Текст книги "Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы"

Автор книги: Сергей Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Заветное свидание

В церкви святого Николая прозвонили к вечерне, и юноша принялся одеваться к ночной прогулке. Одежду подобрал не заметную, но хорошую, мягкие сапоги. В заплечный мешок положил и подарок для Елены Фёдоровны. Он присел за стол, в задумчивости смотрел на свечу, маленький огонёк чуть освещал горницу. Надо было идти, и юноша осторожно ступая по половицам не разбудил никого в доме. Собака, дремавшая у будки, только подняла голову, и вильнула хвостом, узнавая хозяина. Иван не удержался, погладил по голове верного друга, и выскользнул на ночную улицу.

Темно, просто очень темно и чернота будто подступала с двух сторон. Ночной путешественник видел только казавшимися сейчас угольными заборы, словно прячущиеся в чёрной ночной тишине. Иван, наконец, с трудом увидел поворот улицы к усадьбе купца Канюшкина. Он подошёл поближе, и точно, разглядел терем с окном, освещенным свечами. Оконце точно было девичье, с разноцветными стёклами. Тянуть было нельзя, и Иван, решившись наконец, подпрыгнул, уцепился ладонями в край досок забора, подтянулся и перебросил свое тело через ограду. Приземлился почти на руки и ноги одновременно, хорошо что не попал в крапиву, растущую рядом.

– Прыгаешь хорошо, точно, ведь ты на царёвой службе, – услышал он столь желанный голос.

В темноте перел ним стояла Елена Фёдоровна, сияя набелённым лицом, и кутаясь в опашень и большой, и видно тёплый, платок. В левой руке она держала масляный фонарь.

– Пойдём, – сказала она, порывисто схватив гостя за руку, – Емеля и Анфим спят, не проснуться.

– А, Иван Семёнович припозднился, – вдруг услышал юноша знакомый голос, – да я это, Лукерья. Идите, но смотрите мне, не балуйте, а то я палкой вас так отхожу, до свадьбы присесть не сможете!

Елена хохотнула, поспешно взглянула на юношу, но тот лишь улыбнулся в ответ.

– И тебе, бабушка, спасибо за всё.

– Ладно, идите быстрее, голубки. Я тут на лавке посторожу, – сразу остыла Лукерья.

Девушка посветила на лестницу, и они быстро поднялись по ступеням, и хозяйка открыла дверь в девичьи покои.

– Заходи.

В горнице светили те самые путеводные две свечи у окна, которые он и увидел, когда шёл по улице. В красном углу перед иконами горели три лампады в красном стекле абажуров. Очень уютно смотрелось у девушки в комнате – на полу хивинский ковёр, три венецианских стула, кресло, книжный шкафчик, пара резных богатых сундуков, кровать, застелённая богатым покрывалом, с несколькими подушками в изголовье.

– Вот, так я и живу. Садись Иван. Вот мёд, и пиво.

– Это тебе, – немного смущаясь, пробормотал гость и поставил на стол деревянную фигурку.

На столе танцевали два забавных медвежонка, обнимая друг друга мохнатыми лапками. Девушка присела рядом со столами, поворачивала так и эдак, было видно, что фигурка понравилась.

– Что сказать, очень красиво. Здесь и поставлю. Спасибо за подарок, – и она поставила гостинец на свой письменный стол, – вот, поешь, сама пекла.

Елена придвинула блюдо с пирогами, и сняла льняную салфетку с угощения. Налила в бокалы и ягодный взвар. Поставила тарелки для гостя и себя.

– Попробуй, вот эти с рыбой, рядом– с зайчатиной, а это с капустой луком и яйцами.

Пахло от яств просто потрясающе, и гость не мог отказаться. Он должен был попробовать. Съев каждый из пирожков, решить который из них лучший он не смог, и был вынужден повторить. Хозяйка была рада, что он не отказывается, хотя сама съела лишь один, с рыбой.

– Какой из них больше понравился?

