Текст книги "Анк-Морпорк: Дело о Похищенном Завтра (СИ)"
Автор книги: Sergey Smirnov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Анк-Морпорк: Дело о Похищенном Завтра
Глава 1: День, который не закончился
Рассвет в Анк-Морпорке никогда не случался. Он просачивался. Протекал сквозь щели в мироздании, как сырость сквозь прохудившуюся крышу, и оседал на городе плотной, жирной плёнкой. Это было не пробуждение, а медленное всплытие из мутной воды сна в ещё более мутную воду реальности. Но этим утром что-то было не так. Что-то было до тошноты так.
Дверца бельевого шкафа миссис О’Беспечность с Псевдополис-Ярд открылась с привычным щелчком. И миссис О’Беспечность замерла. Пустота, что смотрела на неё в ответ, была не просто отсутствием белья. Она была оскорблением. Громким, звенящим заявлением. Внутри, на идеально ровной полке, сидел одинокий, экзистенциально подавленный мотылёк, доедавший, кажется, не волокна ткани, а саму концепцию чистоты.
– Но…
Слово повисло в затхлом воздухе спальни. Вчера. Вчера был день стирки. Она помнила его физически. Помнила натяжение верёвки под пальцами, запах едкого мыла, въевшийся в кожу, помнила, как влажный ветер вырывал из рук простыни её покойной матушки, норовя унести их в сторону Незримого Университета, где из них, вероятно, сделали бы привидение-стажёра. Вечером, утомлённая, но довольная, она складывала хрустящие, пахнущие рекой и праведным трудом стопки в этот самый шкаф.
А сегодня шкаф был пуст.
А корзина для грязного белья в углу ломилась от вчерашней одежды. А на стуле висело то же платье, в котором она спала, потому что оно было единственным, что осталось. Звук, что издала миссис О’Беспечность, был тихим, сдавленным, но по всей длине Псевдополис-Ярд его поняли бы без перевода. Это был звук, с которого начался новый городской кризис. Кризис, который не смогли бы предсказать ни авгуры, ни прорицатели, ни даже аудиторы. В Анк-Морпорке кончились чистые носки.
На Шафранной площади, где воздух был густым от запахов вчерашней рыбы и вечного отчаяния, городской глашатай набрал в свои меха-лёгкие побольше воздуха и развернул свиток.
– О-ЙЕ, О-ЙЕ! – проревел его голос, согнав с места стаю голубей, которые переместились на соседнюю крышу с видом оскорблённого достоинства. – ВЕСТИ ЗА СЕГОДНЯ, ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ЧИСЛО МЕСЯЦА СЫРА! В ОВЦЕПИКСКИХ ГОРАХ ВЫРАЩЕНА РЕПА НЕБЫВАЛЫХ РАЗМЕРОВ! ФЕРМЕР НЕДД СВИНОПАС ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО ВЕСОМ ОНА В ТРИ ТРОЛЛЯ И НА ВКУС КАК ПОБЕДА!
Толпа, вяло жевавшая свои утренние пирожки, сперва замерла. Затем послышался недоумённый ропот, быстро переросший в открытое раздражение.
– Эй! – крикнул из рядов мясник, чьи руки были измазаны чем-то, что тоже выглядело подозрительно вчерашним. – Мы это уже глотали! Слово в слово!
– И про репу, и про вкус победы! – подхватила торговка угрями, чей товар пах куда свежее новостей. – Давай что-нибудь новое, дармоед!
Глашатай моргнул. Раз. Другой. Уставился на свой свиток. Дата была сегодняшняя. Чернила были свежими, он сам видел, как писарь макал перо.
– Но… – голос его потерял свою медную мощь и стал тонким, почти человеческим. – Это… это выпуск за сегодня. Мне его только час назад…
Договорить он не успел. В этот самый момент, ровно в десять тридцать две, из окна кабинета Архитектуры Реальности в Незримом Университете раздался глухой хлопок, похожий на звук, с которым надежда покидает тело при виде налоговой декларации. В серое небо вырвался ананас. Он прочертил изящную, баллистически безупречную дугу и с сочным, финальным хлюп приземлился в ту же самую тележку с навозом, что и вчера. В окне на мгновение показалось скорбное лицо волшебника, который с тоской посмотрел ему вслед. Он был абсолютно уверен, что сегодня утром его целью была наглая ворона, но магия, видимо, придерживалась консервативных взглядов и предпочитала работать с проверенным материалом.
