Текст книги "Черный Магистр"

Автор книги: Сергей Шхиян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

Ночь прошла на удивление спокойно, хотя у противника был хороший шанс взять нас тепленькими. Никаких постов мы не выставляли, единственной мерой безопасности были запертые ворота. Однако, все обошлось, сатанистам этой ночью было не до войны.

Следующее утро выдалось промозглое и сырое. На землю опустился густой туман, так что не были видны даже дальние углы двора. Я хорошо отдохнул за ночь и был полон планов и идей по защите нашей цитадели. Александр Егорыч за ночь проспался и опять страдал с похмелья. В начале знакомства он мне понравился, но его неумеренное, безответственное пьянство несколько поменяло к нему отношение, и никакого сочувствия к его мучениям у меня не было. Тем более, что он без дела слонялся по избе и по пятому разу спрашивал у всех, кто попадался на глаза, нет ли чего-нибудь выпить. Штабс-капитан тоже сник и голос больше не подавал.

Предоставив их, как говорится, своей судьбе, мы собрали совещание. Нужно было определиться, что делать дальше. Всю нашу огневую мощь составляли шесть ружей, из которых четыре были относительно современными штуцерами (два капитанских и два захваченных вчера в имении), и пара сношенных охотничьих хозяина.

Кроме того, у нас было четыре кремневых пистолета и две, наши с Ефимом, сабли. Если учесть, что на перезарядку каждого ружья уходит около минуты, то рассчитывать отбить атаку сорока-пятидесяти противников такими средствами было невозможно. О чем я и сказал своим соратникам.

– Тогда, может быть, нам лучше отсюда убежать! – предложил боязливый Похлебкин.

На это предложение никто не откликнулся. Всем было понятно, что побег просто обречен на провал. Нас неминуемо выследят, догонят, и тогда мы окажемся обречены.

– Есть еще предложения? – спросил я.

– Можно уйти в лес, – предложил Иван, – там они нас не найдут.

Мысль была здравая, но невыполнимая. Продержаться в лесу с тремя нездоровыми женщинами было проблематично, к тому же мне не нравились пораженческие настроения.

– Есть еще один выход, – сказал я, – устроить противнику ловушки...

Меня перебил голос штабс-капитана:

– А что я говорил? Вместо того, чтобы разгуливать неизвестно где, нужно было выкопать ров и устроить флеши!

– Для этого нам нужен порох, чугунная посуда и гвозди, – продолжил я.

Общий взгляд на меня был как на ненормального. Однако, это меня не смутило.

– Михаил Семенович, у вас в Уклеевске можно купить чугунные горшки?

– Наверное, в скобяных и посудных лавках, – ответил парикмахер.

– А керосин у вас продается?

– Продается.

– Тогда все решаемо, – уверенно сказал я.

– А что, это самое, решаемо? – осторожно спросил купец.

Тогда я поделился своими мыслями о подрывных снарядах в эпоху начала машинной цивилизации. Чем дольше я говорил, тем внимательнее меня слушали.

– Чугунный горшок – почти то же самое, что и пушечное ядро, – объяснял я. – Начиним его гвоздями и разнесем всех гайдуков вдребезги.

– А как их будем запаливать, фитилем? – спросил приземленный купец.

– Сделаем пороховые дорожки прямо от избы. Костры польем керосином. Как только гайдуки пойдут на приступ, подожжем нужные костры, а потом будем по мере надобности взрывать горшки с гвоздями. Только для этого нужно много пороха. У нас после вчерашней потехи остался всего пуд Нужно прикупить еще.

– Ага, – согласился скучающий на лавке хозяин, – и не забудьте про опохмелку.

– Все равно флешь лучше, – добавил свое слово в обсуждение штабс-капитан, свешивая голову в чердачный люк, – али редут! Ударить изо всех пушек картечью и сомкнутым строем на врага. Ура!

Я с тоской посмотрел на соратников, вместе с которыми предстояло воевать, и только одно меня успокоило, что и противник у нас вряд ли лучше.

– Нужно кому-нибудь поехать в город. Михаил Семенович, как вы? – спросил я.

– Если нужно, так о чем разговор, заодно проведаю своих.

