Текст книги "Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах"

Автор книги: Сергей Аксаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

ЛОВЛЯ ШАТРОМ ТЕТЕРЕВОВ И КУРОПАТОК

Вероятно, две трети тетеревов и серых куропаток (особенно последних), потребляемых в России в огромном количестве, крыты шатрами. Хотя эту охоту положительно можно назвать добычливою, в промышленном значении этого слова, но в скучное, бесконечное зимнее время в отдаленной деревне, за отсутствием всех других охот, можно и ею заняться с удовольствием. Я знавал многих людей, больших охотников «крыть тетеревов и куропаток». Я сам с ранней молодости горячо им сочувствовал и много езжал со стариками, несмотря ни на какую погоду, не только крыть уже приваженную птицу, но даже расставлять привады, что, вероятно, немногим может понравиться. Эта охота имеет свои тонкости, свое знанье дела, свое уменье, свои удачи и неудачи, следственно имеет свой интерес.

Шатром называется сеть, связанная из суровых, посконных и преимущественно конопляных крепких ниток. Эта птицеловная снасть представляет подобие колпака, или воронки, или всего ближе – островерхой палатки, шатра, отчего и названа очень верно этим последним именем. Квадратные ячейки шатровой тетеревиной сети имеют в поперечнике, вверху шатра, один вершок, а внизу – полтора вершка; эта ширина необходима для того, чтоб накрытая птица могла свободно просунуть голову и шею до самых крыльев; чтоб, обманутая этой свободой, она постоянно пробивалась, лезла вперед, а никак не вздумала вынуть голову назад и выбежать из-под шатра. Цепкость сетки зависит от тонины ниток и ширины петель, или ячеек. Чем нитки тоньше, а петли шире, тем лучше: само собою разумеется, что нитки не должны рваться, а сквозь ячейки не должна пролезать птица. Величина шатра может быть произвольная, но по большей части окружность его, когда шатер поставлен и растянут, бывает в десять сажен.

Охотник, занимающийся ловлею шатром, еще с осени наблюдает за тетеревами и знает: много ли их, где они предпочтительно держатся и куда летают кормиться. Как скоро выпадет порядочный снег, он ставит привады именно на те места, куда тетерева повадились летать за кормом. Привада состоит из нескольких овсяных необмолоченных снопов, воткнутых в снег стоймя, разумеется кистями кверху, и непременно из кучи какой-нибудь соломы, сложенной копною в четырех или пяти саженях от привады; эта куча соломы впоследствии преобразится в шалаш, в котором будет сидеть охотник, когда придет время крыть тетеревов. Расставив несколько таких привад, охотник, дни через два, начинает их осматривать, наблюдая следующие предосторожности: 1-е) Он осматривает привады на лошади, в санках, а не пешком, и преимущественно в полдень, когда тетерева уже побывали на кормовых местах и улетели на такие, где они обыкновенно отдыхают, сидя на деревьях или на земле, если снег еще мелок. 2-е) Так как иногда случается, что тетерева полднюют недалеко от привад, то надобно приближаться к ним весьма осмотрительно, то есть не подъезжать прямо к приваде, не вылезать из саней и не подходить к ней, а проехать мимо поближе (ибо человека, едущего на санях, тетерева не боятся), так, чтоб можно было разглядеть: бывают тетерева на приваде или нет? 3-е) Если следов тетеревиных много и снопы растрепаны, обиты и обдерганы, то надобно их оправить и прибавить свежих; но если тетерева сидят близко, то есть в виду, то ни под каким видом на приваду не ходить и даже не останавливаться. Оправку старых снопов и прибавку новых можно сделать на другой день; а если опять тетерева будут сидеть неподалеку, то сделать все это рано поутру, то есть на заре, до их вылета, или поздно вечером, когда они сядут на ночевку. В светлые, месячные ночи оправляют привады даже по ночам; впрочем, многие охотники делают это всегда на утренней заре, для того, чтобы к прилету тетеревов привады находились в хорошем виде: это имеет свою полезную сторону. В снежную, буранную (по-оренбургски) погоду необходимо каждый день ездить на привады и отряхивать снопы от снега, чтоб они были виднее и приманчивее. Необходимо также отряхивать снег с копны соломы для того, чтоб тетерева привыкали постоянно видеть будущий шалаш.