В этот день город зазвучал по-новому. В тихих переулках, где звуки обычно тонули в сырости, теперь висели их призраки. Если замереть у стены, покрытой вековой грязью, и почти не дышать, можно было уловить акустический отпечаток, звуковое пятно: «…осисочки в тесте! Го-о-орячие!..» Крик, прозвучавший здесь ровно сутки назад, теперь висел в воздухе, как застрявшая в вечности заноза.
Но не все были в панике.
В своей лаборатории, которая выглядела так, будто кто-то попытался собрать часы из лапши и запчастей от катапульты, Доктор Беспорядокус был в состоянии, близком к нирване. Он метался между тремя разными хронометрами, каждый из которых показывал одно и то же, и лихорадочно царапал что-то в блокноте пером, выдернутым у грифона.
– Поразительно! – бормотал он, обращаясь к банке, в которой тускло мерцало нечто, подозрительно напоминавшее утро понедельника. – Абсолютная, клинически совершенная темпоральная стагнация! Никаких флуктуаций! Никаких погрешностей! Это же… идеальные лабораторные условия! Это как если бы пациент умер прямо на операционном столе, и теперь его можно препарировать сколько угодно, не опасаясь, что он будет возражать! О, какие возможности!
Он был счастлив. Счастлив, как голем, которому только что выдали идеально сбалансированный годовой отчёт со всеми сошедшимися дебетами и кредитами.
В Овальном кабинете Дворца Патриция тишина была не просто отсутствием звука. Она была присутствием. Имела вес, плотность и цвет старого сургуча. Она давила на барабанные перепонки, заполняла лёгкие и оседала в душе тонким слоем пыли. Единственным, что осмеливалось её нарушать, было едва слышное поскрипывание пера. Это помощник Патриция, Драмнотт, вносил очередную пометку в бесконечный гроссбух городских бедствий. Лорд Витинари, чёрный силуэт на фоне серого города, стоял у окна. Его руки были заложены за спину, а на худом, непроницаемом лице застыло выражение вежливого энтомолога, наблюдающего за суетой в муравейнике.
– Драмнотт, – голос его был тих, но прошил тишину, как игла – шёлк.
– Да, милорд? – Драмнотт замер, перо застыло в миллиметре от бумаги.
– В городе, как я погляжу, возникли некоторые… затруднения с календарём.
– Так точно, милорд, – Драмнотт сверился со своими записями, словно без них мог забыть о конце света. – Отчёты поступают непрерывно. Вернее, поступает один и тот же отчёт, но непрерывно. Гильдия Торговцев в состоянии, близком к коллективной истерике, ввиду фактического обесценивания концепции «завтрашнего дня». Несколько торговцев фьючерсами предприняли попытку самоубийства, выбросившись из окон. К счастью, они приземлились на те же телеги с сеном, что и вчера, так что обошлось без серьёзных убытков для городского бюджета.
– Как… предсказуемо, – вздохнул Витинари. – Полагаю, коммандер Ваймс уже пытается арестовать восход солнца за рецидивизм. Ему подавай то, что можно ударить дубинкой или запереть в камере. А здесь… здесь нужен другой инструмент.
Он помолчал, позволяя тишине снова набрать вес и придавить всё живое.
– Пригласите ко мне констебля-аналитика Протокола. Из Городской Стражи.
Драмнотт застыл. На его лице не дрогнул ни один мускул, но его правая бровь поднялась на долю миллиметра – в его личной системе оценки это было равносильно панической атаке.
– Протокола, милорд? Но он же… он ведь занимается исключительно бумажной работой. Он архивирует жалобы на шумных соседей.