– А вам в помощь поедет...

– Я поеду, – сам вызвался купец, на которого я и рассчитывал, – мало ли что в дороге случится, к тому же торг – дело умственное.

На этом и порешили. После чего интенданты отправились тайными тропами на задание, а оставшееся воинство начало готовиться к снаряжению огневых припасов, Часа Два мы занимались необходимыми делами, потом я отправился проведать женщин. В избе было тепло и душно. С печи слышался тихий говор. Я заглянул на лежанку. Троица, лежа в ряд, как и раньше, только что сбросила общий тулуп.

– Как дела, красавицы? – бодро поинтересовался я.

– Алеша, это ты? Как мы здесь очутились? – слабым голосом спросила Кудряшова.

– Ты ничего не помнишь?

– Почему на мне эта одежда? – не отвечая, спросила она.

– Вас захватили на постоялом дворе...

– Да, я знаю, потом отвезли в какое-то поместье.

– И что было дальше?

– Потом, потом, мы плакали, и нас заставили выпить вино...

– Там был тот, что вас ударил, – добавила Марьяна.

– Да, его еще странно зовут, – подтвердила Екатерина Дмитриевна, – совсем не по-русски.

– Улаф? – подсказал я.

– Возможно, – попыталась вспомнить она. – А вот что было дальше... Какие-то странные сны.

– У меня тоже, я все время летала, – подтвердила горничная.

– А больше я ничего не знаю, – растерянно сказала Катя.

– А как вы себя чувствуете? – задал я общий вопрос.

– Не знаю, – ответила за всех Кудряшова. – У меня все дрожит внутри, я, наверное, очень больна?

– Да, вам всем необходимо отлежаться, Там, где вы были, вас травили особым ядом. Но теперь все в прошлом. Можете быть спокойны.

– А мне вы поможете вернуться домой? – спросила третья пленница.

Я впервые рассмотрел ее. Это была молодая девушка с бледным лицом и большими серыми глазами. По виду, из какого-то привилегированного сословия.

– Конечно, только не сейчас, а позже, вам нужно сначала окрепнуть.

– Вы обещаете? – проговорила она, пристально глядя на меня в упор.

– Да, да, конечно. Вы долго находились в плену?

– Не знаю, наверное, мы с матушкой ехали на поклонение в Оптинскую пустынь. Потом... – отводя глаза, сказала девушка. – Простите, но у меня очень болит голова и мне холодно.

Мне стало понятно, что девушка темнит, и у нее начинается ломка. Скорее всего, все это время их кормили лошадиными дозами опиума, который без проблем можно было купить в любой приличной аптеке.

– Я попрошу, чтобы для вас истопили баню, попаритесь, погреетесь, – сказал я, не представляя, чем еще им можно помочь. – Боюсь, что день-два вы будете себя очень плохо чувствовать, придется потерпеть. Главное, что мы вас вырвали из рук бандитов.

– Так это и вправду были бандиты? – спросила Катя. – А такой высокий, с красивым голосом среди них был?

– Да, это один из предводителей.

– Я, кажется, его помню.

– Он тебя тоже, – ответил я и, попрощавшись, ушел заниматься фортификацией. Дел у нас было невпроворот.

К восьми часам вечера, когда окончательно стемнело, работы были завершены. Погода нам благоприятствовала: небо было чистым, и вовсю светила луна. Женщины после бани, которую после нескольких моих пинков истопил Александр Егорыч, чувствовали себя, на мой взгляд, лучше, чем утром, но, сами этого не понимая, томились без наркотика.

Теперь была наша пора мыться, бриться и готовиться, как это принято на Руси в критических ситуациях, быть чистыми к возможному последнему часу. Никто, включая Похлебкина, не ныл и не томил души окружающих страхами и жалобами. В бане купец и парикмахер даже пытались шутить, рассказывая, какое впечатление произвели их оптовые покупки на местных лавочников. Те даже заподозрили, что в стране начался чугунный кризис, и попытались взвинтить цены на горшки. Однако, содружество еврейской сметки и русской предприимчивости провалило эти коварные планы.