Если привада стоит недели две, не посещаемая тетеревами, и даже поблизости их не видно, то надобно ее перенесть на другое место; как же скоро на некоторых привадах тетерева начнут есть, то все другие около них следует уничтожить совершенно и закидать снегом, чтоб они тетеревов не развлекали в разные стороны. Ход тетеревов на привады – загадочное дело! В иной год идут очень хорошо, а в другой – очень плохо; бывают года, что нейдут совсем, так что где крыли в зиму пар по двести – не покроют и двух десятков. Иногда это можно объяснить случайным изобилием кормов (если хлеб остался в поле несжатым), малоснежностью зимы, отсутствием сильных морозов;[7]Note7
  В малоснежные зимы хлебные жнивы и озими иногда до февраля мало бывают покрыты снегом, и тетерева по привычке продолжают летать на них для отыскиванья корма. В теплые же зимы, по мнению охотников, тетерева мало едят и довольствуются одними древесными почками. В обоих случаях они не собираются в большие стаи. Что холод возбуждает аппетит у всех животных – это дело известное.


[Закрыть] но иногда нет ни одной из вышесказанных причин, тетеревов много, а тетерева нейдут на привады, да и только! Не один раз видал я, как большие тетеревиные стаи сидят кругом привады и щиплют себе тощие березовые почки или ольховые шишки, поглядывают умильно на желтые кисти овсяных снопов и – не приближаются к ним! Мало этого: из стаи пар в сорок два или три тетерева всякий день слетят на приваду и едят овсяные зерна досыта, а все другие только смотрят. Последнее обстоятельство тем удивительнее, что тетерева имеют, всем охотникам известное, баранье свойство: куда полетел и где сел один – туда полетят и там сядут все. На этом-то основании, для большего привлеченья тетеревов сначала к приваде, потом под шатер, употребляют тетеревиные чучелы; в первом случае ставят их на длинных шестах около привады, а в последнем – на снопы, лежащие на самой приваде. Иногда такая приманка бывает очень полезна.

Привада, на которой едят постоянно тетерева, получает понемногу свой окончательный вид, то есть: в середине привады становится шест, аршина в три вышиною, на котором будет держаться сеть; около него, правильным кругом, набиваются колышки, каждый четверти в полторы, к которым будут привязаны веревочками нижние подборы шатра, и, наконец, куча соломы превращается в шалаш, в котором могли бы поместиться два человека. Если после всех этих добавлений, сделанных не вдруг, а постепенно, чтоб изменением вида привады не испугать тетеревов, станут они ежедневно и смело есть корм, – следует немедленно крыть птицу. День для сего выбирается не снежный и не ветреный: снег заносит приваду, налипает на сеть и может даже повалить шатер, а ветер качает его и также может уронить; и то и другое обстоятельство, особенно последнее (то есть качка шатра), пугает тетеревов, и они под шатер не пойдут; одним словом: чем мороз сильнее и погода тише, тем лучше. На заре, задолго до вылета тетеревов с ночевки, охотник с товарищем являются на приваде и расставляют шатер; узким концом надевают его на шест, подложив под самый узел верхушки небольшую круглую дощечку; нижние подборы, или края, привязываются тонкими и крепкими веревочками к колышкам (которых бывает до двадцати), шатер растягивается во все стороны и совершенно представляет фигуру круглой, островерхой, огромной палатки. Нижние края сети поднимаются от поверхности снега (несколько утоптанного) четверти на две, чтоб тетеревам было свободно и не страшно подходить под шатер. К шесту, на котором держится верхушка шатра, в самом низу, привязана веревка, протянутая в шалаш: она засыпается слегка снегом, чтоб ее не было видно. Шест, до того времени крепко воткнутый острым концом своим в снег или землю, тогда обрубается гладко и устанавливается на маленькой дощечке, для того чтобы, дернув за веревку, легко было его уронить и мгновенно накрыть тетеревов упавшею на них сетью. Устроив все хорошенько и затрусив свои следы, дощечку и веревку на самой приваде мякиной, а около нее снегом, охотник с товарищем садятся в шалаш, затыкают вход изнутри соломой и, притаясь, смирно дожидаются прилета тетеревов.