– Именно, – Витинари медленно повернулся. В уголках его тонких губ появилась тень улыбки, холодная и острая, как хирургический инструмент. – Для проблемы, возникшей из-за нарушения вселенского порядка, нам нужен тот, кто поклоняется порядку как божеству. Все остальные – Ваймс, гильдии, даже волшебники – уже являются частью этого повторяющегося уравнения. Они предсказуемы. Мне нужен тот, кого уравнение не учитывает. Тот, для кого неправильно поставленная запятая равносильна ереси. Приведите его.
Констебль-аналитик Протокол ступал по ковру Овального кабинета с осторожностью человека, идущего по минному полю. Он был бледен. Бледен, как бланк для служебной записки. Его китель был застёгнут на все пуговицы, спина прямая, как колонка цифр, но руки, сжимавшие пустую папку, мелко дрожали. Он остановился на предписанном этикетом расстоянии от стола Патриция и уставился на крошечную пылинку на кончике своего идеально начищенного сапога. Пылинка была единственной реальной вещью в этом пугающем, безупречном пространстве.
– Констебль Протокол, – голос Витинари был обманчиво мягок. – Рад вас видеть. Полагаю, вы в курсе сложившейся… ситуации.
– Т-так точно, милорд, – выдавил Протокол, чувствуя, как язык прилипает к нёбу. – Наблюдается некоторое… э-э… несоответствие в хронологическом документообороте.
– Прекрасная формулировка, – одобрил Витинари. – Я непременно её позаимствую. Так вот, констебль. Я хочу, чтобы вы занялись этим… несоответствием. Тихо. Аккуратно. Без криков и погонь, которые так украшают отчёты коммандера Ваймса.
Патриций пододвинул к краю стола тонкую серую папку. Она скользнула по полированному дереву и остановилась точно на границе света и тени.
– Вот первоначальный список тех, чей интерес к стабильности времени мог, скажем так, принять практическую форму.
Протокол шагнул вперёд. Воздух вокруг стола казался плотнее. Он взял папку. Пальцы его были ледяными и не слушались. Он открыл её. Внутри, выведенные каллиграфическим, безжалостным почерком Драмнотта, значились три имени:
Леди Сибилла Овнец (урождённая Грабли).
Чудовище Бухгалтер (Гильдия Счетоводов).
Доктор Гораций Беспорядокус (Незримый Университет, кафедра Нестабильной Реальности).
У Протокола пересохло во рту. Это был не список подозреваемых. Это была карта самых опасных рифов Анк-Морпорка. Аристократия, деньги и безумная наука. Его бросили в океан с одним лишь спасательным кругом из пергамента.
– Я… я изучу, милорд. Согласно… процедуре.
– Не сомневаюсь, – сказал Витинари, снова отворачиваясь к окну. Он сделал паузу, а затем добавил, глядя на застывший город: – И ещё, констебль. Задумайтесь. Что, по-вашему, способно породить больший хаос: явное беззаконие или одна-единственная, но доведённая до абсурда инструкция? Не ограничивайтесь очевидным.
Эта фраза повисла в воздухе, холодная и тяжёлая.
– Вы свободны, констебль. Не разочаровывайте меня.
Протокол развернулся с точностью автоматона, прошёл к двери и вышел, чувствуя на спине взгляд Патриция. Взгляд, который не давил, не угрожал и не осуждал. Он просто… оценивал. Как часовщик оценивает новую, ещё не проверенную в деле шестерёнку, от которой зависит ход всего мира.
Рабочее место констебля Протокола в казармах Городской Стражи было святилищем. Островком маниакального порядка посреди океана вечного бардака. Стопки бумаг на его столе были выровнены с точностью до долей миллиметра. Карандаши были заточены под идеальным углом в тридцать градусов. Чернильница была наполнена ровно на три четверти, как того требовала инструкция по канцелярской гармонии, существующая только в его голове. Единственной вещью, нарушавшей этот дзен, была его кружка. Она стояла слева от стопки входящих документов. Он заварил в ней чай вчера утром. С тех пор он не остыл ни на градус. Тёплый, перестоявший, горький чай стоял на его столе, как молчаливый укор всей физике, и это оскорбляло Протокола до глубины души. Чай должен остывать. Это было правило. Незыблемое, как гравитация или глупость капрала Шноббса.