Хотя париться и расслабляться времени не было, но вытащить соратников из горячего рая оказалось задачей невыполнимой, и я, оставив их наслаждаться парной, пошел единолично бдеть на боевом посту.

Кроме внешних мин и засад, мы оборудовали на чердаке стрелковые ячейки, чтобы не быть перестрелянными сквозь дощатую крышу. Я, не торопясь, двигался по кругу, через смотровые щели всматриваясь в подступы к хуторскому тыну. Пока никаких перемещений противника заметно не было. Луна освещала мирные картины осеннего вечера. Из каминной трубы бани поднимался вверх легкий дымок не прогоревших до конца дров. Кругом было тихо и почти благостно.

Нападение я ожидал после полуночи, когда уйдет луна. Фенька с мифической пушкой произвела на Моргуна и магистра большое впечатление, и они не решатся сунуться под заряд картечи. Однако, чем черт не шутит, не мешало помнить и старую армейскую истину: лучше перебдеть, чем недобдеть.

Очередной раз, обходя по периметру смотровые щели, я углядел-таки какое-то незначительное движение в лесу, за тыльной стороной частокола. Как всегда бывает, когда внимание сосредоточено на чем-то определенном, любое несоответствие обстановке сразу же бросилось в глаза. Возле белого ствола толстой березы появилась посторонняя тень. Я тотчас прилип к этому месту взглядом. Присмотревшись, понял, что за деревом прячется человек. Когда он менял положение, в лунном свете блеснула начищенная медная пуговица форменного жупана гайдука.

Я взял заряженный штуцер, пристроил его в смотровую щель и начал целиться в незваного гостя. Однако, по здравому размышлению, отставил ружье в сторону, Выстрел мог спровоцировать неподготовленный штурм, а все мои Аники-воины находились в бане. Случись атака прямо сейчас, сюжет будет просто античный.

Бежать в баню, чтобы извлечь их из парной, я тоже не мог, боясь потерять из вида противника. Осталось уповать на провидение и надеяться, что в ближайшие полчаса атака не начнется. Между тем, замеченный мной гайдук, перебегая от дерева к дереву, пробирался к калитке, выходившей непосредственно в лес. Было похоже, что пока он один, во всяком случае других лазутчиков я не видел. Потом и он исчез из поля зрения, скрытый тенью забора.

Ожидаемая неприятность наполовину теряет свои негативные качества. Единственное, что возмущало меня в этой ситуации – беспечность соратников. Чистота, конечно, святое дело, но не тогда, когда тебя вот-вот отправят на тот свет. Что делал в это время исчезнувший разведчик, можно было только предполагать. Он, скорее всего, уже нашел тайный вход и пытался его открыть. Меня это не очень волновало. Калитка запиралась на брус и два кованых засова, выломать ее было не легче, чем бревно частокола.

Теперь появление лазутчика следовало ожидать уже около ворот, потому я перенес наблюдение на дальние подступы к хутору и вновь пошел по кругу. Обойдя еще раз все наши смотровые щели, я вернулся к той, через которую заметил соглядатая и чуть не подскочил на месте. Тот же тип, что был за оградой, уже стоял посередине двора и озирался по сторонам.

Как он попал за ограду, было совершенно непонятно – это отдавало мистикой, которой и так хватало при общении с сатанистами.

Ругаясь последними словами не хуже матроса парусного судна, я слетел с чердака вниз по вертикально стоящей лестнице и бросился в горницу.

– Что случилось? – спросила с печи Марьяша.

– А! Мать! – только и успел крикнуть я и, схватив со стола два пистолета, выскочил наружу.

Лазутчик, вместо того, чтобы убежать или напасть, махнул мне рукой и направился в мою сторону.

– Стой, стрелять буду! – приказал я, направив на него оба ствола.

Мужик в красном жупане гайдамака с ружьем за плечами остановился, даже не пытаясь защититься.

– Не стреляй, я к Ивану! – закричал он, снимая шапку.

– К какому Ивану? – спросил я уже скорее для порядка.

– Ахлобину, ну, рыжему!

– А как ты сюда попал?

– Так там же калитка, – ответил он.

– Она, что открыта?

– Ага.

