Текст книги "Небо России"
Автор книги: Сергей Сиверин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Рота бетонных работ была брошена на строительство дороги. Уже были отсыпа ны первые десятки метров насыпи на дороге Бокало – Молчало (по названию дере вень). Болотная жижа хлюпала под ногами офицеров, склонившихся над планом до роги века длиной 1,7 километра. На насыпи появилась машина командира, поплыл ротный на доклад.
– Почему не отсыпаете насыпь? – с вопроса начал командир, не дожидаясь доклада.
– Товарищ полковник, прекратили возить песчано-гравийную смесь. Должно быть, что-то случилось в карьере, – начал оправдываться ротный.
– Опять у вас причины. Сколько до поворота? Инженер, идите сюда, – прика зал полковник. Подошел инженер из Москвы. "Прораб" Сонькин, так стали назы вать парня с того дня.
– Почти сто метров до поворота, – товарищ полковник, – доложил Сонькин.
– Чтоб завтра к утру были на повороте. Вы меня поняли, инженер? – спросил командир.
– Так точно, товарищ полковник, – отрапортовал Сонькин. Полковник прыгнул в машину и через несколько минут скрылся за поворотом, оставив нам следы про тектора и свой приказ.
– Что будем делать? – поглаживая лоб, спросил ротный. – Поворот, – тихо предложил Сонькин. Одно слово, Москва! Голова! Под вечер пришло несколько ма шин "Татра", и насыпь круто повернула влево. На следующий день командирская машина провалилась в свою колею и остановилась. Полковник довольный вышел к своим подчиненным, а подчиненные, довольные своим полковником, подошли к не му.
– Что, Сонькин, можете, когда хотите? – спросил командир. – Можем, товарищ полковник, кратко доложил Сонькин о выполнении приказа. Начальство покинуло нас в хорошем настроении. Командир роты и Сонькин обнявшись прыгали на кривой и орали во все горло:
" Вот – новый поворот, Что он нам несет?.."
Солдаты, как саранча с лопатами, брошенная на окучивание придорожных кюве тов, с удивлением и непониманием смотрели на своих командиров. Дикая радость двух офицеров распугала всех лягух на болоте.
Вечером мне пришлось оставить Бокало. Прощаясь, все шутили: – Последний, ты всегда там, где трудно? – спросил меня ротный. – Стараюсь, – сконфуженно ответил я. – И там становится еще труднее! – одновременно воскликнули ротный и "прораб" Сонькин. Я оставил дуэт из Бокало. Основной лагерь призвал меня к себе. Должно быть, там было трудно. Лишь поздно вечером добрался я до своей палатки. Кирко-мотыжный батальон уже спал.
–2
После подъема личному составу, как небесным птахам, давали поклевать каш ки. Затем солдат с чувством голода попадал на развод. Именно на одном из та ких разводов кто-то заметил, что стали пропадать куда-то отдельные офицеры и солдаты. Куда девались одни – это было понятно. Большинство кадровых офицеров занималось поиском квартир, почему-то не устраивал их сервис лагеря. Куда де вались солдаты? На этот вопрос ответить могли немногие.
Капитан Деловани после развода поставил задачи. Андрусу поручил строитель ство магазинов. Ни один лагерь не может обойтись без военторга. Военторг это сладкая конфетка, да сосут ее не все, но об этом позже. Рихард с колонной "КАМАЗов" убыл на кирпичный завод. Его работу на ежедневных совещаниях стал отмечать комбат. Ротному Иванушке поручили строительство складов. Туда я и был направлен моим начальником.
Склады находились в километре от основного лагеря. По пути можно было по щипать горошку. Издали я увидел, как в районе складов на поле чудес опусти лись три винтокрылые машины. Большой Чук со свитой обрадовал всех своим появ лением. С небес и прямо в бой.
– Покажите мне, где у вас ось? – заинтересовался Большой Чук. Ротный Ива нушка куда-то исчез, поэтому докладывать пришлось взводному Саратовскому Ча родею. Он подвел два десятка офицеров к деревянному колу, вбитому в землю, и сказал:
– Вот ось. Перед глазами офицеров был невзрачный кол, на котором была при бита рейка, а в ней три ржавых гвоздя.