Долго тянется зимний рассвет, и долго царствует глубокая тишина. Скучно и душно сидеть в темном шалаше. Наконец, свет проникает в его скважины, и на дворе наступает белый день, как говорится; послышится карканье ворон и щекотанье сорок; потом заскрипят снегири и зазвенят пронзительно голоса зеленых и голубых синиц (бесков – по-оренбургски), также привыкших кормиться около привады. Как, бывало, обрадуешься голосу живой твари! Но вот зарделся юго-восток, солнце готово выкатиться из-за горы; наступило время прилета тетеревов на приваду, которое, впрочем, иногда может замедлиться от разных причин. Вдруг прошумел сильный ветер… стая тетеревов пронеслась над шалашом и расселась около него по деревьям, а если их нет поблизости (что бывает на привадах полевых), то по снегу; даже садятся иногда на шалаш и на шатер.[8]Note8
  Однажды при мне тетерев сел на верхушку шалаша, провалился ногами и стал биться; охотник принужден был схватить его за ноги и протащить в шалаш, чтоб он хлопаньем крепких своих крыльев не перепугал тетеревов.


[Закрыть]

Вот самая интересная минута! Вид шатра так иногда поражает тетеревов, что они, посидев несколько минут на деревьях или побродя по снегу около привады, вдруг улетают, как будто чем испуганные; иногда остаются довольно долго, но не подходят под шатер; иногда подойдут два-три тетерева (вероятно, посмелее других) и досыта наедятся, а все остальные или смотрят, или клюют древесные почки, точь-в-точь как это бывает спервоначала или в такие года, когда нет хода тетеревам на привады. Впрочем, такие случаи – отступление от обыкновенного порядка. По большей части тетерева, привыкшие без опасения ежедневно наедаться на приваде, не смущаются видом шатра и, осмотревшись, через несколько минут, один за другим, все подойдут под шатер. Тогда охотник сильно дергает за веревку, шест падает, с ним вместе падает сеть – и тетерева покрыты. Это действие называется: уронить шатер. Охотник с товарищем выскакивают из шалаша и, если тетеревов очень много и они, взлетывая, поднимают на себе сеть высоко, так что нижние тетерева, не успевшие запутаться, выбегают из-под шатра и улетают, охотники бросаются на шатер, опускают его книзу и придерживают нижние подборы до тех пор, пока все покрытые тетерева увязнут в ячейках сети. Тогда колют их в голову перьями, тут же выдернутыми из крыльев, или простым железным гвоздем, или заостренной крепкой деревянной палочкой, которыми запасаются заранее. Чуваши, мордва и татары, в Оренбургской губернии, очень усердно занимающиеся ловлею тетеревов шатрами, с покрытыми управляются без церемонии, то есть не колют, а бьют их палками. Если тетеревиная стая с первого раза покрыта не вся, что по большей части бывает, то приваду надобно оправить: перья все собрать, утоптанный и окровавленный снег заметать свежим и положить новых овсяных снопов. Иногда случается, что остальные тетерева, часть которых была покрыта, через несколько времени опять станут прилетать на приваду и есть корм, так что в одну зиму, на одной и той же приваде, кроют тетеревов раза три; но иногда, после первого покрытия, уже ни один тетерев на приваду не прилетит. Замечательно, что оставшееся иногда небольшое число тетеревов, посещая по-прежнему приваду, нередко приводит с собою новую тетеревиную стаю.