– Все один другого лучше. Нельзя выбрать.

Она в задумчивости выпила ягодный напиток, затем встала, открыла поставец и достала из него рубашку из тонкого полотна.

– Это подарок, тебе. На память, – и она положила на лавку, – отец и слушать пока не хочет о нашей свадьбе, – добавила она уже другим тоном, – не знаю, что и придумать.

– Попробую договориться с отцом Варсонофием, – пытался найти решение Иван, – нас тайно обвенчают. Там, глядишь, твой отец нас и простит.

– Сложно сказать… Но батюшка поедет за товаром теперь только зимой, как дорога откроется. А так, сможем в церкви по воскресеньям видеться. Только ты знай: ни от кого, кроме тебя, сватов не приму.

– И я никого, кроме тебя, в жёны не позову.

Елена подошла близко, совсем близко, так что Иван слышал шуршание шёлка её наряда. Это казалось ему таким громким, так отзывалось в его голове, и сердце стучало очень сильно, и юноше казалось, что девушка это слышит. Её ослепительно белое от мела лицо приблизилось и карминовые губы красавицы коснулись его губ, а руки легли на плечи. Ивану грезилось, что время словно остановилось, юноша не дышал, словно провалился в бездну. Наконец, Елена оторвалась от него, очи красавицы неотрывно смотрели на своего избранника.

– Пойдём, – с трудом говорила она, – пора уже. Я тебя провожу.

Девушка взяла его за руку, в другой был масляный фонарь, юноша положил за пазуху её подарок, и они осторожно спускались по лестнице. Елена тревожилась, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Но вот, она оттянула засов, открыла дверь из подклети, поцеловала в шеку Ивана, и прошептала:

– Иди. Уж спать тебе пора…

Он кивнул, с трудом отвернулся от любимой, подбежал к забору, и быстро перелез его, оказавшись на улице. Юноша здесь же проверил, не забыл ли чего, и пошёл домой, прячась в ночной темноте. Тяжело было возвращаться, он оборачивался не раз, хотел лишний раз увидеть оконце её горницы. Перед ним всё так и стояло белое лицо красавицы с ослепительно голубыми глазами.

От осени ло весны

Служба Ивана в крепости продолжалась, как и тайная переписка между влюблёнными. Наступала зима, и день стал совсем скоротечен, после четырёх по полудни юный стрелец и его отец после службы возвращались домой, и что-то мастерили при свете лучин. Конечно, не что -то сложное, а так, грубые вещи, что– бы руки занять. Дома царил тоже полумрак. Услышав молитву к вечерне, тоже творили молитву, садились ужинать, доедать приготовленное хозяйкой к обеду. После этого отправлялись ко сну. Повеселее было в те дни, когда отец и старший сын оставались дома. Работа кипела, и новые толковые вещи выходили из рук Мошкиных. Недели за три сделали из бронзы оклад Псалтыри для церкви из бронзы, потом приехал Гаврила, златокузнец, забрал их работу, что позолотить да камни вставить. А так, чаще всего делали замки для купца Канюшкина.

В один из дней декабря, Семён и Иван занимались, скорее мучились с починкой хитрого пистолета, отданного им стрелецким головой.

– Так Иван, нагревай горн, да держи ось осторожно… Надо, что бы вошла… Вот так, теперь молоточком забей тихонько. Скуси клещами и напильником теперь…

Сын четко делал работу по словам отца, вышло просто отлично. Пистолет остыл, Семён ключом взвёл пружину. спустил курок : целый сноп искр бил на замок.

– Ну всё, дело сделано. Потом стрельнем разок для порядка, и отнесу пистоль в Кремль, Тихону Ильичу.

Мимо прогуливался Устьян, напевая, и иногда подмигивал старшему брату.

– Чего, глаза болят? Скажи матери, пусть промоет, – обеспокоился отец, – а нам с тобой, Иван, надо шины железные на колеса нашей телеги поставить, соскочили. Колесо быстро обобьётся, совсем беда будет.