– Ладно, пойдем к Ивану! – с непонятной для гостья злостью сказал я.

Мы вдвоем направились к бане. Я широко распахнул дверь и закричал:

– Все на выход!

Орава голых мужиков высыпала во двор. Вид гайдука с ружьем произвел на них сильное впечатление.

– Видите, дурачье, что вы наделали? – заорал я. – Какая б... оставила незапертой калитку?!

Наступила мертвая тишина, так что стало слышно, как переступают босые ноги.

– Кто последний выходил за ограду?! – продолжил я.

Желающих сознаться не оказалось. Только Иван охнул и признал гостя:

– Ты, что ли, Кондрат?

– Я, – тихонько отозвался инициатор переполоха.

Я с пристрастием оглядел соратников. Независимей всех держались двое, купец и парикмахер.

– Так, значит, это вы, когда вернулись из города, не закрыли за собой калитку? – с угрозой спросил я.

– Так это Мишка виноват, – первым нашелся Родион. – Он должен был затворить...

– При чем здесь Мишка! – взвился тот. – Ты мне сам сказал, веди коней, а я по нужде задержусь!

– А я говорил, что буду калитку закрывать? Ну, скажи, говорил?

– Так как же получается, коли ты последним шел, то и закрыть должен!

– Откуда я шел? Ну, скажи, откуда? С кустов? Так почему ты не запер, раз последним был? А теперь с больной головы на здоровую! Это все ваша порода змеиная, как ужи извиваетесь...

– Это какая такая моя порода! – закричал в голос парикмахер. – Ты чего мою породу трогаешь, ты еще мне Христа вспомни!

– И вспомню, вы зачем нашего Иисуса Христа распяли?

– С каких это пор он стал вашим? Ты еще скажи, что он русский!

– И скажу! А чей же он тогда, как не русский?! Да я тебе за нашего Иисуса Христа!..

– А ну, заткнитесь оба! Молите бога, что гайдуки не явились, сейчас бы на том свете отношения выясняли. Оба хороши, и если я еще хоть слово про национальности услышу, пристрелю, как собак. Марш всем одеваться, и чтобы через пять минут стояли в строю!

– Позвольте, Алексей Григорьевич, почему это вы командуете? – вышел вперед голый штабс-капитан и встал во фронт. – Кажется, я здесь старший по званию!

Единственное желание, которое появилось у меня в тот момент, было заняться самым вульгарным рукоприкладством, однако, я сумел взять себя в руки:

– Почему это вы старший? – успокоил я нашего сумасшедшего. – Я, как-никак, статский советник!

– Правда-с? – вытаращил на меня глаза Истомин. – Тогда виноват-с, позвольте выполнять?

– Выполняйте, – разрешил я и добавил, обращаясь к гостю, – а ты пойдешь со мной.

Голая команда, толкаясь, бросилась назад в баню, а мы с гайдуком пошли в сторону калитки. Странный прием, который ему оказали, порядком смутил Кондрата и, как мне показалось, он уже жалел, что явился под наши знамена.

– Расскажи, что делается в имении, – спросил я, запирая калитку.

– Так никак не могу того знать, ваше благородие, – ответил он, видимо, не зная, как ко мне обращаться.

– Барин и магистр живы?

– А чего им сделается? Живей живехоньких.

– Вчера у вас, говорят, что-то случилось? – продолжил я допрос.

– Так ничего такого и не было. Как есть ничего.

– Взрывы были?

– Знамо были, как же без взрывов? Что было, то было.

– И с барином, и с магистром все в порядке?

– Какой там, в порядке, когда все рожи им попалило. А так, чтобы чего другого, ничего не случилось.

– При взрывах никто не погиб.

– Никак нет, никто. Только что из гостей некоторые, да пару-тройка из наших, а так ничего такого, будьте благонадежны.

Я понял, что начинается обычный разговор начальника с подчиненным, когда последний отвечает только то, что тот хочет услышать, и больше вопросов не задавал. Запер калитку и вернулся в избу. Кондрат шел следом, соблюдая почтительную дистанцию. В горнице меня ждали встревоженные дамы. Они так и не встали с теплой печи и теперь, свесив вниз головы, ожидали объяснений.

