Текст книги "Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы"

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Пушечное учение

На поле, где обычно стрельцы проверяли своё оружие, всё было приготовлено. Стояли два щита, насыпан вал, а перед валом лежали бревна. Пушкари проворно отцепили пушки от передков, Хворостов сам к колышкам привязал коней из упряжек, да повесил торбы с овсом на морды, что-бы не скучали.

Зиновий Дмитриевич лично принялся отмерять сажени от щитов. Решил, что двести саженей ( четыреста метров) будет в самый раз.

– Далековато будет, – озаботился Евграф Исаков.

– Не близко, – согласился и Зотов.

– Добьёт, и брёвна в щепки! – пообещал Мошкин.

– Посмотрим, – улыбнулся старшина, поправляя усы.

Иван перекрестился, и рычагом открыл клин затвора. Зотов держал снаряд, а Исаков пыж и картуз с порохом.

– Ничего, Иван Семёнович, привыкай, – ободрил его Евграф Фомич.

Сначала положил свинцовый продолговатый снаряд, и поплотнее его уложил, затем в камору вставил пыж и картуз с порохом. Поднял клин, и закрепил затвор рычагом. Ещё и подёргал– нет, шалишь, накрепко! Протравником пробил картуз с порохом и вставил запальную трубку. Принялся выцеливать, подбивая молотом под стволом деревянный клин. Наконец, хобот орудия смотрел точно в цель. Он обернулся, посмотрел на новых товарищей, перекрестился и ткнул пальником в торчавшую воспламенительную трубку.

Оглушительно рявкнул выстрел. Пушка чуть откатилась назад, окутавшись едким дымом. У Ивана заслезились глаза, и он прокашлялся.

– Ну, Семеныч, привыкай, – и Зотов хлопнул его по плечу, – дыма у нас вволю наглотаешься.

Иван не смотрел на мишень, боясь сглазить, но к нему уже бежали восхищенные стрельцы. Они, стоявшие в стороне от облака порохового дыма, видели, как полетели вверх два переломанных бревна, и земля из насыпанного вала.

– Пойдём, посмотрим что ли, – развеселился Хворостов.

У пушек остались пятеро стрельцов для охраны, остальные двинулись к валу. Мошкин подошёл к щиту, в котором, в стороне от середины, была дыра размером с кулак. Он задумчиво поковырял пальцем, не боясь заноз. Следы свинца были на досках щита. Дальше ядро, видно, не потеряв силу, попало по укреплённому валу. Два бревна, нетолстых правда, были разбиты посередине, вокруг валялись щепки и кора. Всё это было присыпано и землёй. Евграф и Андрей поднимали куски бревна, выискивая ядро. Наконец, Зотов с гвоздодёром в руках, выковырял из глубокой лунки кусок свинца, весь изломанный и смятый от сильнейшего удара.

– Вот, смотри…– и показал ядро Ивану.

Ну да, ядром назвать это было уже сложно. На теле снаряда отчётливо виднелись следы трёх нарезов ствола пушки, впечатавшихся в свинец при выстреле.

– Нда…Только перелить теперь. Понятно почему, пушки в основном без нарезов…

– Почему? – не понял Мошкин.

– Эх, молодость… Не пришлось тебе ещё по каменным стенам палить…Сам подумай, Семёныч, свинец он разлетится о каменную стену, а ядро должно стену разбивать. Да и дорогонько… Ладно наша пушка, а то обычные, полевые в два-три фунта– это же сколько свинца надо…

– Обдумать надо, – говорил юноша, – мягкий свинец он для нарезов нужен, а если… Отлить чугунное ядро с нарезами!

– Попробовать то можно, и чтоб не вплотную, не в притёрку. Лопнет ведь ствол. Хотя видел я обычные пушки, там ствол раза в два тоньше будет.Ну пошли, посмотрим, что там с пушкой.

Иван открыл затвор, прочистил камору, выкинул остатки картуза с порохом, и глянул в канал ствола. Да, отчетливо виднелись на бронзе следы серого металла.

– Ну как там, – заглянул туда и Зотов, – всё отлично!– крикнул он Хворостову, – теперь стреляем из следующий. Целится ты, Семёныч, будешь.

Теперь всё было сделано быстрее, орудие выпалило, Иван в цель попал, ядро нашли и забрали.

Вернулись в острожек лишь к вечеру. Новёхонькие пушки старшина любовно погладил, и распорядился поставить под навес, и самолично прикрыл рогожкой.