Старший сын кивнул, и пошёл к сараю. За ним увязался и Устьян, и быстро сунул грамотку в его руку. Затем, как ни в чём ни бывало, мальчишка присоединился к Василию, таскавшему дрова в дом. Работа казалась детям весёлой, похрустывал снег под валенками, иногда то один, то другой кидались друг в друга снежками. Так, не очень сильно, лишь бы снег за пазуху завалился.

Ну а Иван сунул соскочившую шину в горн, погрел до красного цвета, клещами ухватил, а принялся осаживать, ударяя киянкой обод, на деревянное колесо, чтобы меньше снашивалось. Уже опять начинало темнеть, и надо было убирать клещи да молоты и погасить горн. Потом степенно, подражая отцу, юноша пошёл домой.

Он ел словно и не замечал вкус еды, лишь подносил как и другие, ложки с кашей к рту. Так и проглотил ужин, словно ворона на дереве. И не заметил, что ел. Но вот, всё закончилось, и юноша поспешил к себе. Прикрыв дверь, он вынул заветную записку:

Добрый день, Иванушка, здоровья тебе на много лет!

Батюшка уедет в конце марта, сбыть товар в Москву и там прикупить всякой всячины. Хочет просватать меня за Гаврилу Хлебникова, купца из Москвы, да я того не желаю. Говорили мне, что отец Варсонофий может нас обвенчать тайно. Я на всё готова.

Любящая тебя Елена.

Иван вскочил с лавки, и заходил по горнице, как пойманный лесной кот в клетке. Ничего, обвенчает их поп. Сколько денег захочет за требу? У него и два рубля найдётся, ничего. Он сел за стол, придвинул горящую свечу, и карандашом принялся выводить буквицы.

Добрая моя Елена!

Обвенчаемся тайно, я договорюсь с попом. Ни за что от тебя не откажусь.

Преданный тебе Иван

Перечитал ещё раз– вроде бы вышло хорошо и не глупо. Не получалось у него так цветасто выражаться, как выходило у его суженой. И умница, и красавица… А он? Ну сил хватает, стреляет тоже хорошо, да и умельство у отца почти перенял.

– Ладно, хватит себя изводить, – сказал он сам себе, и принялся истово молиться на иконы в красном углу, поминая и Богородицу, и святого Николая, и святого Георгия.

Только так смог успокоится, разделся до исподнего, и залёз под теплое одеяло. Печь была натоплена, топили дома снизу, из подклети.

Тайное венчание

Иван шёл к церкви, торопился. Да и дело было нелегкое, и кошель тяжёлый – целых два рубля денег. Он шёл мимо тающих сугробов, стараясь обойти коровьи лепёшки на дороге. И то– какое хозяйство без коровы, а то и двух? Молоко до сметана– сложно без них русскому человеку прожить. Вот и показалась ограда, рядом с которой сидел Мишка, юродивый. Хороший, добрый подвижник. Никому зла не желал, не проклинал, говорил только хорошее.

Иван, не думая положил в кружку святого человека две копейки, и сняв шапку, перекрестился на купола, и попросил:

– Заступись за меня перед Богом, добрый человек.

– Не сомневайся, – и юродивый улыбнулся хорошей, светлой улыбкой, – всё по доброму будет. Любит тебя Пресвятая Богородица, заступится.

Стало чуть полегче на душе Ивану, и он зашел в храм, и опять перекрестился, и пытался усмотреть иерея. Наконец, увидел священника, о чём– то говорившем с вдовой. Наконец, та низко ему поклонилась, и отошла. Отец Варсонофий был худой, с такой же худенькой бородой, в обычном подряснике. и , с крестом на груди.

– Отче, – обратился к нему Иван, – поговорить бы о важном деле. Женится я решил…

– То дело хорошее, – священник сложил руки на груди и хитро улыбнулся.

– Да дело непростое…Нам бы не здесь поговорить, а то слегка смущаюсь при чужих-то глазах!