Важною помехою в приваживании тетеревов бывают большие ястреба и орлы; они ловят тетеревов и часто угоняют далеко с привады; если это повторится несколько раз, то тетерева совсем бросают приваду, хотя бы и привыкли к ней. В таком случае самое лучшее средство – застрелить ястреба или орла, по крайней мере ранить. Для этого надобно поставить недалеко от шалаша чучелу, сделанную из настоящей тетеревиной кожи с перьями, привязав ее крепко к присаде (то есть к длинному шесту). Орел или ястреб, повадившийся летать на приваду, приняв чучелу за настоящего тетерева, вцепится в нее, и охотник, карауливший хищника в шалаше, может легко застрелить его.

Все до сих пор сказанное мною относится к тетеревиным привадам в начале зимы, которые становятся иногда на хлебной жниве, даже в некотором отдалении от леса; но когда выпадет много снегу и глубокие сугробы совершенно закроют самую высокую жниву, тетерева перестанут летать в поля и постоянно держатся около лесных мест и даже в середине лесов, по небольшим полянам; тогда и привады переносятся именно на такие поляны и на лесные опушки. В буранные зимы тетерева скоро сваливаются в уремы,[9]Note9
  Мне случилось один раз видеть свалившихся тетеревов в ольшняковую урему по реке Усень (Оренбургской губернии Белебеевского уезда) в таком множестве, что только своим глазам можно было поверить. Это случилось в половине ноября.


[Закрыть] что обыкновенно бывает в конце зимы: там для них теплее и сытнее; охотники и там преследуют тетеревов своими привадами и, несмотря на изобилие ольховых шишек, соблазняют овсяными снопами. Ловля шатром производится тем же порядком.

Если почему-нибудь уже приваженные тетерева не прилетят именно в то утро, когда шатер поставлен и охотник сидит в шалаше, или прилетят, но под шатер не пойдут, то некоторые охотники шатра не снимают и оставляют его до следующего утра, а иногда и на несколько дней, будто бы для того, чтобы тетерева к шатру присмотрелись, а в самом деле из лени; но я слыхал от самых опытных охотников, что этого никогда делать не должно. Не говоря уже о том, что шатер может упасть от многих причин и закрыть приваду, а если упадет в присутствии тетеревов, то непременно их напугает, – шатра не должно оставлять потому, что он весь опушится инеем и скроет совершенно приваду от глаз тетеревов. К этому должно прибавить, что лежащий на снегу шатер очень часто портят мыши.

Должно сделать общее замечание, что курочки идут на приваду и под шатер гораздо скорее и охотнее косачей; это, вероятно, происходит оттого, что курочки вообще смирнее. Если стая состоит из одних курочек, то ее привадить к корму и покрыть несравненно легче; самые упорные и осторожные бывают стаи из одних косачей; среднее между ними составляют стаи смешанные, в которых курочки всегда первые слетают на приваду и подходят под шатер; за ними, иногда очень не скоро, последуют и косачи.

В тех уездах Оренбургской губернии, где растет сосна и где водятся вместе с простыми, полевыми тетеревами глухари, или глухие тетерева, кроют и их также простыми тетеревиными шатрами, только всегда в малом числе. Обыкновенно глухари прилетают на привады вместе с полевыми тетеревами, увлекаясь их примером, одни же они никогда на приваду не пойдут, особенно если летают отдельною стаей. Один охотник рассказывал мне, что он, занимаясь крытьем тетеревов более десяти лет и видя, что глухари, прилетая иногда к приваде вместе с простыми тетеревами, никогда на нее не шли, а сидели в близком расстоянии на деревьях, преимущественно на соснах, ломая крепкими своими носами молодые летние побеги, называемые погонцами, вздумал употребить эти погонцы для приманки глухарей; он нарубил верхних побегов с молодых сосен и натыкал их на приваде, около овсяных снопов. Догадка его увенчалась полным успехом: глухари стали опускаться на приваду и, кушая сначала сосновые верхушки, стали потом есть и овес. С тех пор он стал постоянно втыкать сосновые побеги на привадах, если замечал глухарей в числе простых тетеревов. В иной год удавалось ему, в разное время, покрыть в продолжение зимы до двух десятков глухарей; но никогда более трех в один раз он не крывал. Я не могу сказать положительно, существует ли где-нибудь в России крытье шатром собственно одних глухих тетеревов? Если существует, то для них нужен шатер большего размера, вязанный более широкими петлями, из ниток более крепких и толстых, потому что стая глухарей, пар в двадцать, разорвут или оторвут от кольев обыкновенный тетеревиный шатер.