– От чужого глаза. С воеводой, если прискачет к нам, разные людишки бывают. Нечего им на наше добро пялится, – объяснил он согласно кивавшим стрельцам. Ой, порадовали вы меня, братцы, ах порадовали. Особенно ты, Иван. Вот тебе и подарок, – и он отдал ему рыболовные крючки, – всё веселее. Но один не ходи, только с казаками.

– Семёныч он молодец, -вступился за нового товарища Евграф Исаков, – отпустил бы парня на побывку в Тулу.

– Не могу. Мне Трубчёв строго-настрого приказал, чтоб до лета ни ногой там не появлялся. Извини Иван, служба.

– Да, ничего… Мы тут ещё обмозговать решили…

– Ты сильно-то не мозгуй, а то пушки наши разваляться. Стреляют хорошо– честь тебе и хвала. Получится, в Москву отпишу, в Пушечную Избу. Там мастера сами разберутся, что да как.

Зотов и Исаков кивали головами, поражаясь мудрости старшины острожка.

– Ты, Семёныч , не серчай. Ты видывал, как пушка взрывается? – спросил его Исаков. Иван только покачал головой в ответ, – а я видел…Грохот…Пламя до небес, жерло вдребезги, пушкари рядом лежат. Кто обожжён, кто убит насмерть, у кого руки– ноги, а у кого и головы оторваны. Кричат так– не приведи Господь такое ещё услышать.Так что с пороховым зельем-то шутки плохи. Пойдём, поедим… Щами то как пахнет!

И точно, Мошкин и не заметил, что не ел целый день. А тут живот сам ему подсказал, что трапезничать пора, да так отчаянно, что старшие друзья заулыбались.

Рыбалка по– татарски

День был неплохим, и Зиновий Дмитриевич разрешил Мошкину развеяться, тем более, было за какие заслуги. Речка была недалеко от их крепостцы, и Хворостов не слишком волновался. Казачьи разъезды давно не встречали крымцев, так что опасность не ожидалась.

Мошкин седлал лошадь, спокойную и незлую. Обычный такой гнедой мерин. Оделся Иван в простую серую сермягу, оружия не брал, только нож висел на его поясе.

– Ну чего, умелец, поехали? – всё спрашивал в нетерпении Степан Иванович Шалый , старый знакомец юноши.

Он цепко, как влитой, сидел в седле, придерживая за повод своего норовистого жеребца. Был готов казак ко всему– при сабле, пищали и двух пистолетах.

– Да он всадник отличный, – ощерил крепкие зубы Демьян Губнов, – поехали!

Этот станичник, да и остальные казаки, не слишком полагались на «авось», а более на острую саблю и верную руку. Тревоги на лицах не было ни у кого. Они и далеко в степь уходили, резаться с татарами.

Стрелец привычно сел верхом, и шагом двинулись к речке. С ними двинулись в путь ещё двое казаков. Пять человек, всё не один. Вьючные лошади, две, везли палатку да крупы и сухарей с собой. Спокойная дорога не предвещала неудобств или происшествий. Уже тепло, поют птицы. Иван поправил суму, перекинутую через плечо – здесь были хитрые устройства для лова.

Подходящее место для палатки нашли быстро, сделали очаг, и стали варить кашу. Дело недолгое, и приятное. Ивану положили в миску еды, он прмешал варево деревянной ложкой. Пшено разварилось хорошо, а голод сделал бы прекрасной и не такую трапезу.

– Иван, верно, что тебя в пушкари перевели? – спросил его Демьян.

– Даже не знаю , – честно ответил стрелец, – чинил, смазал пушки в остроге. Хворостов был доволен.

– Жалованье там больше, чем у стрельцов. Соглашайся.

– Да мне и в стрельцах хорошо. Чего шило на мыло менять.

– Да, ты не так как надо сватался к дочери купца Канюшкина, – проговорил казак, иногда посматривая на юношу. Тот уже покраснел от злости, – вот, квасу испей. Остынь.

Иван отведал угощение, налитое в деревянную чашку. Остаток каши закрыли железной крышкой, и зарыли в углях, оставляя еду на утро.

– Спать по очереди будем. Ты, пушкарь, сюда на отдых послан, за радение твоё. Ну а мы потянем жребий, кто будет в очередь охранять своих товарищей.

– Что же, я лучше других? И я должен сторожить.