Он сел за стол, с отвращением отодвинув кружку. Перед ним возвышалась гора отчётов, которую сержант Колон свалил на его стол. Он взял верхний.
– Так… – пробормотал он себе под нос, его голос был сухим, как пыль в архиве. – Рапорт о краже двух пирожков с мясом из лавки Себя-Режу-Без-Ножа Достабля. От… четырнадцатого числа. Подозреваемый: капрал Шноббс. Улики: крошки на усах…
Он отложил рапорт и потянулся за следующим. Его глаза пробежали по строчкам. И расширились от ужаса.
– Рапорт о краже двух пирожков с мясом из лавки… Достабля. От… сегодняшнего дня. То есть… от вчерашнего, который теперь стал сегодня… Подозреваемый… капрал Шноббс. Улики…
Бумага выскользнула из его пальцев. Она упала на стол почти бесшумно, но для Протокола это был звук рушащегося мира.
– Нет-нет-нет-нет-нет… – зашептал он. Его пальцы метнулись к стопке рапортов и начали бессознательно выравнивать её, хотя она и так была идеальной. – Это же… это же хаос. Административный коллапс! Как… как это подшивать? Создавать дубликат дела? Номер дела будет тот же, но дата другая! Или та же? Но это же… это подлог! А если подшивать в одно дело, то это… это нарушение хронологии! Устав ничего не говорит о… о временных петлях! Это… это анархия! Чистая, незамутнённая, бюрократическая анархия!
Он схватился за голову. Каждая фибра его упорядоченной души вопила от этого вопиющего нарушения всех мыслимых и немыслимых инструкций. Это было хуже, чем чернильная клякса на годовом отчёте. Это была клякса на самой ткани реальности.
Но затем его взгляд упал на тонкую серую папку, которую он принёс из дворца. «Дело о несанкционированном продлении текущих суток». И под толстым слоем бюрократической паники, под ледяным ужасом перед неизвестностью, шевельнулся укол запретного, пьянящего восторга. Это было не дело об украденном пирожке. Это было Дело. С большой буквы «Д». Дело, которое могло сломать не просто карьеру, а всю вселенную. И оно было его.
Он осторожно огляделся. Капрал Шноббс дремал за соседним столом, издавая звуки, похожие на работу несмазанного насоса. Сержант Колон пытался решить кроссворд, задавая вслух вопросы вроде «Посудина для супа из семи букв?». Никто не обращал на него внимания. Он был невидимкой, мебелью, функцией. И это было прекрасно.
Протокол наклонился и выдвинул нижний ящик своего стола. Тот был заперт на ключ. Дрожащими пальцами он отпер замок и извлёк свой главный секрет. Свою единственную слабость. Свою величайшую тайну. Толстая тетрадь в потёртой, бесцветной обложке. «Журнал Несовершённых Подвигов».
Он открыл её. Страницы были исписаны его убористым, каллиграфическим почерком. Но текст… текст не имел ничего общего с сухими рапортами, которые он составлял днём.
«…И тогда я, коммандер Протокол, с ледяным спокойствием шагнул в логово дракона. Огонь лизал камни у моих ног, но мой дух был холоден, как предписание о сверхурочной работе. „Именем закона!“ – прогремел мой голос, заглушая рёв чудовища…»
«…Лорд Протокол посмотрел в глаза убийце. „Ваша логика безупречна, – сказал он, поправляя воображаемый монокль, – но вы забыли одну деталь. Параграф семь, подпункт «б» Уложения о несанкционированном применении арбалетов в черте города“. В глазах преступника отразился ужас. Он был побеждён не сталью, но порядком…»
Перелистнув несколько страниц, он нашёл чистый лист. Обычно он писал здесь о том, как мог бы раскрыть очередное громкое дело, случившееся в городе. Но сейчас… сейчас всё было по-другому. Он посмотрел на девственно чистую страницу. Потом на серую папку от Патриция. Его руки перестали дрожать.
В его голове сухие канцелярские формулировки сменились героическим эпосом.
