу же узнал. Вернее, можно сказать, по моей инициативе отмечаем юбилей на твоей базе. Это я вышел на твоего приятеля, заплатил ему бабки и заставил устроить отдых на базе.

С этого момента Ражный определил для себя, что вступил в поединок, и начавшаяся схватка потому вялая, что Поджаров не приступил к активным действиям, а пока прощупывает соперника, ищет уязвимые места и, возможно, ждёт подкрепления.