Демьян смотрел на Степана, а Степан на Демьяна. Один из казаков кивнул соглашаясь, другой неумолимо не соглашался. Наконец есаул сломил пять соломинок, и показал, что одна длиннее других.

– Тяни,– просто предложил Степан.

Иван усмехнулся, проверяя удачу. Несколько раз пробовал, нажимал на соломинки, и, решился.

– Эта. – назвал он.

Демьян кивнул, о открыл свою руку. Соломинка вытянутая Мошкиным, оказалась длинной.

– Вот видите?

Четверо залезли спать в палатку, один остался сторожить покой товарищей. Иван, теперь с пистолетами на поясе и саблей на боку, тихо прогуливался рядом. Яркие звезды на чёрном небе были видны великолепно, а луна, показавшись из облака, неплохо освещала землю. Было неплохо здесь сидеть. Рядом шныряли лесные животные. не показываясь людям. В кустах что-то зашевелилось, и Иван раздвинул ветки кинжалом. Но оказался это всего лишь простой лесной ёжик, недовольно запыхтевший, учуяв рядом с собой человека. Юноша улыбнулся, и вернулся к своему пеньку. Прошло уе половина ночи, судя по звёздам, но будить никого он не захотел, что бы его сменили. Так и встретил рассвет, и зажёг костер, поставив на рогульку котелок с водой. Кашу поставил рядом, и точно она была тёплой, как и говорили товарищи.

Вскоре казаки стали просыпаться, побежали умываться к реке. Степан же был недоволен.

– Должен был ты Демьяна разбудить, да самому в очередь отдыхать. Старшинство надо блюсти, старших слушать, в другой раз прикажу тебя высечь. Не обессудь, – закончил есаул свою строгую речь.

– Ладно, – пробурчал Иван, – каша готова, вода то же закипела.

– Сейчас взвар сделаем, горячего попьём.

И Степан бросил в котелок четыре горсти сухих ягод. Сразу запахло малиной и смородиной. Все уселись рядом, и каждого старший наделил кашей, и разлил горячий напиток по деревянным чашкам.

– Теперь пойду рыбу удить, – предупредил Мошкин, – у меня всё готово.

– Далеко не уходи, – напомнил разумный Демьян.

Но Иван отошёл– то недалеко, но сел так, что его закрывал земляной холмик от казаков. Здесь было уютненько, тихо. Он поставил на рогульки удочки, присел рядом. Тихо текла вода, ласково шуршали листья на деревьях, словно убаюкивая. И стрелец незаметно для себя свернулся калачиком, заснул…

Пробуждение было страшным. Он был уже связан, во рту кляп, что и не закричишь, и его волокут через брод на другую сторону реки. Рядом было человек пять крымских татар, которых Иван бы и по запаху отличил– сильно тащило бараньим жиром от этих людей. На другой стороне было двое, видно, коноводы, и с десяток коней. Не особо видных или богатых, но крепких, степной породы. Пленного привязали к одному из жеребцов, и ватажка, не говоря не слова, понеслась прочь от Засечной черты. Так и попался Иван, как карась на крючок.

Семь лет вдали от дома

У татар

Шли татары быстро, останавливаясь, только что бы сменить уставших коней на свежих. В отряде было семь человек, одетых весьма живописно. О двуконь всадники могли пройти быстро и далеко, но Иван видел, как были осторожны крымцы. Верста за верстой теперь отдаляли пленного от родных мест. Юноша только молился про себя, призывая на помощь Всевышнего.

Ближе к вечеру, когда старший из татар, у которого была даже пищаль у седла, помимо лука и стрел, и сабля вместо обычной татарской палицы, рукой показывал на место для ночлега.

Вдруг раздался грохот копыт, и судя по всему, кони были подкованы. в отличие от татарских. Их старший приказал всем спешиться, а кони их оказались послушнее собак, и тоже улеглись в высокую траву. Седоки наготове держали луки, их начальник взял в руки пищаль. Иван и заорать не мог с завязанным ртом, и позвать на помощь. Он видел соплеменников в десяти шагах, как блестели их шлемы и брони. Их главный показал на балку, протянув в её сторону роскошно украшенную булаву. Русские всадники проехали мимо, не заметив татар.

Степняки так и сидели в траве до ночи, затем их начальник, видно с издёвкой, подошел к Ивану и похлопал его по плечу, и сказал что-то по -татарски, остальные засмеялись. Заночевали неподалёку, но огня не зажигали. На ночь пленника связали по– другому. Юноша пробовал освободится, ослабить верёвки, но всё было тщетно. Усталость взяла своё, и под утро он заснул. Разбудили его просто -пару раз пнули под ребро.