И тогда я, констебль Протокол, вооружённый лишь остро заточенным пером и знанием параграфов, шагнул в самое сердце темпоральной бури. Мир вокруг погряз в хаосе повторений, но в моей душе горел ровный, неугасимый огонь порядка. Я должен был не просто раскрыть это дело. Я должен был вписать новую, безупречную главу в книгу самой Реальности…
Он поморщился от собственного пафоса.
…или умереть, пытаясь рассортировать её по алфавиту.
Да, так лучше. Более реалистично.
Он ещё ничего не сделал. Но он уже чувствовал вкус будущего отчёта. Идеально составленного, безупречно оформленного, способного спасти мир. Или, по крайней мере, идеально задокументировать его окончательный и бесповоротный крах. В его мире это было почти одно и то же.
Глава 2: Галерея невероятных мотивов
Вернувшись из Дворца, констебль-аналитик Протокол первым делом совершил ритуал. Он взял все идеально ровные стопки бумаг со своего стола – входящие, исходящие и текущие – и с благоговением убрал их в специальный ящик. Протёр поверхность до зеркального блеска. Дополнил чернильницу до самых краёв и плотно закупорил её – для этого дела потребуется вся мощь чернил.
Теперь стол был пуст. Это была не та пустота, что зияет в кошельке после визита в Гильдию Швей, и не та, что уютно гнездится в голове уличного мима. Это была пустота деятельная, агрессивная. Пустота порядка. На идеально отполированной поверхности, отражавшей серое небо в окне, не было ни единой пылинки. Пресс-папье из зелёного мрамора лежало на своём месте с точностью до миллиметра. Перья в подставке стояли навытяжку, как почётный караул, отсортированные по длине и остроте заточки. Для Протокола это было состоянием, близким к просветлению. Совершенство. Контроль. Тишина, в которой слышно, как оседает пыль в соседних, менее организованных кабинетах.
Или было бы, если бы не она.
Папка. Тонкая, серая, картонная, она лежала в самом центре стола, нарушая безупречную симметрию. Простая бечёвка, стягивающая её, была завязана небрежным узлом. Ни номера, ни входящей отметки, ни резолюции. Лишь одна жирная, расползшаяся восковая печать, в которой угадывался герб Витинари, похожий на засушенного паука. Папка была аномалией, ошибкой, вопиющим оскорблением, брошенным в лицо самой идее порядка. Протокол смотрел на неё уже десять минут, не мигая. Его взгляд был настолько пристальным, что менее уверенный в себе предмет мебели давно бы сознался во всех грехах, самозарегистрировался и отправился в архив под литерой «Н» – «Неотложное».
Папка молчала.
Из груди Протокола вырвался вздох. Это был не просто выдох, а квинтэссенция всех вздохов, когда-либо изданных мелкими чиновниками перед лицом непредвиденной работы. Он был так совершенен в своей безысходности, что заслуживал собственного формуляра. Рука, будто сама по себе, потянулась к серому картону. В его голове, там, где обитали не параграфы, а драконы, герои и пафосные речи, уже рождалась первая строка для тайного журнала.
«И тогда я, констебль Протокол, принял бремя, что оказалось не по плечу титанам. Моя длань, твёрдая, как гранитные устои моста через Анк, легла на узел, сплетающий судьбы города…»
Он посмотрел на свою настоящую руку. Пальцы мелко дрожали, словно у замёрзшего воробья. Героический сценарий давал сбой.
Протокол отдёрнул руку, как от раскалённой кочерги. Холодная капля пота скатилась по шее под жёсткий воротник кителя. Одно дело – быть героем на бумаге, в безопасности своего стола. И совсем другое, когда подвиг лежит перед тобой, смотрит печатью Патриция и явно не собирается вести себя по уставу.
Он дёрнул за бечёвку.
Внутри лежало три листа. Три имени. Три колонны, на которых держался весь шаткий небосвод Анк-Морпорка.
Леди Сибилла Овнец. Жена Командора Стражи. Герцогиня. Самая богатая женщина из всех, кто когда-либо носил туфли.
Чудовище Бухгалтер. Глиняный голем, финансовый гений Гильдии Воров. Единственное существо на Диске, которое, по слухам, заставило Смерть заполнить налоговую декларацию.