– Это ось? – вскипел Большой Чук. – Ось, – ответил Чародей. – Ось?! Ось... – Это ось? – перешел на крик полковник. – Ось, – спокойно отвечал на все вопросы полковника взводный. Продолжаться диалог мог до вечера. Хватило бы сил у обоих, но прервал их майор Беспалый. После недолгих обмеров поля чу дес майор доложил:
– Это ось, товарищ полковник. Большой Чук, ничего не говоря, развернулся и пошел в сторону лагеря, и свита клином ринулась за ним по гороху.
– Хорошо идут. "Свиньей" – прошептал взводный. – Последний, ты как раз вовремя. Помоги мне оси разбить.
– В таком случае, что это за кол? – К этому колу бабка из соседней деревни привязывает свою козу, – сказал Саратовский Чародей, отрывая рейку с тремя ржавыми гвоздями.
– Интересно, поверили бы они тебе, что это ось, если бы к ней была привя зана коза? – спросил я взводного. Чародей немного подумал, и муля была его ответом:
– Поверили бы! Они с ней из одного стада! Разбивка складов была закончена. До обеда еще было время. Я предложил Чародею пощипать горошку.
– Не ешь его! У меня полвзвода в лазарете, – предостерег взводный, но было уже поздно. К вечеру поднялась температура, и я начал сдавать зачеты по бегу на короткие дистанции все по одному и тому же маршруту.
–3
Утром следующего дня – госпитальная койка и капельница. Перед глазами воз никли люди в белых халатах.
– Что со мной, доктор? – спросил слабым голосом больной. – Дристня! – пос тавила диагноз пожилая медсестра и вышла из палаты. Главврач инфекционного отделения госпиталя сел рядом и начал ощупывать мой живот, который издавал непонятные звуки. У меня создалось впечатление, что там происходит политичес кий переворот на базе дизентерийной палочки.
– Откуда вас к нам доставили? – спросил врач. С горохового поля у "озера", где высятся три разнокалиберных дымовых трубы подшипникового завода, – попы тался шутить больной.
– Раньше там была городская свалка, а теперь ваш лагерь, – успокоил врач. – Позвоните в эту часть и скажите, о том, что больше никого не принимаем, эти слова врача для меня были бесконечным источником радости на протяжении всего курса лечения, ведь я опять был "последним".
Инфекционное отделение было переполнено. Рядом лежал замначал по тылу со своими начальниками складов. Шел на поправку командир взвода связи вместе с "Любовником леди Чаттерли". Внизу на повторном курсе лежал командир комен дантской роты. Были посланцы Тотьмы, Вожеги, Харовска – почти вся область не мыла руки исключительно два раза в год: весной и осенью и исключительно в ла герях, что странно. Офицеры глотали таблетки в окружном госпитале. Ставил их на ноги левомицетин, а солдат в лагерных лазаретах – слюна и молодость орга низма. Если они не справлялись с палочкой, тогда везли солдата в госпиталь, и уже о нем трудно было сказать, что он симулянт. Неделями больной не нужен ни кому. Родственники далеко, друзья в строю. Есть возможность подумать в одино честве. Первое, что инженеры увидели – развал. Непроизводительный труд солдат в лагерях, бесконечные аварии, болезни, пожары, гибель людей. Мизерная оплата труда солдат не способствовала повышению производительности. Солдат получал тогда семь рублей. Ленин в шушенской ссылке получал двенадцать рублей в ме сяц. Хороший крепкий дом стоил тогда двенадцать рублей. В Вологде отбывала ссылку сестра Ленина Мария. Дом, в котором она жила, и сейчас украшает цент ральную часть города. Для политических врагов – капитальный дом в одни време на, а для солдата – палатка на все времена года – это времена другие. На шестьдесят квадратных метров сорок человек – на кладбище и то больше дают. Дороги Нечерноземья – это "авантюрадорстрой". И простой шаг простого мужест венного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! "Многие ли из нас смогут сделать этот шаг?" – спрашивал я себя.