– Все в порядке, – успокоил я их. – Ложная тревога.

Один за другим стали собираться наши ополченцы. Оба виновника переполоха косились друг на друга и сели на разные лавки. Когда вошел Иван, я подозвал его и попросил расспросить товарища, что делается в имении.

Оба бывших гайдука удалились во двор. Всем нам было неловко, и общий разговор не клеился. Так до возвращения перебежчиков все и просидели в молчании.

– Барин с магистром живы, – сказал, войдя в избу, Иван. – Только обожглись. Погибло трое гостей и пятеро наших. Ну, то есть не ваших, а наших. Про то, кто напал, и вообще, что случилось, никто не знает. Думают, что это какие-то враги. Кондрат говорит, что гости передрались между собой, и часть уехала, а часть осталась.

– А когда собираются нападать на нас? – подал голос хозяин.

– Когда? – Иван переадресовал вопрос вновь прибывшему.

– Того нам не говорено, – вразумительно ответил он, – велели все время быть наготове и никуда не отлучаться.

– Сколько их там человек? – спросил штабс-капитан.

Кондрат надолго задумался, подсчитывая в уме и загибая пальцы, потом все-таки ответил:

– Много.

– Давайте ужинать и будем расходиться по местам, – взял я командование в свои руки. – Ночью никому не спать, буду проверять. Понятно?

– Чего же непонятного, – охотно откликнулся Александр Егорыч. – Мы тоже сочувствие имеем. Жить-то каждому хочется.

Никто никак не прокомментировал такое глубокомысленное утверждение. Все немного мандражировали, но старались выглядеть спокойными и уверенными в себе.

– Все будет в порядке, – заговорил я. – У нас такая подготовка, что мышь не проскочит. Главное – не прозевать начала атаки. А теперь расходимся.

Глава 19

С чердака выстрелил штуцер. За первым раздалось еще три выстрела. Ровно по числу стрелков, занявших там позиции. Я сидел в траншее во дворе и не знал, по кому штабс-капитан со своей стрелковой командой открыли огонь. Мне оставалось наблюдать, как будут развиваться события, чтобы вовремя включиться в бой. Действуя по принципу «хочешь, чтобы сделали хорошо, сделай сам», я выбрал для себя самый ответственный участок обороны. Из траншеи, в которой я сидел, пороховые дорожки шли к нашим самодельным минам и одному из осветительных костров. Политые керосином, они должны были загореться, как только начнется штурм стен.

– Лезут! – закричал со стороны ворот Ефим.

Тут же с крыши ударил новый залп. С дороги ответили одиночными выстрелами. Кто-то закричал. Потом в ворота начали бить чем-то тяжелым, вероятно, пытались их протаранить. Опять выстрелили с чердака. Там сидели штабс-капитан, Похлебкин и оба перебежчика. Ефим сторожил ворота, купец и парикмахер – каждый свой фланг, а Александр Егорович – заднюю стену в районе калитки.

Я опасался мощной атаки всеми силами противника, только тогда мы могли не устоять. Пока гайдуки штурмовали нас самым простым способом, пытаясь выбить ворота.

Между тем перестрелка усиливалась и делалась, что называется, регулярной.

Стреляли с обеих сторон примерно в одном темпе Снаружи – из десятка ружей. Я всматривался в свой участок стены, чтобы не прозевать начала штурма. Однако, здесь пока было спокойно.

Внезапно стрельба прекратилась. Стало понятно, что нападающие сгрудились у входа и стали невидимы для наших снайперов.

– Ефим, – закричал я.

– Понял! – ответил он, и спустя несколько секунд за воротами почти одновременно раздалось два мощных взрыва. Черные клубы дыма, подсвеченные багровым пламенем, взметнулись выше забора, после чего раздалось несколько душераздирающих криков, и наступила тишина.

Больше никто не пытался выломать ворота. Я выскочил из своей траншеи и побежал к избе. Влетел в горницу и вскарабкался на чердак. Там стрелки через свои щели высматривали противника в клубах дыма, заполнивших всю дорогу. Я припал к свободной дыре в кровле.