Доктор Аластор Беспорядокус. Глава кафедры Нестабильной Реальности Незримого Университета. Человек, для которого законы физики были скорее набором рекомендаций.
Протокол почувствовал, как в его тщательно упорядоченном внутреннем мире что-то треснуло. Это были не подозреваемые. Это были стихийные бедствия в человеческом (и нечеловеческом) обличье. Люди, способные одним росчерком пера превратить его карьеру, его пенсию и даже его самого в сноску на полях чужого отчёта.
Взгляд метнулся к стопке формуляров, под которыми покоился его журнал.
«…в одиночку я бросил вызов силам, что повелевали городом…»
Да, подумал он, и эти силы могли повелеть, чтобы его перевели сортировать скрепки в подвале. По размеру. И ржавчине.
Спасение пришло оттуда, откуда и всегда, – из правил. Протокол поднялся и, подойдя к шкафу, извлёк тяжёлый, пахнущий пылью и вечностью том в потрескавшейся коже. «Руководство Стражника по Ведению Дознания». Он открыл его с благоговением. Пальцы, как мыши, забегали по строчкам, ища нору, в которой можно было бы спрятаться от реальности. И нашли.
«Параграф 12, подпункт В: Во избежание обвинений в предвзятости, дознание лиц, имеющих значительный общественный вес, надлежит проводить в строгом соответствии с их положением в социальной иерархии, начиная с наивысшего, дабы не нанести оскорбления чести и достоинству означенных лиц несвоевременным вниманием».
Книга с облегчением захлопнулась. Из переплёта вырвалось облачко пыли, станцевало в луче света и осело на его идеальном столе. Новая работа. Новое маленькое, понятное дело.
Решение было принято за него. Он начнёт с леди Сибиллы. Это была не отвага. Это была процедура.
Скотская площадь была самым тихим и респектабельным местом в Анк-Морпорке, но даже сюда донеслось эхо застрявшего дня. Протокол шагал, прижимая папку к груди, как щит от хаоса. Воздух был неподвижен. Пахло вчерашней пылью и вчерашним дождём. Из-за угла доносился тот же самый призрачный крик «Горячие сосисочки!», который он слышал и вчера, и позавчера. Он так глубоко ушёл в составление плана допроса (пункт 1.1: уточнить полное имя и титул; пункт 1.2: запросить алиби на момент предполагаемого темпорального саботажа), что чуть не врезался в спину последнего в толпе зеваки.
Толпа была небольшой, но плотной, как овсяная каша. В центре этого круга любопытства стоял Командор Ваймс. Он выглядел так, словно всю ночь боролся с демонами и проиграл. Небритый, со взглядом, который мог бы прожечь дыру в свинцовой плите, он тыкал пальцем в грудь съёжившемуся Мосли, мелкому воришке с таким послужным списком, что его можно было читать как роман. Рядом, несокрушимый, как здравый смысл, возвышался капрал Моркоу.
– Слушай меня, падаль, – голос Ваймса был похож на скрежет гравия. – Сейчас десять двадцать три. Через две минуты, ровно в десять двадцать пять, ты, как и вчера, и день до того, полезешь в карман вот к этому господину.
Господин, торговец шерстью с лицом испуганного хомяка, судорожно прижал саквояж к животу.
– Но, ваша светлость, Командор, я ж… я ж ничегошеньки! – заскулил Мосли. – Я просто стою, воздухом дышу!
– Не сделал?! – взревел Ваймс, и пара голубей на крыше напротив экстренно сменила место жительства. – Ты делаешь это каждый день! Это уже не преступление, это, чтоб меня черти драли, традиция! Я арестовываю тебя за злостное намерение к рецидиву!
– Эм, сэр, – мягко вмешался Моркоу. – Боюсь, Устав города не то чтобы предусматривает такую статью. Можно арестовать за покушение, но для этого он должен хотя бы руку в карман запустить.
– Моркоу, если он ещё раз запустит туда свою клешню, я лично сделаю так, что он до конца жизни будет есть через трубочку! – огрызнулся Ваймс. – Мы что, будем стоять тут каждый день и смотреть этот спектакль? Это же идиотизм!