Для куропаток, напротив, приготовляется шатер гораздо меньшего объема, в окружности сажен в шесть; сообразно этому уменьшению ячейки вяжутся поуже и нитки употребляются потоньше. Впрочем, фигура шатра, его устройство, постановка и весь процесс ловли – один и тот же. Привады кладутся также в полях, в начале зимы, куда с осени повадились прилетать куропатки, и потом на гумнах, куда загонят их глубокие снега и метели. Куропаточьи привады делаются не из снопов, а из хлебной мякины всякого рода: насыпается круг мякины, сажень в поперечнике, и во все стороны от этого круга, в виде расходящихся лучей, проводятся дорожки из той же мякины; длина их произвольная, и можно сказать, чем они будут длиннее, тем лучше. Как скоро хоть одна куропатка из стаи, бегающей всегда врассыпную, нападет на мякинную дорожку, то сейчас побежит по ней и закричит призывным криком, похожим на куриное кудахтанье; в одну минуту вся стая сбежится и прямо по дорожке отправится на приваду, которую всю разроет и выклюет. Куропатки очень просты, или глупы, как выражаются охотники. Если раз побывают они на приваде, то на другой же день можно поставить шатер и покрыть их всех до одной. Если же каким-нибудь образом несколько куропаток выбегут из-под шатра и улетят, то завтра непременно прилетят опять, подбегут под шатер и будут покрыты.