– Пятерых уложили! – восторженно сообщил штабс-капитан, вероятно, имея в виду не результаты взрыва, а предшествующую ему перестрелку.

Из того немногого, что мне удалось увидеть, стало понятно, что первую атаку мы отбили с большим уроном для противника.

– Как жахнет! – довольно сказал губернский секретарь. – Это что, чугунки взорвались?

– Чугунки, – ответил я и спешно спустился вниз.

Там у ворот уже собрались остальные участники обороны.

– Нужно сделать вылазку, – решил я. – Выходим разом!

Александр Егорович сбросил запорный брус со створок ворот, и мы выскочили наружу. Дым здесь уже рассеивался, и были видны результаты нашей самозащиты. Прямо возле ворот лежало несколько тел, то ли убитых, то ли оглушенных людей. Дальше в темноте ничего нельзя было разобрать, но мы и не рвались в глубокую контратаку, удовлетворившись и этим жутковатым зрелищем.

– Думаю, на сегодня с них хватит, – сказал я.

Однако, оказалось, что это не так. Теперь ружейный залп ударил со стороны леса и, вскрикнув, к воротам торопливо заковылял Александр Егорович. Остальных, включая меня, как ветром сдуло.

– Все по местам, – приказал я, а сам подбежал к опустившемуся на землю хозяину. – Что с вами?

– В ноги иуды попали, – проговорил он сквозь зубы. – Кровища хлещет!

– Дойдете до избы? – спросил я, помогая ему подняться.

– Не знаю, – ответил он и, опираясь на меня, запрыгал на одой ноге в сторону крыльца.

– Ефим, – окликнул я кучера, – посиди в моем окопе, я посмотрю, что у него с ногой.

– А здесь кто останется? – спросил он.

– Думаю, что сюда больше не сунутся.

Я помог хозяину взобраться на крыльцо и доковылять до лавки. Теперь, при свете керосиновой лампы, было видно, что вся штанина на его левой ноге потемнела от крови. Не мудрствуя лукаво, я разрезал ее снизу доверху ножом и видел, как из пулевого отверстия в бедре, пульсируя, вырывается кровь.

Женщины медленно сползали с печи, видимо, намереваясь хоть чем-нибудь нам помочь. К сожалению, заниматься лечением раненого я не мог. Судя по решительности нападавших, они в любую минуту могли начать новую атаку. Потому я лишь перетянул бедро выше раны веревкой и попросил Катю продезинфицировать рану водкой и перевязать чистой холстиной.

– Ты же говорил, что выпить ничего не осталось! – недовольно заворчал хозяин, когда я вытащил спрятанную заначку. – Совести у тебя нет, Григорьич, похмелиться не дал!

Однако, мне было не до того, чтобы выяснять отношения. Оставив Кудряшову разбираться с фермером и его раной, я побежал на свой боевой пост. На дворе после недавних взрывов пахло серой. Ворота на этот раз кто-то заботливо запер. Никого из наших людей видно не было, вероятно, все заняли свои места. Я добежал до своего окопа и спрыгнул вниз. Там, прижавшись животом к брустверу, стоял Ефим и глядел в сторону ограды.

– Ну, что здесь? – спросил я, присоединяясь к нему.

– Кажись, готовятся перелезать, – ответил он, не поворачивая головы.

– С чего ты решил?

– Шум за оградой, – ответил он. – Как будто обо что скребут.

Я прислушался, но ничего особенного не услышал. Только что опять выстрелили наши с чердака, и в ответ прозвучало несколько ружейных хлопков примерно оттуда же, откуда стреляли и раньше.

– Ничего не слышу, – признался я.

– Не мешайте, – цыкнул на меня кучер, вылезая на бруствер. – Сейчас полезут!

Я не поверил, хотя уже не раз убеждался в превосходном зрении и слухе ездового.

Невдалеке что-то то ли хрустнуло, то ли стукнуло. Я вытянул шею и даже добросовестно повернул в нужную сторону ухо, но так и не понял, что означает такой непривычный звук.

– Это что такое? – не удержавшись, спросил я у Ефима.