– Больной, к вам посетитель. – Рихард, привет! – Привет, Последний. Хотя в данном случае ты первый из наших. Горошку не хочешь? – Ошибаешься. Тут и твои соотечественники есть. Иол уже вторую неделю загорает. Как там стройка? – Не хочу говорить.
Придешь, сам все увидишь. Есть и приятная новость. Теперь я и Андрус живем в гостинице. Поставили две стеклянных печати из "Старого Таллинна" и ночью чувствуем себя людьми, – шутил Рихард.
Он был очень недолго. Появилась в нем непонятная нервозность, но не придал я этому тогда особого значения. За две недели болезни русского офицера в го роде Вологда, его посетили лишь раз. Этим посетителем был Рихард – простой эстонец. Парень, которого роком судьбы забросило на русский север.
–4
Полный курс лечения был позади. Две недели, проведенные в госпитале, дали ответ на то, где мы находимся, а находились мы в бригаде. Бригада – основной вклад коммунизма в науку о наказаниях... Это коллективный организм, живущий, работающий, едящий, спящий и страдающий вместе в безжалостно-вынужденном сим биозе. Бригада, до тебя уже рукой подать! О, без бригады еще пережить лагерь можно! Без бригады ты – личность, ты сам выбираешь линию поведения. Без бри гады ты можешь хоть умереть гордо – в бригаде и умереть тебе дадут только подло, только на брюхе. От начальника, от десятника, от надзирателя, от кон воира, ото всех ты можешь спрятаться и уличить минутку отдыха, там потянуть послабже, здесь поднять полегче. Но от приводных ремней – от товарищей по бригаде, ни укрыва, ни спасения, ни пощады тебе нет... Так уследят за тобой, товарищи лучше всяких надзирателей!
Вот она, третья уставная заповедь лагерей: главное для человека – это труд и обязательно в коллективе.
– Нет в этих лагерях десятников! Нет в них надзирателей! – услышит еще чи татель. Но не найдут командиры в строительной бригаде бульдозера, нет в ней экскаватора, нет отбойного молотка, и будет вынужден солдат в первую зиму разрабатывать саперной лопаткой мерзлый уголь методом подкопа, и умрет он в бригаде, умрет он на брюхе, задохнувшись угольной пылью. Никогда не узнают родители причину гибели своего сына. Он всего лишь хотел, чтоб ночью не погас огонь в котле, и сгорел сам вместе с углем в одном из крематориев страны в свои неполных двадцать лет.
– Здравия желаю, товарищ начальник! Помощник приветствует вас. – Нако нец-то! Завтра едем в Тотьму в командировку, перенимать строительный опыт, начал с неотложных дел капитан Деловани. – Ты сегодня отдохни. Сходи в город, купи мне один флакон, – сказал начальник, слегка подмигнув.
– Не понял. Чего купить? – Одну "чекушку", – возмутился моим непонима нием капитан. – Не понял, – опять ответил я, хотя пред глазамим стал вырисо вываться зауженный кверху силуэт, и даже что-то урчало в желудке.
– Сходи в город и купи бутылку водки, – приказал начальник. – Есть! – от ветил я, отдав честь. Всегда приятно выполнить умный приказ начальника. Ухо дить из лагеря значительно легче, чем возвращаться, поэтому вернулся я только к совещанию, когда все действующие лица были на своих местах. На комбата по действовала летняя жара, и он начал выбалтывать секретные данные:
– Да, мы ничего не делаем, но когда будет надо, мы все встанем и пойдем, гордо заявил полковник Чук.
– Куда они собрались? – начал меня теребить Андрус вопросами, запутавшись в тонкостях речи комбата.
– До ветру, должно быть, – попытался я доходчивее объяснить полковничий служебный порыв Андрусу. До ушей комбата долетел наш диалог, и полковник сквозь зубы блеснул остроумием:
– Инженер,вас, наверное, не там лечили. Контрвыпада с моей стороны не пос ледовало, и комбат продолжил свой доклад. Оказалось, что в мое отсутствие был проделан огромный объем работ. Успешно строились умывальники, туалеты. Нача лось строительство зимнего лагеря под руководством майора Гека. Хорошо прод вигалось дело на строительстве забора вокруг лагеря. Плохо было с фундамента ми на складах, но об этом комбат промолчал, ибо сам там приложил руки.