Скачка продолжилась дальше, но больше русских разъездов не было, и день прошёл без происшествий. К вечеру татары , вырыв ямку, в ней развели незаметный костёр. На нём варили похлёбку. А так, крымцы принялись резать ножами на тоненькие ломтики твердейшую вяленую конину. Поговорив со своими, один татарин вручил пленнику два сухаря и плошку с водой. Мошкин размочил скудный ужин, и с удовольствием проглотил. Есть хотелось очень, а проглотив даже это, пленник почувствовал себя много лучше .

– Кто ты есть? – коверкая слова, спросил главный татарин.

– Посадский, – не думая, соврал Иван, – с казаками на рыбалку пошёл. Возчиком я, у купца Фаддея, припасы мы привезли на заставу.

Степняк кивнул. По лицу было неясно, поверил или нет словам пленника. Мошкин решил, что как простому посадскому человеку будет проще выкупится, или бежать, если повезёт и представится случай. Выкуп за обычного человека был не больше десяти рублей, за воина требовали раза в три больше, за воеводу целых десять тысяч.

На ночь его опять связали. Иван лежал недалеко от погашенного костра, но там были ещё горячие угли… Надо было дождаться, пока враги заснут. Юноша уже представлял, как он подползёт к кострищу, и пережжёт верёвки. А там, ночью, скроется во тьме. Собак у татар нет, а сами степняки его не в жисть не найдут.

Но один сидел на пригорке, не смыкая глаз. Наверное, часа через два или три, его сменил другой, отхлёбывая что -то из своей фляги. Мошкин ничего не понимал по-татарски, и сейчас сожалел об этом. Но службу степняк нёс хорошо, и в изнеможении пленник заснул.

Следующий день ни чем особо не отличался от прошлого. Такая же скачка целый день, и скудный ужин и краткий сон. Но вот, старший, тот , кого другие татары называли Ахматом, чуть прикрыв глаза, радостно крикнул своим. Иван прищурился, и точно, увидел реку, видно Дон, и стены города с башнями.

– Приехали, это Азак, русский, – сказал Ахмат пленнику.

Они подъехали к невысокому валу, в воротах которого стояли караулом воины в странных головных уборах со шлыком, кафтанах, широченных штанах, и коротких сапогах. У них были отличные пищали, сабли, топорики и палицы из оружия. Скорее, это были турки. Видно, старший из них подошёл к Ахмату.

Они долго говорили между собой, всё препирались. Иван пока осматривался вокруг. По – русски это был не Город, а Посад, с множеством домов и домиков за глинобитными заборами. Чуть вдали виднелась и гавань, где стояли громадные турецкие корабли, целых три. Судна большие, небывалые, о тех мачтах каждое, и по тридцать или тридцать пять весел у каждого борта.

Азов

Большая крепость, одиннадцать башен, всё каменное. Правда, построено всё из известняка, местами камень позеленел, и не был чистым и нарядным. Конечно, крепость выглядела похлипче тульской, а других он пока и не видел.

Изб в городе тоже не было, люди жили в каменных домах, да за заборами, сложенным из старых камней из разобранных построек и использованных вновь. Видны были деревья, всё усыпано ещё несозревшими плодами. Вокруг них ходили местные, женщины с закрытыми до глаз лицами, и конечно, рядом с мужчинами. Те все осанистые, бородатые, в чудных кафтанах, у многих за поясом были кинжалы. Но так место открытое, безлесное, видно зимой с её ветрами здесь будет совсем нехорошо, холодно.

Рядом с ними шли ещё две цепочки невольников, одни с цепями на шеях. так что общая цепь объединяла каждого из этих несчастных. Одежда у них была совсем грязной от земли и пота.

Иван всё это осматривал, пока его и десятерых пленников вели к глинобитным сараям. Как видно. здесь был целый невольничий городок, где лишённые свободы люди в тоске и печали ожидали своей участи.

Среди ахматовых невольников был ещё один казак, а остальные, судя по говору, были русины, с Червоной, не Белой, Великой Руси. Двое из них о чём-то ожесточённо спорили, а Мошкин не расслышал. Стражник с палкой, их стороживший, что– то зацокал и огрел своим оружием и одного и другого. Все сразу притихли.