– И чего ж ты, вьюнош, удумал, ежели не хочешь рядом чужих ушей?

– Женится, отче. Так и невеста согласна, ты не думай. Отец её косо на меня смотрит.

– Отчего же? Ты на царёвой службе, а не дрова людям возишь.

– Так на Елене Фёдоровне Канюшкиной жениться желаю, – совсем тихо сказал юноша.

– Вона как…Остерегусь честной отрок я вас венчать…Как бы не вышло чего.

– Так не увозом жениться хочу. Придём вдвоём, и обвенчаешь, всё честь по чести Неужто тебе наших душ не жаль?

– А свою мне жаль особенно, Иван.

– Да я и деньги принёс, – совсем тихо добавил проситель.

Иерей повернулся, и поманил жестом к себе Ивана. Оба быстро зашли в церковную сторожку. Варсонофий поставил скамеечку для стрельца, на другую присел сам.

– Сразу бы сказал… Дело непростое, и в церковной книге надо запись сделать, и вам грамотку выправить. Бумага, да чернила, они ведь того, денег стоят. Это уж алтын, дитятко. Вечером свечи зажигать – так это четыре алтына. Поиздержался я . на облачение церковное пожертвуешь полтину? – и поп сделал благостное лицо, воззрившись на Ивана, – полтину вперёд дашь. Остальное– после венчания.

– Об чём речь, отец Варсонофий.

Юноша быстро выкладывал серебряные маленькие монеты перед священником, тот вытер прослезившиеся от умиления глаза, внимательно пересчитал и сгрёб серебро к себе.

– За три дня дитятко, – говорил поп уже просто елейным голосом, – предупреди, и буду ждать вас после вечерни. Не волнуйтесь, Господь вас не оставит, и я порадею.

Иван поклонился попу, поцеловал его руку, тот в ответ перекристил юношу. Стрелец пошёл, просто побежал домой. С сердца словно камень упал. Не помнил как вернулся, вбежал к себе, и принялся выводить буквы на малом листе бумаги:

С священником всё оговорёно, надо только предупредить за три дня. Возможно дело только после вечерней молитвы.

Чернила высохли, и старший брат пустился на поиски младших. Долго искать не пришлось, юноша услышал сопение да шлепки. Братья мутузили друг друга, стараясь окунуть в снежный сугроб соперника.

– Ужо матушка то всё узнает! – пригрозил он мальчишкам.

– Да с чего? Ты же не скажешь! – ответил сметливый Устьян, – надо сбегать по делу?

– Точно так.

– Сейчас, – ответил старший.

И Устьян принялся отряхивать Василия от снега, затем сбросил снежные хлопья со своих валенок и шапки, и быстро пошёл вслед старшему брату.

– Давай записку, и жди меня у калитки, – выдал он покровительственно.

Юный посланец прошмыгнул за забор, и был таков, а Иван закутался потеплее, и принялся ожидать гонца.

***

Устьян бегом выкатился на улицу, да припустил по снегу к усадьбе Канюшкиных. Хотел юркнуть к известному месту у забора, но услышал звон бубенцов, и вовремя спрятался. Залаяла собака, почуяв чужих. К воротам подъехали две тройки, приказчики Анфим и Емеля поспешно открыли ворота.

– Добрый день, Кондрат Степанович! Рады, что вы к нам пожаловали! – громко здоровался Анфим и поклонился купцу.

– И тебе добрый день, – гулко ответил купчина, – Дома ли Фёдор Романович?

– Ожидают.

– Проводи, Анфим.

Кучер остался в санях, закутался в тулуп. И мальчик увидел статного купца, в богатой песцовой шубе, крытой голландским синим сукном, сходившего с возка. За ним поспешал и его служка, с малым сундучком.

Ворота закрылись, Устьян натянул шапку на уши, да поднял воротник войлочного армяка. Хорошо, что были валенки на ногах, не мёрзли. Наконец, пошумел у калитки, раза три. Только тогда, наконец, выглянула долгожданная Лукерья.