ВЫНИМАНЬЕ ЛИСЯТ

Во многих губерниях наших существовало обыкновение, и теперь существует, вынимать, или доставать, из нор лисят, выкармливать их и, когда они вырастут и выкунеют, что бывает не ранее половины декабря, воспользоваться их шкурками. Лисьи шкурки в разных местах России имеют разные цены: в Оренбургской губернии они продавались от шести до десяти рублей ассигнациями в то время, о котором я пишу, то есть около 1808 года; следовательно, это было прибыльно, потому что деньги тогда были дороже теперешнего. Но кроме выгод денежных, добыванье лисят полезно как истребление хищных зверей, которые сильно переводят всякую дичь и домашних птиц. Вот как производилось это добыванье в старые годы и, вероятно, так же производится теперь: в июне месяце, когда лисята раннего помета вырастут с обыкновенную кошку, отправляются охотники для отыскания лисьих нор, разумеется по местам более или менее им известным, удобным для укрывания лисы с лисятами. Такие места бывают по скатам гор и долинам, поросшим полевыми кустарниками, иногда по крутым оврагам, покрытым мелкими древесными побегами, но не лесом: по крайней мере я не видывал, чтобы лиса пометала детей в настоящем лесу; может быть, она знает по инстинкту, что на открытых местах безопаснее жить ее детям, что приближение всякой опасности виднее и что они, в случае надобности, могут ту же минуту спрятаться в нору. Если охотник отправляется на поиск один, то непременно должен ехать верхом, а если охотников двое, то могут идти пешком. В первом случае это нужно потому, что лиса, одаренная от природы самым тонким чутьем, не боится только конского следа и не бросит своей норы, когда побывает на ней человек верхом на лошади; во втором случае необходимо быть двоим охотникам потому, что, найдя нору с лисятами, один должен остаться для караула, а другой воротиться домой за лопатами, заступами, мешком или кошелем, за хлебом для собственной пищи и за каким-нибудь платьем потеплее для ночного времени и на случай дождя, ибо для поимки лисят надобно оставаться в поле иногда несколько дней. Если же человек пешком побывает на норе и уйдет, то лиса, хотя бы на это время была в отсутствии, воротясь, услышит чутьем следы недоброго гостя и непременно уведет лисят в другое скрытное место, сначала неподалеку от первого, как будто для того, чтоб удостовериться: случайно ли заходил человек на ее нору, или с недобрым умыслом? Как скоро в тот же или на другой день опять появится человек на норе – лиса уводит детей дальше; если же, напротив, никто не приходит – лиса возвращается с своими лисятами и поселяется по-прежнему в своей норе. Лиса редко вырывает нору сама в таких местах, где есть норы сурочьи или барсучьи; собственная нора лисы всегда очень неглубока, коротка и довольно широка; двоим работникам нетрудно разрыть ее в один день и переловить лисят; барсучья нора – почти то же; но совсем другая история с норами сурочьими. Сурки живут семьями, штук по пяти и более. Чем многочисленнее семейство и чем больше живет на одном месте, тем больше нор и поднорков (то есть задних выходов, употребляемых только в случае особенной надобности), тем глубже и обширнее их подземельные закоулки, и тем выше и шире становится сурчина, или бугор земли, выгребаемой из нор при их копанье и ежегодной расчистке. Разрыть такую сурчину со всеми ее подземными помещениями – тяжкая работа, требующая много времени и рук. После разных опытов охотники придумали способ, как доставать лисят, не разрывая норы, о чем я скажу в своем месте. Некоторые охотники утверждают, что лиса предварительно истребляет семейство сурков и потом занимает их нору; может быть, это и случается, за неименьем нор пустых, старых, брошенных сурками; но я всегда находил лисят в старых сурочьих норах, очевидно расчищенных несколько, а не вполне уже самою лисою, которой не нужно много места для временного помещения. Без сомнения, лисе нетрудно сладить с сурком, но трудно его поймать; он вечно сидит над самой норой и при всяком шорохе прячется в нее, а нора бывает очень длинна, глубока и местами узка, так что лисе тесно лазить для преследования сурка и даже не пролезть без расчистки по всем ее закоулкам. Впрочем, я не считаю невозможным, что лиса, замышляя временное помещение будущему семейству, в продолжение весны переловит сурков, подстерегши их поодиночке при выходе из норы. Барсучью нору может занять лиса, разумеется, только брошенную хозяином, потому что барсук злобен и ей не сладить с ним. Нору, в которой живет лиса с лисятами, узнать нетрудно всякому сколько-нибудь опытному охотнику: лаз в нее углажен и на его боках всегда есть волосья и пух от влезанья и вылезанья лисы; если лисята уже на возрасте, то не любят сидеть в подземелье, а потому место кругом норы утолочено и даже видны лежки и тропинки, по которым отбегают лисята на некоторое расстояние от норы; около нее валяются кости и перья, остающиеся от птиц и зверьков, которых приносит мать на пищу своим детям, и, наконец, самый верный признак – слышен сильный и противный запах, который всякий почувствует, наклонясь к отверстию норы. Лиса по необходимости должна беспрестанно отлучаться от детей, когда перестанет кормить их своим молоком. Ей нужно не только самой питаться, но и доставать пищу лисятам, а потому она в норе почти не живет: принесет какого-нибудь зверька или птицу, притащит иногда часть падали,[10]Note10
  Около норы часто находят кости бараньи, телячьи и даже кости коров и лошадей.


[Закрыть] которую волочит по земле, не имея силы нести во рту, и, отдав детям, снова отправляется на добычу. Многие охотники своими глазами наблюдали такие явления. В эту трудную пору лиса бывает так худа, как скелет, кожа на ней висит и шерсть вся в клочьях. По большей части лиса приносит детям зайцев и зайчат, тетеревят и тетеревиных маток; видно, эту дичь ей легче доставать; впрочем, таскает тушканчиков,[11]Note11
  Тушканчик – земляной зайчик, величиною вчетверо менее обыкновенного зайца. Сидя на задних лапках у своей норы, по зарям утренним и вечерним и даже ночью, он громко свищет. Этот свист далеко бывает слышен в тихом воздухе. Зиму он проводит в норе, вероятно в таком же сне или оцепенении, как и сурок, вместе с которыми появляется весною. Я пробовал держать тушканчиков в клетках и ящиках с прорезными отверстиями, но они не ели травы, им в изобилии предлагаемой, и скоро умирали.