– Инженеры под руководством капитана Деловани две недели искали ноль, зачитал комбат с листа и многозначительно посмотрел на присутствующих. Эта фраза вывела из равновесия прапорщика Цветного.
– Какой ноль вы там искали? – спросил старшина роты Андруса. – Абсолютный, – обиженно ответил инженер. Прости, читатель, ему незнание тонкостей русского языка. Ведь если бы вас завтра привезли в армию Эфиопии или Судана, вам бы, наверное, тоже было трудно с языком. С совещания все расходились в хорошем настроении. Андруса поздравили с "боевым" крещением под Вологдой. Еще один день подходил к концу, ибо солнце ушло к врагам.
–5
Тотьма – город, где когда-то великий Петр воскликнул: "То тьма!" В трид цать седьмом древний северный город отметил свое восьмисотлетие. Встретил нас город тьмы черными окнами – пустыми глазницами своих соборов. В часть, куда мы были прикомандированы, пришлось идти пешком по свежеотсыпанной насыпи. Ал лея почерневших от времени и провалившихся в землю домов оборвалась на берегу маленькой речушки. Форсировали водную преграду по прогонам низководного мос та. По голым ребрам группа офицеров перешла на другую сторону, где на возвы шающемся берегу, стоял монастырь. Именно в нем расположился лагерь. До прихо да военных в монастыре был техникум, но молодежи в городе не стало. Загнали солдат и офицеров в кельи монахов. Куда загнали последних? Молчат величест венные купола Воскресенской церкви. Лагеря и монастыри опять были неразлучны. Встретил нас настоятель монастыря – главный инженер бригады. После приветс твий выяснилось, что в части скончался один солдат от брюшного тифа, а второй в очень тяжелом состоянии. Пещерность была во всем, только мост через Сухону росчерком своих пролетов над водной гладью напоминал о конце двадцатого века.
Через неделю было прощание с городом. – Возрождения тебе, Тотьма, воскре шения из тьмы, – говорили многие, покидая северный русский город навсегда. Человеческая слабость, такое же отсутствие нравственной опоры для борьбы из-за того, что нет отдельной позиции. Дороги Нечерноземья! Чей это культ? Какой личности? Личность ли это вообще? Может, это что-то другое?.. Любая профессиональная группа, как только находит удобный момент вырвать кусок, хо тя б и не заработанный, хотя б и избыточный, – тут же вырывает его, а там хоть все общество развались.
– Товарищ майор! Чья это идея строить дороги не профессионализмом, а ла герной толпой? – спросил я рядом сидящего офицера. Майор внимательно посмот рел на меня и, сделав скидку на мою молодость, рассказал сказку:
– Давным-давно в одном царстве-государстве одна толстая морда ездила на пуск доменной печи. Погода была нелетная, и высокопоставленная персона не смогла воспользоваться ковром-самолетом. Пришлось ей проделать долгий путь на правительственном авто. Отрапортовали, доложили, пустили. Но толстая морда очень была озадачена отсутствием дорог во вверенном ему царстве. Был постав лен вопрос на совете. Другая толстая морда предложила свои услуги:
– Нечего делать моим генералам. Война заканчивается. Пускай мои генералы стройкой побалуются до лучших дней, – так они и порешили, лейтенант. Такая вот сказка.
– Закрутили мальчики шарашку. Не спросили генеральчики Парашку. Товарищ майор, если это сказка, то конец у нее должен быть счастливым. Что будет дальше?
– Для вас счастливый конец – это дембель. Нам же придется ждать дольше. Профессиональная армия – вот наше спасение. Только она с танкистов и десант ников снимет позорные петлицы, в которых перекрещенные топоры, напоминающие мотыги, – с тихой болью в голосе сказал майор.
Над головой мелькнул плакат: "Водитель! Въезд в город Вологду на грязных автомобилях запрещен!"