– Чего ты? Видишь, гость у нас, – сварливо начала бабушка.

– Да с грамоткой я, – с ходу оправдался мальчишка.

– Не жди. Завтра ответ заберёшь. На вот, гостинчик.

Устьян кивнул, спрятал пряник за пазуху, и побежал домой.

Нежданный соперник

Елена сидела в своей горнице и вышивала. На поставце горели три свечи, видно было неплохо. Спать ложиться, конечно, рано. Да чем заниматься? Разве потом Святое Евангелие почитать. Отец в доме, сам дела ведёт. Лукерья за кухаркой приглядывает, а когда и ей сама помогает. Скотница с коровами да курами управляется, как же живность без пригляда? Анфим с Гаврилой да Емеля со всем остальным справляются – когда подмести, дров наколоть, скотину накормить . В лавке отец сам сидит, ну если его нет– значит, Гаврила приказчиком трудится. Когда отца не было, она во всё вникала. И что бы коровы подоены, и хлеб напечён, и зерно с амбара не пропадало. Да и за товаром присматривала.

Поэтому сейчас была красавица только при шитье. Смотрела на узор – и вправду красиво, надеялась, что Ивану такая наволочка понравится. Вся ведь в иноземных цветах получилась, такие она всегда по сказкам себе представляла. И вот, пока она споро работала иглами, раздался стук в дверь, и вошёл отец.

– День добрый, доченька. С радостью тебя, к нам гость дорогой припожаловал– сам Кондрат Степанович нам честь оказал. Твоей руки просит.

– Так я не хочу, – резко ответила дочь отцу.

– Достойный человек, давно в большой чести в Туле, в гостиной сотне состоит. Лучше и быть не может.

– Не пойду за него, – и Елена даже не отложила шитьё, лишь повернула к отцу голову, – в монастырь пойду, а женой этого Кондрата не стану.

– Обещался я за тебя, доченька, – говорил купец проникновенно, почти ласково.

– Вольно вам было меня обещать, словно я вещь какая, – и она вскочила с кресла, – не пойду… – тихо сказала Елена.

– А я обещал! – и, осерчав, ударил кулаком по столу, – моё слово твёрдо!

– А я , как бог свят, утоплюсь! Ничего, и один проживёшь! – и Елена ударилась в слёзы.

Девушка не просто плакала, она стала просто трястись в судорогах, отец просто испугался, и выбежал из горницы. Навстречу шёл услышавший крики в доме напуганный Гаврила.

– Выпроводи Кондрата Степановича. Извинись за меня, поклонись пониже, но выпроводи. Не объясняй ничего.

– Понял, Фёдор Романович, – и толковый приказчик исчез.

Купец же добежал до кухни, где Лукерья помогала готовить званый ужин. Старушка умела проверяла горшки в печи, готово ли томленое мясо, каши доспели.

– Бабушка, пошли со мной, – просил Фёдор, – совсем всё худо сделалось.

– Сейчас, милый. Доделаю… Щи-то запоздают???– и продолжала быстро нарезать капусту.

– Прасковья доделает… Дело к тебе, поспешай, бабушка… – купец так и стоял рядом, не зная, куда спрятать руки.

Они вышли из подклети, стали подниматься, но Фёдор не просто шёл, а будто цеплялся за перила лестницы. Ноги у него сделались словно ватными, и не слушались его. Хозяин дома осторожно приоткрыл покои Елены, и взглянул внутрь из-за двери. С девушкой всё также было плохо, она ледала на ковре. Лукерья проскользнула внутрь, и укоризненно прошептала:

– Эх, батюшка… Будто дочерей у тебя с десяток…

– Успокой её, видишь, плохи дела, – прошептал испуганный отец, – сделай что ты там умеешь, старая ведьма, – начал злиться купец, – травы вам всякие, ешё чего… Делай что хочешь, лишь бы выздоровела!