[Закрыть] сусликов и даже молодых сурков, кур, гусей, уток и всяких других дворовых и диких птиц без исключения.

Удостоверясь по вышесказанным мною признакам, что лисята точно находятся в норе, охотники с того начинают, что, оставя один главный выход, все другие норы и поднорки забивают землей и заколачивают деревом наглухо; главную нору, ощупав ее направление палкой на сажень от выхода, пробивают сверху четвероугольной шахтой (ямой, называемой подъямок), дно которой должно быть глубже норы по крайней мере на два аршина; четырехугольные стенки этой шахты, имеющей в квадратном поперечнике около полутора аршина, должны быть совершенно отвесны и даже книзу несколько просторнее, чем кверху, для того чтобы лисята, попав в этот колодезь, или западню, никак не могли выскочить. Пересеченную шахтою нору соединяют мостиком из тоненьких прутиков или сухих бастылин, закрыв их мелкою травою и засыпав легонько землей; верх ямы закрывают плотно прутьями и травой, чтобы свет не проходил. Когда выгоняемый голодом и вызываемый завываньем и лаем матери лисенок ступит на этот мостик, считая его продолжением дна норы, то сейчас провалится и выскочить из подъямка уже никак не может; он начнет сильно визжать и скучать, так что охотник услышит и вынет его, а мостик поправит и опять насторожит: через несколько времени попадет другой, и таким образом переловят всех лисят, которых бывает до девяти. Если они уже велики, то иногда приходится вымаривать их с неделю. В продолжение этой ловли, или, вернее сказать, подстереганья лисят, охотники наблюдают большую осторожность; ночью всегда остаются двое и попеременно не спят; ночью лиса бывает так смела, что подходит на несколько сажен к человеку, особенно когда услышит голос попавшего в западню лисенка, и, если караульный заснет, она отроет который-нибудь из поднорков и уведет лисят, что случалось не один раз и в мое время с сонливыми караульщиками. Многие охотники говорят, что при лисятах бывают отец и мать, то есть самец и самка. Мне сказывали даже, что один глупый охотник застрелил близко подошедшую лису (шкура ее в это время года никуда не годится) и что это был самец; но я сомневаюсь в верности рассказа, судя по их течке, сходной с течкою собак, у которых, как всем известно, отцы не имеют ни малейшего чувства к детям, никогда их не знают и вообще терпеть не могут маленьких щенят и готовы задавить их.

Пойманных лисят сажают в лисятник (нарочно для того построенную амбарушку), с крепким полом, потолком и толстою дверью: в противном случае лисята как раз прогрызут отверстие и все уйдут. Кормят их всяким мясом, даже дохлой скотиной, хлебом, творогом, а за неимением всего этого – овсянкой, как борзых собак.

Я помню, когда был еще ребенком, что нас одолевали грачи, переселившиеся из соседней речной уремы в садовые березовые рощи и губившие их безжалостно; чтобы отогнать эту докучливую птицу, всякий день разоряли гнезда грачей и приносили по нескольку десятков грачат, которых отдавали лисятам; это было лакомство для них, и они с жадностью съедали, каждый лисенок, по пяти и более грачат. Помню также, что по множеству ловимой рыбы бросали лисятам мелкую плотву и щурят и что они кушали их с большим аппетитом.