Протокол, не желая становиться частью этого идиотизма, деликатно обогнул толпу. В мозгу сама собой сформировалась служебная записка: «Запросить у юридического отдела разъяснения по процедуре превентивных арестов в условиях зацикленной темпоральной стагнации. Форма 19-Г, “Запрос о парадоксах”.» Эта сцена лишь укрепила его в мысли, что его путь – тихая работа с бумагами, с уже свершившимися фактами – единственно верный.
Поместье Овнец пахло старыми деньгами и хорошо выдрессированными призраками. Дворецкий, похожий на ожившую трость, провёл его через дом к задним теплицам – гордости Леди Сибиллы. Стоило ему войти, как его окутал воздух. Густой, влажный, тяжёлый. Он осел в лёгких, принеся с собой запахи хищных, потных цветов, раскалённого металла, серы и чего-то приторно-сладкого, как жжёный сахар на ярмарке. Под плотным сукном кителя по спине медленно поползла капля пота, объявляя о капитуляции его личного порядка перед этим буйством анархии.
Леди Сибилла стояла возле небольшого, но очень прочного вольера. На ней было дорогое платье, но поверх него – грубый кожаный фартук. Уперев руки в бока, она смотрела на обитателя вольера с выражением холодной, дистиллированной ярости.
Внутри сидел дракончик. Размером с откормленного кота, он был чудовищно, непростительно, вульгарно розовым. Не нежным оттенком зари, а кричащим цветом дешёвой конфеты. Дракончик моргнул огромными фиалковыми глазами, икнул и выпустил из ноздрей два идеальных колечка радужного дыма.
Протокол кашлянул в кулак.
– Леди Овнец? Констебль-аналитик Протокол. Мне поручено задать несколько вопросов касательно… э-э… несанкционированной пролонгации текущих суток…
Она даже не повернула головы. Просто ткнула пальцем в перчатке в сторону вольера.
– Вы видите это, констебль? Просто посмотрите. Этот оттенок. Это не цвет. Это симптом. Это генетическое преступление.
Дракончик икнул ещё раз и выдохнул облачко съедобных на вид блёсток.
– Мэм, я понимаю ваше… эстетическое потрясение. Но согласно моим данным, вчера вы воскликнули, цитирую: “Я бы остановила само время, чтобы этого не случилось!”. Не могли бы вы это прокомментировать?
Только тогда леди Сибилла повернулась. Её обычно добродушное лицо было твёрдым, как булыжник на мостовой.
– Остановила бы? – голос её был низким, вибрирующим. – Констебль, я бы обратила время вспять, нашла предков этого… этого недоразумения и лично проследила бы, чтобы они пасли овец на разных континентах! Вы говорите мне о каком-то «Завтра»! А я говорю о веках безупречной селекции, о чистоте крови, спущенных коту под хвост из-за одного… пошлого… мезальянса!
Она схватила Протокола за рукав. Хватка была как у кузнеца. Она подтащила его к стене, увешанной гигантскими генеалогическими древами.
– Смотрите! Лорд Пеплобрюх Третий! Безупречный фенотип! Леди Искродышащая! Их союз должен был дать идеальное потомство! Образцовых, благородных, тёмно-серых драконов! А я получаю… это! Это фенотипическое загрязнение, констебль! Это рецессивный признак, который вылез наружу, как незваный родственник на похоронах!
– Леди Овнец, но время…
– К демонам время! – отрезала она. – Что толку от «Завтра», если в этом «Завтра» мои драконы будут розовыми? Вы представляете себе репутационные издержки?
Он ушёл оттуда с гудящей головой, унося в блокноте схемы скрещивания и запах жжёного сахара. В отчёте он пометил: «Субъект Л.С.О. имеет ярко выраженный мотив. Однако вся психическая энергия субъекта поглощена текущим генеалогическим кризисом. Вероятность того, что она нашла время и ресурсы для остановки глобального темпорального потока, оценивается как низкая. Она не останавливала время. Она просто была бы чертовски рада, если бы кто-то это сделал за неё.»