– Иди, я с Алёнушкой останусь, не беспокойся, – не повышая голоса ответила ведунья.

Фёдор опять сник, и осторожно, стараясь не шуметь, вышел из девичьей, и прикрыл дверь за собой.

Сорвавшееся венчание

Прошло Рождество, Крещение, начался Великий пост. Иван да Елена могли видеться только в самой церкви или перекинуться словом после службы в храме, не раньше чем их отцы могли наговориться. Эти свидания скорее были не счастьем, а испытанием, на глазах других перекинуться парой слов, что бы подозрительный купец не догадался о тайной переписке своей дочери и молодого стрельца.

Но вот, наступил уже март, и по последнему санному пути купец Канюшкин засобирался в дорогу. Груз на санях был разобран, в порядке погружен и увязан, всё было готово. С купцом, кроме возчиков. в дорогу ехал верный Гаврила, а Анфим и Емельян оставались при усадьбе и лавке.

– Что тебе привезти, моя ягодка? – ласково говорил отец любимой дочери, смотря на её бледное лицо, – неужто опять захворала? Не пишь совсем, бледная такая .

– Нет, нет, батюшка, -намеренно ровным голосом ответила девушка, – всё хорошо. Вот разве прикупи ещё шёлковых ниток для шитья.

– Ох ты моя умница, – счастливо проговорил Фёдор Романович, и теперь совсем успокоившись, вышел из девичьей.

Елена подбежала к зеркалу, стоящему на поставце и озабоченно посмотрела на своё отражение. И точно, была так бледна, словно мелом измазалась.

– И вправду, – проговорила она, – да и как заснёшь, если на сегодня и венчание назначено.

Красавица опять посмотрела на грамотку, и в сотый, наверное, раз прочитала:

Будь готова на сегодня, после полудня. Венчает нас отец Варсонофий.

Иван

Предательские слёзы упали на письмо, и она не сдержалась и несколько раз поцеловала такие милые и добрые строчки. Но, надо было быстро собираться. Грамотка так и лежала на поставце.

Она взяла суму, покидала в неё одежду на первое время, сверху был положен и кошель с батюшкиными гостинцами– двадцать ефимков. Приготовила и одежду для венчания – не замарашкой же быть в такой день, сверху шубу, а подумав, нашла и накидку от дождя– серую да незаметную. Надо было к Лукерье ещё сбегать, проститься.

Анфим, обошёл усадьбу, всё проверил и осмотрел. Птица накормлена, коровы напоены да при сене, все в порядке. Мужчина только поплотнее завернулся в армяк, и поправил шапку– всё же сегодня было холодно, хотя и весна начиналась. Надо было узнать и распоряжения Елены Фёдоровны на сегодня, да и обед какой надо приготовить. Нет, ничего такого купеческая дочь не требовала, разносолов заморских, но порядок есть порядок, да и Фёдор Романович приказал спрашивать, что бы наследница во всё вникала.

Так что приказчик зашёл в господский дом, отряхнул веником валенки от снега в подклети. Здесь было прохладно, весь же дом не топили, а то дров не напасёшься. Степенно, не торопясь поднялся по всходу и постучался в горницу. Никто не ответил, а дверь была приоткрыта.

– Елена Фёдоровна? – громко сказал приказчик, – я это. Анфим! Я войду?

Ответа всё не было, и мужчина здорово перепугался. Дворовые люди знали о неудачном сватовстве купца Кондрата, о криках в девичьей, но ничего не говорили об этом, и уж точно, не приведи Господь, не обсуждали. Но знал это и Анфим, и поэтому решился войти. Мало ли что с наследницей, а то ведь ему отвечать.

Горница была пуста, стояла сума, лежала шуба на кровати, и грамотка…Он еще раз осмотрелся, может и не заметил молодую хозяйку, и наконец, прочёл, перепугавшись сам до смерти. Взять письмецо было нельзя, ведь Елена сразу прознает! Но запомнил наизусть, благо приучился мешки с рожью считать. Как можно быстрее Анфим вышел из дома и побежал к Емельяну. Насилу нашёл, тот себе дудочку выстругивал, что-то насвистывал под нос, радовался жизни, простая душа.