– Вот мы и приехали! Прощай, лейтенант! – Товарищ майор, желаю вам счаст ливого окончания сказки. Группа офицеров из другой бригады вышла из автобуса и направилась на железнодорожный вокзал. Стройлагерь для остальных был рядом.
–6
Инженеров приказом командира превращали в старших машин – это пастух спра ва от водителя с месячным окладом в четыреста рублей, причем в лагерях нало гов не знают. Есть в этих лагерях пастухи и с большими окладами – это зависит от количества голов в их стаде.
– Товарищ, лейтенант, привезите бетон, но мелкий, – приказал комбат. Ри хард, пожав плечами, попытался уточнить приказ, на что полковник Чук дал пол ное объяснение:
– Мелкий бетон – это когда он без камней. – Может, нужен раствор? – засом невался Рихард. – Да! – произнес комбат, обрадованный тем, что его поняли бестолковые инженеры. Перекликаются лагеря, перекликаются времена. На суде Крыленко сбивается, ось вагона вместо оси паровоза. Как долго еще будут про черчены во времени эти дикие параллели? Такой вопрос мы стали задавать себе много позже, а тогда приказы не обсуждались.
После приказа инженеры бросились в парк получать машины, но по дороге всех перехватил капитан Улыбкин. На заводы отправили прапорщиков, а инженеров по садили высасывать из пальца, брать с потолка месячный план. После долгого и мучительного высасывания нас ждала желанная премия.
Государственное нормирование описывает производство таким, каким оно не может быть на земле, – и этим напоминает социалистический реализм в беллет ристике.
Василий Григорьевич Власов – классик тухты на лесоповале. Одним росчерком вашего пера стволы были свалены, съедены, списаны – и снова гордо стояли, зеленея хвоей! Великое слово, кочует по лагерям! Тухта!
– Вот сумма, на которую вы должны выйти, чтоб сегодня вечером все процен товки были готовы,– приказал главный инженер Улыбкин.
– Выполнение может не позволить выйти на такую сумму, – возразил Рихард.
– Мы на льготном финансировании, сметной документации нет, пишите все, что придет в голову, – просветил Улыбкин и мило улыбнулся. Через несколько часов обмеров и вычислений группа инженеров едва вышла на половину приказанной сум мы. Первым отказался писать тухту Андрус.
– Всех посадят! – воскликнул он и отбросил в сторону ворох бумаг. – Анд рус, не расстраивайся. Вологодская пересылка рядом, далеко не повезут, – ус покаивал своего коллегу Рихард. – Последний, скажи число. – Восемь. – Хорошо! Сунем восемь тонн арматуры в этот бетонный фундамент. – Но там же ее нет! опять воскликнул Андрус. – Финансирование у нас льготное, значит будет, опять успокоил нас Рихард. Через несколько часов методом почкования тысячи превратились в десятки тысяч, а те в свою очередь в сотни. Вот он, план! Вот она, тухта во все времена! Были случаи, когда выполнение батальона за месяц превышало полмиллиона рублей. Личный состав части составлял двести пятьдесят человек. При самом минимуме каждый солдат должен был получать триста рублей в месяц, но получал в основном семь. Солдату хватало, и он не жаловался.
Тухта – затея, как прожить, а вовсе не нажиться, а вовсе не ограбить госу дарство. Нельзя государству быть таким слишком лютым и толкать подданных на обман. Так принято говорить у заключенных: "Без тухты и аммонала, не построи ли б канала". Так было раньше. Тухта в лагерях нового типа и та стала пороч на. Без нее не будет квартир, без нее не будет премии, без нее не будет орде нов и повышения в должности и звании. Без тухты замполита не переведут в центральное управление Арбатского военного округа. А как ему этого хотелось!
– Демагог, демагог без тухты не построили б дорог. Через несколько дней спасительная командировка. Нет разводов, нет совещаний, а есть два выходных в неделю. Встречался я со своими полководцами только у заказчика. Товарищ Насо сиков был наш человек, службу знал.