Если теплицы леди Сибиллы были храмом буйной, хаотичной жизни, то контора Чудовища Бухгалтера была мавзолеем абсолютного порядка. Протокол вошёл и замер, чувствуя, как воздух выдавливается из его лёгких. Здесь не было запахов. Ни пыли, ни чернил, ни даже жизни. Казалось, сам кислород был посчитан, пронумерован и выдан под роспись. Порядок здесь был настолько совершенным, что Протоколу, апологету порядка, стало дурно. Это была его мечта, его утопия, и, оказавшись внутри, он понял, что она невыносима.
Наученный горьким опытом, он не стал обращаться к глиняной статуе, неподвижно сидевшей за столом. Он подошёл к клерку-человеку, который выглядел так, будто его сделали из пыли и сожалений, и официально запросил «всю документацию, касающуюся темпоральных финансовых прогнозов».
Клерк молча принёс один-единственный, толстый, идеально переплетённый том. На холодной чёрной обложке золотом было вытиснено:
«ПРЕДЛОЖЕНИЕ ПО ОПТИМИЗАЦИИ ГОРОДСКОГО БЮДЖЕТА ПУТЁМ ПЕРМАНЕНТНОЙ СТАГНАЦИИ ТЕМПОРАЛЬНОГО ПОТОКА (Т.Е. АННУЛИРОВАНИЯ КОНЦЕПЦИИ “БУДУЩЕГО”). С ПРИЛОЖЕНИЯМИ.»
У Протокола перехватило дыхание. Он открыл первую страницу.
«Введение. Концепция “Завтра” исторически является основным источником финансовой нестабильности. Такие деструктивные явления, как инфляция, процентные ставки и фьючерсные рынки напрямую проистекают из существования непрогнозируемого будущего. Ликвидация данной переменной позволит достичь состояния Абсолютного Баланса…»
Логика была безупречной. Холодной. Убийственной. Он поднял глаза на неподвижную фигуру Бухгалтера.
– Я хотел бы задать вам вопрос.
Голем медленно, со скрипом, повернул свою глиняную голову.
– Это ваша работа? – Протокол положил доклад на стол.
– Утвердительно, – проскрипел голем. Его голос был похож на звук камня, скребущего по надгробной плите.
– Так вы признаёте, что разработали план по ликвидации Завтра?
– Корректировка, – монотонно ответил Бухгалтер. – Не “план”, а “теоретическая модель”. Расчёты верны. Экономическая выгода неоспорима.
Протокол почувствовал укол триумфа. Вот оно.
– И вы привели эту модель в исполнение!
Голова Бухгалтера начала едва заметно дымиться.
– Отрицательно. Для практической реализации требовалось выделение ассигнований по статье “Капитальное вмешательство в фундаментальную структуру реальности”. Запрос на финансирование был отклонён советом Гильдии как не имеющий достаточного бюджетного обоснования.
– И… и это вас остановило? – недоверчиво выдохнул Протокол.
– Действовать без утверждённой сметы, – произнёс голем, и в его голосе, казалось, прозвучала нотка такого глубочайшего презрения, на которое только способна обожжённая глина, – финансово безграмотно.
Протокол был раздавлен. Он молча забрал доклад и попятился к выходу, чувствуя себя глупцом. В коридоре, где снова можно было дышать, он остановился. К стойке, за которой сидел высушенный клерк, боязливо подошёл маленький торговец в дорогом костюме. Он огляделся, наклонился к клерку и прошептал так тихо, что Протокол едва расслышал:
– Прошу прощения… я слышал… у вас тут есть один интересный труд… насчёт… ну, вы понимаете… будущего. Нельзя ли… чисто для внутреннего пользования… получить копию? Моя гильдия была бы очень… заинтересована.
И в этот момент по спине Протокола пробежал холод, не имеющий ничего общего с погодой. Он понял. С ужасающей, тошнотворной ясностью. Проблема была не в том, что кто-то один, будь то разгневанная аристократка или бездушный голем, остановил время.
Проблема была гораздо, гораздо хуже.
Проблема была в том, что идея остановить время оказалась чертовски хорошей идеей. И она начала распространяться, как чума.