У их узилища стояла стража, двое турок с чудными ружьями, ствол расширялся у конца, юноша узнал потом, что это оружие называется мушкетон, стреляет картечью, а не пулей, и с саблями. Сабли были хороши, Иван даже позавидовал. Их охранник поговорил с воинами, те открыли помещение, и стали снимать веревки с пленников, а взамен заковывать в кандалы. Что в них хорошего, так руками можно что– то делать, но понятно, что теперь не убежишь. Затем пленных тычками загнали внутрь, и каждому дали по плошке воды и по жёсткой лепёшке.

– Ну всё, пропали мы, – говорил один из русинов, – теперь точно на катергу попадём. Оттуда не сбежишь.

– Не журись, Микула, Бог нас не оставит. Глядишь, казацкая чайка и нам свободу даст, а нехристей этих в Ад отправит.

– Дай то бог, Осип. Дай то бог. А вы кто будете, православные? – спросил Микула, – совсем ведь молодой хлопчик! – удивился русин.

– Иван я, отца Семёном зовут, – назвался Мошкин, – возчики мы, из Тулы. По глупости попался, на рыбалке. Карасей ловил, да самого поймали.

Все дружно засмеялись, хоть всем было и не до смеха. Казак подошёл к Ивану, одобрительно хлопнул по плечу, и сам произнёс:

– Да здесь всех так отловили. Кого с обозом взяли, кто на охоте или рыбалке попался. Меня Григорием Киреевым сыном Ильиным зовут, с Дона я.

– Все здесь очутились, ну…– говорил Микула и презабавно развёл руки, зазвенев цепью, – попались как рыбы в сети.

Тут дверь отворилась, и турок поднял свой мушкетон, и навёл на пленников, затем рукой поманил к себе. Все пошли к выходу, не зная, что и думать. Но всё было куда проще– стражник отвел кандальников в отхожее место, а затем опять запер в узилище.

***

Утро началось для пленников рано, их подняли ещё до рассвета, вывели наружу. Перед ними стоял Ахмат, уже знакомый для Ивана. Он здесь распоряжался, ему почтительно кланялись стражники. Женщины с закрытыми лицами принесли пленникам хлеб, вяленую рыбу и воду. Была и вода, что бы ополоснуть руки перед трапезой. Ели не торопясь, татарин их не подгонял.

Рядом, из другого узилища, выводили женщин. Они были без кандалов, в уже запылившейся одежде. И им раздавали такой же простой завтрак. Судя по облику, полонянки были тоже с Червоной Руси. Говор был понятен Ивану, хотя и отличался от его, привычного языка. Русины попробовали подойти, но тут подскочили татары, и древками копий отогнали единоплеменников друг от друга. На этом стражники успокоились, и уселись рядом на корточках, быстро говоря о своём. Впрочем, некоторые пленники не успокоились на этом.

– Откуда вы сами, красавицы? – крикнул неугомонный Микула.

– С Волыни, – ответила одна из женщин с закутанным в платок красивым лицом.

– И я оттуда. Вернусь, передать то что?

Девушка только отрицательно кивала головой в ответ, и отрывала куски от лепёшки, стараясь не смотреть на Микулу. Вскоре подошёл знакомый им Ахмат, и с ним были его воины. Коней татары вели в поводу. Приближённый же начальника вёл двух коней. Он подвёл коня господину, тот любовно погладил его, угостил лакомством, потрепал по гриве. После он ловко запрыгнул на красивого коня, и двинулся к гавани, за ним вели пленных, его добычу. Кандалы натирали руки, хотя им дали мешковину, что бы подложить под жёсткое железо. Цепи не позволяли идти широко, и невольники делали лишь небольшие шажочки. Все вместе они звенели почти так, словно были тройкой коней на свадьбе. Вокруг бегали маленькие татарчата, кидались в пленных рыбьими костями, раковинами, кричали :

– Урус, урус!

Стражники улыбались, иногда ласково трепали озорников по головам, и только около самой гавани, отогнали злобную малышню от невольников.

Ахмат поехал дальше, к пристани, конь ступал шагом рядом с бочками, ловко переступая через препятствия и мусор своими умными ногами.