– Подлей ему, может, и подпишет, – советовал Улыбкин. Рука Насосикова уже дрожала, но нужную бумагу не подписывала. Одно слово, кремень, а не заказчик. Первый раунд центральное управление вчистую проиграло. Гонг – буль, буль... Второй раунд.
– Последний, наше не подписывает давай твои процентовки, – удивил меня об ращением капитан Улыбкин.
– Что здесь? – Отсыпка насыпи. – Кубатура хороша! Расценка вот только ма ловата, – возмутился капитан. – Плечо перевозки короткое, поэтому и расценка невелика. – Более дальний карьер у тебя есть? – В тридцати километрах...
Пересчитай на тридцать и вперед, – приказал Улыбкин. – Такая тухта не пройдет! – Во-первых, не тухта, а льготное финансирование, а во-вторых, со смазкой пройдет, – уверенно дирижировал флаконом капитан Улыбкин. Гонг буль, буль...
Третий раунд. Два прямых и левой сбоку – тридцать тысяч. Хорошо! Давай... Давай... Левой, левой – еще десять тысяч. По корпусу и отошел с ударом. Хоро шо! Правой в голову через руку – пятьдесят тысяч. Гонг – буль, буль... Заказ чик в состоянии гроги в середине десятого раунда, подписывал все, уже не гля дя, оставляя после каждого своего удара прямой правой автограф на очередной процентовке. Гонг – буль, буль... Банк – судья. Победу по рублям одержала бригада. Крепкие ребята с крепкой печенью могли вести поединок до утра. Одно слово, профессионалы. Гонг – буль, буль... Есть план! Есть премия!
После успешного подписания процентовок за октябрь я заехал на несколько дней в лагерь. Рихард первым отправился домой в отпуск. Командование оценило его трудолюбие, но чего ему это стоило, знали немногие. Каждый день он с ко лонной машин ездил по заводам. Вечерами работа с документацией: процентовки, матотчет. Все короче становилась у него ночь и все толще материальный отчет. Несуществующие материалы десятками тысяч шли на остатки, превращаясь в воз дух.
– Рихард бросил все и уехал домой с неутвержденным матотчетом за четыре месяца, – сказал Андрус, когда я зашел в палатку производственного отдела.
– Кто утверждает отчет? – Полковник Беспалый, – ответил Андрус. – Попро буйте сбросить материальную ответственность на непосредственных производите лей работ, – посоветовал я, хотя в чушь, которую сказал сам, не поверил.
– Последний, возвращайся, – тихо попросил Андрус, не глядя мне в глаза.
–7
Ушел я из лагеря полем чудес, уже издали заметив капитана Степанова. За неделю до этого к ротному приехала жена, и полковник Чук отпустил его на це лых три дня. Ротный лавировал между лужами, защищая блеск хромовых сапог от раскисшей глины. Надо сказать – это у него плохо получалось. Встретились два пилигрима.
– Привет, капитан, как отпуск? – Случка кончилась, служба началась. Что в части? – Смотр песни и строя на болоте. – Ясно! Опять первенство частей по синхронному плаванию, – сказал капитан и поплыл дальше значительно медленнее. В часть, куда меня прикомандировали, я не поехал. Одни думали, что я в коман дировке, другие, что в лагере, а я дома отмечал очередную годовщину Октября. Как выяснилось потом из подобных мне умников, в армии можно формировать ба тальоны. Самое же главное: избегайте общих работ! Избегайте их с первого же дня! В первый день попадете – и пропали уже навсегда. "Последний, возвращай ся", – эти слова Андруса заставили меня приехать в лагерь. В лагере я и ос тался навсегда.
Общие работы – это главные основные работы, которые ведутся в далеком ла гере. Старайтесь любой ценой – не попадать на общие! Почти весь батальон был брошен на Бокало-Молчало в декабре. Северные морозы, а согреться можно только лопатой. Давай!.. Давай!.. Давай!..
– Почему не платят полевые? Мы же в поле живем, – возмущались некоторые офицеры.
– Это поле чудес, а как известно дуракам деньги не нужны, потому и не пла тят, – освоившись, отвечал на все вопросы Андрус.