– Лестницу приставили, а она концом съехала, – ответил он, не отрывая взгляда от изгороди, – сейчас полезут, готовьте спички.

Я послушался и вынул из кармана коробку отменных фосфорных спичек.

– Запаливай! – приказал Ефим, и я чиркнул головкой о специальную терку. Спичка вспыхнула, я прикрыл огонек от ветра и ждал дальнейших распоряжений кучера.

– Полезли, поджигай! – напряженным голосом прошептал он, и я подпалил нужную пороховую дорожку.

По земле змейкой помчался юркий огонек и вдруг пыхнул на конце ярким, живым пламенем. Оно взметнулось вверх, и сразу стало светло как днем. Во дворе уже было не меньше десяти гайдуков, еще четверо перебирались через ограду. Ослепленные светом и неожиданностью, все нападавшие словно застыли на своих местах.

– Пали, пали! – шептал мне в затылок Ефим.

Я поднес спичку к очередной пороховой дорожке Она вспыхнула, а я тотчас скорчился на дне окопа.

– Вниз! – закричал я Ефиму, который то ли замешкался, то ли любопытствовал, что будет дальше, и потянул его вниз.

В этот момент, как будто со звоном лопающихся барабанных перепонок, рвануло так, что посыпалась земля со стенок траншеи. Над нами с визгом пролетели осколки чугуна и металлической начинки мины. Сразу же истошно закричали несколько человек. Я вскочил на ноги и высунулся наружу. Как и во время прежнего взрыва, из-за густого дыма в уже нескольких шагах ничего нельзя было разглядеть,

– Готовь пистолеты! – крикнул я в самое ухо оглушенному кучеру.

Однако, его, кажется, контузило. Он посмотрел на меня ставшими круглыми глазами и растерянно затряс головой.

Оставив его в покое, я наблюдал, не продолжится ли атака. Дым медленно расстилался по двору. Уже стало видно несколько неподвижных тел. Из самого эпицентра взрыва выплыл какой-то человек и, качаясь, побрел в нашу сторону. Он упал метрах в пяти от окопа, попытался встать, опять распластался на земле и с тоской посмотрел мне в лицо.

Осветительный костер, сложенный из соломы и сухих веток, да еще политый карасином, давал достаточно света, чтобы понять, что атаки на нас не будет. Об этом закричал кто-то из наших с чердака:

– Уходють!

Я вылез из окопа и помог выбраться на поверхность Ефиму, который все еще не пришел в себя. Он продолжал трясти головой и прижимал ладони к ушам. Оставив его, я пошел проверить, что мы натворили. Двигался крайне осторожно, готовый стрелять при любой опасности. Однако, ничего такого не происходило. На месте, где во время взрыва находилось с десяток гайдуков, лежало всего два тела, еще двоих я обнаружил возле забора. Остальное воинство бесследно исчезло.

Пока я осматривался, не очень представляя, что нам дальше делать с павшими противниками, ко мне подбежал парикмахер:

– Родиона убило! – закричал он. – Идемте же скорее!

– Как это случилось? – спросил я, на ходу.

– Не могу знать, у него вся голова в крови и лежит как мертвый!

Мы подбежали к избе, где прямо на земле лежал Посников, слава Богу, живой. Он ворочался и даже пытался отереть кровь, заливающую глаза. Вокруг него толпились стрелки с чердака.

– Несите его в избу! – закричал я, сразу же включившись в событие.

Купца аккуратно подняли и понесли внутрь.

– Больше никого не зацепило? – спросил я, хотя это было ясно и так. Все, кроме раненого в ногу хозяина и штабс-капитана, оставшегося на чердаке, были в наличии. Даже Ефим уже приковылял и маячил у меня за плечом.

Спустя несколько минут изба превратилась в лазарет. Я только успевал отдавать распоряжения, как их немедленно выполняли. Очень удачным оказалось то, что с вечера была протоплена баня, и не было недостатка в горячей воде. Даже женщины, еще окончательно не восстановившиеся, активно помогали. Рана у хуторянина оказалась несложной, хотя он и потерял много крови. Другое дело с Посниковым. Самое нелепое, что ранила его наша же мина. У него, как мне показалось, была серьезная черепно-мозговая травма. Копаться у него в голове при свете керосиновой лампы я просто не решился. Промыв и продезинфицировав рану, оставил лечение до утра.