Но вот навстречу ему вышел турок со своими стражниками, или воинами, в этом Иван здесь не понимал. Но разодет был этот вельможа богато – соболий воротник у парчового кафтана, обернутого богатым золотым поясом. На шее золотое ожерелье, пальцы унизаны перстнями. Высоченная шапка с павлиньим пером и зелёные сафьяновые мягчайшие сапоги дополняли наряд. И оружие было под стать наряду – сабля в золотых ножнах, усыпанная каменьями, пистолет и кинжал были тоже с золотыми рукоятями. Дорого– богато – вот что говорил облик этого усатого турка. Но, бороду он брил, да и лицом был пригож.

Турок крикнул– и к кандальникам медленными шагами подошли двое– пожилой сухонький человек и его здоровенный помошник, с закатанными до локтя рукавами белой рубахи. Здоровяк сдергивал рубахи и спускал штаны пленникам, старик, видно, лекарь осматривал каждого и очень пристрастно. Не избежали пристального внимания подмышки, рот и пах. Один из пленников пытался дёрнутся– и заработал по спине удар древком копья. Лекарь и себя блюл – после процедуры помошник долго поливал ему на руки, а тот быстро их намыливал, и тщательно омыл и вытер руки.

– Турок не глуп, – говорил казак, – хворей прилипчивых боится. Будь из нас кто болен – на галере мигом все заболеют.

– А чего он беспокоится, – усмехнулся Иван, – одни умрут, других купит. Невольников немало в Азов пригоняют татары.

– Молодо-зелено. Так и денег турку жалко, если пропадут зря. Вдруг мы больные, поумираем и всё это убыток для паши. За нас, за всех невольников, Ахмат с турка рублей сто попросит. Они поторгуются, покричат, татарин получит семьдесят. А у паши на галере двести сорок гребцов. Вот и считай. Да ещё корабельщики, парусных дел мастера, да воины, пушкари. Всего человек пятьсот точно. На галере скученно, места немного. А горячка, если начнётся, болезнь всех за три дня свалит.

Иван только кивал головой, думая, какое оказывается непростое корабельное дело. Видно, что старик-лекарь остался доволен, показывал пальцем на кандальников, громко говорил хозяину, и тот подошёл к Ахмату. По знаку важного турецкого воеводы молодой слуга принес сделанный из дорогого дерева небольшой столик на коротких ножках, два стульчика, серебряный кувшин и две маленькие чашечки,

– Вино будут пить? Они же мусульмане, им нельзя, – не понял Иван.

– Да они арак хлещут так, как мы пиво и мёд дома не пьём, – усмехнулся казак, – а это кофий. Каф. Любят его турки– прямо страх какой-то, – объяснял ему Григорий Киреев, казак.

– А ты пробовал?

– Да горький, чёрный. После него сердце сильно бьётся. Наш квас лучше, Иван, – добавил казак.

Русины только слушали, да кивали головами. Про такое и не слыхивали в своей земле, в деревнях на Волыни. Пока же татарин и турок с видимым удовольствием распивали свой кофий, слуга принёс ещё более забавную штуку. Как стеклянный кувшин и две трубки с мундштуками. Ахмат залопотал ещё радостнее, и просто присосался к одной трубке, и выдыхал ароматный дым.

– Это кальян, – всё объяснял Киреев, – вообще-то харам для них, нельзя, грех. Но дым пускают, ничего, своего Аллаха не боятся…

Тут турок придвинул кошель с монетами к татарину. Тот азартно открыл, пересчитал, стол громко доказывать, призывая видно, в свидетели и Всевышнего. Собеседник слушал, кивал и придвинул к Ахмату горку монет. Тот не брал. Тогда турок встал, и собрался уйти, но татарин стал хватать за рукава, кланятся и взял деньги.

К невольникам подошли люди турка, из их рядов вышел один, и начал речь по -русински:

– Вам повезло. Вы попали на большую галеру самого Апты– паши, лучшего из капитанов Османского флота. Вы станете грести, а он будет заботится о вас, как родной отец. Кормежка хорошая– бобы, хлеб, вяленая рыба. Кто будет буянить– того Ибрагим засечёт до смерти.

И вперед вышел, как видно, Ибрагим, потряхивая кнутом. Здоровенный мужчина, лет сорока, с пудовыми кулачищами, в кожаных штанах и просторной рубахе, и козловых башмаках на босу ногу. Турок широко улыбнулся, просто ощерился своими редкими зубами, и смотрел на кандальников не отрываясь, словно голодный волк на стадо овец.

– Двигайтесь за мной, Ибрагим пойдёт сзади. Не вздумайте бежать, – продолжил он, – меня зовут Мехмет– эфенди, только так ко мне обращайтесь. Идите за мной на галеру.