Зимой лагерь изменился. Личный состав справил очередное новоселье. Новые палатки приняли солдат и офицеров. На КПП повесили плакат: "Воин-дорожник! Родина верит, ты построишь дороги Нечерноземья!" Изменились наши лозунги. Длинно и с каким-то сомнением. Вот раньше были времена. "Народ и партия едины!" Моржу на Чукотке и то ясно, что они заодно, идя на дно. Ниже лозунга, между зеленеющими холмами, воины-дорожники прокладывают дорогу. На вершинах холмов справа и слева высятся белоснежные церкви с золочеными куполами. Во ин-дорожник на переднем плане склонился к нивелиру и в трубу, должно быть, видит светлое будущее, о чем говорит его улыбчивое и загорелое лицо. Видимо, художник политотдела не знал, рисуя идиллический пейзаж, что нивелир ставит все с ног на голову. Этот пейзаж, воткнутый в грязь, и сейчас встречает но вобранцев Вологодского стройлагеря.
Перемены были колоссальные. В лагере торговал военторг, штабные вагончики и палатки наполнились женщинами.
– Зачем вы пошли работать в воинскую часть? – как-то спросил Рихард одну из вольнонаемных.
– Здесь любят и кормят по-настоящему, – ответила милая дама и вышла из па латки.
– Как отдохнул? Как съездил? – начал интересоваться я, когда мы остались одни.
– Ты был прав. Отпуска, действительно, имеют свойство кончаться, но это еще ничего. Все, кому я рассказывал, никто не верит в существование этих строительных лагерей. Хотя уже следующей весной сотни офицеров запаса будут также, как и мы, месить грязь и ждать конца, – сказал Рихард.
– С этим неверием я уже столкнулся. Как у тебя с матотчетом? – задавал я вопрос за вопросом. Рихард как-то сразу сник. Взгляд его стал тусклым.
– Устал я с ним. Инженеров в штабе бригады нет, одни соцхозработники. Пол ковники заняли удобную позицию: ничего не подписывать, значит спать спокой ней. Несписанных материалов уже на полмиллиона. Движение их никто не контро лирует, но воруют, как нигде! Идут они на ремонт офицерских квартир, на про пой, да и просто в болото...
– Товарищи офицеры, можно войти, – прервал речь Рихарда с порога палатки один из взводных.
– Входи, взводный. Рапорт на увольнение уже написал? – встретил Рихард вопросом взводного. Молодой лейтенант последнего года выпуска подсел рядом. Сбросил шапку-ушанку голубого меха и начал свой рассказ:
– Сегодня по приказу зашел я к нашему начштаба. Захожу, сидят двое: Гек и наш замполит, а перед ними на столе мой рапорт на увольнение. Начал меня про рабатывать майор Гек: "Ты же кадровый офицер. Ну, ладно, нытики– двухгодични ки рапорта пишут, да они всю армию развалили", – майор наш был в ударе. Нес колько тысяч двухгодичников многомиллионную армию развалили. Хватит служака, – сказал взводный и вскочил с табурета. Дальше он продолжал свой рассказ уже стоя.
– Говорит, значит, Гек: "Неужели тебя, взводный, не интересует год за пол тора, сорок пять суток отпуск и сорок процентов премия". Я ему с безразличи ем: "Нет!"
В это время в палатку вошел наш истопник, бросив охапку дров возле печки он присоединился к нам в качестве слушателя. Эльдара мы слушали с удивлением. Целый театр одного актера в палатке производственного отдела. Талант!
– "Товарищ майор, как вам наши льготы?" – обратился Гек к Манкину, – ска зал Эльдар. Взводный бесшумно пробил чечетку валенками и продолжил:
– И тут вступает замполит Манкин: "У меня душа поет..." Нас разрывал смех, но Эльдар решил добить всех окончательно и себя в том числе. – Значит, Манкин сказал: "У меня душа поет", потом закатил свои глаза и добавил: "Много ли нам коммунистам надо. Хороший стол, хороший стул..." и, уже поглаживая себя по животу, добавил: "Конституция у нас такая!" – рассказчик смолк, но мы напол нили палатку смехом усталых людей. Истопник – рядовой Баранов корчился от смеха в углу палатки, зарывшись в дровах.