После того, как наших раненых разложили по лавкам, мне пришлось заняться врагами. Ходатайствовали за своих прежних товарищей перебежчики. Самое удивительное было в том, что никто из нападавших не погиб. Тела, которые я посчитал безжизненными, довольно скоро начали подавать признаки жизни и подниматься со смертного ложа. Так что мы вскоре обзавелись восемью ранеными пленными. Работы с ними хватило до самого утра, и к рассвету я устал до крайности.

Впрочем, измучился не только я, все участники обороны бродили как сомнамбулы, не реагируя на окружающее. Потому, как только была перевязана последняя жертва минной войны, все улеглись и мирно заснули, оставив единственным часовым нашего бессменного впередсмотрящего, штабс-капитана Истомина.

Проснулись мы только к обеду, и для меня опять началось все то же самое. Теперь, при дневном свете, я, наконец, разобрался с Посниковым. Его рана подсохла и перестала выглядеть такой ужасающей, как ночью. Правда, сам он пока был без сознания. За ним трогательно ухаживала Кудряшова, практически не отходя ни на шаг. Женщины уже почти отошли после недавнего кошмара и чувствовали себя удовлетворительно,

Я этим утром впервые толком рассмотрел спасенную девушку. На вид ей было около двадцати лет, и, если бы не осунувшееся лицо и болезненная бледность, ее можно было посчитать красавицей. После пристрастного допроса она сказалась дочерью местного помещика. Как и большинство пленников Моргуна, как оказалась в заточении, не помнила,

Впрочем, с этой девушкой, звали ее Софьей Раскатовой, по словам Марьяши, было не все так просто. С ней случилась частая в это время несчастливая любовная история. Барышня влюбилась в какого-то заезжего офицера, отец был против их брака, они бежали, чтобы тайно обвенчаться. Однако, на пути им попался приснопамятный постоялый двор, они остановились там на ночлег, ну, а дальше, как водится, «упал, очнулся – гипс», Что стало с ее поклонником, она, конечно, не ведала, как и того, что делать дальше. Как я понял из Марьяшиного рассказа, путь домой ей был заказан, и, куда деваться, она не знала. В тот момент мне было не до нее, крутом стонали и жаловались на боль раненые, так что пришлось отложить решение ее проблемы до более подходящего времени.

Попавшие в плен гайдуки оказались простыми, безыскусными ребятами, крепостными крестьянами Моргуна, мало знавших о том, кто их господа и чем они занимаются. По их рассказам, нападение на наш хутор особенно не готовилось. В имении последнее время и без того хватало проблем, и на «войну» магистр послал самых ненужных ему людей.

Взрыв пороховой мины так потряс крестьянские души, что о возвращении к барину никто из раненных не хотел и слушать. Почему-то они обвиняли в своих ранениях не нас, а помещика. Что мне делать со всей этой компанией и как помочь решить проблемы всем этим людям, я не знал. Самым правильным было бы оставить, все как есть, но я чувствовал свою вину за все случившееся в последнее время. К тому же в крестьянах-гайдуках было столько наивности и детскости, что выгнать их и бросить на произвол судьбы просто не позволяла совесть.

Так все и вертелось, в беготне и хлопотах. Всю страждущую ораву нужно было лечить, кормить, мирить, когда возникали ссоры, и несколько дней кряду продыха у меня просто не было. Наши отношения с Кудряшовой никак не развивались. Она вполне пришла в себя, но все время находилась возле раненых, я даже начал ее немного ревновать к купцу Посникову, которого она явно выделяла изо всех обитателей хутора. Когда мы изредка оказывались наедине, Катя вела себя как-то смущенно и односложно отвечала на вопросы, да и то только тогда, когда я ее о чем-нибудь спрашивал.

О Моргуне больше ничего не было слышно. Наш штабс-капитан, который так и остался жить на чердаке, лазутчиков больше не видел. Мы даже не знали, какие потери понесли гайдуки. Утром на дороге не осталось никаких следов ночной битвы.