В одном осьмиаршинном лисятнике более девяти или двенадцати лисят держать не годится: когда сделается холодно, они начнут жаться в кучу, отчего нижним и средним бывает так жарко, что шерсть на них подопревает. Несмотря на видимую дружбу во время холода, лисята бывают очень недружны и злобны между собой; жестоко грызутся за корм и в случае голода пожирают друг друга. Лисятник надобно содержать в чистоте и сухости, если охотник хочет получить хорошие шкуры: летом и осенью ежедневно чистить и усыпать пол песком, а когда выпадет снег, то всякий день накидывать свежего снега, о который они трутся и лучше выцветают, или выкунивают. Сытые лисята очень живы и резвы; они любят играть и прыгать по лавкам, которые нарочно для того устроивают в лисятнике; они весьма похожи на щенят-выборзков, только в первом своем возрасте, покуда не сложились, покуда не распушились их хвосты и покуда бесцветные, молочные, как называют охотники, глаза их не загорелись тем фосфорическим блеском, от которого светятся они в темную ночь и во всяком темном месте. Не охотник, не видавший лисят прежде, с первого взгляда не различит лисенка от обыкновенного щенка-выборзка; но всмотревшись пристально, по выражению даже молочных глаз можно узнать, что это дикий и в то же время хищный зверь.

При одиночном воспитании лисенка постоянно между людьми и домашними животными дикость его постепенно уменьшается и он может сделаться совершенно ручным; но это требует беспрестанных забот и попечений, чтобы лисенок не ушел сначала, покуда еще не привык; притом его не должно кормить мясною пищею и особенно сырым мясом. Многие охотники утверждают, что лису можно перевоспитать и совершенно обратить в дворную собаку. Я не делал таких опытов, но слыхал о них от людей достоверных. В этом даже нельзя сомневаться: всем известно, что знаменитый Бюффон воспитал двух лис, которые ходили под ружьем, как легавые собаки.

Я очень любил рассматривать и наблюдать лисят в узкие и длинные отверстия лисятника (какие делаются в конюшнях), которые нарочно вырубаются высоко от пола для свободного протока воздуха, без чего в лисятнике, летом, было бы очень жарко и душно. Когда лисята сыты, они играют между собой, точно как щенята: прыгают, гоняются друг за другом, прячутся по углам и под лавками, притворяются спящими и вдруг бросаются на того, который нечаянно подойдет к ним; подкрадываются один к другому ползком и соединяют в своих приемах и ухватках вместе с собачьим что-то кошечье. Если лисята голодны, то ссорятся и грызутся беспрестанно; если корм получат только некоторые, то все остальные бросятся отнимать; если каждому лисенку дано по куску хлеба, мяса или по птице, то все разбегутся в разные стороны, и который съест проворнее свою добычу, тот кинется отбивать у другого, не доевшего своего участка. Когда корм дается общий, в корыте, то поневоле едят вместе, но беспрестанно огрызаясь друг на друга. Лисята очень прожорливы, и трудно их накормить до отвала; до живых птиц весьма лакомы и, прежде чем начнут есть, перегрызают им крылья, а потом шею, что делают даже и с мертвыми птицами: очевидное доказательство слепого инстинкта, который не умеет различать живых птиц от мертвых и употребляет ненужную предосторожность.

Будучи в ребячестве безотчетно страстным охотником до всякой ловли, я считал, бывало, большим праздником, когда отпускали меня на лисьи норы; я много раз ночевывал там и часто не спал до восхода солнца, заменяя караульщика. Тут я наслушался, какими разными голосами, похожими на сиплый лай и завыванье собак, манит лиса своих лисят и как они, в ответ ей, так же скучат и слегка взлаивают. Лиса беспрестанно бегает кругом норы и пробует манить детей то громко, то тихо. Как скоро взойдет солнце, она удаляется. Должно признаться, что ни малейшее чувство жалости не входило мне тогда ни в сердце, ни в голову. Впрочем, это всегда так бывает: мальчик-охотник – существо самое безжалостное в отношении к зверям и птицам. Оставя в стороне охоту, уже непонятную в зрелом возрасте, я не могу, однако, вспоминать без живого удовольствия, как хороши были эти ночевки в поле, после жаркого дня, в прохладном ночном воздухе, напоенном ароматами горных, степных трав при звучном бое перепелов, криках коростелей и посвистываньях тушканчиков и сурков. Как сладко дремалось перед солнечным восходом и потом как крепко спалось под кожаном, или ергаком, короткий мех которого серебрился утренней росою!..