– Манкин у нас истый партиец, – закончил свой рассказ молодой лейтенант. Спасает всех муля в лагерях. Знал это взводный, поэтому ходил он по лагерю и нес всем свой талант. В палатку пришли офицеры погреться, прижались к печке взводные: Чернодор, Саратовский Чародей, зашел и наш начальник Деловани. Офи церы, пораженные нашим смехом, стали требовать повторить рассказ. Истопник повторения не вынес, он выполз из палатки на четвереньках. Эльдар закончил свой повтор, но сразу же начал рассказывать другую мулю:
– Сегодня, как видите, я дежурный по части, – сказал взводный, показав на свою повязку. – Ночью приснился сон нашему Чуку. Чук на белом коне проводит большую вечернюю поверку. Начал Чук перекличку: "Эстония – Я! Латвия – Я! Литва. Литва!.." В ответ только молчание. "В лагере самоволка" – взревел гор дый всадник. "Поймать, наказать, поставить в строй! Квартира у меня там! Ни чего! Танки там еще есть, не все переплавили". Бессонная у меня была ночь, кошмары снились нашему комбату, – закончил взводный, а через минуту на пороге палатки выросла фигура комбрига. Командир строительной бригады с порога начал возводить этаж на этаж. Закончил он свой монолог тем, что всем объявил выход ной день. – Это самое страшное наказание в лагере, когда тебе объявляют вы ходной, как в песне, и отнимает день от очередного отпуска главный запевала. Затем полковник обещал снести палатку бульдозером, а мы стояли, вытянувшись по стойке смирно, и ждали, когда же это произойдет. Актер исчез, громко хлоп нув дверью. На этом представление окончилось.
–8
В тот же день, а, может быть, и в другой (в лагере они все одного цвета серого) к нам пожаловал на строительство складов полковник Беспалый. Градом посыпались советы и наставления.
– Товарищ полковник, я – инженер-строитель и могу показать вам свой дип лом. Вы мне покажите свой, тогда и поговорим, – наглостью попытался я отпра вить полковника заниматься своими делами – идите принимать матотчет, а уж са рай мы и без вас построим, – так я нажил еще одного врага с полковничьими по гонами.
– Время еще есть! Тебе придется пожалеть о сказанном, – бросил фразу, ухо дя, полковник. Здесь надо, правда, еще сказать о том, что этот офицер, за два года моего пребывания в Вологодском военностроительном лагере, никому ничего дурного не сделал, он был просто не на своем месте, поэтому его потом сильно повысили, отправив дальше на север, но вернемся к нашему сараю. Отчаяние бро сило меня на снег. Подошел Чародей, наблюдавший всю сцену.
– Последний, сгоришь! Еще впереди полтора года. – "Хаммунистам" не есть моего мяса, – бубнил я часто про себя, эта фраза почему-то всегда успокаивала меня в лагере. Про себя у нас многие бубнили, был и я малоприметным бубенчи ком в лагерном оркестре. Чародей сел рядом, вытянув вперед свои валенки. На мне же были сапоги. Этим отличаются все "штабные крысы" от ротных офицеров.
– Чародей, я сегодня в бригаде просмотрел сводку несчастных случаев. Пачка сфотографированных трупов, причем многие снимки сделаны прямо в морге. Погиб шие при этом были абсолютно голые. Все фото были подписаны каким-то неизвест ным мне до сих пор садистом. Были там, например, такие: "Лейтенант И, убит мимо проходящим поездом," "Рядовой К, убит упавшей дымовой трубой", "Сержант М, погиб при взрыве кислородного баллона", "Рядовой М, сгорел при стирке об мундирования в бензине" – этот список можно продолжить в бесконечность, и все это преподносится как единичные несчастные случаи в быту и на производстве. Виновных нет! Те условия, в которых мы живем, называют бытом, а условия, в которых работаем, – производством. Смертельный несчастный случай на произ водстве, при ничего не производящем производстве – воистину вахканалия.