– Делать то что, Емеля! – почти закричал своему товарищу приказчик, рассказав о письме.

– Скачи за Фёдор Романовичем о двуконь, а я здесь за Еленой Фёдоровной присмотрю. Всё и образуется, Главное, что бы воплей– криков не было, а то хозяин нас не помилует. Свар он не терпит.

Анфим метнулся к конюшне, оседлал двух лошадей. Емельян, положив свою дудку, побежал к воротам, и поджидал товарища. Как только Анфим подъехал, тут же распахнул тяжёлые воротины, не мешкая выпустил гонца. Сначала шагом, а затем рысью, поскакал норовистый конь, выбивая подкованными копытами слежавшийся мокрый снег. Приказчик знал, какой дорогой всегда ходит Фёдор Романович , и он не мог с ним разминуться.

***

Иван в это время , подале от глаз отца– матери мылся в бочке с холодной водой, весь покраснел, только вытирался быстро, что бы не замёрзнуть. Оделся во всё новое. Ждать не было сил, и принялся вместе с отцом чинить замки у пищалей. Хозяин дома только прятал усмешку в бороду, поглядывая на сына. Тот лишь бодро работал напильником не поднимал глаз на батюшку

– Хорошо получается у тебя сегодня, сынок. Видно, внимателен и усидчив сегодня.

– Да, снега нет. Хорошо, – невпопад ответил Иван.

– Оно конечно, – не стал спорить Семён Петрович, – и день не солнечный. Весна скоро.

Но замок юноша сделал, проверил, работало всё хорошо. Ещё раз взвёл курок, опустил, нет всё вышло как надо. Тут в церкви прозвонили к обедне, он встрепенулся, как петушок Золотой Гребешок, вскочил и пошёл к калитке. Батюшка только вздохнул вслед, да пробормотал:

– Дело оно молодое…

– Я скоро, отец, – обернулся, словно вспомнив, крикнул юноша, – надо сходить. Недалеко здесь.

– Про обед не забудь! – только и успел ответить Семён Петрович.

Иван быстрым шагом шёл к усадьбе Канюшкиных, по дороге проверив и казну за пазухой. Для отца Варсонофия, и так, для себя. на всякий случай. Юноша помнил наизусть письмо, и надеялся, что, девушка его ждёт, готовая идти с ним под венец.

Будь готова на сегодня, после полудня. Венчает нас отец Варсонофий.

Иван

У церкви их ждал извозчик, из посадских людей. Лука, хороший знакомый Ивана, был нанят за целый алтын. И сани у него добрые, с пологом, лошадь хорошая, не старая. Подумал и решил– совсем нехорошо, что бы после венчания, да пешком домой добираться, и договорился с Лукой.

У долгожданной калитки Лукерьи не было, Иван просто вздохнул тяжело, но отступать было нельзя. Юноша перелез через забор, к счастью, собака спала в будке. Он посмотрел по сторонам, но никого не было, тогда быстро добежал до дверей дома, и тихо постучал. Никто не ответил. Он долго прислушивался, надеясь, что вот сейчас откроется дверь. У него противно засосало под ложечкой, и сердце забилось совсем сильно. Иван, сказать честно, не понял в чём тут дело, что здесь, навьи завелись, что ли? Где же Елена? Он открыл запор при помощи засапожного ножа, и вошёл внутрь. Юноша прошёл в подклеть, прислушиваясь к малейшему шороху. Сердце билось часто– часто, да и как же не волноваться? Чужой дом, и суженой не видно. Но тут, услышал шорох сзади и вовремя присел, тут же здоровенная дубинка обрушилась на кухонный стол, и совсем не думая, стрелец успел ударить под дых незнакомцу. Но тёмный кафтан показался так знаком! Тот задохнулся и стал оседать на пол. Делать было нечего, и Иван сдернул пояс с противника, и связал им руки. Подумал, связал верёвкой и ноги тоже.

– Извини. Не грабитель я, – разъяснил юноша, и посадил связанного на лавку.

Нигде не было ни Елены, ни Лукерьи. В отчаяньи он проверял горницы дома одну за одной, и наконец, в одной светёлок нашёл запертых там свою невесту и бабушку.

– Пойдём, нам надо идти! – сказал он.

– Быстрее бегите, пока Федорушка не вернулся! – тихо проговорила кормилица.

Девушка раздумывала лишь пару секунд, посмотрела на бабушку, на ненаглядного отрока, и твердо изрекла:

– Пошли, – кивнула Елена, и сама стала быстро собираться.

И вот, они уже быстро идут, почти бегут к церкви. Шаг за шагом, пускай их ноги скользили по талому снегу, девушка в спешке почти упала, но но Иван успел её подхватить.

– Спасибо, – прошептала она, – вот уже дошли.

У церковной ограды прогуливался отец Варсонофий, который делал вид, что занят чем– то очень важным. Собственно, он считал ворон на заборе.

И тут, словно предупреждая влюблённых, громко каркнули сразу семь громадных птиц. Иван обернулся, и увидел мчащегося галопом коня, а всадником на нём был простоволосый Фёдор Романович. За ним, сильно отставая, скакали двое его приказчиков.

До церкви оставалось всего пять шагов шагов… Купец спешился, и побежал к дочери, просто вырвал её руку из ладони юноши. Иван и не думал сопротивляться. Взбешённый отец поднял нагайку, думая ударить Ивана, но тот лишь снял шапку и опустил руки.

– Убей, если хочешь. Не стану с тобой драться, – громко заявил он, – с отцом моей невесты.

– Покиньте священное место! – возвысил свой голос отец Варсонофий, – не омрачайте своими дрязгами Храм Господень!

– Так и ты, поп, стакнулся с ними! – закричал и на него рассвирепевший купец, – всё серебра не хватает! Много берёшь, наверное!

Варсонофий сначала замахнулся посохом на невежу. а затем. словно вспомнив, коснулся громадного наперсного серебряного креста. Собственно это Фёдор Романович подарил его два года назад.

– Прокляну, как бог свят! – закричал священник, поднимая руки вверх, словно стараясь казаться много выше.

– Я тебе прокляну, забудешь как и звали! – не испугался Фёдор, – пойдём домой Елена! Выйдешь замуж за Кондрата!

– Нет, лучше в монастырь пойду, утоплюсь! – закричала она, смотря только на своего любимого Ивана.

Он же пытался броситься к невесте, но его уже держали за локти приказчики и подбежавший на крики церковный староста. Юноша только смотрел на рвавшуюся из медвежьих рук отца к нему Елену. Она билась и кричала, билась и кричала. Её крик перешёл в истошный жуткий вой, она побелела и лишилась чувств. Фёдор Романович сам был теперь не на шутку напуган. Он крепко держал висевшее на его руках тело дочери, и не мог сказать ни слова. Приказчики сообразили всё быстро.

Подъехал возок, и отец осторожно положил свою дочь на волчьи меха, сел на сиденье сам, а Емельян тихо тронул с места, и сани тихонько заскребли полозьями по чернеющему снегу. Иван так и остался стоять у церковных ворот, и бессильно смотрел на уезжавшую Елену. Чёрный ворон покружился над ним, и сел на толстую ветку. Юноша посмотрел под ноги, на чёрные следы от полозьев саней.

– Не печалься, отрок, – тихо заговорил церковный староста, отряхивая метлоц ограду от снега, – и лёд на реке тает, и смотри, как солнце светит. Образуется всё.

Иван посмотрел на крышу церкви. Висевшая сосулька стала ронять первые слёзы. В тулупе было жарко. Снег на дороге подтаивал, оставляя чернеющие прогалины.

И точно, наступала весна.